Первая гроза

Ветер сорвал паутину с тополька, затеребил зелёную листву. Ещё недавно высоко стоящее солнце озаряло своим нежным светом окрестности, а теперь стало мрачно и хмуро, как всегда становится в преддверии дождя. Беляев лежал в гамаке, сложив руки поверх книги, покоящейся на груди, и наблюдал за растревоженными деревьями. Сад будто бы сразу ожил и взволновался, в этом волнении было то самое биение жизни, которое летом, в тихие солнечные дни, отчего-то блекнет. Демидов ушёл ещё вчера, почти сразу после пробуждения Сергея. Тот сгорал от стыда, смутно припоминая своё распутное поведение, но Дмитрий, слава Богу, не поддевал его и не шутил по этому поводу. — Мебель верни на свои места. До встречи, — сдержанно сказал он и уехал. В тот момент парень был даже рад, что полковник не взял его с собой — слишком уж было стыдно. Беляев бы походил рядом с мужчиной на варёного рака и не мог связать двух слов. А так у него было время прийти в себя после своего дерзкого поступка. Демидов же, видимо, полагал, что Серёжа ещё не совсем усвоил урок, оттого и уехал один. «Может, хватит врать себе, что тебе все эти утехи не так уж и нравятся? Нравятся. Да так, что ты сам на него накинулся», — сказал внутренний голос. Беляев рассердился на него, но не стал спорить. Он прокручивал в голове то, что произошло в поле. Каким-то волшебным образом Демидову удалось снять часть напряжения, которое парень постоянно носил в себе. Чаще всего оно было незаметно для него самого, но оно всегда было, совершенно неизменно. Разве кому-то доселе было дело, что Беляев не любит себя и считает себя недостойным всего того, что есть у других людей? Признаться во всём этом Зотову и Крапивину он не мог, а бабушка считала, что страдания Сергея не настолько велики, чтобы подтирать ему слёзы, которых даже не видела. Он не говорил ей о том, что было на душе, и женщине оставалось лишь догадываться, насколько трудно приходится внуку. Серёжа не очень-то верил в судьбу и подобные вещи, но сейчас, лёжа в гамаке и глядя на буйство листьев, слыша песнь ветра, разливающуюся по саду, он вдруг подумал, что в его встрече с Демидовым есть какая-то судьбоносность. Если бы дело об университетском самиздате попало в руки другого энкавэдэшника, то с ним, Сергеем, не возились бы. И, скорее всего, досталось бы ему больше, чем остальным, ведь он был сыном «врага народа». «И что же? Мне его благодарить?» — подумал Беляев. Было странно благодарить того, кто насильно ввязал его в отношения, в которых он был словно мягкая игрушка. Почти бессловесный и податливый. С такой игрушкой можно было играть в любую игру. Сергею очень не хотелось видеть в Демидове что-то доброе, потому что это означало бы некое поражение, но в эти минуты откровения с самим собой, он понял, что, всё же, начинает испытывать благодарность. Не за этот роман, а за то, что Дмитрий вытащил его из истории с самиздатом. Пусть и чисто из-за собственной выгоды, но ведь вытащил же. Сергею было неприятно осознавать, что он не ненавидит полковника. «Будь на моём месте кто-то другой, — думал он, — точно бы ненавидел. А я что? Уже и о благодарности размышляю. Это отвратительно, гадко и пошло. Ну почему я такой?». И студент понимал, что не найдёт ответа на свой вопрос. Винить было некого — таким родился, видимо. Его отца арестовали, о его судьбе было неизвестно, а он не может ненавидеть энкавэдэшника. В сознании, словно лучик солнца средь серых туч, мелькнула и вовсе убийственная мысль: «Он начинает тебе нравиться». Вот этого парень выдержать не мог. Вскочив с гамака, он заходил туда-сюда, нервно потирая волосы и лицо, а ветер гнал и гнал кудрявые тучи в далёкие города, клонил и клонил деревья к земле, обещая бурю. Беляеву стало страшно. И не потому, что в голове возникли подобные мысли, а потому, что он чувствовал, что это правда. Чёртова правда. Ещё одна причина ненавидеть себя. Надо вырвать эту зарождающуюся симпатию и раздавать ботинком, как таракана. Надо. Очень надо. Беляеву было стыдно за самого себя. Он думал об отце, пытался проникнуться к нему жалостью, но вместо этого упорно чувствовал некую неприязнь. Сергей метался по саду, силясь прервать череду мыслей, но