Первая гроза

Уже после второго стакана Беляев почувствовал знакомое и очень приятное расслабление, которое словно тёплое варенье медленно наполняло всё его тело. Демидов молча наблюдал за тем, как Сергей опрокидывает в себя очередную порцию спиртного и было невозможно догадаться, о чём он думает. А Беляев прекрасно справился с поставленной задачей, и спустя достаточно непродолжительное время на столе стояла пустая бутылка, а в серо-голубых глазах парня плескались пьяные огоньки. Тогда полковник пришёл в движение. Подобрав штаны любовника, он бросил их Сергею со словами: — Одевайся и иди за мной. Беляев поймал штаны и, тихо икнув, начал натягивать их. Спустя несколько минут они уже сидели в машине, за рулём находился Дмитрий.  — Куда мы едем? — спросил Сергей, переводя на мужчину мутный взор. Он впервые сидел на переднем пассажирском сидении и испытывал из-за этого небольшое волнение. Демидов ухмыльнулся и иронично ответил: — Учить тебя. — Чему? — удивился Беляев. — Тебя, видимо, многому придётся, — следя за дорогой, пробормотал полковник. Автомобиль выехал с территории дачного посёлка и выскользнул на петляющую дорогу, ведущую в прекрасное летнее поле, жидкое золото которого раскинулось переливающимся шёлком на тёплом июньском солнце. Сергей задохнулся от открывшейся ему просторной и величественной красоты и даже чуть-чуть протрезвел. — Выходим, — велел Демидов. Беляев вышел. Взор пытался жадно «обнять» всё, что было физически возможно узреть. Шелест покачивающихся колосьев напоминал о чём-то давно забытом, оттуда, из детства, из тихих сказок, рассказанных на ухо, когда в детском сознании, завороженном смутными образами, в объятиях ласковой полудрёмы столько облачного, чистого и летнего. — Сейчас у тебя есть прекрасная возможность выпустить пар, — бесстрастно, почти не размыкая губ, сказал Демидов, пристально глядя на Сергея. — В пьяном угаре сам Бог велел, правда? — Что вы имеете в виду? — сморгнув, тупо спросил Серёжа, переведя туманный взгляд на Дмитрия. Брюнет молча открыл дверцу автомобиля и взял с заднего сидения боксёрские лапы. Надев их, полковник вернулся к Беляеву и встал напротив него. Приподняв руки так, чтобы можно было боксировать в лапы, он размеренно произнёс: — Давай. — Что? — непонимающе спросил Сергей, переводя взгляд со спортивного инвентаря на лицо Дмитрия. — Бей. — Зачем? — В тебе ведь столько накипело, правда? — слегка ухмыльнулся Демидов. — Что ж, не сдерживайся. — Я не могу… Я не умею… — пробормотал Беляев, начиная волноваться. — Как тебя дразнили в школе? Сердце Сергея сжалось. Он уставился в тёмные глаза, в которых не было ни капли нежности или сострадания. Одна лишь внутренняя уверенность, одна лишь сила духа, один лишь вызов. — Это было обидно, правда? — продолжал Демидов. — Уверен, тебя даже доводили эти насмешки до слёз. Скажи мне, Сергей, как тебя обзывали? Как тебя дразнили, Сергей? — Слабаком, трусом и… — вырвалось у нетрезвого парня быстрее, чем он успел остановиться и подумать. — И? — изогнул бровь Дмитрий. — И девчонкой, — тихо добавил студент, густо краснея. Он снова в полной мере испытал обиду, снова в голове зазвучал тот мерзкий насмешливый голос. Захотелось разрыдаться так, как плачут дети. Громко, навзрыд, с завываниями. — Не сдерживайся, — добавил полковник и хлопнул лапами, после чего снова развернул их к Беляеву. — Тебе было обидно и горько. Да и сейчас ничего не изменилось. Серёжа стиснул зубы и сам не заметил, как ударил кулаком в правую боксёрскую лапу. Удар вышел несильным, но он что-то перещёлкнул в мозгу. За ним последовал второй, а затем третий. Беляев бил медленно, шипя и ощущая боль в костяшках. — А ведь хотелось быть наравне с другими, верно? Не хотелось носить клеймо сына «врага народа», — звучал голос полковника, заставляющий Сергея быстрее и сильнее работать кулаками. — Но ты никогда не забывал, что обязан быть им. И не по своей вине, а по вине товарища Стеклова. Ты злился, но молчал. И сейчас злишься. — Да! Чёрт побери, я не обязан отвечать за грехи отца! — заорал Беляев, отчаяннее колотя боксёрские лапы на ладонях энкавэдэшника. — Я не хотел быть вторым сортом и не хочу! Я не хочу быть хуже остальных! — Ты чувствуешь злость и обиду. Всё то, что давно сдерживал, — Демидов явно был доволен производимым эффектом. — Ненавижу