Эхо любви

Очнувшись в своей комнате, я почувствовала облегчение: боль в голове отступила, а тело больше не казалось тяжелым. Сколько я спала? Потянувшись, уже собралась вставать, когда за дверью послышались шаги. Я рухнула в кровать и, притворившись спящей, прислушалась. — Танатос, я уже сказал тебе. Я не могу ничего поделать, ты же знаешь! — голос Аида звучал грозно и в то же время устало. — Это не повод так поступать с ней: ты её дядя! ТЕБЕ ли не знать, что она его ненавидит? К кому она пойдет? К папаше своему? — я впервые услышала крик обычно спокойного Танатоса… — Может и к нему. По моей вине она стала… Стала! — Танатос перебил его. — Да какая разница? Это не изменит её отношения к тебе. Девчонка просто не выдержит. — Да ты хоть понимаешь, насколько ей повезло, что её недо-муженёк не сбежал после всего, что она сотворила?! — Хочешь сказать, ты бы предпочел смотреть на то, как она мучается в браке с этим… — Нет! Разговор окончен! — шумно выдохнув, мужчина приоткрыл дверь в спальню племянницы. — Поступай как знаешь, Аид. Ты её погубишь. Послышался щелчок — Аид закрыл дверь. Я почувствовала, как сзади меня промялась перина. Такие нежные, прохладные прикосновения мужчины. Он ласково гладил мои волосы, медленно спускаясь к плечам. Но сейчас эти прикосновения отзывались во мне лишь болью, на глаза наворачивались слезы. Неужели дядя отдаст меня? Не сдержавшись, я всхлипнула: Аид сразу понял, что я не сплю… — Габи? — осторожно опрокинув меня на спину, он увидел мои кровавые слёзы, стекающие по щекам. — Почему ты плачешь? — Кому ты меня отдаешь? — на мгновенье на его лице промелькнула досада… — Твой отец узнал о произошедшем и намеревается забрать тебя. Прости, Габриэлла. — Ты меня так просто отдашь?! После всего, что было?! — я скинула его руку со своего плеча. — Габриэлла, ну, ты-то хотя бы не начинай. Между нами ничего не было, и я не твой отец, я не… — Аида перебили громкие, быстро приближающиеся шаги за дверью… — Не верю! Я тебе не верю! — я стала биться в истерике, но Аид оказался сильнее, притянув меня: он властно, но от этого не менее нежно, прижал меня к себе. В последнюю секунду, не желая, оттолкнул меня. Мне стало противно… Дверь слетела с петель. — Аид, жалкий ты… — Зевс с ненавистью посмотрел на брата и, недолго думая, замахнулся, чтобы ударить Аида, но вовремя сместил удар на шкаф. Я его уже не слышала. С ненавистью и жалостью смотрела на дядю, а он… Впервые в его глазах я увидела какую-то искренность что ли… Не азарт, не заинтересованность, а обычную, такую неприсущую Аиду тревогу… — Где она? — проследив за взглядом Аида, Бог подбежал к дочери, что сейчас сидела вся в крови. Только потом Зевс с ужасом осознал, что она плачет кровавыми слезами. — Милая… Что же с тобой сделал этот змей… А я не смогла вымолвить и слова, просто упала безвольной куклой на плечо отца и снова расплакалась. Далее всё было как во сне: отец кричал на дядю… Который с переживанием смотрел то на меня, то на отца. Затем меня увезли из Аида, привезли домой, где привели в порядок, умыли, одели и усадили за стол. Однако, давно я не ела… Шли недели. Как можно было описать мое состояние? Одним словом — никак. Вот и сейчас, ужиная с семьей, я односложно отвечала на их вопросы. — Габриэлла, будешь мясо? — Да, мам, — женщина встревоженно протянула блюдо. — Спасибо, мам. — А вино? — отец обычно запрещал мне пить, и, пожалуй, раньше я была бы рада его предложению, но почему-то сейчас меня это нисколько не взволновало. По щекам снова потекли непрошенные слёзы. Сколько раз я плакала за эти две недели? Кто знает, на пятидесяти двух раз я сбилась со счёта… — Да что же такое творится! Что этот гадкий отморозок сделал с моей дочерью?! — отец ударил по столу, да так, что по нему пошла глубокая