***
Эдуард остановился возле цветочного магазина по просьбе Сергея, и тот купил букет белых хризантем, которые так любила Ксения Александровна. Студент был облачён в белую рубашку и светло-серые брюки, вот только на душе было гадко. Он снова и снова прокручивал в голове недавние события, в ушах, как надоевшая песня, раз за разом всплывали злые, но справедливые слова Демидова. Серёжа пытался разобраться в себе и понять, почему его так задевает холодность Дмитрия, почему пугает ещё больше, обдаёт душу морозцем? Как всегда, было много вопросов и ни одного ответа. Впрочем, нет, один был. Теперь Беляев хотя бы понимал, зачем он нужен мужчине — тот хочет видеть его своим партнёром не только в спальне. Но ввиду всего этого возникал следующий вопрос — почему? Сергей осознавал, что он не ровня полковнику по всем возможным параметрам. Неужели тот не мог найти никого среди своего круга? В это совершенно не верилось… Ещё со школьной скамьи Беляев чуть ли не открыв рот смотрел на эрудированных одноклассников, которые брали умом и обаянием. Когда же дело доходило до Сергея, он терял весь запас того, что мог бы представить миру, замыкался, уходил в себя. Ему было намного легче, когда не нужно было вставлять реплики и когда внимание было нацелено не на него. Но в смелых фантазиях он был заводилой класса, весёлым, общительным и лучезарным. — Буду ждать вас здесь в восемь, — сказал Эдурад, когда машина остановилась. Беляев кивнул и вылез из автомобиля. Бабушка была не одна — к ней пришли её две лучшие подруги, с которыми она дружила уже много лет. Родственников у Ксении Алексендровны, кроме Серёжи, не было — супруг давно умер, ещё до рождения внука, дочь тоже. Была ещё родная сестра, но та жила в Магадане более тридцати лет, и женщины общались только по переписке. Время от времени Галина Александровна приезжала в Москву, но в последние годы она стала много болеть, и о путешествиях пришлось забыть. — С днём рождения! — улыбнулся Серёжа, протягивая бабушке цветы. Он вдруг подумал, что его родственница совсем не похожа на «старушку», во всём её облике было некое внутреннее величие и спокойствие, она хорошо сохранилась, и вполне могла бы стать спутницей жизни для кого-то из одиноких ровесников… — Спасибо, Серёженька! — она поцеловала внука в щёку и повела в комнату. Из кухни выглянула Маша и озорно подмигнула Сергею: — Привет! А что это за мужик тебя забирал? Этот тот, к которому ты переехал, да? Мне показалось, или он из… госбезопасности? Беляев был уверен, что на кухне был кто-то ещё из соседей. И вдруг с ужасом понял, что теперь его личная жизнь стала одной из главных тем для кухонных сплетен. Он густо покраснел и не смог вымолвить ни слова. Ксения Александровна поспешно завела парня в комнату и закрыла дверь. — Вот поэтому будем праздновать без них. С ними я потом чай попью, — шепнула именинница. Серёжа не ощущал неловкости, сидя в компании престарелых дам. Напротив, с ними было ему куда проще, чем со сверстниками, не считая, конечно, Крапивина и Зотова. Женщины вспоминали истории из жизни, и их плавная, размеренная речь невольно успокаивала студента. А потом бабушка спохватилась, что закончился хлеб. Она решительно встала и сообщила, что сходит в магазин, но Серёжа остановил женщину. — Бабуль, да я сам сбегаю. Туда и обратно, — простодушно сказал он. — Ну хорошо, сейчас дам деньги… — Да брось! Копейки. Беляев вышел из комнаты и чуть ли не бегом преодолел расстояние до двери, боясь, что снова кто-нибудь выглянет из кухни и завалит его некорректными вопросами. Сергей вышел на улицу и, наслаждаясь майским вечером, пересёк пустой двор. Где-то в отдалении кто-то играл на гитаре и пел одну из дворовых московских песен. Серёжа всегда мечтал научиться играть на гитаре, но инструмента у него дома не было. Он нырнул в темноту длинной арки соседнего дома и вышел в неосвещённый двор. Здесь с обеих сторон тянулись заброшенные дома, построенные ещё в начале прошлого века. Чёрные глазницы пустых окон грозно наблюдали за парнем. Было тихо, даже ветер притаился. Беляев услышал шорох, доносящийся со стороны одного из заброшенного дома, но не обратил на это внимания, слишком приятный и прохладный выдался вечер, слишком отдавало сиреневым цветом маслянистое небо. И вдруг раздался громкий топот. Вот тогда-то Сергей и обернулся. На него грозно шли четверо амбалов, лица которых были достойны того, чтобы мелькать в криминальных сводках. Один сжимал в руках палку. Парни ничего не сказали. Они лишь ускорили шаг и набросились на Беляева: один толкнул, второй ударил кулаком в живот, заставляя согнуться и застонать. Третий схватил Сергея за волосы, а четвёртый несколько раз огрел его палкой. Было очень больно, а в мозгу совершенно по-детски кричало: «Не надо!». В какой-то момент он осознал, что выкрикнул это вслух. Удары сыпались градом, сила была сокрушимой, неуправляемой. Парню казалось, что ему отбили весь живот и рёбра — так всё ныло и скручивало. Из носа текла кровь, Беляев захлёбывался ею, лёжа на земле. Когда