❄️
Утро воскресенья встречает похмельем, жаждой, скулящей Альвой, пропущенными от Чимина и сообщениями от Чонгука. Я быстро одеваюсь, выпиваю литр воды, не меньше, бегу выгуливать свою красавицу, потому что время близится к обеду, и ей давно пора на улицу. Спускаясь в лифте, набираю Чимину, переживая из-за его звонков, вдруг что-то на работе, но он не отвечает, потому решаю пока ответить Чону. Чон Чонгук: «Я что-то не припомню, ты ещё не украшал свою квартиру к Рождеству? Если нет, то могу помочь ;) Доброе утро!» Вы: «Доброе! Ещё нет, но собирался именно сегодня. Для начала мне нужно всё купить. Встретимся в «Brookfield Place», через два часа.» Чон Чонгук: «Обычно командую тут я… Ну ладно, побудь сегодня рулевым ;) Буду вовремя.» Вы: «Не наглей, Чон Чонгук!» Чон Чонгук: «Как, кстати, поживает прекрасный засос на твоей шее?» Вспоминаю про отметину, хватаюсь за шею инстинктивно, прямо сквозь шарф, намотанный вокруг. Вот же говнюк! Вы: «Отлично поживает, будто и не было.» Чон Чонгук: «А.» Чон Чонгук: «Понял. Учту.» Сукин сын. Я не отвечаю, набираю ещё раз Чимину, в этот раз он берёт трубку. Оказывается, что он звонил узнать о планах на вечер, но я не хочу с ним встречаться, потому открыто говорю, что буду занят украшением дома. — Обычно ты не слишком с этим заморачиваешься, — удивляется друг. — Я решил в этом году впустить в свою жизнь яркие краски, — отвечаю. — Потому, думаю, буду занят до самого позднего вечера. — Ладно, пёс, — ворчит Чим. — Вот так и забывают старых друзей. — Сам ты пёс, — смеюсь. — Мы обязательно пересечёмся на неделе, после работы, посидим в каком-нибудь пабе. — Ладно. — Не вешай нос! — подбадриваю. — И у тебя ведь всегда есть куча вариантов с девушками! Чимин — второй Намджун. Он не пропускает ни одной юбки, а как-то даже встречался с моей бывшей, с той самой Мариссой. Правда, она быстро ему надоела и он нашёл новую жертву. Почему жертву? Потому что не церемонится с ними так, как это делаю я. Женщины ему нужны лишь для утех на один-два раза, а серьёзных отношений у него и вовсе не было, только в студенчестве. Ему тогда разбили сердце, а потом он познал вкус денег, устроившись работать в одну неплохую фирму, и как-то закрутилось всё… Теперь ему двадцать восемь лет, а всё, что его в жизни интересует — это работа, одноразовые встречи и деньги, много денег. Именно поэтому он и стал моей второй рукой, ведь он ответственный и всегда стремится заработать, а это на руку моей фирме. Закончив прогулку с Альвой, мы возвращаемся домой: время подкрепиться. Для начала я даю еды своей любимице, потом принимаю душ и попутно заказываю доставку. Не умею я готовить, ну не умею. А может, просто не хочу. Пообедав роллами, я выдвигаюсь в торговый центр, чтобы успеть к назначенному времени. По дороге размышляю о случившемся ночью. Засыпая, думал, что буду сокрушаться. А по факту получилось, что совсем нет, у меня нет никакого чувства сожаления или неправильности, я действительно хотел вчера этого поцелуя, мне он действительно понравился. А ещё я понимаю, что хочу этого чёртова Чон Чонгука, но не так, как я в своей жизни хотел девушек, с ними я раздумывал лишь о сексе, непродолжительных отношениях для встреч. С ним… У меня нет этой похоти, хоть сексуальное желание и присутствует. С ним я хочу его. Просто быть рядом, проводить время, бывать у Моники, бродить по торговому центру, украшать вместе ёлку, болтать обо всём на свете… С ним интересно. И это совершенно удивительно, абсолютно ново. Оставляю машину на парковке, с трудом отыскав свободное место, и направляюсь внутрь. По пути набираю Чону, он говорит, что уже ждёт меня в торговом центре, у огромной ёлки, что находится в холле. У той самой ёлки, которую я нахожу быстро, и которая выглядит так… Так, будто это самая идеальная рождественская ёлка, украшенная обилием игрушек и мигающих огоньков. Так вот, у ёлки стоят красные сани, с выведенными узорами, запряжённые нарядным сверкающим оленем, а в тех санях сидит Чонгук, я узнаю его по терракотовому пальто, под которым светло-бежевые брюки и молочный, почти белый, свитер. Он восседает на этих санях, как на троне, и… Ругается с охранником, который выпроваживает его, выкрикивая, что это собственность торгового центра, и