трещина. А я продолжала жевать безвкусный кусок говядины и глотать: и так снова, и снова, и снова, и снова… Пока, наконец, тарелка не опустела. — Отведите её в спальню! Я не могу смотреть на это! — отец активно жестикулировал рукой, с неким укором смотря то на меня, то на мать. Меня грубо подхватили под руки — дальше всё было как в тумане. Прошло не меньше восьми часов, когда в мою комнату зашёл врач. — Привет, Габриэлла, как твои дела? — Хорошо, — я без особого интереса уставилась на Гигею, Богиню здоровья и медицины. — Твой отец очень переживает. Ты позволишь мне осмотреть тебя? — Да. — Спасибо, милая, — женщина задала пару вопросов, поинтересовалась так же и о том, как я отдыхала с Аидом, но я попросту игнорировала их. Почему всем так интересна моя личная жизнь? Она записала что-то в блокнот. Улыбнувшись, посмотрела на меня. — Когда последний раз был цикл? — Месяц назад. Богиня тут же нахмурилась и снова записала. Через десяток, как по мне, бесполезных вопросов, она, наконец, встала и ополоснула руки в вонючей жидкости. — И последнее на сегодня. Прошу тебя, разденься и ляг на кровать. Без особого интереса я легла на кровать. На что она рассчитывает? Найти засосы? Однако, все оказалось проще: меня просто проверили на целомудрие. Какая наглость, отец… Снова что-то записав, Богиня покинула мои покои, после чего я провалилась в сон. Через неделю мне сказали, что я впала в депрессию. В обществе Богов всё переиграли: якобы Аид украл меня со свадьбы, спрятал в мире смертных, но из-за непредвиденных проблем ему пришлось вернуться и он не успел совершить задуманное, а точнее воспользоваться мной. Как это мерзко. Отца сделали героем, спасшим дочку от насильника. Наверно, так даже лучше… Жизнь шла своим чередом, я даже нашла забавным наблюдать за миром Богов: за сплетнями, интригами, шантажами. Как это все подло, но оттого и интересно. Перечитывала книги, которые успела взять у Аида, иногда играла на арфе, но последнее время игра на инструменте давалась особенно тяжело. *** Сегодня прошёл ровно месяц, как я не видела Аида — жизнь по-прежнему нахожу скучной и неинтересной. Обращение, наконец, завершилось — я больше не плачу. Отец смирился с моим молчаливым сосуществованием. И решив, что я готова, огорошил меня, как ему казалось, радостной новостью: я во второй раз пойду под венец за всё того же Юнона. Через месяц, в новом году, так как этот он счёл больно уж неудачным. Интересно, он к этому выводу пришел, когда понял, что их с матерью «счастливый» брак начал трещать по швам и он женился на Гере, которая является его кровной сестрой? Теперь каждую ночь я вынуждена слушать их громкие стоны… Раздражает. Так же я наконец-то разобралась, почему отец так старательно пытается сплавить меня этому Юнону. Я испортила его идеальную репутацию, я не угодна ему. Метясь из стороны в сторону в своих покоях, я остановилась у зеркала. Изучая себя со всех сторон, заметила исправимое. Исхудала так, что выпирают кости. Так некрасиво и уродливо. Без отвращения на себя не посмотришь. Решив, что самокопание мне только навредит, решила заняться делом не менее интересным, чем чтение — шитьё. За пару дней научившись правильно сшивать ткань, я нарисовала эскиз. Замерять самостоятельно талию, грудь, ноги, бёдра ужас как неудобно, но я справилась. Недели шли своим чередом, и, наконец, моя работа была закончена, и оставалось дождаться прихода матери, у которой я попросила железный насердечник. Мать, конечно, мою заинтересованность в «рабском» труде не разделила, но была рада, что я начала хоть чем-то заниматься, хотя это не мешало ей корить меня. По её словам, в моём возрасте нужно не об этом думать. «Так и останешься в старых девах, и даже Юнон на тебя не взглянет», — твердила она. Её замечания, я, конечно