Пробка на 5-й авеню

❄️

      Трель будильника на телефоне разносится на всю комнату, а мне кажется, что это просто сон, что не могло утро так рано наступить, не могло, я ведь только заснул недавно!  — Тэхёнааа, — слышу под боком знакомый голос, вздыхаю. — Выключи его, ну же.  — Вставай, Эйлин, вставай.       Нахожу телефон на ощупь, выключаю, растираю глаза, пытаясь поймать фокус. На столике, что стоит рядом с кроватью, пустая бутылка из-под шампанского, два пустых бокала и металлизированная упаковка от шоколада. Рядом, в постели, сонная Эйлин, которая щурится на меня, а потом накрывает свою голову подушкой.  — Давай не пойдём на работу, зай, — доносится голос, приглушённый уже двумя подушками. — Ты же главный, а сегодня пятница, почему бы нам не устроить дополнительный выходной.  — Я говорил тебе не называть меня так, — не люблю я эти уменьшительно-ласкательные словечки. — Не придумывай. Мы едем на работу.  — За… Ой, Тэхёна, ну ты чего такой бука, — Эйлин выныривает из своих подушек, лезет с объятиями, а мне бы сейчас в утренний душ, а не это всё. — Иди ко мне.       Планам Эйлин мешают, у меня звонит телефон, а я и рад своему спасителю, что высвечивается на экране неизвестным номером.  — Да, слушаю.  — Тэхён?       Отвожу телефон от уха, хлопаю глазами, проверяя номер, — всё тот же неизвестный. А вот голос — весьма.  — Да…  — Думаю, ты меня не узнал, нооо, — на фоне какое-то шуршание. — Я тут подумал, а вдруг твоим друзьям или коллегам тоже нужны зубные щётки?  — Ты как мой номер нашёл? — ловлю заинтересованный взгляд Эйлин, ретируюсь на кухню, где спотыкаюсь, задев мирно спящую Альву.  — Я же говорил, что найду, — хмыкает Чонгук.  — И ты звонишь, чтобы снова предложить мне щётки?  — Честно?  — Конечно.  — Я звоню, чтобы предложить тебе увидеться.       Зачем-то снова смотрю на экран телефона, будто там появится что-то новое. Увидеться? Это ещё что за новости?  — С какой стати?  — Просто, — молчит пару секунд. — Да просто так. Нельзя, что ли?  — Это странно, не находишь?  — Что странного? — Чонгук продолжает шуршать чем-то на фоне.  — Странно звонить взрослому незнакомому мужчине и предлагать встретиться.  — Ты уже знакомый, хён, — смеётся Чонгук. — И мы можем не просто встретиться, ты мог бы помочь мне!  — Помочь?  — Ну да, — у него на фоне что-то звонко падает. — Блять! Прости… Помочь мне с украшением помещения к празднику!  — К какому празднику? — не понимаю я. — Какое помещение?  — В общем, приезжай по адресу, что я скину тебе в смс, и сам всё увидишь! — У Чонгука снова что-то гремит на фоне. — Уверен, ты приедешь. Всё, пока!       Он бросает трубку, не оставляя мне шанса ответить. Сажусь на кухонный стул, смотрю на Альву, поднимаю взгляд и вижу Эйлин, укутавшуюся в одеяло, в проходе. Что это сейчас вообще было? Телефон вибрирует, открываю смс — там действительно адрес. Окраина Манхэттена, относительно недалеко, примерно там, где я вчера высадил юного бизнесмена.       Вспоминаю, что загадал вчера новую жизнь. Загадал нового себя. Что для этого необходимо? В первую очередь, хотя бы самые мелкие изменения, ведь сидя на месте ровно — ничего не произойдёт.  — Я вызову тебе такси, — прохожу мимо ошарашенной Эйлин, отправляясь в душ.  — Такси? — семенит следом за мной. — Тэхёна, подожди, разве мы не вместе поедем на работу? Я могу выйти пораньше, как обычно, чтобы нас не увидел вместе никто из сотрудников.  — Ты поедешь одна, — захожу в душевую кабинку, а она пытается следом проскользнуть. — Эйлин, позволь мне принять душ одному.  — Вместе ведь интереснее, — закусывает губу, ведёт рукой по моему бедру. — Я хочу попробовать кое-что новое.  — Эйлин, нет, прости, — отодвигаю её, закрываю дверь.  — Тэхёна! — слышу обиженный голос. — Я к тебе всё-равно доберусь!       Принимаю душ быстро, она принимает его следом. Завтракаем молчаливо кофе и сэндвичами. Молчит, не болтает, обижается, что в душ к себе не пустил. А зачем обижаться? Мы с Эйлин друг другу никто, лишь любовники, что встречаются время от времени. Она одинока, я тоже. Она симпатична, горяча в постели, я тоже неплох, к тому же её директор. Подозреваю, что у Эйлин на меня особые планы, но не от большой любви, а от моего финансового положения. Мне это не нравится, но пока она не переходит границы — я готов с ней встречаться ночами.  — Тэхёна, — Эйлин видимо понимает, что обижаться бесполезно. Я сухарь, я первым не подойду, тем более когда вины моей нет. — Я тут подумала… Я ведь живу далеко, ну, ты знаешь.  — Знаю.       К чему это она клонит?  — Так вот, я живу далеко, мне не слишком удобно к тебе приезжать, — продолжает девушка, а я уже смотрю на неё подозрительно. — Да и на работу тоже, понимаешь?  — Хочешь сменить работу и любовника?  — Тэхён!!! — выкрикивает Эйлин, а потом посмеивается, попутно накручивая прядь светлых волос на палец. — Я намекаю на то, что я была бы не против перебраться к тебе.  — Разве любовники живут вместе? — изгибаю одну бровь, отпивая кофе. Вспоминаю сейчас почему-то вчерашний поганый кофе, притащенный Чонгуком. Он был не вкусным, но он был искренним. В этом кофе, приготовленном Эйлин, я не чувствую искренности.  — Нууу… Мы можем стать кем-то бо́льшим, чем просто любовники.  — Не можем, Эйлин, — встаю с места, отправляю чашки с тарелками в посудомоечную машину.  — Почему? — аккуратно спрашивает она.  — Потому что я не хочу.       Возможно, даже не возможно, а скорее всего — я слишком прямолинеен. Но не имея этой черты, я бы не добился в своей жизни всего, что имею. Я не заключаю контракты с людьми, которые мне не нравятся. Я не пускаю в свою жизнь людей, с которыми не вижу будущего. Эйлин — одна из них. Я не монстр, я не использую её, все наши взаимоотношения были обговорены ещё несколько месяцев назад, когда она пришла работать в мою компанию. Я предложил — она согласилась. Всё честно и прозрачно. Да вот только кто-то решил наглеть.  — Ты знаешь, что мы с тобой не больше, чем просто любовники, — продолжаю, замечая её надутые губы. — Тебя всё устраивало до сегодняшнего момента, но если более нет — никто не держит.       Психологи говорят, что все эти слова и мысли про «никто не держит» — плохая черта. Что люди чёрствые, не берегут, не ценят, что имеют. Думаю, в этом есть доля правды, но только когда эти люди действительно в отношениях. Мы — нет.  — Слушай, я просто пошутила, окей? — пытается разрядить обстановку Эйлин, но я уже понимаю, что теперь не будет всё, как прежде. Я теперь знаю, что она недовольна своим статусом, а значит и затягивать с этим смысла нет. Она начнёт безосновательно злиться, а я раздражаться в ответ, всё перейдёт в ссоры и склоки, а мне это не нужно. Проходили.  — Окей. Тебе пора. — вызываю такси со своего телефона. — Машина будет через десять минут.  — Почему мы не можем поехать вместе?  — Потому что я сегодня не еду на работу.