он не имеет права на ней рассиживать. — Покажите мне документ, — отвечает Чонгук, — покажите мне листок, где написано, что я не имею права рассиживать в этих санях! Охранник что-то спрашивает по рации, а потом отвечает, что документа такого нет, но он всё равно не имеет никакого права там находиться. — Если бы это было так, — продолжает спорить Чонгук, — здесь была бы табличка «руками не трогать, не сидеть» или что-то в этом роде, — он замечает меня. — О, Тэхён, давай присоединяйся, забирайся! Забираться никуда я, разумеется, не планирую, а наоборот начинаю шипеть на Чона, чтобы он не занимался глупостями, и выбирался из саней, пока его охранник, у которого явно заканчивается терпение, не скрутил. — О, а ты сегодня нарядный, мне нравится, — отмечает Чонгук. Я сегодня действительно «нарядный». На мне чёрные брюки, но изумрудного оттенка тонкий свитер с высоким горлом, заправленный внутрь, а сверху ореховое кашемировое тёплое пальто. Оказалось, если покопаться в моём гардеробе — можно найти немало интересных и не чёрных вещиц. — Спасибо, — благодарю за комплимент. — Но из саней выбирайся! — Вот пристал, — ворчит Чон. — Вылезу только если сфоткаешься со мной. Здесь, в санях. Ловлю взгляд охранника, молящий о помощи, мол «помоги, братан, полномочий его оттуда вытащить у меня нет, а так хоть свалит наконец». Цокаю, но лезу в сани. А что мне остаётся?! Чонгук упёртый, я это уже понял. — Дружбан, сфоткай нас, — Чонгук протягивает охраннику свой телефон, тот закатывает глаза, но соглашается. Чонгук закидывает на меня одну руку, обнимая за плечи, а я не знаю куда деть свои, я, честно говоря, не любитель фотографироваться, потому так и сижу, застыв. Охранник делает несколько кадров, то отходит подальше, чтобы захватить оленя и ёлку, то подходит поближе, снимая нас крупным планом. Чонгук не сидит на месте, он вошкается, крутится, словно егоза, меняет позы, ещё и меня тормошить пытается: показывает над моей головой рога своими пальцами; тянет губы трубочкой и мои заодно; а потом и вовсе укладывает свою руку мне на бедро, я меняюсь в лице, а он хохочет. Кадры, должно быть, получилось, мягко говоря, весёлые… — Спасибо, дружбан, — Чонгук благодарит охранника, выпрыгивая из саней. — Вот бы так сразу! Тот ворчит что-то невнятное, а потом сообщает в рацию, что злоумышленник ликвидирован. Чон лишь хмыкает на его слова, да и я тоже. — Ну-с, с чего начнём? — он разворачивается ко мне лицом и идёт задним ходом. — У тебя совсем ничего нет для украшения дома? — Нет, — мотаю головой, — я каждый год покупаю, а после Рождества раздаю все украшения нуждающимся. — Во делааа, — тянет он, — это похвально, конечно, но неужели тебя совсем не волнуют традиции? Неужели нет ничего, что украшает твой дом из года в год? — Нет, — пожимаю плечами, — не довелось. — Окей… А как ты вообще относишься ко всем Рождественским обычаям? — любопытствует Чонгук. А действительно, как я отношусь? Раньше, когда я жил с семьёй, мы, как и все американцы, очень ответственно подходили к празднованию, у нас были свои семейные традиции, которые обязательно выполнялись каждый год. Теперь же… Теперь я живу один, зачем мне все эти обычаи? — Как зачем? — возмущается Чон. — Да если бы я жил один, даже у чёрта на рогах, я всё-равно исполнял бы всё, что было заведено в моей семье! — Кстати, — вспоминаю я, когда мы уже заходим в отдел с Рождественскими украшениями. — Я ведь совсем не знаю ничего о тебе. О твоих родителях. Ты никогда не рассказываешь. — А ты никогда не спрашиваешь. Справедливо. — Мои родители были самыми прекрасными людьми на планете, — вздыхает Чонгук, а я ловлю в его взгляде боль. «Были». Теперь я, кажется, понимаю почему он всегда становится грустным, когда речь заходит о семье. — Мы впятером жили в пригороде Нью-Йорка, буквально в часе езды на электричке, — продолжает свой рассказ. — Впятером это: я, мама, отец, моя младшая сестра Чоли и собака Альба. Альба. А у меня собака Альва. Интересное совпадение… — Мы были самой дружной семьёй, на которую все равнялись, — Чонгук перебирает в руках какие-то ёлочные шары, смотрит на них задумчиво, делая паузу, а потом отправляет в корзину для покупок. — И на Рождество мы всегда были вместе, и круглый год, пока я не