***
Беляев открыл глаза и потёр переносицу. Хотел пошевелиться, но тело тут же отозвалось болью в районе рёбер. Сергей закашлялся и поморщился от рези в них. Наполовину прикрытая дверь полностью отворилась, в комнату вошёл Демидов. Застёгивая пуговицу на манжете белоснежной рубашки, он спросил: — Как ты? В его голосе больше не было мягких ноток и это отчего-то задело студента. Он вспомнил, как мужчина утешал его нежными словами, как подставил грудь для слёз, и Серёжа щедро залил ими китель… — Рёбра болят. — Перелома нет, но Аркадий посоветовал постельный режим. Так что сегодня остаёшься в кровати. — У меня сегодня зачёт! — спохватился Беляев. — Тебе все зачёты поставят автоматом. Не беспокойся об этом, — бесстрастно сказал Дмитрий и, опустив руки, сунул правую ладонь в карман чёрных брюк. То, что случилось дальше, заставило сердце парня сжаться от ужаса, а волосы на затылке — зашевелиться. Полковник вытащил конверт. Тот самый, который передал Серёже Эберг. — Ты у нас подпольный советский миллионер? — холодно, с расстановкой спросил мужчина. Он смотрел на любовника прямо и сурово, не моргая. С таким взглядом раскалывают преступников на допросах. С таким взглядом ломают жизни невинным. Сергей размяк, как мешок с сеном. — Ты алфавит забыл? — стальной голос Дмитрия сковывал душу Беляева в свои ледяные объятия. — Я… я… — Кто. Дал. Тебе. Деньги? — Эберг, — на выдохе ответил Сергей. — Старая имперская антилопа, — язвительно отозвался полковник, продолжая пепелить Беляева взглядом. «Антилопа? Как странно», — истерично мелькнуло в голове парня. — И что он сказал? — продолжал Демидов обдавать парня «ледяной водой». — Спросил, хочу ли я помочь товарищам… Сказал, что меня найдут, и я должен буду отдать деньги, — голос Сергея звучал откровенно жалко. Угол губ брюнета дёрнулся. Тот резко сунул конверт обратно в карман и направился к кровати. Студент замер и весь внутренне скукожился, боясь, что сейчас получит по морде… Но Демидов сел на стул, на котором недавно сидел врач. Подавшись вперёд, он склонился над лицом парня, и лицо энкавэдэшника приобрело волчье выражение, губы дрогнули в нехорошей улыбке. — Скоро в подвал МГБ доставят тех молодчиков, что вчера избили тебя, Серёжа. И ты поедешь туда. И поблагодаришь их, — угрожающе шептал мужчина. — За что? — дрожа от услышанного, тоже прошептал Беляев. Он подумал, что будет счастьем, если он не грохнется в обморок, оказавшись в этот самом подвале. — За то, что отделали тебя, конечно. И ты не получишь от меня то, что заслужил, — ядовитым шёпотом отозвался полковник и стиснул зубы. Сергей вжался в кровать. Волосы прилипли ко лбу. Как бы ему хотелось, чтобы Дмитрий снова стал таким, каким был вчера. Но теперь это казалось просто сном, мечтой. Демидов встал так резко, что Серёжа содрогнулся. Во рту образовалась настоящая Сахара. Кажется, даже давление поднялось — так испугался студент. Ничего не говоря, полковник вышел из комнаты. Беляев прикрыл глаза, постарался успокоить дыхание, но вместо этого заплакал. Тихо, беззвучно, разве что слегка шмыгая носом. «Ну почему?! Почему я никогда не могу сказать «нет», когда хочу это сделать?!» — проклинал сам себя Сергей. Конечно, нужно было отказать Эбергу! И вовсе не из-за нежелания помочь, а потому что он, Беляев, сейчас живёт под одной крышей с Демидовым, который, на секундочку, полковник госбезопасности! Это как притащить домой бомбу! «Какой я глупый… Какой я малодушный. Ненавижу себя», — с отвращением думал студент, тихо плача. И к этой нелюбви к самому себе вдруг