❄️

      Адрес, который мне прислал в смс Чонгук, я нахожу не сразу. Машину припарковать приходится достаточно далеко, а после ещё минут семь идти по навигатору. Я знал, что в Манхэттене есть такой район, как Га́рлем, но никогда не бывал здесь особо, лишь проездом. Район этот не самый благополучный, здесь живут в основном афроамериканцы, ну и, по-видимому, корейцы. Многоэтажки и небоскрёбы, которыми усыпан Нью-Йорк, здесь заменяют невысокие трёх-шестиэтажные дома, кругом снуют люди без определённого места жительства, разношёрстные попрошайки, выглядящие весьма своеобразно, а ещё дети, много детей. Неужели общежитие Чонгука, о котором он говорил вчера, находится именно здесь?  — Эй, звезда, подай бродяге, — обращается ко мне бездомный, что сидит с торца одного из домов с облупившейся жёлтой краской. — Долларов сто, если не жалко.       В Америке принято помогать нуждающимся, особенно в пору перед Рождеством. В это время очень многие начинают заниматься благотворительностью, я не исключение, но таких наглых не люблю. Заглядываю в бумажник — внутри три купюры по двадцать долларов, сдача с зубных щёток, а больше и нет, я редко пользуюсь бумажными средствами, обычно картой. Отдаю ему всё, что есть, а он радуется, тут же в лице меняется. От былой резкости и следа не остаётся, видимо, не ожидал, что шестьдесят долларов перепадёт. Благодарит, а я, пользуясь случаем, уточняю о нужном мне доме. Он указывает направление, оказывается этот дом буквально через два на противоположной стороне улицы.       Как я вообще оказался в этом Богом забытом месте? Как меня только ноги сюда привели? А главное зачем? Я ведь даже на работу не поехал, отправившись по адресу из смс. Эйлин была поражена, а я соврал, сказав, что у меня важные дела. Какие вообще могут быть дела, когда у меня сегодня намечалось заключение договора с тем недовольным клиентом? В любом случае, у меня есть заместитель, он обсудит, а за мной дело не постоит.       Дом не похож на общежитие, скорее обычный, жилой, только даже без элементарной системы охраны — без домофонов. Прохожу беспрепятственно в подъезд, поднимаюсь на третий этаж. Стены исписаны граффити, а смешение странных запахов забивает нос. Пахнет гнилью, как в подвале, продуктами жизнедеятельности, а ещё рисовым супом и жареными грибами. Сочетание очень не очень. Нахожу нужную квартиру, нажимаю на звонок, но он не работает. Стучу.  — Вау, — Чонгук открывает дверь практически сразу. На его шее мишура, а в руках несколько кистей, перепачканных красками. — Ты всё-таки пришёл.  — Сам удивляюсь, но да.  — Проходи.       Квартира, в которой я оказался, не похожа ни на одну из тех, что я видел за свои тридцать два года. Здесь странное сочетание абсолютной нищеты и праздника. Да, праздника, ведь квартиру, как я уже понял, украшает к Рождеству Чонгук. Навстречу мне выбегает маленькая афроамериканская девочка, лет шести. У неё небесно-лазурные глаза, кучерявые и очень пышные волосы распущены, достают до плеч, на девочке штанишки в горошек, полосатый свитер с высоким горлом — не удивительно, ведь в квартире холодно. Я смотрю на неё, окончательно запутавшись, ведь теперь я совсем ничего не понимаю, а девчушка, тем временем, обходит меня три раза по кругу, будто Рождественскую ёлку, щурится, рассматривает.  — Я Моника, — наконец протягивает она мне свою руку. — Моё полное имя Шармоники, что переводится, как очаровательная, а мне захотелось сократить. Но очаровательной я осталась, так?  — Так, — киваю, улыбаюсь, пожимаю руку в ответ. Моника действительно очаровательная, я буквально тону в её ярко-голубых глазах, учитывая, что такое явление у афроамериканцев — редкость, и это является следствием мутации. Но как же красиво! — Ты настоящая принцесса!       