Эхо любви

— Что? Что ты только что сказал? — по спине пробежались мурашки. Удивление, недопонимание, радость, злость захлестнули, словно на меня вылили ведро ледяной воды. Мозг дал сбой, и я ещё с минуту пыталась что-то спросить, но, терявшись в собственных мыслях, умолкала, точно воды в рот набрала… Он что? Как? Когда? Почему? А как же? Но… Я окончательно запуталась и, наконец, подняв на Аида совершенно потерянный взгляд, тихо выдала: — Что? — Вопрос заглушил краткий, но такой искренний поцелуй его сухих искусанных губ… Его поцелуи — они такие же как и в моих снах. Прикрыв глаза от удовольствия, я ловила каждое его движение, а когда он отступил, я глубоко вздохнула, на глаза навернулись слёзы. Подняв на Аида полный счастья и растерянности взгляд, я инстинктивно подалась вперед, крепко обняв мужчину. Он подхватил меня на руки и неспеша занёс в воду. Одежда на нас растворилась, стоило ей только коснуться божественной купели. — Аид, я… я запуталась. Мне хочется задать тебе уйму вопросов, но… — я осторожно коснулась его груди, оттолкнув мужчину. — Тссс, — он усадил меня на колени и, откинувшись, притянул к себе, уложив на рельефную грудь. — Я с самого своего рождения находился в гордом одиночестве. Искал радость хоть в чём-то. И неожиданно даже для самого себя нашел потеху в смертных: меня забавляла их пугливость и глупость. Но когда я присмотрелся к ним поближе, понял, что эти создания совсем не такие, какими мы привыкли их видеть. Тогда мне стало любопытно, на что люди способны? Я много чего натворил тогда. В пример те же Вриклокаосы: я как безумец, влеченный любопытством, истреблял людей сотнями, если не тысячами, становясь всё сильнее и сильнее. Но в какой-то момент что-то во мне перевернулось: я увлёкся ими, начал восторгаться их самоотверженностью. И всё бы хорошо, если бы не одно «но»: я не понимал, что именно меня привлекло. Я читал их книги, рассматривал их картины тысячи лет и, в конце-концов, нашёл ответ: то была людская простота, вера и надежда — они никогда не знают, что их ждёт завтра, и тем не менее упрямо идут вперед, наступают на грабли, встают и идут дальше. Тогда мне опротивели все боги: их напыщенность, их интересы. Я погрузился в мир людей, их принципы жизни, их науки и даже веру. Я читаю все книги, что попадают с людьми сюда. В какой-то момент во мне стало человечного больше, чем в любом из богов. Но так не могло длиться вечно. Я знаю, кто я и какова моя роль в этом мире. Я закрылся в себе. Просто выполнял своё предназначение. Тогда на свет появилась ты — меня даже не было на твоём Дне Рождении. Впервые я тебя встретил, когда ты сбежала от родителей: тебе тогда лет девять было. До сих пор помню твоё выражение лица. Блеск любопытства в глазах и камень обиды на сердце. Ты тогда с родителями поссорилась. Я помню эту историю… Тогда родители запретили мне приближаться к людям, и я сбежала в подземное царство, чтобы посмотреть на их души. На половине пути меня поймал дедушка Харон и отвел к Аиду. К мрачному, в какой-то мере страшному, но такому одинокому и таинственному богу… Запретный плод сладок, так ведь? — Ты знала, кем я был, но тебя волновало лишь то, что у нас общий интерес. Тогда ты называла меня Кией — я всё не понимал, откуда ты взяла это прозвище. Сейчас знаю, но для меня до сих пор загадка, где ты на Олимпе нашла людские книжки. Это много значило для меня. Хотя, тогда это было и неважно — тебя тянуло к людям, уже в те времена я впервые задумался о том, что, может быть, не всегда я буду одинок в своей одержимости, уже тогда ты стала для меня важнее, чем просто племянница. Я стал ждать тебя изо дня в день. Я и не заметил, когда тебе исполнилось шестнадцать, до этого я и не думал, что смогу когда-нибудь… влюбиться в богиню, к тому же ты была моей племянницей. Уже тогда пришло осознание, что ты испытываешь те же чувства, но понимал, что тебя гложет это. Для