Долгий-долгий спор

      Придя в себя, Арагорн почувствовал тепло, которое растекалось по всему его телу. Боль была, но рядом с этим ласковым теплом она отошла на второй план. Странник открыл глаза и обомлел: Минас-Тирит! Он дома! — Ты очнулся! - услышал он радостный голос Гэндальфа. - Мы уж боялись, что ты не выкарабкаешься. Первые три дня и три ночи целители не отходили от тебя: твоя жизнь висела на волоске.       Лицо волшебника расплывалось перед нечетким еще зрением Арагорна. Он прошептал: — Фродо... Сэм... — Они живы, их лечат в соседней комнате. Не волнуйся за них.       Арагорн кивнул и закрыл глаза.       С трудом он вспомнил, как добрался до Гондора. Арагорн очнулся во время полета, и его охватила паника. Неужели назгул всё-таки несет его к Минас-Тириту, чтобы крылатая тварь сожрала его у всех на глазах? Воин с трудом повернул голову и затуманенным зрением увидел, что гондорская крепость приближается... он горестно застонал. Разве смерть Саурона была сном и они проиграли? Голова закружилась из-за нехватки воздуха — лёгкие были слишком повреждены дымом и раскалённым воздухом. Словно сквозь вату долетали до него мольбы Гэндальфа: "Только дыши, умоляю, только дыши... Вернись в свой город живым."       Лежа в мягкой постели, Арагорн с безумным ужасом подумал: волшебник знает. И множество целителей тоже. Им всем известно, что его изнасиловали, такие следы не скрыть. Может, слухи уже расползлись по городу? Может, на каждом углу обсуждают, в какой позе орки трахали их короля? Люди устали от войны, их сердца огрубели и зачерствели... Гондорцы будут провожать его взглядами, полными насмешливой злобы, девушки будут кричать ему вслед: "Пока наши мужчины сражались, ты подставлял задницу, как шлюха!" Страннику казалось, что он задыхается, что обозленные взгляды и злые речи преследуют его... — Арагорн! Арагорн, очнись!       Взволнованный голос Гэндальфа вырвал измученного короля из мрачной задумчивости. — Тебя трясёт. Что случилось?       Арагорн не мог сказать ни слова, у него пропал дар речи. Он дрожал и не мог успокоиться. — Я позову Владыку Элронда, - сказал Гэндальф.       Странник с неожиданной силой схватил волшебника за рукав и с трудом спросил: — Он... знает?       Гэндальф с минуту внимательно смотрел на него, а потом сказал твердо: — Нет. Не знает. Ему лишь известно, что ты перенес пытки. Об изна... о том, что еще с тобой сделал Саурон, знаю только я и Элладан. Он поклялся молчать.       Гэндальф вышел, и Арагорн остался в одиночестве. Он быстро дышал, пытаясь подавить паническую атаку. Но не мог: чем глубже и чаще он вдыхал, тем хуже ему становилось, тем больше ему казалось, что легкие сейчас разорвутся. — Эстель, не бойся, - словно издалека долетел до него мягкий голос, - сложи руки ковшиком и приложи ко рту и носу. Если твои руки слишком слабы, я помогу тебе... теперь дыши в руки. Дыши, дыши, дыши...       Будь здесь Саурон, развлекавшийся хождением между мирами, он бы смог научно объяснить Арагорну такой механизм подавления панической атаки. Дело в том, что при панической атаке человек дышит глубоко и часто, вдыхая слишком много кислорода, больше, чем нужно для нормальной жизнедеятельности. Получается парадоксальная ситуация: больше кислорода ощущается как меньше кислорода, как на высокогорье. Человеку кажется, что воздуха не хватает, он пытается вдохнуть еще больше. Получается замкнутый круг. Чтобы вывести избыток кислорода, нужно подышать углекислым газом: в руки или в шарф.       Конечно, Элронд этого знать не мог, и для помощи приемному сыну использовал только свой богатый жизненный опыт. И Арагорн задышал спокойнее. Он ясно увидел перед собой лицо эльфа, воспитавшего его, и улыбнулся. — Я скучал, - сказал он, и испугался, как сдавленно и жалко звучит его голос. — Выпей, - Лорд Элронд прижал чашку с водой к пересохшим губам воспитанника.       Арагорн сделал несколько жадных глотков; он уже и не помнил, когда ему последний раз давали пить. Кажется, это было во время его долгого-долгого спора с Сауроном.       Владыка Имладриса отнял чашку от его губ и сказал: — Прости, но тебе пока нельзя столько пить сразу.       Арагорн кивнул и откинулся на подушку. Боль в его теле вспыхнула с новой силой, и он скривился, сдерживая крик: еще не хватало опозориться перед приемным отцом. Но Элронд всё заметил, и Арагорну стало еще больнее, когда он увидел слезы на прекрасном лице эльфа. — Эстель, - владыка Имладриса присел на кончик кровати, - мне очень жаль. Пожалуйста, прости меня. Прости меня... - его голос сорвался, он не в силах был давить слёзы.       