всех! Всех, кто считает меня трусом, тряпкой и слабаком! И отца ненавижу! И себя ненавижу! — раскрасневшийся Серёжа орал так громко, что эхо его криков загуляло по полю. — Ненавижу себя! — И ты хочешь, чтобы тебя пожалели. — Хочу! — вопил Беляев. Волосы липли к его лбу. — И те, кто дразнили тебя, заслуживают того, чтобы получить по морде, как считаешь? — Заслуживают! — заорал Сергей, изо рта которого брызнула слюна. Он со всей силой, со всем отчаянием бил боксёрские лапы, весь мокрый и горячий. — Сволочи они все! Сволочи, считающие, что могут меня судить! А я не хуже их! Я НЕ ХУЖЕ! Последний душераздирающий вопль и сильный удар стали финальными аккордами. Серёжа задыхался, посадил голос и выбился из сил. Демидов сделал шаг назад и парень, пошатнувшись, упал на колени. Его плечи задрожали, губы дрогнули в улыбке, а по щекам потекли слёзы. В эти секунды ему было несказанно легко, неожиданно с плеч упала будто бы бетонная плита, с которой он так долго ходил. — Полегчало? — с хрипотцой спросил полковник. — Да… Спасибо вам, — шёпотом ответил парень, с трудом посмотрев в глаза мужчины. Демидов засмотрелся, чуть ухмыльнувшись. Память унесла его, словно лодка по быстрой осенней реке, в далёкий зимний день двадцать седьмого года. Ему восемнадцать. Он играет в студенческой хоккейной сборной. Хоккей с шайбой только-только вошёл в моду, раньше играли с мячом. Тренер, хмурый седобровый Виталий Мамонтов, мрачно взирает на него, тренирующегося уже больше часа на пределе сил. Демидов падает и встаёт, продолжая насиловать клюшкой несчастную шайбу. На костяшках кровь, подбородок в корках от болячек, а в голове звучит звенящий от злости голос Мамонтова: «Ты сможешь, мать твою! И ты не чувствуешь боли! Запомни: ты её не чувствуешь!». Он хватал Демидова за шиворот и буквально швырял на лёд, когда тот пытался передохнуть. Сперва было очень тяжело, тело сопротивлялось изнуряющим нагрузкам, но со временем Дмитрий стал замечать, что привык. Он действительно больше не чувствовал боли. Но тот лёд остался в далёком прошлом, как и Мамонтов с его вечно злым взглядом. В далёком прошлом остались разбитые костяшки и подбородок. В далёком прошлом остался тот единственный раз, когда уже очень больной и умирающий тренер обнял Демидова после финального матча с финнами и прошептал: «Я горжусь тобой». — Э-э-э-эй! — задорный крик вернул полковника в настоящее. Он взглянул на Беляева, который стоял между колосьев, раскинув руки и глядя в голубую акварель неба. Он чувствовал себя легко и свободно. Сильная ладонь сжала его плечо и резко развернулся. Светлый взгляд утонул в тёмном. — Запомни это ощущение. Запомни его хорошо, — сказал Демидов сухо и отстранённо. Беляев кивнул, испытывая признательность по отношению к Дмитрию. И они поехали обратно на дачу. Серёжа посматривал на мужчину и ощущал нарастающее томление. Сдерживать его стало невозможно, когда они оказались в прохладном доме, пахнущем деревом и летними снами в эфемерной тени сиреней. — Я хочу вас! Очень. Пожалуйста, — чувственно прошептал полупьяный парень, обнимая Демидова за плечи и тычась губами в его губы. Дмитрий слегка напрягся, но разгорячённый, пахнущий полем и солнцем, а ещё немного алкоголем Сергей увлёк мужчину в свои «сети». Настырно целуя полковника и крепко обнимая его за плечи, Беляев шагнул в сторону, потом ещё раз и ещё. Так они и оказались в спальне, на кровати. Демидов негромко и снисходительно рассмеялся, когда подрагивающий от накрывшего возбуждения парень раздевал его, разбираясь с формой. Спустя время ему это удалось. Себя Серёжа обнажил неожиданно ловко. Потянувшись к тумбочке, он взял крем, что остался с того раза, выдавил на пальцы и, заведя руку назад, стал растягивать себя, то и дело наклоняясь к Демидову и целуя его в губы. Тот обхватил рукой член и, внимательно глядя на пыхтения и старания любовника, неспешно дрочил себе. Когда анус был достаточно подготовлен, Беляев бойко «оседлал» полковника и, взяв его твёрдый член, начал вводить в себя. Выпитое и произошедшее подарило ему невероятную бойкость и такую же смелость, не оставив места для смущения. Когда член вошёл на несколько сантиметров во влажную дырочку, Сергей упёрся ладонями в грудь Дмитрия и медленно сел на орган полностью. Застонал громко и раскованно. Демидов положил ладони на бёдра