нас, богов, кровные связи — обычное дело, а вот для людей — это недопустимый грех. И ты в этом вопросе больше придерживалась версии последних. Я стал давить на тебя, думал, что смогу пристыдить и тогда бы ты разлюбила меня, но тебя это лишь сильнее распаляло — как тебя, так и меня. Мне стало трудно сдерживать свои желания: я давал слабину, разрешал себе слишком много. Стал заложником чувств и желаний. Тогда я окончательно запутался и решил, что не буду действовать, пока ты сама не созреешь для таких отношений, — всё это время он гладил меня по голове. Иногда покручивая на пальцах пряди моих волос. — Но тогда зачем тебе была нужна Фрейя? Почему ты спишь с ней? — Что? С чего ты взяла, что я сплю с Фрейей? — Я слышала в твоей комнате… — мужчина заливисто засмеялся. — Я сейчас сплю в твоей комнате — скажем так, маленькая прихоть. А в моей комнате живет Танатос, — наконец успокоившись, мужчина нахмурился и продолжил уже серьёзным голосом. — Прости меня, прости, что позволил Зевсу забрать тебя у меня… Его жгучее тяжелое дыхание опаляло мою шею, расплываясь потоками мурашек по всему телу. От слов, что я услышала, мне хотелось где-нибудь спрятаться и одновременно сделать ещё один шаг, пока не поздно. Я заёрзала: сейчас передо мной стоял серьёзный выбор, хотя, ответ был очевиден… Выйдя из транса, я решила действовать. Собрав всю свою мышиную храбрость, я слезла с его колен и, немного проплыв, поманила пальцем, позвала его за собой, и он последовал — впервые вижу, чтобы Аид кого-то слушался. Под водой я схватила его за руки. Крепко сжав, притянула его к себе ещё ближе, так, что наши тела соприкоснулись друг с другом. Было в его взгляде что-то новое. Пугающе-манящее, жадное, собственническое… А его сладкие губы так и манили меня. Так, в абсолютно неуклюжей позе, я жадно целовала его губы с мыслью, что он достался только мне. Аид же ласково гладил меня, изучая рельефы желанного тела. Сложно было сдержать неровное прерывистое дыхание. Все бы ничего, и это могло бы продолжаться бесконечно, но когда пришло время отдаться друг другу, я… я не смогла. Отдавать свой первый раз в какой-то купели… — Н… нет, не здесь, — остановив его руку, я обиженно посмотрела на него, как и он на меня. Нет, Аид был в ярости. Без всякого труда он поднял меня на руки и вытащил из воды, буквально мгновение и мы оказались в моей комнате на Олимпе. Теперь мне стало понятно, что он был со мной рядом всё это время, просто я не замечала его… За окном пять утра, через час ко мне придёт мачеха и будет меня будить для дальнейшей подготовки к свадьбе. Только от этой мысли мне становится не по себе. Не представляю, как выйду замуж за нелюбимого мужчину… Однако, думать об этом не пришлось. Аид подхватил меня и повалил на кровать. Он наклонился к моему лицу и прежде, чем поцеловать, посмотрел в глаза долгим, прожигающим насквозь взглядом. От этого взгляда внутри всё переворачивалось, бабочки внизу живота не просто порхали, они бились в дикой агонии нереализованной страсти. Влюбленный дядюшка наклонился к самому уху и прошептал: — Не боишься остаться со мной наедине в пустой комнате? — это вопрос с подвохом, любимый? Он даёт мне право убежать? Я вдохнула его запах и, плавясь от его близости, шепнула в ответ: — Я попробую… Попробую не бояться тебя… — Потом будет уже поздно… — Аид подполз очень близко. Внутри всё затрепетало, я чувствовала мужской, такой приятный запах, видела его томный, полный вожделения взгляд. На миг застыла в напряжённом ожидании. Его рука с лёгкостью скользнула с колен до самых бёдер. Это так смущает… Всё бы ничего, но вся моя храбрость в миг испарилась… Он нежно приподнял мой подборок и медленно поцеловал. Его язык двигался уверенно, разжигая внутри ещё большее пламя. Одной рукой он гладил спину, другой легонько проводил по лицу, затем по шее спускался к ключице и ниже, проводил рукой по груди. Аид явно знал, что