Вожак йонов

// Если это «Бран», а это очевидно Бран, то вот так сходу объяснить перемещение между мирами будет ой как непросто. Йокке глубоко вздохнул, сел на землю, снял промокший башмак и безысходно напихал туда оборванных листьев. — Итак. Будем разбираться. Мы братья? Допустим, я возможно приёмный. Но мы братья? — Братья, — без замешек подтвердил Торнар. — Родные братья! — Отмечено, — мысленно обвёл в кружок в ментальном скриве вожак йонов. — А другие братья и сёстры? Двойняшки? Младшая сестрёнка? Собеседник вытаращил глаза, и Йокке «вычеркнул» в разуме. — Мы от одной мамы? Здоровяк густо покраснел точно как Бран. — Ясно. Едем дальше. Где сейчас наша мама? Лосина-воин обесцветился и осунулся. — Йокке?.. — Плохо дело, да? — тоже погрустнел «маг» и с остервенением начал вытряхивать смятые листья из обувки. Торнар ловко, но шумно плюхнулся рядом на землю, сбросил булькающие тюки со спины. И Йокке вздыбило шкуру воспоминание, как он плакал брату в плечо в парке. — Братец, ну ты чего?.. — спросил порозовевшего от ужасного смущения брата Торнар. — Чего тебе вспомнилось… Это из-за папы да? Ну видишь, он старается… это… как это… — А что у нас тут с папой? — с вырвавшейся из ниоткуда мощной надеждой проговорился Йокке. Такое чувство вдруг возникло. Как в детстве. Будто Йокке догадался, что Штефан ему приготовил подарок, но это пока официально секрет. И все загадочно-добро улыбаются. А Йокке всё знает, но ему приятно делать вид, что не знает. И так хорошо… — Братец, я теб… Здоровяк вдруг подпружинил с земли и за секунды разножнил меч. Он успел отбить прямой удар какой-то штуки Йокке в голову, но оно тяжко упало ему на живот. Что-то или кто-то огромное схватило «колдуна» со спины и потащило вверх, вздёрнув над землёй. «Бран» тем временем ранил что-то асва-подобное, но очень большое и с очень неприглядной физиономией. Йокке вцепился руками в держащие его за плечи каменные пальцы, но был в разы слабее. Второе что-то повалилось и заревело, откуда-то послышались не предвещающие ничего хорошего вопросительные возгласы, шум крупной «подмоги». Торнар размахнулся и подрубил ютулу, держащему брата, икру. Загоревшегося Йокке ютул выпустил, успев обжечь ладони. Но йон уже сильно разозлился с животного страху, совершенно неразумно вцепился в одежды напавшего, пытаясь сжать ворот в какой-то безумной попытке придушить сзади–с боков. На полянку вбежали остальные великаны. Йокке окончательно испугался, горел, часто дышал, инстинктивно зашёл за ставшего в боевую стойку мощного вооруженного мечом и секирой «Брана». Было страшно, Йокке мысленно перебирал варианты, что ему делать, как будет нападать, как, если что, отбиваться. К удаче: лосина с бородкой не знает, что он не его настоящий брат. Очень хорошо, повезло, что Йокке не успел сказать. Один из упавших воющих ютулов схватил Йокке за лодыжку и уронил. Йон упал на колено и на правую руку. Торнар едва не отрубил протянувшуюся кисть — великан вовремя убрал. Один из прибывших с дубиной вышел на шаг вперёд, чуть поднял руку, но никто больше не решался нападать. Остальные только чесали кулаки. Пострадавшие откатились поодаль и ругали асвов всеми грязными словами. Один скоро перевязал другого. — Сд… — хотел что-то пробасить «заводила». Всю компанию отвлёк шум, ещё кто-то немалый пробирался сквозь редкий лесочек. Полянку посетил новый участник. Огромный волчара, светло-серый, даже будто