Первая гроза

Следующие пять дней Беляев почти не видел Демидова. Тот приходил очень поздно, когда студент уже спал, а когда днём бывал дома, то большую часть времени проводил в своём кабинете. И Сергей невольно расслабился. Игнор, конечно, причинял ему боль, но парень осознал, что за ним не последует другого, более страшного наказания. И это помогло Серёже лишиться бдительности. На шестой день Дмитрий вдруг заговорил с ним. Он вошёл в спальню, когда Беляев лежал на кровати и читал учебник по литературе. — Одевайся, — сказал он. — Едем в парк. Прогуляться. Сергей вздрогнул, отложил чтиво и внимательно всмотрелся в спокойное лицо любовника. Взгляд того был бесстрастен и прям, а такой взор очень нравился Серёже, потому что от него веяло правдивостью и уверенностью. Встав, он подошёл к шкафу и начал доставать вещи. Врач Аркадий Львович навещал Беляева ежедневно, давал лекарства, ставил уколы, и студент стремительно шёл на поправку. Поэтому слишком долго возиться с одеждой не пришлось. Они вышли на улицу и сели в поджидающий их автомобиль. Их привезли в парк Горького. Беляев невольно вспомнил свою последнюю прогулку здесь, и по спине побежал холодок. Сергей покосился на полковника, пытаясь понять, что тот затеял, но по спокойному точёному профилю было невозможно что-либо понять. — Мороженое будешь? — спросил мужчина, когда они уже шли по аллее, залитой ярким солнечным светом, который так и проникал в листву деревьев, теребя её своими светлыми пальцами. — Нет, спасибо, — тихо ответил Сергей. Прошлое эскимо, съеденное, точнее, недоеденное в этом самом парке, он ещё долго будет помнить. Студент посмотрел в высокое и чистое небо, жмурясь. Он не любил зной и жару, хотя в лете были свои неоспоримые преимущества. Когда Серёже было лет шесть, Ксения Александровна стала водить внука в лес каждые выходные. Величие деревьев, шебуршание мелких животных в кустах, золотые переливы на зелёных, мелко подрагивающих листьях — всё это очень полюбилось Беляеву, и он с нетерпением ждал следующей субботы. Шагая по аллее парка рядом с Демидовым, он подумал, что не отказался бы сейчас очутиться в лесу. Парень покосился на мужчину. Тот был облачён в светло-серый костюм и белую рубашку, но даже в повседневной одежде он оставался мрачным, словно тёмное пятно на белой скатерти. Мимо проходили довольные, жмурящие от солнца москвичи, жуя мороженое или сахарную вату, и полковник ещё больше контрастировал в глазах студента с окружающим миром, чем в своей квартире, где они проводили большую часть времени.  — Присядем, — совершенно спокойно сказал Демидов, кивая на лавочку в тени сиреней. Волнение преобразовалось в тревогу. Сергей покраснел. Это была та самая лавка, на которой их «застукал» Дмитрий. «И приревновал», — подумал Серёжа. Впервые за всё время, прошедшее с того жуткого дня, Беляева посетило это простое понимание. Вот только оно не приносило облегчения, даже наоборот, делало парня ещё более несвободным. Ему было жутковато от понимания, что его ревнуют. Да и его никогда никто не ревновал, что уж! А вот сам Сергей считал себя ревнивым. Ревность бывает разной. Распространённый миф, что ревность — это просто неуверенность в себе, всегда останется всего лишь мифом. Безусловно, иногда это та самая неуверенность, но у коварного чувства много лиц. Ревновать могут самоуверенные собственники, ревновать могут изменники, ревновать могут просто слишком темпераментные люди, ревновать могут слишком тревожные люди, ревновать могут те, чья любовь на грани безумия… Тем не менее, в случае