делает. От его движений внутри всё заныло жаркой истомой, словно лава растеклась внизу живота, и с каждым прикосновением эта лава заполняла всё тело… и я не смогла сдержать стон. Он улыбнулся, посмотрев в мои глаза. Ему нравилась моя отзывчивость на ласки, как моё тело реагировало на прикосновения, как сильно я хочу его… Он так же осторожно убрал локоны с плеч, наклонился к шее и медленно провел губами по коже. Дыхание сбилось. Он поднялся выше и захватил языком мочку уха. Тела наши были полностью обнажёнными, я замерзала, но то, что делал со мной он… просто сводило меня с ума. Мне хотелось стонать всё громче и громче, но нужно быть тихими. Аид совсем не церемонился и овладевал мной так, как желал. Вмиг его рука скользнула ниже таза, затем, проникнув в девственное лоно, вызвала приглушённый стон. Ему это нравилось, поэтому он стал искать мою самую слабую точку. И у него получилось: он ждал того момента, пока я не схвачусь за его спину. Больше мы сдерживать друг друга не смогли. Аид принял нужную позу. Едва затаив дыхание, я почувствовала, как он упирается в меня. Любопытство взяло верх, и я посмотрела вниз, но тут же была перехвачена Аидом. — Не торопись, дитя, ещё рано, — прошептал он на выдохе и, окинув меня взглядом, тихо, но от того не менее властно, приказал смотреть ему в глаза. Стоило мне подчиниться, как давление внизу усилилось. Миг — и он вошёл в меня, раздвигая, а если быть точнее, втискиваясь во влагалище. Боль показалось не такой саднящей, но это было ровно до того момента, пока он полностью не вошёл в меня. Весь комфорт, что был между нами, будто растворился, боль волнами проходилась по телу, а когда тот начал двигаться, многократно усилилась. Он входил сначала медленно и осторожно, наполняя собой девственное лоно, будто осваивая новую территорию, давая мне привыкнуть, а затем, когда ему стало мало, быстро и напористо. Он буквально выбивал из меня стоны, его волосы чёрными волнами магмы спадали на моё тело, капли воды стекали бодряще-обжигающими ручейками, смешиваясь с потом. В комнате стоял запах секса. Так длилось долго, час… два? Время, когда должна прийти мачеха — интересно, какова будет ее реакция, если она увидит, что дочка её мужа трахается с родным дядей? Такого допустить я не могла, потому, перебираясь к выходу, закрыла нас изнутри. Тогда Аид прижал меня к двери и продолжил делать наше грязное дело. Поставив меня раком, он вколачивал меня в до чёртиков прохладную поверхность. Совсем скоро моё тело стало повторять и многократно усиливать ритм, который задавал мой… и только мой мужчина. Удовольствие накрыло меня бурной волной, и я обмякла в его руках… Он дал мне передохнуть, вернуть дыхание в норму. Тогда, склонившись, я упала на колени. Для меня подобное было в новинку, но мне хотелось попробовать… Моя рука прикоснулась к горячей головке члена. Я поняла, почему он тогда не дал мне удовлетворить своё любопытство — я бы испугалась. Попросту сбежала: как такая дубина могла войти в меня? Мои руки стали оглаживать ствол. Аид слегка охнул, одновременно хмуря брови. И от такой реакции мурашки побежали уже по моему телу — я захотела больше, хотела доставить ему удовольствие, попробовать его на вкус полностью. Задача была сложной, но выполнимой. Пока я удовлетворяла его ртом, дядюшка ничего не говорил, лишь изредка грозный рык слышался в полной тишине комнаты. Совсем скоро Аид вновь дёрнул меня вверх и, подхватив на руки, уложил на кровать, где снова овладел мной… Я заблудилась в бесконечных волнах наслаждения, перед глазами всё шло большими кругами, когда к двери подошла мачеха. Она, постукивая в дверь, отомкнула её ключом, а затем потянулась к ручке, но не смогла открыть… — Что за дела, Габриэла? Нам нужно готовиться! — но как я могу ответить, когда мое дыхание сбилось. А Аид так старательно игнорирует непрошенную гостью. Она сразу поймёт, что что-то не так. — Д… да