начала примешиваться злость. Медленно, словно во взбитые яйца с сахаром принялись просеивать муку. Злость была обращена к Эбергу и к себе самому. Громко шмыгнув носом, Беляев вытер лицо внешней стороной ладони и, стараясь не вскрикивать от боли, встал. Было уже не так худо, как вчера, начали действовать лекарства, но идти всё равно было непросто. Штормило. Сергей сам не знал, куда шёл, но лежать и плакать больше не было сил. Хотелось орать, бить, доказывать. Но Беляев прекрасно осознавал, что никогда не позволит себе настолько сорваться. Он сдерживался, сдерживался всегда. Даже когда Макаренко из параллельного класса глумился над ним, называя девчонкой, трусом и слабаком. Серёжа молчал, испытывая протест и боль, но молчал. Он даже не находил слов, которые мог бы произнести, руки начинали трястись, в горле образовывался песок… Зайдя на кухню, Серёжа взял стакан и налил себе воды из-под крана. Выпил. Стало полегче. Но понимание собственной никчёмности становилось только больше. Ему вдруг захотелось подойти к Демидову, схватить его за руку и сказать: «Я такой плохой! Вот видите. Я очень-очень плохой, предатель Родины, ещё и деньги в дом притащил! Выгоните меня! Разочаруйтесь окончательно и прогоните!». Удивительно, но эта речь неожиданно связно и ярко прозвучала в голове парня. И он, копаясь в себе, понимал, что сказал бы это лишь наполовину из-за того, что действительно хочет быть выгнанным и получить свободу, а наполовину из-за того, что… ему попросту было обидно. Его задевал чёртов холод Дмитрия. «Но почему? Почему мне так от него неприятно?» — думал Серёжа. И, как обычно, не находил ответа. Можно было обмануть самого себя, что дело в том, что Сергей просто боится, что Демидов порвёт с ним, и отправит в лагеря, ведь пока его сдерживает только влечение к парню, но… Беляев понимал, что это ложь. Страх был, но доминировало нечто другое, нечто более сложное и не сразу ощутимое. Холодность Дмитрия причиняла боль. Это парень установил. А причину найти не мог. Он бы хотел, чтобы в ответ на эту истеричную выходку полковник обнял его, укутал в своё слоновье спокойствие, которое было обычно ему присуще и сказал, что он, Серёжа, не трус, что он не разочаровал мужчину, что тот понимает его ситуацию, понимает его нерешительность. «Какая глупость… О чём я думаю, чёрт возьми!» — дал себе пощёчину Сергей, ставя стакан на стол. Он пошёл обратно в спальню, слыша, как Дмитрий, явно находящийся в гостиной, шуршит бумагами. Парень забрался под одеяло и уставился в потолок. В отдалении расхохотался гром. Студент посмотрел в окно. Небо напоминало серый бархат, тяжело свисающий над городом. И снова раскат грома. Да такой, что, казалось, даже дом содрогнулся. Серёжа вдруг вспомнил бомбёжки. Тихо застонав, он закрыл голову одеялом. В ушах возник шум «мессеров», смешивающийся с барабанящей дробью начавшегося за окном дождя. Беляев заснул тревожным сном, и ему снилась война, которой не было конца. Демидов прижимал его к себе и тихо говорил: «Идём в бомбоубежище, там безопасно». И Сергей испытывал непередаваемое облегчение, утопая в его объятиях. Сдерживая слёзы, он улыбался и отвечал полушёпотом: «Идём, Дима».Часть 15
22 декабря 2020 г. в 10:59
25 марта, 1950 год.
Демидов плеснул в стакан немного портвейна и сел на диван. Вечер догорал, постепенно превращаясь в ночь. И вместе с темнотой в сознании полковника начинало что-то шевелиться. Что-то, чему требовалось уделить внимание, единожды обдумать, и больше к этому не возвращаться.
Чем его привлёк этот мальчишка?