Сергея ревность происходила именно от неуверенности в себе. У него никогда не было отношений, но он знал, что если они появятся, он будет ревновать. Потому что умудрялся ревновать даже приятелей или просто знакомых. Беляев сам понимал, что так не должно быть, но ничего не мог с собой поделать. Поэтому в теме ревности он не был таким уж профаном, как могло показаться. Они сели на лавочку. В тени душистой сирени было приятно и прохладно, но Серёжа переживал. Теперь стало понятно, что мужчина привёз его сюда не просто так, а для напоминания о случившемся. Беляеву вдруг захотелось спросить, что стало с Морозовым, но он вовремя прикусил язык. — Вспоминаешь о нём? — не столько не спросил, сколько утвердил полковник. Сергея словно обдали ледяной водой. — Интересно, как далеко вы могли бы зайти? Ты легко забываешь свои обещания, Серёжа, — голос Демидова был пропитан ледяным спокойствием. Беляев осторожно посмотрел на мужчину. Мрачное лицо того, как и тёмный взгляд, странно контрастировали со светлой одеждой. В этом контрасте было что-то дикое, задевающее потаённые уголки души. — Я бы не зашёл далеко, — прошептал Серёжа. — Правда? Почему? — деланно удивился брюнет. — Потому что… есть вы. — Это правильно, есть я, — Демидов медленно повернулся к Беляеву, и его убийственный взгляд утонул в тревожном. — Но дело не только в этом. Чему я тебя учил? — Что я… ваш, — сглотнув, пробормотал Сергей, не в силах отвести взгляд. — Да, ты мой, — властно сказал Дмитрий. — И меня радует, что ты начинаешь это понимать. Идём. Мужчина встал и направился в центр парка, где в летнем театре шло какое-то представление. Беляев с трудом отлепился от лавочки и последовал за ним. Они остановились возле железного забора, которым был огорожен театр. Шло представление, и на сцене плясал ансамбль, танцоры которого были облачены в русские народные наряды. И вдруг началось какое-то мельтешение. Сергей всмотрелся и понял, в чём дело. Двое энкавэдэшников в форме схватили мужчину и женщину, сидящих на заднем ряду и поволокли на выход. Те выбивались, что-то жалобно кричали, но криков было не слышно — всё перебивала музыка. Некоторые из зрителей поворачивали головы, но тут же отворачивались назад — от греха подальше. Беляев испытал ужас. Липкий, мерзкий ужас. Держась за прутья забора, он во все глаза смотрел на арестованных и тихо сглатывал, да сглотнуть не получалось, настолько сухо стало во рту. Студенту даже показалось, что он вот-вот обмочит штаны, как пятилетка. Страх заполнил собой душу и был иррационален, поскольку в данный момент Сергею ничего не угрожало, и он хорошо это понимал. Дмитрий смотрел на макушку парня, полностью ощущая его ужас, слыша, как тот то и дело издаёт звук, похожий на причмокивание — разлепляет губы и отлепляет от нёба прилипший к нему язык. Серёжа, словно маленький мальчик, дрожал и причмокивал, его рубашка прилипла к спине. Ещё чуть-чуть, и Сергей впадёт в истерику. Беляев издал тихий хрип, когда сильные руки потянули его на себя, настойчиво, но мягко. Выпустив прутья, он покорно повернулся, снова с сухим причмоком отлепив язык от нёба. — Не бойся, я рядом, — тихо сказал Демидов и обнял любовника, прижимая к себе. Тот уткнулся лицом в его грудь, хватаясь пальцами за ткань пиджака на талии полковника. И опять мужчина обдал студента таким спокойствием, что хотелось простоять так всю жизнь. Беляев зажмурился, ощущая невероятное облегчение и наслаждение. Ему будто бы дали стакан холодной воды после многочасовой жажды. Ему снова подарили крупицы нежности и теплоты.