Прыскает со смеху, машет своей ручкой, мол «да брось ты», а потом тянет меня за собой, в комнату. Стены здесь давно не видели ремонта, клочки обоев висят грустными лохмотьями, старая штукатурка на потолке осыпалась, батареи под слоем ржавчины. В комнате диван, шкаф со времён войны, стол и стул, на котором сидит кукла. У меня сердце сжимается от этого вида, ведь я тоже жил в детстве не богато, но не так, не настолько. Мы не были нищими, а здесь же всё кричит об этом. Возле окна стоит коробка с мишурой, к которой подбегает Моника, достаёт блестящее украшение и возвращается ко мне.  — Пригнись! — командует девчонка, а я не могу перед ней устоять. — Вооот так!       Она цепляет мне на шею ярко-красную мишуру, обматывает вокруг, делая украшение похожим на гавайское. Благодарю за такую честь, а она смеётся звонко и забирается ловко на подоконник, где уже орудует Чонгук.  — Поможешь? — обращается он ко мне, протягивая кисточки. — Хочу украсить здесь всё, решил начать с окон.       На одной стороне окна уже красуется весёлый олень Рудольф с красным носом из одноимённого мультфильма, а рядом с ним ёлка, большая ёлка с глазками и в красной шапке, украшенная разноцветными гирляндами. Нарисованными, разумеется.  — Помогу, — беру в руки кисти, чувствуя сейчас себя наполненным абсолютной радостью, такой, от которой в ушах звенит, а сердце трепещет. Я ведь любил в детстве рисовать, я даже дома окна разрисовывал точно так, как сейчас это делает Чонгук. — Есть план по нашему художественному произведению?  — План один — что умеешь, то и рисуй, — отвечает Чон. — Олень вышел недурно, согласись.  — Весьма, — я ополаскиваю кисть в стакане с водой, обхожу Чона с другой стороны и приступаю к своему рисунку.  — Что это будет, Тэхён? — спрашивает Моника, а я зависаю. Я ведь не представлялся!  — Скоро узнаешь, голубоглазка, — набираю красную краску на кисть и ставлю на её носике крупную точку, прям как у оленёнка с рисунка. Оленёнка… Чонгук ведь тоже напомнил мне это милое животное, а теперь и сам нарисовал себе подобного! — Расскажи-ка, а откуда ты знаешь моё имя? Неужели Санта шепнул?  — Дааа, Санта по имени Чонгук, — смеётся Моника, достаёт из кармашка штанов маленькое зеркальце, любуется своим отражением, она ведь теперь тоже похожа на оленёнка!  — Вот как? — перевожу взгляд на Чона. — Ты был настолько уверен, что я приеду, что обнадёжил ребёнка?  — Я был уверен, — кивает, задумчиво выводя на стекле узоры. — Я знал, что ты приедешь.  — Самонадеянно.  — Совсем немного.       Хмыкаю и приступаю к рисованию. Для начала намечаю сугробы, красивые, завивающиеся, слегка отдающие голубым, прям как глаза Моники. В сугробы втыкаю рисую два огромных леденца классического красно-белого цвета, в форме буквы «J». Такие леденцы — один из главных символов Рождества. Некоторые считают, что «J» — первая буква от имени Jesus. Другие думают, что такая необычная форма конфеты символизирует форму посохов пастухов, которые первыми пришли посетить новорожденного младенца. В любом случае, смотрятся они ярко и уместно!  — Классно рисуешь, — оценивает Чонгук. У него там, рядом с Рудольфом, уже вырисовывается пузатый Санта в своём привычном костюме. — Учился где-то?  — Любитель.  — А я вот ходил в художественную школу в детстве, думал не понадобится, на родителей ворчал, — рассказывает Чон. — Теперь же понимаю — понадобилось.  — Кем тебе приходится Моника? — задаю вопрос, предварительно убедившись, что девчушка убежала из комнаты.  — Никем, — пожимает плечами Чон. — Она дочь одной женщины, которая… Короче, сложно. Не вникай.  — Нет, ты уж расскажи! — настаиваю я, ведь могу я знать, раз уж приехал сюда?  — Ладно, — быстро сдаётся Чонгук. — Я живу в общежитии, а в магазинчике, что рядом, работает одна женщина. Она там убирается.  — Так… И?  — Моника — дочь её соседки, — продолжает рассказ Чон, попутно вырисовывая весьма реалистичную бороду Санта Клаусу. — Я как-то разговорился с той женщиной, узнал, что у неё по соседству живёт семья: Моника и её мать. Мать… Честно, там одно название от неё.  — Пьёт? — догадываюсь я.  — Пьёт, — вздыхает Чонгук. — Я знаю о чём речь, в моём детстве были подобные проблемы с отцом и… В общем, я решил им помогать.       На минуту прекращаю водить кистью по стеклу, рассматриваю Чонгука. При первом знакомстве он показался мне совсем другим, нагловатым, разгильдяем даже, возможно, но сейчас… Сейчас я понимаю, что он добрый малый, а ещё, что у него огромное сердце.  — Я, бывает, приношу им продукты, — Чонгук переводит на меня, застывшего, взгляд, а я наоборот отвожу, столкнувшись. — Помогаю Монике с приготовлением пищи, пока её мать где-то пропадает неделями.  — Что насчёт опеки?  — Жаль её, Тэхён, — вздыхает Чонгук. — В детском доме жизнь не сахар, а тут хоть соседи помогают, и я теперь тоже. Никто не жалуется, всё как-то идёт своим чередом…  — Мать совсем не появляется?  — Редко, — пожимает плечами. — Я её видел всего единожды.       Складываю кисти в коробочку, не закончив рисунок, разворачиваюсь, но Чонгук тормозит меня, ухватив за плечо.  — Уходишь? — в его глазах я вижу… испуг?  — Не глупи, — перевожу взгляд на свою руку, на пиджаке остались следы краски. — Второй день меня пачкаешь, Чон Чонгук!  — Слушай, вчера я тебя не пачкал, — возмущается он. — Лишь сидение в машине!  — Ладно, — выдыхаю я. Это просто вещь, ничего серьёзного. — Где здесь ближайший супермаркет?  — За углом.       В прихожей сталкиваюсь с Моникой. Смотрит на меня обиженно.  — Друг, уже уходишь?       Друг? Друг… Почему у детей всё так быстро, так просто? Почему у нас, у взрослых, совсем иначе?  — Что ты, голубоглазка, — присаживаюсь на корточки. — Я скоро вернусь, но мне нужно знать для начала, что бы ты хотела съесть сегодня на ужин?  — Я бы хотела… — задумывается Моника. — Я бы хотела картофельный салат с майонезом и жареную курицу! — замечаю, как девочка сглатывает слюну, а у меня сердце щемит.  — Хорошо, принцесса, — уже собираюсь на выход, но оборачиваюсь. — Кстати, а кто твоя любимая принцесса?  — Любимая принцесса? — задумывается, подняв глаза к потолку. — Моя любимая принцесса — Гринч!  — Гринч?! — удивляюсь искренне.  — Он, конечно, не принцесса, но он — мой самый любимый персонаж мультфильмов. Я у нашей соседки на прошлое Рождество по телевизору видела!       Вспоминаю, что в доме Моники нет и телевизора… Какие принцессы? Вот же я олух! Даю себе мысленно пощёчину, чтобы прийти в себя. Да, сложно, очень сложно всё упомнить, когда находишься с человеком, с этим ребёнком, совсем на разных социальных уровнях…  — Хорошо, значит, Гринч, — киваю и выхожу за порог. Я сейчас решительно настроен скупить добрую половину супермаркета, ведь… Я уже говорил, что занимаюсь периодически благотворительностью, да только там бездомные люди, большинство из которых могут найти себе работу, а здесь маленькая девочка, у которой… У которой любимая принцесса — Гринч!       Нахожу супермаркет, что действительно расположен за углом, беру огромную тележку, скупаю всё, на что только падает мой глаз: овощи и фрукты, крупы и макароны, мясо, стоп… У них есть холодильник? Я не заметил! Звоню Чонгуку, выясняется, что холодильник есть, но маленький. Всё равно набираю много мяса, рыбы. Затариваюсь тем, что нужно всегда: хлеб, масло, сахар, соль, молочные продукты. Захожу в отдел со сладостями: набираю несколько самых разнообразных упаковок печенья, шоколада, леденцов, орешков в глазури, попкорна, мармелада и зефира. Беру чай и какао, а ещё маршмеллоу. Не уверен, что сможем всё уместить в холодильник, но мы постараемся.       