я просто… — я замялась, едва словив волну блаженства, чувства стали ещё острее, чем были. Мне кажется, или он увеличился? — Что? — Плохо себя чувствую… — она прислушалась, и тогда Аид приостановился. Нет, не для того, чтобы Гера ничего не услышала: он лишь схватил меня за талию и, поменяв позу, возобновил действие. — Ладно, я передам твоему отцу, — я промолчала. Мачеха ушла, её шаги подтвердили этот факт. — Что ты делаешь, она ведь могла понять, — тогда он наклонился ко мне, нежно целуя губы, в ответ я обняла его за плечи. Спустя несколько толчков Аид прикрыл глаза и, прорычав мне в губы кончил, после чего я обмякла в его объятиях. — Милая, это лишь вопрос времени. Рано или поздно они об этом узнают. Тогда мир вокруг тебя станет в разы хуже самого Тартара, — он ласково коснулся моего подбородка и заглянул в глаза, невесомо коснувшись моих полуоткрытых губ. — Нестрашно, ведь ты будешь со мной?.. — голос дрогнул. — Я буду рядом, всегда… Не сомневайся в этом, — поцеловав меня в лоб, он растворился в моей тени, оставив меня в гордом одиночестве в душной разгромленной комнате. Мы не заметили, как перевернули всё вверх-дном. Предстояла большая уборка, но сначала надо привести себя хоть в какой-то порядок. Скрывшись за дверью ванной, я хорошенько отмылась, причесала запутавшиеся волосы и одела своё ныне любимое красное платье. Посмотрев в зеркало, отметила, что пора бы перестать улыбаться как ишак, иначе отец сразу заподозрит что-то неладное. Кое-как сменив «лыбу» на сдержанную агрессию, я вышла в комнату и принялась за уборку: забавно вышло, громили вместе, а убираю я одна. Стоило мне закончить, как в комнату вошёл отец. Подняв голову, я смерила его тяжелым взглядом. — Да, отец? — Гера сказала, тебе плохо. — А мне после вчерашнего должно быть хорошо? Все мои силы ушли на регенерацию. В таком состоянии у алтаря в ответ на клятву я только в обморок упаду. — Больше не хочу ничего слышать — как хочешь, так и выходи. Но чтобы в полдень была замужем за Юноном. — Ты ужасный отец, Зевс, — с улыбкой съязвила, не смотря отцу в глаза. — Придержи свой острый язычок для клятвы, я вызову тебе Гигею, — с этими словами отец вышел из комнаты и сдержал своё слово, совсем скоро в комнату заглянула богиня медицины и здоровья Гигея. Она расставила на столе какие-то склянки с отварами и спросила. — Что вас на этот раз беспокоит? — Уныние, даже если я просплю весь день, я не высыпаюсь, и боль в голове, — Гигея подошла к Габи вплотную и проверила её горло — никаких признаков болезни. — Я потребую у Зевса выдать вам кратковременный перерыв. Прошу, Габриэлла, не затягивайте со свадьбой, я не думаю, что ваш отец пойдет на уступки во второй раз. Кивнув, я отблагодарила богиню и, пожелав ей хорошего дня, спровадила за дверь. Совсем скоро ко мне пришла мачеха, она принесла обед. Поговорив с ней, я узнала, что батюшка все-таки поддался уговорам Гигеи и выдал мне на восстановление ровно неделю. Не густо, но этого времени хватит для того, чтобы мы с Аидом придумали план побега. Посмотрев в окно, я сощурилась от яркого солнца: в такую погоду я просто ненавижу сидеть дома, поэтому, собравшись, поспешила в Олимпийский сад, который сейчас цвел, ласкаясь в тёплых лучах весеннего солнца — прекрасные цветы испускали невероятный, немного пряный аромат. Любуясь пёстрым ковром цветов, я наслаждалась великолепной погодой, пока, наконец, не устала. Скрывшись в тени огромного оливкового дерева, которое росло здесь вот уже несколько веков, невольно взяла в руки арфу, руки пробежались по натянутым золотым струнам инструмента. Так, струна за струной, нота за нотой. И совсем скоро я играла новую, ласкающую душу мелодию. Меня прервала вошедшая на полянку мать. — Я и не знала, что ты играешь на арфе, — она села рядом, опухшие покрасневшие глаза свидетельствовали о том, что она очень плохо переживает горечь разлуки с отцом. Хотя сейчас