Вожак йонов

// Однако продуманная тактика пошла насмарку. Потому что Штефан прислал старшего братца. — Я не удивлен, — кисло прокомментировал Йокке — Ты счастлив расстараться перед отцом. Из кожи вон вылезешь, чтоб угодить. Даже если меня через мясорубку предложат пропустить. — Я стараюсь быть хорошим сыном — просто ответил Бран. — И тебе советую. Йокке вспыхнул как бумага в пирокинетических опытах. — Мне такая роскошь не доступна! И никогда не будет как приемному. — Ну что ты опять, — расстроился Бран — Мы ж как родные… — Ой, такие родные, что тащишь меня на лавку — прошипел Йокке. — Если не сделаю, будет плохо нам обоим — в кои то веки очень разумно рассудил Бран. Он часто не понимал ни слов, ни мотивов Йокке. Но вот логика отца была для него прозрачна. И Бран видел, что Штефан серьезно разозлился на младшего брата. — За свою шкуру переживаешь? Или переживаешь, что не будешь идеальным сыночком? — Нет, за твою… эээ… шкуру — серьезно сказал Бран. — Ты отца видел? Он тебя сильно выдрать собрался. А будешь сопротивляться, получишь еще больше. — А ты и рад — Йокке сжал губы в натянутую ухмылочку. — Ну зачем ты так… — ещё больше расстроился Бран. — Не доставлю тебе такого удовольствия — истекая ядом промолвил Йокке — Сам дойду. — Мне нужно проводить… Извини… — Бран был похож на огромного печального щенка. Йокке не смог выудить колкость из расстроенных мозгов. // До смаартарум они дошли молча, каждый в своих мыслях. Йокке настраивался. Брану очень хотелось совершить скверный поступок. Схватить в охапку младшего брата и спрятать где-нибудь подальше от отца. Пока тот не остынет. Но ни к чему хорошему бы это не привело. — Ты только молчи — грустно сказал Бран перед дверью. — А ты мне рот зашей, — зло отрезал Йокке. — Чего?! — нет, Бран ни в какую не распознавал сарказм. — Ничего — у младшего брата не было нужного настроения продолжать колкие шутки. Бран мялся, не мог выразить, что хотел сказать… — Смотри, сердечный приступ не схвати от восторга — напоследок укусил Йокке и скрылся в комнате. Старший брат замер от нахлынувшей обиды и тоски. // Йокке замутило от вида треклятой лавки. «Вайны затейники. Мягкая обивка и шёлк… Для полного комфорта» — саркастично отметил младший Бьёнен. Штефан стоял за лавкой, сложив руки на груди. — Значит так. Ты молча! Разденешься, ляжешь и получишь сорок розг — отчеканил глава ордена. — Почему сорок?! — руки Йокке за мгновение стали ледяными, а вся краска схлынула с лица — Ты сказал тридцать. — Ты спорить собрался? — прорычал Штефан. — Я сказал тридцать, а ты только больше расходился. — Я думал последовательность качество… — Йокке! — рявкнул отец. — Значит так. Ни одного слова! Только «да» и «нет». Понятно? — Это тоже слова… — Йокке поджал губы: «А я действительно иногда прям напрашиваюсь…» — Да. — Если я спрашиваю: «Будешь меня слушаться», отвечаешь — «Да»! Ясно? — Да, — ответил Йокке, сглотнув ком в горле. «Всё. Превращает меня в одного из своих кретинов. Занялся дрессурой» — Ложись! — Так точно, — едко бросил Йокке. И увидел, как и без того на взводе Штефан вскипел от гнева. Йокке закрыл лицо руками «Да что ж такое!» и сквозь ладони произнес: — Прости! — потом посмотрел на Штефана — Вырвалось. Я всё понял, прости. Я буду молчать. И поторопился раздеться ниже пояса. Опять перед бордовым шёлком невидимая преграда. На это раз отец не церемонился и грубо толкнул младшего на лавку. Руки привязал выше, так что Йокке растянулся во весь рост. «Сорок… Почти дважды как в прошлый раз. Я не встану…» — думал парень, пока отец привязывал ноги. — Я устал от твоего поведения. Думаешь, это смешно? Я с тобой не в игры играю, — Штефан как утёс навис над притихшим сыном. И в подтверждение своих слов без вступлений рассек кожу поперек ягодиц. «Мерзкий свист…» — поморщится Йокке и от первого удара и от звука. На этот раз Штефан