Арагорн растерялся, он действительно не знал, что делать. Он впервые видел Лорда Элронда таким измученным и потерянным. — Прости, что сомневался в тебе, - продолжал эльф, - прости, что не считал тебя равным своей дочери. Высокомерие и недоверие к людям говорило во мне; и теперь мне так стыдно, я так сожалею! Сколько приятных минут я отнял у вас с Арвен, сколько мгновений вашей жизни было омрачено моей скрытой злобой? О, Эстель, я никогда не прощу себе этого... Знай же, что Арвен Ундомиэль прилетела из Имладриса вместе со мной, она будет твоей женой, и никакой эльфийский лорд не сможет теперь претендовать на ее руку.       Арагорн сказал помертвевшим голосом: — Владыка Элронд, я должен сказать тебе кое-что.       Эльф изумленно посмотрел на своего воспитанника. Никогда прежде он не слышал от Эстеля таких официальных, мёртвых, полных боли слов! — В чём дело, Эстель?       Арагорн знал, что он обязан это сказать. Отец Арвен обязан знать. Когда он узнает, он немедленно увезет дочь в Валинор и будет совершенно прав. — Лорд Элронд, - глухо сказал Арагорн, - я не могу взять в жёны твою дочь. Я... нечист, я не сохранил своё тело для неё...       К его удивлению, в глазах Элронда мелькнул намёк на веселье: — Ты взрослый привлекательный мужчина, Эстель. Было бы странно, если бы ты не познал женщину до восьмидесяти шести лет... — Я не об этом. Орки, они... не спрашивали моего мнения.       Арагорн видел, как весь цвет сходит с лица его приемного отца. Однако Странник продолжал: — Они порвали меня, они пометили меня, они брали меня спереди и сзади как хотели. Я не знаю, получил ли я от них какую-нибудь болезнь или нет. Мне до сих пор больно, и я не знаю, смогу ли я подарить Арвен то удовольствие, которого она заслуживает... Я не знаю, смогу ли я иметь ребенка или моё тело никогда не восстановится.       Элронд сидел молча и смотрел на приемного сына расширившимися от ужаса глазами. Арагорн тоже молчал, словно ждал приговора.       Прошли мучительные минуты, прежде чем Владыка Имладриса взял его израненную ладонь в свою, и, поглаживая её, сказал мягко: — Эстель, я хочу, чтобы ты понял: я не считаю тебя нечистым или испорченным. Они таким образом пытали тебя? — Да. — Они звери без чести и совести, - покачал головой Элронд, и в его прекрасных глазах вспыхнула ненависть, - и они заслужили мучительной смерти. Мне так жаль, что это случилось с тобой. Я могу обнять тебя, или это потревожит твои раны? — Не потревожит.       Арагорн солгал: когда Элронд осторожно обнял его, тело Следопыта захлестнула волна боли. Но он сдержал стоны и наслаждался прикосновением приемного отца; после бессмысленной жестокости орков это ласковое объятие было лучом надежды.       Однако Элронд дураком не был, и он чувствовал, как напрягается и вздрагивает истерзанное долгими пытками тело в его объятиях. Поэтому он отстранился и сказал с укором: — Тебе всё-таки больно. Так что я запрещаю Арвен выходить за тебя... пока ты полностью не поправишься. Как мы выяснили, ты совершенно не умеешь признаваться в своей боли, а я не хочу, чтобы ты умер от болевого шока в объятиях моей дочки.       Элронду не составило труда погрузить ослабленного пытками Дунадана в целительный сон. После этого он вылетел за дверь и, схватив Гэндальфа за грудки, прорычал, забыв о приличиях: — Ты всё знал?! — О чем ты? - удивился волшебник. — О том, что Саурон сделал с ним! — Значит, он сам тебе рассказал...       Элронд наконец-то отпустил Гэндальфа и вскричал возмущенно: — Ты должен был сказать мне! Я знаю его с рождения, он мне как сын!       Гэндальф промолчал, и Владыка Имладриса обессиленно опустил голову: — О Эру, я не знаю, что мне делать. Часть души говорит мне, что после такого позора Эстель никогда не будет прежним, и я должен взмахом меча завершить его мучения. Другая часть говорит, что это я виновен в его страданиях. Он взвалил на себя слишком тяжелую ношу и потому попал в ситуацию, из которой невозможно выйти целым. — Но он выжил, - мягко сказал Гэндальф, - и не называй пытки позором. Точнее, это позор, но не для жертвы, а для палачей. — Эльф скорее покончил бы с собой, чем терпел это. — И был бы дураком. Смерть — не выход. А Эстель — герой, сильнее нас обоих вместе взятых. — Герой... - эхом откликнулся Элронд.       Только сейчас он понял то, что до Гэндальфа дошло давным-давно. Не Эстель должен был доказывать, что он достоин общения и родства с эльфами; это самому Элронду расти и расти было до храбрости и благородства приемного сына. И эта мысль наполнила сердце Владыки Имладриса верой: да, Эстель оправится после изнасилования и пыток и станет достойным королем. И прекрасным мужем. А Элронд до конца вечности будет нести бремя стыда перед смертным воспитанником.