же, пропускала мимо ушей. Приняв вещь из руки родительницы, я даже не взглянула на неё, начав сразу проверять качество предмета. — Может, уже покажешь, что ты там нашила? — насупилась она. — Если так интересно, почему нет? Заведя мать в комнату, я одёрнула шторку, за которой стояла глиняная статуя, облачённая в кожаный костюм, верхняя часть которого была ушита замысловатым узором из перьев, формируя своеобразный воротник. Обтягивающие штаны увешаны разными ремешками и мини-карманами — я нашла это решение достаточно практичным. К костюму шли кожаные перчатки и высокие сапоги, украшенные всё теми же перьями. И всё это моими руками. Подхватив насердечник подмышку, я собрала волосы в пучок, который получился неаккуратным. — Девушкам не позволено носить подобное. Что это такое? Господи, похабность-то какая! — она прикрыла рот рукой, а я подняла голову выше. — Я опиралась на костюм воительниц из легенд, внесла несколько поправок, ну и немного приукрасила. Разве это плохо? Намного удобнее балахона на тебе. Она нахмурилась: то ли ей не нравилось то, что я сотворила, то ли задели слова касаемо её внешнего вида, а может, и то и то. Вскоре матери и след простыл… Тогда, наспех собравшись, нагло нарушив арест отца, я ушла к порталу, ведущему на землю смертных. Цокая каблуками, старалась приглушить этот топот, моля о том, чтобы остаться незамеченной. Портал находится под большим каменным куполом и тщательно охраняется, но что ещё хуже: Юнон частенько здесь бывает. Мой план был рассчитан на то, что меня попросту спутают… Или не заметят, что было желаннее… — Богиня, прекрасно выглядите, куда путь держите? Я в полушаге от портала, меня отделяет всего полметра… Ну, что мешало тебе просто меня не увидеть?! Смерив солдата взглядом, я использовала самый грубый голос из своего арсенала и ядовито так выплюнула: — У меня срочные дела. Вам заняться нечем? Идите по своим! — уловив его удивление, я хмыкнула: — Так и знала. Если это всё, то я, пожалуй, пойду, — круто развернувшись на каблуках, я сделала шаг и, оказавшись в портале, выдохнула. Только что я обманула стражу. У меня это получилось! Ещё чуть-чуть, и я заслуженно стану Богиней актёрской игры! Где же моя медаль? Передо мной открылась Греция, над которой возвышалась огромная, но пока неполная, Луна. Сколько тут прошло лет? Время в нашем мире и земном течёт совершенно по-разному… Вздохнув полной грудью, я, наконец, ощутила свободу — пусть она будет временной, едва ощутимой… Но она дарит мне радость, выжигая в груди остатки скорби и печали, освобождая место новым, более красочным, и, вполне вероятно, последним моим эмоциям… Эти несколько недель я пустилась в разгул: плавала в озёрах, вспоминая отдых с Аидом, гуляла по лесам, охотилась, участвовала в людских праздниках… Проще говоря — жила. Жила впервые не для кого-то, а для себя. Так, как хотела я. И это был мой долгожданный глоток свободы, необходимый как утопающему воздух. Прошло несколько недель. Зевс был в ярости, узнав, что я шатаюсь по людскому миру. Но найти меня так и не смог. Я выжидала неумолимо приближающийся день свадьбы. И он, подобравшись совсем уж неожиданно, но, как и раньше, совсем нежеланно, наступил. Проснувшись, я почувствовала сильную боль в руке. Отлежала. Вообще утро не задалось с самого начала. Голова болела с похмелья, а погода за окном скорее походила на описание самых мрачных похорон, нежели на пышную свадьбу. Поев, я собралась, пожалуй, в последний путь. Наслаждаясь последними минутами на воле. Я гуляла по лесу, искупалась в том самом озере, не взирая на проливной дождь. Вспоминая, как любила… Нет… До сих пор люблю дядюшку, и, наверно, не взирая на мою глубокую обиду, всё равно надеюсь на то, что он заберёт меня из этого вечного кошмара. Я