не давал советов и не читал нотаций. Он злился и хотел просто выдрать сына как следует. Отец сёк тяжко, розга впивалась плотно, оставляя насыщенно-алые полосы. Йокке пытался отвлечься, вспоминая последнюю книгу, но это не помогало. К десятому удару мыслей никаких не было, только всепоглощающая разум боль. Он лежал лицом вниз, кривился от боли и сдерживал слёзы. В этот раз он не мычал, а скорее иступлено рычал. Вторую десятку Штефан уложил с чуть большей силой. По-офицерски чётко, выверено, как бездушный механизм. Удары ложись ровно, один к одному, не оставляя прорех между жалящими полосами. Инстинкты шептали громким шепотом «Беги!» и Йокке неосознанно рвал руки из лент. Но боль на запястьях не шла ни в какое сравнение с пожирающей огненной болью ниже спины. Из-за боли он не мог различить как по телу прошла странная вибрация, проползла змеей к рукам. Глава ордена замахнулся, начиная третий десяток, но тут услышал тихий треск. Извлек из кармана лопнувший посередине артефакт от бестий. Не велика беда, есть ещё три. На крайний случай — свяжет мальчишку путами. Штефан «вернулся» к ягодицам, ровно и сильно укладывая удары на ставшую полностью красной кожу. Следов было уже так много, что розга ложилась по второму разу. Разрывая кожу и пуская кровь. Йокке рычал и корчился. Единственное, что удержалось в его мыслях, затопленных лавой боли — счёт. Тридцать пять, тридцать шесть… Щёлк! Второй артефакт в кармане спасовал под йоновской магией. Боль не давала сознанию Йокке различить, как внутри будто что-то ворочается, рвется наружу. Что-то одновременно и ледяное, и раскаленное. Ему было не до того, чтобы заметить, как загорелись ленты на запястьях. А вот Штефан заметил и выругался. Он быстро прижал ладонями запястья сына, гася маленькие языки пламени. Йокке не понял, что он делает. Решил: странная часть наказания. — Ты что творишь? — рявкнул Штефан. Однако отец сам привязал его так, что разговаривать было не удобно. И приказал молчать. Отец наклонился к уху Йокке: — Я не ясно выразился про твои штучки с поджигательством? — очень угрожающе спросил глава ордена. Йокке весь сжался, но подумал, речь о прошлых экспериментах. Поскольку термокинез юный йон бросать не собирался. Штефан резко рванул рубашку на спине, рискуя порвать ткань. И располосовал спину тремя ударами. Йокке взвыл. — За свои фокусы получишь ещё пять сверху! — грозно пообещал Штефан закатывая взмокшую рубашку сына наверх. Йокке задыхался от накатившей ненависти. Раскалённо-ледяная змея внутри раскрыла пасть и зашипела, требуя возмездия. «Ты за это поплатишься!» — подумал Йокке рыча в мокрый от слёз шёлк. Штефан почувствовал небольшой ожог и вынул артефакты. И прямо у него на ладони оставшиеся два треснули как каштаны в печи. Хотя Йокке был не лучшего мнения об умственных способностях отца и старшего брата, в вопросах безопасности те соображали молниеносно. Штефан не теряя ни секунды вынул из поясной сумки сверкнувшую голубым блеском цепочку и повязал на ноги юного йона. Йокке не видел, что произошло, но почувствовал, будто что-то потерял. Как если бы из тела вынули важный орган. Правда, к этим ощущениям некогда было прислушиваться. Другие куда более важные болезненные ощущения занимали все мысли йона. Штефан медлил. Опять странное гадкое чувство. Он только что связал путами мучающуюся болью бестию. Если не связать, бестия нападёт… Может его сын напасть на кого-нибудь? Пока он только острит и проказничает. А дальше что — когда подрастет? Нет, нужно взять его под контроль сейчас, пока он юный и не натворил настоящих бед. Глава ордена поудобнее перехватил розгу. Так, он остановился на тридцати девяти. На белой как полотно спине алели три полосы. Штефан с характерной точностью в силе и расстоянии уложил розгой ещё шесть ударов. Рядом, почти с равномерными промежутками. — Я надеюсь… как