Серёжи, который, продолжая опираться на его грудь, начал приподниматься на члене и садиться обратно. Утопая в ярких, искристых ощущениях, что пронзали тело, словно шипы тысячи прекрасных красных роз, парень двигался всё быстрее, откровенно и эротично постанывая. Дмитрий внимательно, с животным блеском в глазах, смотрел в лицо любовника, впитывая каждую его эмоцию, ловя каждый стон. Серёжа был прекрасен в своём пьяном распутстве. Он был узок, горяч и влажен. — Ах, прошу вас! Пожалуйста, сильнее! — простонал парень в состоянии, близком к экстазу. Он уже по-животному быстро скакал на члене, запрокинув голову, позволяя Демидову вдоволь любоваться натянувшейся напряжённой шеей и покачивающимся от темпа половым органом. — Сильнее! Дмитрий быстрее двигал бёдрами, но позиция, в которой он находился, сковывала его возможности, а ненасытный студент хотел всё больше и больше. — Ещё, ещё… Быстрее… — бормотал он, словно в бреду, двигаясь на члене полковника, как на электрическом стуле. Рыкнув, брюнет быстро перевернулся, подмяв парня под себя. Накрыв приоткрытые и влажные губы Сергея своими, он толкнулся языком в сладкий рот и вытащил член. Серёжа возмущённо застонал в поцелуй, по-собственнически обнимая мужчину за плечи и активно лаская язык Дмитрия своим. Позволив студенту посасывать собственный язык, Демидов одним толчком вогнал член в дырку Сергея, заставив того разорвать поцелуй и сильно прогнуться в груди, вскрикивая. Полковник сразу же перешёл на бешеный темп, буквально вколачивая Серёжу в матрас, заставляя кровать биться изголовьем о стену. Совершая сильные, резкие и короткие движения бёдрами, мужчина трахал парня так быстро, что оба мелко содрогались от поистине безумной скорости. Трахал в темпе отбойного молотка. Красное лицо Беляева приняло безумное и удивлённое выражение. Широко распахнув глаза, он изумлённо приоткрыл рот, царапая плечи мужчины короткими ногтями. Ощущения были настолько уносящими в экстаз, настолько прекрасными, что Серёжа явно терял связь с реальностью и своим телом. Демидов смотрел в это искажённое удивлением лицо, на губы, которые блестели, но из которых из-за мощности проникновения так и не сорвались никакие звуки. И это заставляло его испытывать наивысшее наслаждение. И вдруг приятную мелодию из скрипа кровати, её постукиваний о стену и характерных для проникновения шлепков нарушил протяжный грудной стон. Шея Беляева покраснела и он, быстро содрогаясь от бешеных толчков и заходясь в судорогах оргазма, был похож на бесноватого. Жадно рассматривая его лицо, одновременно шокированное и отражающие весь спектр острого наслаждения, Демидов хрипло застонал. Они кончили одновременно. Продолжая по-звериному сильно и быстро иметь Серёжу, Дмитрий выплеснул в него большое количество спермы, а семя Беляева расплескалось по животу и бёдрам. Кончая, парень продолжал царапать плечи мужчины и стонать не своим, страстным и низким стоном. Полковник сделал несколько быстрых толчков и замер, расслабляясь. Он прикрыл глаза, тяжело дыша в красную шею любовника. Тот всхлипнул, шепча: — Как же мне хорошо… Поглаживая кожу там, где только что царапался, Серёжа облизывался, мелко подрагивая от недавнего мощного оргазма. Блестя глазами, он смотрел в потолок, ощущая себя самым счастливым на свете, и об этом счастье хотелось орать. — Вы мой самый первый… партнёр… — сентиментально произнёс он. — И последний, — ровным голосом отозвался брюнет. Сергей прикрыл глаза. Немного смущённо. Возвращение пусть слабого, но смущения, указывало на то, что алкоголь начинает терять власть над студентом. Он засыпал в спокойствии и приятном дурмане несгорающей страсти, вдыхая аромат тела Демидова. Когда он проснётся через несколько часов, в тёмные окна будет стучаться сирень и закончится прекрасный светло-розовый сон. Закатный свет солнца будет рябиновым соком разливаться по полотну неба, и дачный дом заполнят звуки деревянных рам и половиц, шорохи, тени. Демидов будет пить очередную порцию кофе, стоя у окна и глядя в сад. Думая о чём-то далёком, а, быть может, близком и понятном ему, Серёже. И Беляев зардеется, смутится, вспомнив о своей бешеной инициативе. Повыше укроется одеялом, внимательно глядя на мужчину, по спине которого проползёт тень покачивающейся за окном вербы. А пока… пока можно было просто спать.