Замечаю детский отдел, обычно в супермаркетах они совсем небольшие, этот не исключение. Замечаю красивого цветастого единорога с переливающимися глазами — беру и его, а ещё несколько раскрасок, фломастеров и карандашей. Я не слишком разбираюсь во всех этих детских штуках, потому беру то, что нравится самому.       Ближе к кассам вижу витрины, заваленные рождественскими товарами. Забиваю ими корзину доверху, тщательно отбирая всё самое красивое и яркое. Расплачиваюсь, раскладываю всё по пакетам, которые буквально не помещаются в руки, а потому, некоторые приходится держать подбородком. Спешу к Монике.  — Друг! Ты всё-таки вернулся?! — уже встречает на пороге, а потом замирает от увиденного. — Тэхён, ты что, кого-то ограбил? — в глазах страх и слёзы, а у меня сердце ноет. Ребёнок всерьёз думает, что такие покупки — лишь следствие грабежа.  — Вовсе нет, голубоглазка, — сгружаю все пакеты на пол. — Просто это наш тебе подарок.  — Ваш? — смотрит на меня недоверчиво. — Чей это ваш?  — Меня и… — достаю из пакета единорога, я его специально положил сверху, чтобы быстро вытащить. — И твоего нового друга.       Моника подпрыгивает на месте, а потом, не забрав подарок, лезет обниматься. Я растроган, я сильно растроган, но я обнимаю её в ответ, а она чмокает меня в щёку.  — Друг, ты лучший друг! — восторженно визжит девочка, уже обнимая своего разноцветного товарища. — Спасибо!       На шум выходит Чонгук, он рассматривает пакеты на полу, а я рассматриваю его, такого ошарашенного, перемазанного краской. У него на носу красуется красное пятно, как у Рудольфа и Моники. Даже знаю кто постарался!       Мы втроём перемещаемся на кухню, разбираем с Чонгуком продукты, а Моника крутится рядом, то и дело охая и удивляясь. Её больше всего поражает курица, которую она так сильно хотела, а ещё гирлянды в виде снежинок. Она говорит, что обязательно украсит ими ёлку, которую в этом году, может быть, принесёт Санта. А я уже заранее знаю — принесёт.       Жизнь — любопытная штука. Никогда не знаешь своего будущего. Вчера ты серьёзный начальник собственной фирмы, стоящий в пробке на 5-й авеню и посматривающий нервно на часы, а сегодня ты перепачканный в краске человек, готовящий на ужин жареную курицу для маленькой афроамериканской девочки, а после дорисовывающий свои художества на окне в единственной комнате.       Чонгук уже закончил своего Санту, а я… Я решил нарисовать Гринча. Даже открыл в интернете его изображение, чтобы было более реалистично, нарисовал его прямо таким, как в мультике и фильме — зелёным, немного хитрым, в красном полушубке с белой опушкой и такой же красной шапке-колпаке. Моника сказала, что я волшебник. Сказала, что теперь даже не переживает о мультфильме, не волнуется, если соседка не пригласит её в этом году на просмотр, ведь у неё теперь есть свой Гринч. Свой личный Гринч, красующийся на окне её комнаты.  — Спасибо за помощь, — благодарит Чонгук, когда после совместного ужина убирает чистые кисти в коробку. — Я бы так не нарисовал.  — Думаю, ты нарисовал бы не хуже, но, признаюсь, мне понравилось, — отвечаю я, замечая на себе пристальный взгляд Моники, прижимающей к себе единорога. — Я рад, что мне посчастливилось познакомиться с тобой, голубоглазка.  — Ты ещё придёшь, друг?       