***

И когда на следующее утро Демидов за завтраком сообщил, что им нужно кое-куда съездить, Сергей не заподозрил ничего такого. После вчерашних объятий и проявления тёплого отношения, Беляев ощущал ясность и лёгкое воодушевление. В общем, на душе было очень хорошо. Но когда, спустя полчаса машина остановилась возле здания МГБ, студент побледнел и чуть не заорал от происходящего. «Что же это?! Меня арестуют?! Допрос?!» — истерил перепуганный мозг. Сергей ошалело уставился на полковника. Тот спокойно вылез из автомобиля и надел фуражку. Поправил ремень на кителе и, обойдя машину, открыл дверцу со стороны парня. Протянул ему руку. Серёжа, дрожа, положил свою ладонь поверх ладони Демидова, и брюнет в полной мере смог почувствовать её влажность. — Вы решили меня арестовать, да? — дрожащим голосом спросил он, вцепившись в ладонь Дмитрия и впившись испуганным взглядом в его лицо. «Бежать… Немедленно!» — думал он, но понимал, что его тут же поймают, возможно, даже с собаками. За эти несколько секунд, что полковник травил его молчанием, студент успел вспомнить все свои ошибки. Литвинова, Морозов, Эберг, конверт… Сергей был готов взмолиться: «Прошу вас, не надо! Я всё исправлю! Я больше так не буду! Я всё понял, правда-правда!». Губы студента задрожали и он хрипло прошептал: — Пожалуйста, нет… Но Демидов вдруг нарушил молчание и, цинично улыбнувшись, мягко прошептал: — Я дожидался, когда ты поправишься. Хотел, чтобы ты в полной мере смог осознать степень чудовищности своих ошибок. Теперь физическая боль не отвлечёт тебя от предстоящего урока. Идём. — Вы не… не арестуете меня? — еле шевеля губами, спросил Сергей. Его ладонь была такой мокрой, что сумела изрядно пропитать потом руку полковника. Тот отрицательно полукачнул головой и, позволяя парню и дальше впиваться в свою ладонь, повёл своего юного любовника к накалённому от солнца крыльцу. Печально известное здание на Лубянке напоминало торт: ровное, идеальное, прямоугольное, оранжево-красное. В свете полуденного солнца оно казалось самым обычным московским зданием. Вот только Сергей держался из последних сил, сдерживая подступающую истерику. Но стоило майскому дню остаться за дверью, как Беляев попал в прохладное полутёмное царство. Строгие лица, фуражки, проверка документов в два этапа, ладонь у виска и это торжественное: «Здравствуйте, товарищ полковник!». Вытирая пот со лба рукавом клетчатой рубашки, Сергей еле передвигал ногами. Когда Дмитрий повёл его не вверх по лестнице, а куда-то прочь, направо, по узкому коридору, от которого веяло холодом, парень всё понял. Сердце уже клокотало в районе гланд и было готово разорваться от ужаса. Ладони Сергея и Демидова были такими влажными из-за пота первого, что между ними хлюпало, но Беляев ни за что бы не отпустил мужчину. Они спустились в подвальные помещения. Перед тяжёлыми железными дверями стояли двое дежурных. Увидев Дмитрия, они синхронно отдали честь. Полковник остановился, свободной рукой достал из кармана галифе баночку с таблетками и вытащил одну. — Открой рот, — спокойно сказал мужчина. Беляев был в таком диком состоянии, что был готов проглотить даже эту стеклянную банку с пилюлями, не задав ни единого вопроса. Он послушно открыл рот и почувствовал на языке таблетку. — Не глотай. Сергей пристально смотрел на железную дверь, тяжело дыша и посасывая таблетку. Лютый страх слегка отступил. По крайней мере, дышать стало чуть легче и Беляев перестал думать о том, что вот-вот рухнет в обморок. Дмитрий кивнул охранникам, и те отворили дверь. Демидов завёл студента в длинный, как зимние вечера, коридор. Тёмно-коричневые стены, и двери, тянущиеся по обе стороны. Каждые пять метров встречается стоящий по струнке надзиратель. Серёже начало казаться, что весь этот ужас происходит не с ним. Демидов остановился возле одной из дверей и глянул на наручные часы. — Допрос Сизовского? — сухо, почти не размыкая губ, спросил у парня в форме. — Так точно, товарищ полковник! — Открывай. Тот мгновенно подчинился. Дмитрий и Сергей оказались в просторном помещении, стены