не получалось. Он ведь любил отца. Разве любил? Можно ли любить того, кого не знал? А если не любил, то почему испытывал неприязнь к НКВД? Или это была не столько неприязнь, сколько страх? Страх будет сопровождать Беляева до гробовой доски — он очень хорошо это понимал. Но теперь, находясь в изоляции и имея возможность выйти с самим собой на откровенный диалог, Серёжа начинал осознавать многие вещи. Вещи, которые в обычные будни были заслонены. Например, он всегда убеждал себя, что любит отца. А теперь оказалось, что нет. Он его не знал, он с ним не общался, он понятия не имел, был Алексей в чём-то виноват или нет. Это было ужасное откровение. Но ещё более ужасным было то, что Сергей признался самому себе, что помимо страха и неприятия он испытывает по отношению к Демидову зарождающуюся симпатию. «Ты ужасный сын. А ещё чёртов малахольный слабак», — проклинал сам себя Беляев. Остановившись возле сирени, он сел на корточки и приник спиной к стволу. Нельзя было закрыть глаза на то, что Дмитрий приоткрыл в нём какую-то загадочную дверцу и смог освободить его от части накопленного негатива. Он глубоко понимал парня — это заставляло сердце Беляева биться чаще. Демидов знал, что Серёжу задирали, словно был с ним рядом в те моменты. Полковник был сильным, мужественным, крепким. Стоило признать, что Сергей часто думал о том, что хотел бы иметь именно такого отца. Но теперь он не понимал, как быть дальше. Ещё недавно он считал, что хочет узнать побольше о жизни Дмитрия, чтобы он перестал казаться ему мифическим существом, родившимся уже в погонах в возрасте сорока лет. Может, это всё сыграло против студента? Может, поэтому он стал видеть в нём что-то человечное, оттого и пленяющее? Но если не пытаться узнать того, кто живёт рядом с тобой и воспринимать его просто как мифическое существо, то как построить нормальную жизнь в заданных условиях? От всех этих размышлений голова Беляева шла кругом. Демидов остановил машину чуть поодаль — не хотел, чтобы Серёжа заранее узнал об его приезде. Медленно вытащил из кармана галифе чёрную бархатную коробочку и открыл её. Внутри находилось золотое кольцо. Недавнее заседание в МГБ было посвящено моральному облику служителей аппарата. Хочешь построить карьеру? Будь добр завести семью. Не хочешь понижения? Будь добр остепениться. Демидов, никогда ранее не замеченный в бурных романах, имел белоснежную репутацию. Но теперь, когда в его жизни появился Сергей, возникли и совершенно новые моменты быта. Чего только стоил тот их пылкий поцелуй в метро? Демидов понимал, что Серёжа — то, что ему нужно. Теперь уже не оставалось сомнений. С того самого момента, как держащий в руке чемодан студент перешагнул порог его квартиры, всё было предрешено. Точка невозврата. Желания полковника гармонично сочетались с выгодой — он должен оставаться с той же чистейшей репутацией, потому что он забрался слишком высоко. И никаких противоречий быть не могло, потому что Дмитрий осознавал, что хочет быть с Сергеем, что тот будет хорошим супругом и, вообще, создан для семьи. Всё это полковник знал ещё в первую встречу с парнем, а теперь лишь получил подтверждение. Погода была буйная. Деревья наклонялись к земле, шуршала листва, были слышны раскаты грома, а по небу быстро плыли тяжёлые тучи, обещающие ливень. Но даже если начнётся буря, Демидов не откажется от своих планов. Поэтому, закрыв коробочку, он вышел из машины и, надев фуражку, направился в сторону своего участка. Отворил калитку и вошёл. К этому времени Сергей уже вернулся в дом. Съев банку тушёнки, он решил поискать ещё что-то интересное в шкафу, поэтому повытаскивал книги и коробки. Раз была одна фотокарточка, может, есть и ещё? Нужно было отвлечься от вереницы дум и занять руки. Именно за этим занятием студента и застал Демидов. Парень вздрогнул и обернулся, услышав шаги у порога. Сжимая в руках какую-то пластинку, он сглотнул, глядя в тёмные глаза Дмитрия и пытаясь понять, в каком тот расположении духа. — То допрос, то обыск. Вы не устаёте меня удивлять, Сергей Алексеевич. Может быть, вам стоит задуматься о карьере в госбезопаности? — с нотками иронии спросил брюнет. Беляев густо покраснел. Закусив