серебристый. С луневыми глазами. Он зарычал и показал клыки, а когда ютул замахнулся дубиной — бросился и вцепился слюняво выше запястья. Йокке всего трясло, нешуточно колотило крупной взрогой, он горел йоновским пламенем. И думал: почему никто не обращает внимание, не испугался? Вот Йокке очень страшно. Но сдаваться он не собирается, не дождутся. Волка «маг» воспринял как само собой разумеющееся. Раз уж их не удивил пламенеющий парень. Однако Йокке не знал наверняка, что этот волчище не примется за него, если расправится с великанами. Да, он был подозрительно похож на Сколля, скорее всего был им. Но Йокке не собирался сейчас заниматься Волком. Он соврал Броде. Тем временем не раненные великаны разбежались. А те двое старались уйти как можно быстрее. Ютулам не понравилось сопротивление вооруженного асва, они не ожидали здесь стража Асваграда (откуда один без отряда взялся?!) и что он будет реально нападать, а не только припугивать, как раньше. Ещё с магом нарисовался явно волшебный волк и тоже очень не понравился «гостям» земли асвов. Укушенный ютул отвоевал руку тумаками, неловко треснул напоследок Волка по рёбрам дубиной и поспешил догонять остальных. Волк развернулся. Йон горел, Змей в нутре дыбился тугими жёсткими кольцами и теснил изнутри грудь, мешая, не давая вдыхать. Йокке отчаянно надеялся, что «Бран» вступится при случае, но не знал доподлинно. Было жутко, сильно тошнило и кружилась голова, валило с ног. Раньше с йоном подобного не было — он всегда старался держать себя. Или казалось только, что не было… Очень штормило… Сколль разверстал пасть. Мир помутнел, резко стемнело, будто исчезло солнце. И Йокке утерял сознание. … Очнулся, открыл глаза. Обнаружил себя сидящим с другим каким-то воином. Высоким и поджарым, даже кажется более плотным и более высоким, чем Глава ордена. — Обиделся он. Можно подумать, я тебе что-то несправедливое сказал. Йокке вроде осознавал, кто он есть. Однако было странное заглушенное предчувствие… — Я не знаю, что тому Йокке сказал… Но я… Предполагаю. И… — Обижаешься, как глупый маленький ребёнок. Йокке не знал этого мужчину, но был уверен, что сказано так было специально, чтобы его зацепить, сделать намеренно неприятно. Это был не Штефан, конечно. Но это было на руку… Того не выговоришь офицеру… А тут… Словно сами духи вели сюда и дали шанс. И Йокке решил высказать то, что очень-очень давно хотел. Всё как есть — прямо из нутра без наступаний себе на язык и сжимающего спазмом горло стеснения. — Да. Мне обидно, безумно обидно. Мне очень больно. Ты причинил мне больше не физическую, а духовную боль. У меня духовные раны. Ты меня уничтожаешь… А ведь ты мой отец. Отцы должны защищать и поддерживать своих детей. А не нападать, обижать, причинять боль и рвать на куски. Я разваливаюсь, у меня нет опоры. Я весь истекаю. Не кровью, а силами, собойностью, духом — я исчезаю, Я перестаю существовать. Я сомневаюсь в себе, я ненавижу себя, потому что ты не принимаешь меня, я хочу перестать существоать, я хочу исчезнуть… — Ты преувеличиваешь, — сдвинул брови в точности как Бьёнен Ватран. — Я после этого хочу умереть. Не стать. Что я есть, если отец, чьей гордостью я должен быть, не принимает и ненавидит меня. — Умирать он собрался… На лодке. Взбрыкнул. Чтобы… чтобы наказать меня таким образом?! — Нет. Чтобы больше не было больно. И мне. И от меня. Если я тоже причиняю боль. — Тебя совсем