я совсем не понимаю, как можно любить этого тирана. — Правда? Ты много чего обо мне не знаешь, — съязвила я, даже не глядя на мать. — Мне нечем возразить, Габриэла, я признаю, что была плохой матерью. Перебирая нити струн, я продолжила: — Никогда не слушала мнение своей дочери и всегда помыкала отцу. — Прости, Габи, я молю, прости меня… — она упала мне в ноги, прислонившись лбом к моим ногам — от этого на душе у меня стало настолько погано… — Встань с колен, я не могу видеть тебя в таком состоянии. — Габриэла, я хочу искупить свою вину… Чем? Чем я могу тебе помочь? — я задумалась, её помощь может пригодиться мне в будущем… Тяжело вздохнув, я отложила арфу и посмотрела в глаза матери. — М-мне нужно подумать. Хоть она и моя мать, я боюсь её посвящать в наши с Аидом любовные приключения. — У тебя очень измученный вид, прошу тебя, отдохни. Всё у нас будет хорошо, — осторожно обняв невиданных красот женщину, но чуть ли не до состояния лусуса замученную, я улыбнулась. — Если вдруг что-то… Ты только скажи… — Я поняла, мам. Проводив её взглядом, я поспешила в свою комнату. Устроившись на подоконнике с книжкой в руках, я погрузилась в легенду — то была легенда об Арахне… О девушке, что славилась своим искусством на всю Грецию. Арахна пряла из нитей, подобных туману, ткани, прозрачные, как воздух. Гордилась она, что нет ей равной на свете в ткацком искусстве. Однажды воскликнула она: — Пусть приходит сама Афина-Паллада состязаться со мной! Не победить ей меня; не боюсь я этого. И вот, под видом седой сгорбленной старухи, опершейся на посох, предстала перед Арахной богиня Афина и сказала ей: — Не одно зло несет с собой, Арахна, старость: годы несут с собой опыт. Послушайся моего совета: стремись превзойти лишь смертных своим искусством. Не вызывай богиню на состязание. Смиренно моли ее простить тебя за надменные слова, молящих прощает богиня. Арахна выпустила из рук тонкую пряжу; гневом сверкнули её очи. Уверенная в своём искусстве, смело ответила она: — Ты неразумна, старуха, Старость лишила тебя разума. Читай такие наставления твоим невесткам и дочерям, меня же оставь в покое. Я сумею и сама дать себе совет. Что я сказала, то пусть и будет. Что же не идет Афина, отчего не хочет она состязаться со мной? — Я здесь, Арахна! — воскликнула богиня, приняв свой настоящий образ. Нимфы и лидийские женщины низко склонились пред любимой дочерью Зевса и славили её. Одна лишь Арахна молчала. Подобно тому, как алым светом загорается ранним утром небосклон, когда взлетает на небо на своих сверкающих крыльях розоперстая Заря-Эос, так зарделось краской гнева лицо Афины. Стоит на своём решении Арахна, по-прежнему страстно желает она состязаться с Афиной. Она не предчувствует, что грозит ей скорая гибель. Началось состязание. Великая богиня Афина выткала на своем покрывале посередине величественный афинский Акрополь, а на нём изобразила свой спор с Посейдоном за власть над Аттикой. Двенадцать светлых богов Олимпа, а среди них отец её, Зевс-громовержец, сидят как судьи в этом споре. Поднял колебатель земли Посейдон свой трезубец, ударил им в скалу, и хлынул соленый источник из бесплодной скалы. А Афина в шлеме, с щитом и в эгиде потрясла своим копьем и глубоко вонзила его в землю. Из земли выросла священная олива. Боги присудили победу Афине, признав ее дар Аттике за более ценный. По углам изобразила богиня, как карают боги людей за непокорность, а вокруг выткала венок из листьев оливы. Арахна же изобразила на своём покрывале много сцен из жизни богов, в которых те являются слабыми, одержимыми человеческими страстями. Кругом же выткала Арахна венок из цветов, перевитых плющом. Верхом совершенства была работа Арахны, она не уступала по красоте работе Афины, но в изображениях её видно было неуважение к богам, даже презрение. Страшно разгневалась Афина, она разорвала работу Арахны и ударила её челноком. Несчастная