стонущий студент превратился в безвольную тушу, двое сели возле него на корточки и, довольно переглянувшись, начали шмон в его карманах. Денег у Серёжи было немного, но бандитам оказалось достаточно. Забрав их, они ушли, правда, один на прощание ещё разок пнул Беляева. Парень лежал, глядя в небо и издавая рваные стоны. Было и больно, и ужасно обидно. Ну за что ему всё это? Повернув голову направо, Серёжа сплюнул сгусток крови и, сжав зубы, перекатился на бок. Тело отозвался адской болью. Студент привстал на локте, а затем встал на колени. Его обильно вырвало. Он долго стоял, опустив лицо и закрыв глаза, запрещая себе падать. Но упасть очень хотелось. Собрав остатки сил в кулак, Беляев встал, издавая животный вопль, поскольку иначе не получалось — рёбра и внутренние органы сковывала жуткая резь. Одной рукой держась за живот, второй размазывая по лицу кровь, Сергей, шатаясь, пошёл обратно. Он останавливался, доходя до очередного дерева, припадал к нему плечом и стонал, желая только одного — рухнуть на землю и больше не вставать. Пока Серёжа брёл в сторону дома, ему не попался ни один человек. В подъезде стало ясно, что подняться на нужный этаж у Сергея не выйдет. И он, повернувшись, попытался сесть на ступеньку, но получилось, что рухнул, ударяясь побитой спиной о бетон. Он невольно заорал, да так душераздирающе, что на площадке мгновенно отворилась дверь. Женское лицо вытянулось от удивления: — Серёжа, что с тобой? Побили? Ох… Посиди, посиди, я сейчас к твоей бабушке схожу… Беляев с трудом понимал, кто это, глаз было на разомкнуть. Прошло несколько мгновений, и он почувствовал на щеках мягкие руки бабушки. — Сейчас мы отнесём тебя на кровать, потерпи, — шептала она. Кто-то попытался поднять Сергея, но тот снова заорал. Боль была нестерпимой. — Нет, лучше его не трогать, — сказал этот мужчина. — Звоните в скорую. — Я позвоню… — встревоженно сказала Беляева и поспешила наверх, к себе. Сергею показалось, что прошло несколько секунд, но на самом деле это не могло быть так, как вдруг в нос ударил знакомый и приятный аромат одеколона. «Демидов», — проплыло в голове парня. Серёжа слышал, как люди, столпившиеся в подъезде, притихли, стоило тому появиться. Мужчина осторожно, бережно взял Беляева на руки. Тот снова заорал, но это не остановило полковника. Ничего не говоря, он молча понёс парня наверх. Занеся его в комнату, полковник положил любовника на кровать. — Сейчас я поставлю ему укол, чтобы снять боль, остальное скажу после осмотра, — раздался незнакомый голос. Сергей открыл глаза увидел чуть расплывающееся лицо усатого мужчины. Переведя взгляд на Демидова, Беляев, даже находясь в отвратительном состоянии, заметил, что тот бледен, а в тёмных глазах плескаются нежность и тревога. Это было так неожиданно, что внутри у парня словно прорвало плотину. Ему захотелось зарыдать, как ребёнку, которого обидели, и теперь требовалось показать любящему родителю, как сильно. Врач поставил Беляеву укол и отошёл в сторону. Демидов сел на край кровати и принялся нежно поглаживать Серёжу по щеке и волосам. — Скоро станет легче, мой хороший. Потерпи немного. Сейчас поедем домой, ты не почувствуешь боли после укола. Полковник говорил так ласково и участливо, что Сергей даже не сразу сообразил, что эти слова вылетают именно из его уст. Он зачарованно смотрел в лицо мужчины, сдерживая желание зарыдать. Но боль действительно стала меньше. Бабушка внимательно наблюдала за происходящим и была явно удивлена столь трепетному отношению со стороны Дмитрия. Вскоре он поднял её внука на руки и унёс, а его товарищ-врач последовал за ними, на прощание улыбнувшись имениннице.***
— Да, сильно они вас, — заметил медик, осматривая спину и грудь с трудом сидящего студента. После этого он обработал ему ссадины на спине, заклеил их, и аккуратно помог парню улечься. Занялся проверкой рёбер на предмет повреждения. Демидов полулежал рядом с Беляевым. Стараясь отвлечь того от болезненных ощущений, мужчина положил ладонь на щёку любовника и мягко сказал: — Серёженька, не бойся, я с тобой. Всё будет хорошо, мальчик мой. Сергей посмотрел в карие глаза и сглотнул. Такой нежности он вынести уже не мог — разрыдался. И от боли, и от обиды на подонков, и от того, насколько мощным был контраст между утренним Дмитрием, обдающим его холодом и вечерним, обволакивающим заботой, уверенностью и нежностью. Вытянув шею, как жираф, Беляев уткнулся в грудь полковника, от души плача и заливая китель слезами. Демидов прижался к его горящему мокрому лицу грудью плотнее, чтобы тот так сильно не напрягал шею, и гладил тёплой, сильной ладонью его волосы. Эти прикосновения, казалось, даже снимали боль в животе и рёбрах. А врач продолжал оценивать повреждения Серёжи, не обращая внимания на его громкие, детские рыдания. — Мой Серёженька, ты в безопасности, я о тебе позабочусь, — мягко шептал Демидов. И Серёженька с радостью окунался в эту мягкость и нежность, что были ему жизненно необходимы, как в цветочную воду с ароматными лепестками.