Дмитрий мог легко признаться самому себе, что его подкупили непосредственность и чистота Сергея, его скромность, даже нерешительность, которые сразу бросаются в глаза. Возможно, бросаются ещё и по той причине, что Беляев старается их замаскировать, от чего они становятся только заметнее и ярче.
Демидов всегда любил одиночество и холостяцкий образ жизни. Он знал, где и что у него лежит, и не позволил бы никому менять уклад своей обычной жизни, которая, как известно, состоит из мелочей. Ему нравилась свобода разума, когда все проблемы и вопросы решались как дважды два. Дмитрий любил проводить свободное время за чтением газет или книг, решением математических задач, чисткой своего коллекционного оружия. И он бы не потерпел того, чтобы его однажды вечером потащили на балет или в кино.
Он бы не потерпел того, чтобы за него решали, что ему делать.
Привычка — вторая натура.
И привычек у мужчины было много. Он всегда знал, куда и что он положил, он любил дисциплину и порядок, любил устоявшиеся традиции, из которых состояла его жизнь.
Но так уж случилось, что одна неожиданная встреча что-то перевернула в его душе. Тот первый взгляд на студента зажёг «химию», и Демидов, который привык только к победам, чего бы они ни касались, решил взять Беляева штурмом. Ухаживать? Дарить цветочки? Водить в кино? Дмитрий и в мыслях не допускал подобного.
Тогда, в конце марта, полковник, конечно, не мог знать, что его чувства преобразуются во что-то более обстоятельное, что он захочет нарушить свой привычный устой жизни, и уже в мае перевезёт Серёжу к себе.
Дмитрий не строил никаких планов на будущее, ибо был далёк от сантиментов и мечтаний. Ему нравилось быть рядом с этим дрожащим, как осиновый лист, парнем, нравилось глубже познавать его, и, стоит заметить, что это происходило без каких-либо задушевных разговоров. Демидов ловил во взглядах, в пространных репликах студента намного больше, чем если бы тот начал изливать ему душу.
Расчётливый и холодный мозг Дмитрия выделил два главных качества, которые покорили его в Серёже в конце марта. Непосредственность и скромность.
В течение апреля ему открылось много нового. Он не разочаровался, а проникся Беляевым ещё сильнее, ещё глубже.
«Добрый. Верный… Безусловно, если полюбит, то на других и не взглянет. Домашний. Мягкий. Тёплый. Впечатлительный», — сухо и тезисно оценил Серёжу Дмитрий, когда их отношениям исполнился месяц.
Если с первыми тремя качествами и последним всё было понятно, то «мягкий» и «тёплый» будоражили.
Сергей обладал мягкостью, в которую хотелось окунуться. Где-то даже на грани одержимости. Строгий, острый Демидов понимал, что невольно будет резать собой эту мягкость, эту мякоть, но от этого она не становилась менее желанной. Серёжа был, словно плюшевый медведь, от его тёплой «плюшевости» у Дмитрия, будь он менее собранным и холодным, точно сорвало бы крышу.
А так… полковник всё взвесил, обдумал, принял решение.
Но это было в мае, когда он отдавал приказ собрать все вещи Серёжи и перевезти их к себе.
А в марте мужчина просто наслаждался воодушевлением, которое мальчишка принёс Демидову, так неожиданно возникнув в его жизни. Тогда он ещё и помыслить не мог о том, что захочет делить с ним быт.
Дмитрий выпил портвейн в два глотка.
Их ужин с Серёжей прошёл вполне себе. Студент, правда, ужасно волновался и зажимался, но это ему дьявольски шло. В голове Демидова даже возникла горячая сцена: бедный Сергей потерял сознание, а полковник, воспользовавшись этим, как следует оттрахал его.
В Серёже была вся та мягкая воздушность и домашняя теплота, которой никогда не было ни в жизни Дмитрия, ни на работе. Прекрасный контраст.
И ничего, что ему сорок, а Беляеву всего двадцать.
Демидов ни капли не сомневался в себе и своих возможностях. И возраст в данном случае был для него всего лишь цифрами. Такими же, какие присваивают каждому уголовному делу.