ты говоришь: «сделаешь выводы» — подытожил глава ордена тоном как после прослушивания рапорта. Йокке хрипло рычал, тяжело и часто дышал. // Отец спрашивать и говорить ничего не собирался, но не решался снять путы с йона. Придется подождать, пока боль немного утихнет. А то сожжет всё к троллиной бабушке. Штефан дождался, когда Йокке перестал рычать и стал тихо всхлипывать, снял путы, отвязал ленты. Вайновские ленты были мягкие, но всё равно оставили бордовые полосы и синяки на белых запястьях от натяжения. Отец удалился, оставив сына одного подумать над своим поведением. Но Йокке ни о чем не мог думать. Пытался вернуть контроль над собой. Глубоко дышал, старался переключится на что-нибудь. Но разум настойчиво возвращался к распоротым ягодицам и спине. Через полчаса удалось немного прийти в себя. Йокке стал осторожно подниматься. Первой подставила подножку рубашка. Промокшая от пота она противно легла на разодранную спину. Парень выругался. Было не интересно, как он выглядит со спины. И так ясно — разодранная до мяса кожа. «Лишь бы шрамов не осталось». Так вот уединишься с кем-то с романтическими целями… Будет ужасно неловко. Над штанами Йокке надолго завис, перебирая в уме все известные ругательства. Но одеться надо, не идти же по коридору голым. Это была целая операция. Настолько аккуратно Йокке даже с пирокинетикой не обращался, как со своим бельём и штанами. И не смотря на все предосторожности облачение привело к разгоревшемуся снова пожару. Из глаз потекли слёзы. Никого не было, так что парень дал себе волю порыдать немного. Йокке поуспокаивался, подышал и наконец покинул смаартарум. «Молодцы какие вайны» — подумал йон, спускаясь со скорость черепахи — «Блокирующая магия на обезболивание — двенадцать из двенадцати. Винтовая лестница от смаартарум — гениально вне систем исчисления». Каждая ступенька отдавалась острой болью и приходилось отдыхать через каждые три-четыре. // Йокке лежал на животе, заснуть было невозможно, боль пульсировала в ягодицах и немного — на спине. Отклики розги тлели в полосах словно не потушенные угли. Йокке привык опираться на разум. И размышления давали обрести почву под ногами. Если так пойдет и дальше, отец сделает из него безвольного болвана. Уже начал дрессировать. Ему не нужен Йокке какой есть, это понятно. Ему нужен послушный милый пёсик, который будет подавать голос по приказу, тешить его самолюбие по команде. А не станет подчиняться — каждый раз будет пороть. Снова и снова. «Какие есть варианты выпутаться?» Хотя Йокке и умел манипулировать, но изменить в корне подходы Штефана вряд ли удаться. Мама? Ну уж нет, он не побежит к мамочке, как маленький. Сам разберётся. Да к тому же, Лив не сможет ничего сделать. Если отец начал подобную стратегию. И потом, мама раза в три умнее отца, может и раскусить, если попытаться вплести её в тактики. Привлечь Брана на свою сторону? Баран слишком тупой. Впрочем, при должной сноровке из него можно веревки вить. Близняшки себе на уме. При желании, сами умеют плести интриги. И поскольку привлекали Йокке не раз в качестве независимого консультанта, его стиль им известен. Манипулировать отцом с помощью Сьёфн?.. Сестренка похоже единственная, кто переживает за него. Если зайти слишком далеко, можно потерять её нежную преданность. Мама и сестрёнка были более-менее дороги Йокке. Ладно, если по-честному, на Брана тоже не наплевать. Фоиль и Фэя весьма своеобразные. С ними всё странно. Но вполне терпимо. Зачастую и весело. Как бы то ни было, свобода — дороже. Свобода важнее всего на свете. А свобода требует высокую цену. И Йокке готов заплатить. Надо уходить. В смысле, совсем. Отец только спасибо скажет. Мама… У неё остаются нормальные дети. Не завтра и не через неделю, разумеется. Нужно разработать план, провести исследования. Прикинуть как можно больше вариантов. Продумать