Арахна не перенесла позора; она свила веревку, сделала петлю и повесилась. Афина освободила из петли Арахну и сказала ей: — Живи, непокорная. Но ты будешь вечно висеть и вечно ткать, и будет длиться это наказанье и в твоем потомстве. Афина окропила Арахну соком волшебной травы, и тотчас тело её сжалось, густые волосы упали с головы, и обратилась она в паука. С той поры висит паук-Арахна в своей паутине и вечно ткёт ее, как ткала при жизни. — Что делаешь? — раздался за моей спиной басистый шёпот Аида. Вздрогнув, я положила книгу на колени. — Да вот, читаю, — откинув голову, я притянула мужчину за лицо и нежно поцеловала его в губы. Тогда он развернул меня к себе и притянув за бедра, шепнул: — Моя… — Свадьба состоится через неделю, — обхватив его руками, я припала к шее, оставив на ней влажный след поцелуя. — Не состоится, — мужчина зарылся рукой в мои волосы и, потянув за них, припал к моей шее, оставляя влажную дорожку поцелуев. — Аах. Позволь спросить, дядюшка, ммм, откуда такая уверенность? — Об этом ты узнаешь потом, — уронив меня на идеально чистые белые простыни, он навис надо мной, а в следующий миг сорвал с меня алое платье. — Аид… — закусив губу, я обхватила бёдра дядюшки ногами. — Тише, дитя, счастье любит тишину… — мужчина приложил к мои губам палец, который я сразу же обхватила плотным кольцом губ и слегка прикусила его. В глазах мужчины плясал огонь, огонь желания, искушения, от этого взгляда моё тело беспрекословно подчинялось ему. Я тонула в омуте его глаз цвета самой тёмной ночи, в тени которой две души сливались друг с другом… Путаясь в собственных пальцах, я снимала с него одежду, покрывала его тело хаотичными поцелуями, иногда прикусывая. И вот когда мы оба были до безобразия нагими, он подхватил меня на руки и, поставив раком у окна, припечатав к холодному отремонтированному стеклу, грубо, бесцеремонно вошёл, заполняя меня полностью. Тело била дрожь от невероятного контраста между расположенным телом Аида и отстраненно холодного окна. Грубо входя в меня, мужчина утробно рычал, словно зверь, наслаждавшийся пойманной и такой желанной добычей. Мои соски терлись об чертово стекло, покрывшееся первым инеем, а я, не прекращая стонать, наблюдала за суетящимися на площади богами и богинями — какой стыд, дядюшка! Тем не менее мое тело отвечало ему, как бы стыдно не было, но весь день я только об этом и мечтала… Чтобы он вот так пришёл и взял меня. Накрутив мои волосы на руку, он притянул меня, заставив выгнуться в спине. Схватив меня за одну из грудей, стал играть с соском, а я, потонув в волнах наслаждения, невольно наблюдала за тем, как появлялся и исчезал бугорок внизу живота, доставляя мне неконтролируемое наслаждение… «Дядюшка, какой же ты большой», — подумала я, когда коснулась этого бугорка Стон за стоном, оргазм за оргазмом. Я, не помня себя, содрогалась от наслаждения, тело требовало больше. Мне было мало. И вот когда совсем перестала воспринимать реальность, я ощутила, как он взорвался внутри меня, заполнив полностью. Густая сперма стекала по моему бедру, а я не могла оторваться от потного тела возлюбленного, что буквально вознёс меня на небеса снова… — Я люблю тебя, — пошептала я, ощущая, как по моим щекам стекают слёзы радости… — Я знаю малышка, — заключив меня в крепкие объятия, мужчина как-то по-отцовски поцеловал в лоб, смахнул слёзы с моего лица. Открыв окно, мы неспеша направились в ванну. Где я, незаметно для самой себя, уснула на его тёплой мужественной груди. Стоня под красною луной, Сплетаясь в грязном вальсе, Молю тебя я: «Будь со мной! Люби меня, целуй мне руки Бери меня грубее, жестче!» Ведь ты мой дядюшка родной. Родней тебя и быть не может. Я точно знаю, что ты мой! И я твоя, ты это понимаешь… Овладевая мною в час ночной, Сплетаясь в пошлом танце страсти, Ты сладко стонешь надо мной, Целуя руки и запястья, Шепча на ухо лишь о том: «О Боги, как