занесло, Кейо. Дальше некуда зашёл… — Вот я стою перед тобой возвратившийся. Целым и невредимым. И вызываю лишь разочарование и гнев. Ты хочешь наказать меня. За свой позор, за свой ужас. — Остановись-ка. Остановись. Йокке, эта выдумка зашла слишком далеко. Остановись. — Это правда. Ты не рад мне. Не рад, что я живой и нашёлся. — Да я не просто рад… Я… Да я… Ты знаешь, что я пережил?! — Не знаю. А ты знаешь, что переживаю каждый раз я? — Я за тебя испугался!!! Очень сильно! — И теперь я должен за это ответить. Месть за твои страх и боль. — Предки, что у тебя в голове… Йокке… — Зачем я тебе? Что я тебе? Не кто, а именно что? Потому что я похоже твоя собственность или что-то такое. Но точно не Йокке. — Всё, замолчи. Это уже не просто за гранью, а… не знаю. — Так что ты боялся потерять? Что? Власть? Самоутверждение? — Йокке, ради всех предков, прекрати эту… речь. — Каждое слово — правда. Но ты закрываешь глаза, не хочешь посмотреть. Но увидеть всё равно придётся. — Ты не понимаешь, потому что маленький ещё. Глупый. Если бы у тебя были дети… — У меня не будет детей. Они принесут страдания и ужас. Мне и всем. А я — им. Этого не будет. — Глупый, очень глупый… — Я умнее тебя. Не опытнее, разумеется, нет. Но умнее. Я вижу то, чего не видишь ты. — Что ты там видишь?! Трагический бард… Это всё твои очередные выдумки! Сагоплётсво! — Это правда, которую ты не хочешь видеть. Ответь на вопрос. — Едем домой. Всё. — Нет. Мы решим здесь. Сейчас. Вопрос. Зачем и что я тебе? — Ты мой сын. — Зачем тебе сын? — Что за вопрос. Всё, замолчи. Вырастешь поймёшь. — Зачем? Я не вырасту. Я останусь здесь. Навечно. Пока не узнаю ответ. — Предки, ну что ты несёшь?! — Зачем и что я тебе? — Ты мой сын и я тебя люблю. Вне зависимости от того, что ты насочинял. — Это не любовь. В любви нет места боли и гневу. Я вернулся — а ты не был мне рад, как братья и сёстры. Вот они меня любят и приняли. А ты не был рад. Ты был тут же разочарован. И сразу рассердился, сходу начал контролировать и увещевать, свою власть показывать, выговаривать, что мне делать, а чего не делать. А я так… обрадовался, что ты меня обнял. Подумал дурак, кретин наивный, что ты рад, что я вернулся, что скучал по Йокке, по мне настоящему… Вся раскладка была холодной, расчётливой, ядовитой и проедающе-едкой. Йон был отстранённым и хладнокровным. Перечислял факты. А тут вдруг что-то снизу-доверху треснуло, разломалось в самом-самом основании. Йокке подкосило как ударом в грудь и он осел на землю и заплакал. Он это отметил разумом, закусил губу, старясь сдержаться. А слёзы никак не останавливались. И то, о чём он говорил — происходило на самом деле и тотчас — Йокке разваливался, стухал, теряя существование, и с солёной жидкостью из глаз вытекала жизнь. Угасал. А самое кошмарное, что Штефан всё равно бы его не услышал. Никогда не услышит. И не утешил бы. И не утешит, не обнимет… Потому что он был где-то далеко-далеко за межмирной Занавесью. А здесь Йокке один. — Я бы хотел, чтобы отец меня принял, — шептал сквозь плач словно мокрую морскую молитву Йокке. — По-настоящему. Каким есть. И защищал меня, и поддерживал. Меня как меня. И не причинял бы боль. И не отнимал Йокке у Йокке. Не уничтожал. А наоборот… любил бы, растил… Помогал и поддерживал… Любил бы Йокке. Было так больно, что стало трудно дышать — так сдавило в грудине. Вторя сопли загородили путь воздуху. Змеёныш сложил лицо в руки и плакал.