пыталась его отпустить, забыть… возненавидеть, но это лишь вредило мне. Тогда я приняла это: пусть будет моим грехом, таким сладким и желанным грехом… Ему всё равно никогда не сбыться… За эти два месяца я переосмыслила буквально всё. Я возненавидела Олимп и всех в нём живущих, ведь все они лживые, гнусные твари, стремящиеся к выгоде, власти, удовольствию. Потребители, чьи аппетиты не сможет удовлетворить даже всемогущество — им всегда будет мало. Я увидела своими глазами, как отец сношается в грязной, похотливой страсти чуть ли не с половиной Богинь, живущих на Олимпе. Неужели ему так сложно держать своё альтер эго в штанах? Была бы моя воля — я бы навсегда осталась здесь, в мире людей. Обосновалась в каком-нибудь домике вдалеке от цивилизации, вдалеке от людей, и жила бы себе всю жизнь как отшельница. Но пора вернуться в суровую реальность. Я не спеша брела в сторону портала. Появившись на Олимпе, я тут же была схвачена стражей и доставлена к отцу. — Габриэлла, ты! — он замахнулся, гневно посмотрев на меня, и, недолго думая, отвесил звонкую пощечину, сбив с ног. — Кто, отец? — тихо прошептала я, рефлекторно схватившись за саднящую щеку. — Блядь! Отец подошел ко мне и начал нещадно, без разбора, пинать ногами. От боли я не слушала, что он говорил, лишь, сжавшись в комок, терпела, терпела избиения своего отца. Его веселье прервала вошедшая в комнату Гера. Тётя закрыла рот рукой, увидев моё состояние. — Господи, Зевс! Как она в таком состоянии замуж-то выходить будет? — тётя, вернее мачеха, подбежала ко мне, помогая встать. — Как обычно — будет знать, как сбегать. Теперь-то точно не сбежит и не опозорит меня на весь Олимп! Несмотря на эту боль по всему телу, я смогла встать не без помощи мачехи. Позорю? Это я отымела практически всех Богинь? О нём и так ходят слухи, а то, что сделала я, по сравнению с его достижениями просто цветочки. Разумеется вслух я ничего не сказала. — Посмеешь вытворить ещё что-то подобное, и встать уже не сможешь, — Зевс ткнул в меня пальцем, после чего развернулся и ушёл. «Да лучше бы так, чем выйти замуж за Юнона», — подумала я и, шикнув, споткнулась. Скучаю по тем временам, когда мои отношения с отцом были как у всех детей и их родителей — нормальными… А теперь ни матери, ни отца, ни даже дяди, который был для меня всем. Я дошла до своей комнаты. Боль утихла, и на сердце полегчало. Мачеха постоянно следила за мной, наблюдала за каждыми моим действием. Хотелось бы мне ее выгнать поскорее и остаться одной, но она не могла ослушаться приказа мужа — теперь она будет всегда следить за мной и готовить к свадьбе. На это у нас всего три дня. Чёрта с два вы дождётесь моей помощи, ненавижу! Ненавижу вас всех! После ванных процедур я, насколько это возможно, привела себя в порядок: мокрые волосы были аккуратно сложены на правом плече, а тело приятно пахло цветами. Я весь вечер думала о том, что мне нужно встретиться с дядей. Несмотря на мою злость и обиду, я скучаю. Просто увидеть его для меня будет подарком. Но также мне нужно придумать, как это сделать, чтобы мачеха не узнала. Прошел вечер, за окном полночь, а она всё сидит и чего-то ждёт. Так я и прервала тишину между нами: — Вы не собираетесь идти спать? — она отложила клубок нитей и спицы. — Я жду, когда ты ляжешь спать, и только тогда я уйду… возможно. Кошмар, кажется, мой план провалился. Тяжело вздыхая, не задумываясь, я пошла в кровать. Отчаянно борясь со сном, я лежала с закрытыми глазами. Чтобы мачеха оставила меня в покое. Мысли об Аиде едва держали меня, не давая царству Морфея затянуть в свои владения: я думала о том, что скажу ему… Когда я услышала щелчок двери, то невольно затаила дыхание. Наконец-то она ушла. Потянувшись, я услышала, как меня закрыли на ключ. Чёрт, рано