которого были обложены светло-серой, не очень чистой плиткой. Вдалеке стоял стол, заваленный папками, и чёрным вороном на нём восседал телефонный аппарат. Справа, с привязанными к деревянному разветвлённому столбу руками, стоял голый мужчина. Или, точнее, висел. На его окровавленном лице отразилась скорбь, губы дрожали, по ногам текла алая жидкость. Перед ним стоял довольно молодой энкавэдэшник. В тот момент, когда в пыточную вошли Беляев и Демидов, он взял в руки яйца арестованного и поднёс к ним зажжённую свечу так, чтобы язык огня чуть-чуть касался нежной кожи. От этой картины яички Серёжи невольно поджались. Он в ужасе наблюдал за тем, как пленник орёт нечеловеческим воплем. В стороне стоял толстый энкавэдэшник с залысинами, и курил. Но его студент даже не увидел. Дмитрий положил сильную ладонь на влажные волосы Сергея и начал поглаживать его по голове. — Товарищ полковник! — обрадовался толстяк. — Да, капитан, — скупо отозвался брюнет. — Ну, как успехи? — Да вот не хочет говорить, падла, — отдав честь, пожаловался тот. — Думаю применить клизму из битого стекла. Хорошо помогала раньше. — Хорошая идея. Капитан остановился взглядом на ошалелом парне, стоящем с широко распахнутыми глазами, но тут же отвернулся к пленнику, словно дав себе пощёчину. Не его дело, зачем здесь этот мальчик. — Павлов, посильнее его прижги, падлу! — прикрикнул толстяк не столько кровожадно, сколько буднично и лениво. — Есть, — хрипло отозвался Павлов и начал водить огнём свечи по яичкам мужчины, прижигая их. Тот дёргался в своих оковах и орал, как бешеный. Сергей никогда не слышал, чтобы так орали. Он невольно подумал, как тот ещё не лишился чувств или не посадил голос. — Ну, будешь говорить, мразь? — спросил капитан, подходя к арестованному и прижигая сигаретой его грудь. Тот задёргался мелко и страшно, как от разряда тока. Павлов отвёл свечу в сторону — нельзя было позволять жертве потерять сознание или умереть. Не в этом случае. — Нееет! — проорал полубезумный пленник, дёргаясь от ожогов на причинном месте так, что его гениталии сильно тряслись. — Славно, — сплюнув в сторону, равнодушно сказал капитан и отбросил сигарету. — Делай клизму из битого стекла. Павлов задул свечу и решительно направился к двери, ведущей в смежное помещение. — После неё ты у меня по-другому запоёшь, — прошептал толстяк, улыбнувшись кровавому лицу. — Ты у меня не только признаешься в антисоветской агитации, но и убийство Пушкина на себя возьмёшь. Обещаю. Демидов медленно убрал руку с головы любовника, прекращая гладить её, развернулся и вывел Серёжу из камеры. Тот дышал рвано и часто, ртом, как после стометровки. Глаза были безумны. Беляев почти не моргал. Между его ладонью и ладонью мужчины уже скопилась лужа пота. Сергей не видел ничего и не заметил, как они оказались на высоком каменном крыльце. На улице было плюс двадцать шесть, но теперь он не чувствовал жары, его трясло, будто он выскочил зимой на балкон в одних трусах. Он дышал так рвано, хрипло и быстро, что стоящий на крыльце и курящий мужчина внимательно посмотрел на него. Дмитрий обратился к человеку в форме, не понятно, откуда взявшемуся: — Проводи до машины. — Так точно. Демидов приложил усилие, чтобы разорвать сцепление рук. Коснувшись губами влажного виска Серёжи, он развернулся и вернулся в здание МГБ. — Идёмте, — сказал мужчина и жестом пригласил Беляева спуститься. Они сошли с крыльца, лейтенант открыл дверцу, Сергей сел на своё место. Сопровождающий отвернулся и заговорил с мужчиной, облачённым в точно такую же форму. Водитель медленно отложил газету, берясь за руль. Серёжа, почти задыхаясь, потёр влажной рукой горло, продолжая дышать, как пёс. Взгляд метнулся к воротам. Они были открыты. Больше ни о чём не думая, студент рванул на сидении налево, открыл дверцу с другой стороны и бросился наутёк. Выбежав за пределы ведомства, он нёсся дальше и дальше, ощущая прилив сил на волне адреналина. Сергей задыхался, захлёбывался ужасом и думал о том, что если его сердце сейчас остановится, будет просто замечательно.