Присаживаюсь на корточки, чувствую на себе взгляд Чона, но смотрю сейчас лишь в прекрасные глаза Моники. Обещаю ей, что мы теперь обязательно будем дружить, что я снова приеду в гости, а ещё расскажу о ней своим знакомым помощникам Санты. Она впечатляется, распахивает глазки, просит поклясться на мизинчиках, а я не против.  — Когда приедешь, друг? — спрашивает Моника, когда мы с Чоном стоим на пороге.  — Скоро, — подмигиваю ей и выхожу из квартиры.       Чонгук выходит почти следом, догоняет меня ещё в подъезде и мы вместе оказываемся на улице.  — Куришь? — спрашивает он.  — Уже нет.  — А я закурю, пожалуй.       Чон чиркает зажигалкой, закуривает, кутаясь в своё яркое пальто, и скользит по мне взглядом. Снова тем же, как вчера.  — Не хочешь меняться, значит?  — М?  — Опять весь в чёрном.  — Мне нравится, Чонгук, ок?       Замечаю как он толкается языком в щёку, смотрит с прищуром. Совсем обнаглел.  — Мне пора.  — Подбросишь до общаги?  — Ты ведь говорил, что живёшь рядом.  — Рядом, но пешком минут тридцать.  — Ладно, поехали.       Молчаливо доходим до припаркованной машины. Радуюсь, что с ней ничего не случилось, а то ведь в этом районе могло.  — Повезло, что не разрисовали, — высказывается Чон, когда мы усаживаемся в автомобиль. — А то здесь много любителей граффити.  — Например ты, да? — подшучиваю, а он оценивает, усмехается.  — Теперь и ты в нашей лодке, — расстёгивает и снимает пальто, бросает его на заднее сидение, будто собирается целый час ехать. — Какие планы на вечер?       Планы? У меня? Мои планы точно не заключаются в его компании.  — Встреча, — обманываю я, зная, что если скажу правду — снова прицепится. — Важная встреча по работе.  — После?       Снова ощущаю на себе его взгляд. Поворачиваю голову и натыкаюсь на два карих омута, глубоких, даже бездонных. Да, харизмы у этого парня, конечно, в достатке, даже пробирает. До мурашек.       Я никогда не был гомофобом, но и парни мне никогда не нравились. Чонгук… Он из того разряда людей, которые берут своей внешностью, располагают, не могут быть не симпатичны другим. Думаю, всё дело именно в этом.  — Так что после? — задаёт вопрос повторно. — После важной встречи.  — Ещё одна, — снова обманываю, но у меня нет других идей, чтобы от него отвязаться. — С девушкой.       Молчит несколько секунд, отводит от меня взгляд, смотрит прямо перед собой.  — Обманщик.  — Это ещё почему?  — У тебя нет отношений. Нет девушки.  — Не глупи, Чонгук, — хмыкаю. — У меня и жена уже могла быть, но пока только девушка.  — Обманщик, — повторяет Чон. — Останови здесь.       Останавливаю, а он, схватив пальто, молча выходит. Хлопает дверью, не прощается. Обидно, знаете ли. Я помог ему вчера, помог сегодня. Ему и Монике!  — Что ж, — рассуждаю вслух. — Так — значит так.

❄️

      После прощания/непрощания с Чоном, я всё-таки съездил в офис, чтобы подписать документы по сегодняшнему контракту, с которым, благо, уже разобрался мой заместитель. С Эйлин столкнулся… Неприятно. Смотрит глазами собаки побитой, а мне это всё зачем? Просил её не влюбляться, предупреждал, что на отношения со мной может не рассчитывать. Хотя, полагаю, влюблена она в мой банковский счёт. Я же подавно никогда не испытывал к ней никаких чувств, лишь желание, а она… Я предупреждал.       Дома меня встречает Альва, она весело кружится волчком, я отвожу её на прогулку по вечернему заснеженному городу, а сам размышляю о прошедшем дне. О Монике, о Рудольфе, Санте и Гринче. О Чонгуке. Забавный и странный парень, но добрый очень, я таких уважаю. Таких мало.       Решаю написать ему смс. Почему нет?

Вы: «Спасибо за знакомство с голубоглазкой. Я проникся. Могу ещё чем-то помочь?»

      Чон Чонгук: «Завтра в 14:00. Ёлочный базар на площади Юнион-Сквер.»