радоваться. Тогда, полежав ещё пару минут, я встала, сонная и уставшая. Глаза слезились от такой жгучей темноты. Включать свет я не стала, иначе все старания пойдут коту под хвост. Осторожно, на цыпочках, подойдя к шкафчику, я схватила лёгкое алое одеяние — впервые вижу такое, раньше я ходила в тунике. Быстро напялила на себя и начала думать, как выбираться. Я осмотрела комнату: дверь заперта и наверняка там кто-то стоит, может, стража какая? Выглянула в окно — и тут меня осенило. Сделав из невидимки имитацию отмычки, поковырялась в замке окна. И о чудо! Открыла его. В порыве адреналина я выпрыгнула с окна и взлетела вверх. Не верится, я убила полчаса времени, но у меня получилось! Дело оставалось за малым: по своему проверенному методу я оказалась во владениях дяди. Какого было моё удивление, когда узнала, что он у себя и, возможно, даже не спит — так мне сказали по секрету. Один из моих приятелей. Я осмотрела себя с разных сторон и с уверенностью направилась ломиться в покои любимого, но было поздно. Меня опередила Фрея. Услышав стоны и яркие всхлипы, я отступилась. Нет, я не расстроилась, совсем, это просто… Да кого я обманываю? Меня охватила злость. Обида… На самом деле было не просто неприятно, а ужасно больно. Отступив от спальни, я, пошатываясь, ушла вниз. Скрылась в тихом местечку, куда когда-то приходил ко мне Аид и разделял со мной скуку. Присев на скамью, я стала наблюдать за идеально гладкой водой купели. Луна освещала её, расплываясь молоком в идеально прозрачной воде. Плакать хотелось, но я не нашла в себе сил выдавить хотя бы каплю. Нет. Я не готова. Не готова к такому удару судьбы. Сжавшись в калачик, я настойчиво пыталась стереть из памяти беспрерывно всплывающее воспоминание: звук, что слышала пару минут назад. Не получалось. Много времени прошло или мало — полностью опустошённая, я решила, что пора возвращаться домой. Какая разница, что теперь будет? Обняв себя за плечи, я пошла на выход. Развернувшись, я столкнулась с ним: не услышала, как подошёл… Он тут, как я и хотела, но я даже слезы не проронила, не была готова к такому подарку судьбы — да пусть всего пару минут назад он был с другой женщиной… Любил её… Ласкал её… Но он заставил меня расплакаться всего за одно движение: он ласково поднял моё лицо рукой и, внимательно осмотрев, нахмурился. А я, даже не взглянув на него, тут же отвернулась, пряча своё слабое лицо… — Зачем ты сюда пришёл? — я, скомкав ткань у лица, зарылась в него, слегка поднимая свои плечи. — А ты? Зачем пришла ночью? — не услышав ответ, я отпустила ткань, намокшую от моих слёз. Собралась уходить. Я его увидела… Мне достаточно. — Это уже неважно, Аид, — развернувшись к нему, я стала серьёзней. — Ты ведь знал, что я была за дверью, но пришёл за мной только сейчас… — он посмотрел на меня предвзято, будто его совсем не волновало услышанное. — За все время, что мы провели вместе, ты мог бы догадаться, что я люблю тебя. Я даже говорила тебе об этом — как жаль, что ты не воспринял это в серьёз, — покачивая головой, сказала я на одном дыхании. Дядюшка перебил, нервно и так же сухо: — Я знал, я тебя тоже люблю, Габриэлла, — но такой ответ мне не понравился, я была в гневе и ответила ему так, как не позволила бы себе раньше. — Нет! Ты любишь меня как родственницу, а я иначе! Знаешь, как я корила себя за эти чувства? Что я пережила?! Почему ты так жесток со мной?! Подул сильный ветер, сдувая с моих щёк непрошенные слёзы и тормоша подол наших туник. Аид молчал, продолжая прожигать своим взглядом. Я научилась противостоять ему… — Именно поэтому я и не отвечал на твои чувства: знал, что ты не готова к этому, — дядя осторожно коснулся моей щеки, ласково погладив её. — Я рад, что ты нашла в себе силы признать чувства, которые не смог признать я.