угол губ, он осторожно вернул пыльную поцарапанную пластинку на место, словно это был какой-то раритет. — Вы опасный человек, — ухмыльнулся Демидов, которого всё это просто забавляло. Сняв фуражку, он положил её на стол. Беляев завёл руки за спину, молча и напряжённо глядя на полковника. Студент увидел, как тот достаёт что-то из кармана своих военных брюк. Что-то квадратное, чёрное и небольшое. — Мы поженимся, Сергей. Я подал заявление в ЗАГС. Беляев не понял услышанное. Тупо сморгнув, он склонил голову набок. — Что вы имеете в виду? — осторожно спросил парень. — Мы поженимся двадцатого июня этого года. Твои документы были у меня. Я подал заявление, — вкрадчиво ответил полковник. — Поженимся? — губы Беляева дрогнули в улыбке, а через мгновение он побелел. Внутри всё перевернулось от услышанного. До него дошёл смысл сказанного. И трактовать фразу Дмитрия двояко было попросту невозможно. — Именно. Мне повторить третий раз? — ухмыльнулся Демидов. — Но как же? Зачем же? — в ужасе прошептал Беляев. — Я немного не в том положении, чтобы допустить о себе слухи в буржуйском стиле «у него молодой любовник, который годится ему в сыновья», — очень сдержанно произнёс Дмитрий и протянул Сергею коробочку. Тот взял её, не веря, что всё это происходит наяву. Подняв крышку, он увидел гладкое золотое кольцо. Он выходит замуж… Уму непостижимо! Захотелось выпить, чтобы хотя бы немного успокоиться. Полковник подошёл к студенту, забрал у него подарок, после чего взял безымянный палец Серёжи и аккуратно надел на него кольцо. Мягко обняв любовника одной рукой за плечи, Демидов усадил его на диван и ушёл на кухню. Вскоре оттуда донёсся запах кофе. Всё то время, что мужчина готовил терпкий напиток, Сергей пялился на свой палец, находясь в истинном шоке. Дмитрий вернулся с двумя чашками кофе и поставил их на стол. — Обойдёмся без алкоголя. — Вы это серьёзно? — тихо спросил студент, переведя на Демидова мутный взгляд. — Да. Спаивать маленького пьянчужку — это даже аморально, — с нотками саркастичности ответил брюнет и сел на диван рядом с Беляевым. — Я не об этом, — вздрогнул тот. — О женитьбе… — Да, серьёзно, — бесцветно ответил Демидов и взял свою чашку кофе. — Вы так уверены, что… — Беляев нервно облизнулся, подбирая слова, — не захотите расстаться со мной через месяц? — Допустим, — чуть ли не сквозь зубы ответил полковник. — Почему? Дмитрий молча сделал глоток кофе и вернул чашку на стол. В воздухе повисло напряжённое молчание. Демидов посмотрел на Сергея, тот ответил на взгляд. В его глазах было столько испуга, сомнений и всевозможных «живых» эмоций, что становилось понятно — ему очень важен ответ. А вот Дмитрию явно не хотелось всё это обсуждать. — Прошу вас. Объясните, почему вы так уверены? — голос студента звучал жалко. Он дёрнулся так, словно намеревался дотронуться до мужчины. Кольцо «жгло» палец. Если днём Серёжа сходил с ума от тяжести сомнений, вопросов, страхов, то теперь всё усугубилось. — Пожалуйста, — шёпотом добавил Сергей и коснулся своей щеки дрожащей рукой. Казалось, он готов разрыдаться. Суровое лицо Демидова слегка смягчилось. — Потому что я тебя люблю, — сказал он ровным голосом. Беляев содрогнулся и потрясённо посмотрел на полковника. Он явно не ожидал услышать подобное. В горле застряли вопросы «Вы серьёзно?», «Как же это?», «Что?!». Сергей подумал, глядя в строгие глаза, что задай он ещё хоть один вопрос, Демидов схватит его за ухо, пинками отправит в машину и увезёт в МГБ или просто пристрелит и закопает на заднем дворе. Сказано было намного больше, чем полковник планировал. И здравый смысл спас Серёжу. Он нашёл в себе силы и мудрость промолчать. — Теперь будь добр переодеться. Мы едем в гости, — ничего не выражающим голосом сказал Дмитрий и встал. Беляеву очень хотелось спросить: «К кому?», но он молча проводил мужчину взглядом. Тот поднялся на второй этаж и, судя по звукам, открыл шкаф. Потрясённый Серёжа с трудом оторвал себя от дивана и стал собираться. Руки тряслись, сердце трепетало где-то под гландами. Ветки стучались в окно, хохот грома звучал то громче, то тише. И дом задремал, тяжело вздохнув. По стенам метались тени. Но дождь так и не начался.