каждый шаг. И только после. Кроме того, хотелось бы ещё успеть увидеться с мамой. «Будет сложно» — предупредил сам себя Йокке — «Когда начну, отступить будет нельзя…» Показалось, стучат в дверь. Йокке напрягся. Всматривался в темноту как зверь в ночи. Раздался повторный негромкий стук и шорох. Йокке медленно поднялся. Натянул ночную одежду. Поротая шкура протестовала и против ткани, и против движений. И готовясь к чему угодно подполз к двери. Прислушался. — Йокке — голос младшей сестренки. Йон быстро пооткрывал заклинания, обезвредил дверь. Перед открытой дверью стояла Сьёфн. У неё было такое лицо, будто не ждала, а хоронила брата. — Ты чего не спишь? — прошипел Йокке — Двенадцать ночи! — Я… не могу спать. Думаю, как ты там… Младшая сестренка много хотела сказать, но душили эмоции. И Сьёфн не знала, с чего начать. — Давай в другой раз поговорим? Тебя только не хватало. Из глаз сестрёнки покатились слёзы. — Зайди! — сказал Йокке, за руку втягивая Сьёфн в комнату. — Иначе возникнет вездесущий Бран, скажет: я тебя опять до слёз довел. — Тебе очень больно? — спросила Сьёфн и окончательно расплакалась, пока Йокке зажигал свет. — Тише-тише! Переживу. — Чем я могу помочь? — Не приставай ко мне до утра. И тебе давно надо спать. Сьёфн не знала, что говорить дальше. Потом неуверено подошла, намереваясь обнять Йокке. Но тот отступил на шаг назад. — Не лучшее ты время выбрала для тисканий — брат выставил ладонь перед ней. — Бедный братик… — Сьёфн захныкала, истекая водопадом слёз. — Не плачь. Чего ревёшь. Не тебя же… Сьёфн тихо заревела. — Да что ж такое. Сейчас перебудишь всех! Ладно иди сюда. Только аккуратно. Йокке осторожно приобнял Сьёфн. Сестрёнка откликнулась и крепко прижалась, плача в серую ткань. Йокке стиснул зубы, превозмогая боль от давления на поврежденную кожу на спине. Но ничего не сказал. — У тебя температура?! — Сьёфн подняла глаза, всматриваясь в лицо Йокке. — Может отлепишься уже? А то сейчас сам разревусь… — Неужели так больно?! — сестрёнка в ужасе разжала объятия — У всех температура, Светлячок — спокойно сказал Йокке, меняя тему и применяя секретное прозвище сестры, которое использовал только с ней наедине. — Я ещё не сдох, чтобы остыть. — Не шути так никогда! Я без тебя не смогу — Да ладно. Сдался я вам. Я ж плохой брат — Ничего не плохой! — Сьёфн с новой силой залилась слезами — Я тебя очень люблю! И мы все тебя любим! Йокке придержал ответные мысли при себе. — Ладно-ладно. Не реви только. — Я тебя сильно-пресильно люблю — повторила Сьёфн. — Я заметил — сказал Йокке и улыбнулся естественной, искренней улыкой — Ой — Сьёфн прижала ладошки к губам — Как я забыла! Надо тебе обезболивающее принести! — Не поможет — не стал кривить душой Йокке — Блокирующая магия. Уже проверил — Как так? — поразилась Сьёфн — Иначе бы смысла не было — мрачно ответил Йокке. — Очень умно, надо признать — Как тогда помочь? — ещё немного и Сьёфн опять расплачется — Сам справлюсь — без изысков ответил Йокке — Но ты весь горишь, как будто болеешь! — Хорошо, принеси, пожалуйста, водички со льдом. Раз уж на то пошло. — При температуре нельзя холодное — серьезно сказала Сьёфн — Сказала она голосом мамы. У тебя неплохо получается пародия — без подколов сказал Йокке — Но не как у тебя! — Сьёфн похихикала — Обожаю, когда ты меня смешишь! Вот видишь, ты совсем не плохой, ты делаешь мою жизнь радостнее! — Хорошо, завтра расскажу тебе смешную историю. Сегодня не подходящее настроение… Так что там с водой? — Ладно — нерешительно согласилась Сьёфн. И вдруг подпрыгнула от восторга от своей идеи — Я придумала! Это ты мне подсказал! Я тебе почитаю! Мама нам всегда читает, когда мы болеем! И не дав брату ничего возразить унеслась. Йокке проскользнул в комнату, радуясь одиночеству. Со Сьёфн обычно было спокойно и хорошо. Но Йокке не любил показывать слабость.