же сильно я в тебя влюблён …» Произошло то, чего я так не хотела. День свадьбы. Уж к этому все готовились знатно жёстче: усилили охрану до самых краёв Аида. С самого утра, когда я была уже полностью готова, ко мне явился Аид. Я переживала насчёт его слов: ведь что может быть сложнее, чем украсть невесту у жениха, который ею одержим? Без всякого разговора мы лишь кратко взглянули друг на друга. Он нежно провёл рукой по моей щеке и, притянув, нежно поцеловал. Мои руки обхватили большую мускулистую спину любовника. Голова склонилась на его плече. Аида пригласили на эту свадьбу, но я бы не хотела, чтобы он видел, как я выхожу за другого, даже если точно знаю, что этому не бывать… — Тебя пригласили на свадьбу. Он улыбнулся с полной уверенностью, что так и нужно, как будто всё шло по его плану. Схватившись за его шею, как утопающий за спасительную соломинку, я приподнялась, наши языки сплелись в жарком объятии страсти… — Скоро я увижу тебя в этом платье снова, только уже рядом с собой, — прошептал мне Аид, неровно вздыхая, он сдерживался с мыслью, как бы не бросить все к чёрту и не накинуться на меня. Ведь это декольте, голые плечи и фата — всё выглядело слишком привлекательно… А эта неделя — она просто снесла нам обоим крышу… От его слов я залилась краской, сердце «ухнуло», упав в самые пятки. В комнату резко вошла моя мать, Гера — та обещала мне помощь в случае чего. Жаль, что я забыла сказать об этом Аиду: её доброта может нам помочь, — но Аида уже и след простыл, в комнате я осталась тет-а-тет с родительницой. — О Боже, милая, ты выглядишь растрёпано, — она подскочила ко мне, начиная поправлять фату, платье и причёску. Хватит, хватит — и так всё хорошо. Хотела бы сказать я. — Мам, мне нужна помощь, — её руки осторожно скользили по моим плечам, пока я смотрела ей в глаза. — Тише, я слушаю, — она подошла ко мне поближе. Мне показалось это странным: ни разу такой её не видела. Но я бросила эту мысль и прошептала. Я попросила её о невозможном: попросила сделать так, чтобы двери замка были открыты, даже подвал. Она грозно посмотрела на меня, сердце отбило последний ритм, когда она, наконец, безмолвно кивнула и упорхнула из комнаты. За мной зашёл отец, он осмотрел меня по сторонам и, выплюнув, сказал: — Красивая, — затем он взял меня под руку и повёл за собой. Дорогу я не знала. Прикасаться к родственнику до ужаса противно. Но фактически жизненно необходимо: кто знает, что произойдёт, если что-то вновь пойдёт не по его плану? Мы остановились перед огромными расписными воротами. Такие я вижу впервые: место венчания изменили. Вокруг собрались гости. Не на первом этаже, а на втором. Странно, почему так? Тем временем отец шёл дальше, мы безмолвно теряли минуты. Мне было страшно, больно и одиноко. По пути, ближе к залу, я стала волноваться, а вдруг всё повернётся не так, как нужно? Распахнув двери, отец повёл меня к Юнону, что стоял по другую сторону зала. Мы проходили по обыкновенной красной дорожке. Вокруг собралось много людей, вновь, но в этот раз даже больше. Всем хочется увидеть живьём, что я скажу этому богу на этот раз… Почему отцу всё равно? Разве ему не стыдно выдавать свою дочь, богиню любви, за какого-то бога винопроизводства? Нет, сейчас я должна думать только о плане и верить Аиду. Но вся эта ситуация пугала. Пока я бегала глазами по залу, ища лишь одного бога, я заметила ухмылку Зевса, открыто смотрящего на меня. Я не заметила, как пришла к Гименею и Юнону. Он взял меня за обе руки на случай, если вдруг снова сбегу. Мне это не нравилось. Он будто прочёл мои мысли и отпустил. Прим.: Гименей — в древнегреческой мифологии божество брака, собственно олицетворённая брачная песнь. Гименей начал читать свой томный текст, пока я напугано высматривала Аида. Приходит время, когда нужно надевать кольца. Прошу, не оставляй меня. Думаю я про себя, а по щекам уже бегут слёзы. Но он не пришёл…