уехал в Нью-Йорк на учёбу. Я здесь уже третий год, но каждое Рождество я неизменно ездил домой, а потом проводил там все каникулы. Мы по традиции всегда отправлялись за ёлкой к Джеймсу Грину на Юниор-Сквер, покупали деревце, а потом, всем семейством, заезжали в одно небольшое, но уютное кафе, которое называлось «Snow cake», чтобы отведать там фруктовый пирог. Такого не найти во всём Нью-Йорке, Тэхён! Я не перебиваю его, лишь киваю, да слушаю молчаливо. Он, продолжая рассказ, наполняет корзину самыми разнообразными украшениями, потом долго крутит в руках фигурку Щелкунчика, в итоге отправляет её к остальным покупкам. Подумав, добавляет туда вторую такую же. Я даю ему волю, мне даже интересно, что получится в итоге из всего, что он выбрал. — В этом году мне некуда ехать, — внезапно произносит Чонгук, а я застываю, чувствуя, всю боль, которой сквозят его слова. — У меня больше нет дома. — Что произошло? — я не привык лезть в душу, но я явно вижу, что ему необходимо выговориться. — Пожар, — Чонгук руками вцепляется в телегу, переполненную украшениями. — Случился пожар, Тэхён. Замечаю как дрожат его плечи. Подхожу вплотную, обнимаю, а он роняет голову мне на плечо… Я впервые вижу его таким разбитым, впервые! Но я так сильно его чувствую, я так его понимаю, я так хочу ему помочь! Как?! — Один малолетний придурок решил приударить за моей сестрой, — рассказывает Чон. — А ей было всего четырнадцать, Тэхён, понимаешь? — Понимаю, — я аккуратно сжимаю его плечи, одной рукой веду по спине, стараясь успокоить. Но… Возможно ли это в такой ситуации? — Этот ублюдок несколько раз подкатывал к ней в школе, но она же ещё совсем ребёнок, Тэхён, совсем ребёнок, ненамного старше Моники! — он обхватывает меня руками, стучит кулаками по моей спине, а я сильнее его к себе прижимаю. У меня, кажется, у самого сейчас потекут слёзы, а ещё на нас косятся десятки людей, пока мы вот так стоим посреди торгового центра, обнявшись. Плевать. — Он несколько раз подкарауливал её, один раз чуть не изнасиловал, но она вырвалась… Наши родители тогда подали заявление в полицию, а он, а он… — Чонгук всхлипывает, больше не колотит меня по спине, а наоборот обмякает в моих объятиях, будто больше не в силах шевелиться. — А он за это поджёг наш дом… — Чонгук, — я ещё крепче прижимаю его к себе, чувствую как у самого по щекам текут слёзы… — Малыш… Он сейчас действительно малыш. Он такой беззащитный в этой своей боли, а я так сильно хочу его от неё спасти, хочу помочь… Это невозможно. Я теперь понимаю почему он тот, кем является. Прекрасно понимаю. Он своим поведением будто отгораживается от всего мира, проявляя некую дерзость, он выпускает колючки, как защитную реакцию на случай, если кто-то захочет причинить ему боль. Я теперь понимаю почему он помогает Монике! У меня мурашки по телу от этого осознания! Он же заботится о ней, как когда-то заботился о младшей сестре! Восполняет… — Он поджёг дом ночью, когда все спали, — поднимает на меня свои глаза оленёнка. — Никто не выжил, Тэхён. Никто из четверых, даже Альба. — Иди ко мне, — я снова прижимаю его голову к своему плечу, а он заходится слезами, будто выпуская наружу всё то, что так долго хранил внутри. Я не мастер утешений… Да и порой молчаливо выслушать работает лучше всего. — Альба пыталась, — договаривает Чонгук. — Соседи потом рассказали, что слышали её лай, но этот ублюдок подпёр все двери в доме, заблокировал все окна… У них не было шанса на спасение. У меня уже не мурашки по коже, у меня озноб от осознания всей трагедии. Как он пережил это? Как смог? Как он теперь улыбается, выглядит счастливым и позитивным, когда внутри чёрная дыра? Время лечит… Но сколько прошло этого времени? Ведь совсем немного. — Это произошло в январе этого года, — будто слышит мои слова Чон. — На следующий день после моего отъезда из дома с зимних каникул. Мы ещё некоторое время стоим, обнявшись, он подрагивает, а я шепчу ему что-то на ухо, успокаиваю. Он говорит, что ублюдка нашли, тот теперь в колонии для несовершеннолетних, но от этого не легче… Семью не вернуть. У Чонгука теперь на всём белом свете никого: ни родителей, ни сестры, ни собаки. Ни дома. У него есть только Юнги, который, как сказал Чонгук, тогда очень помог морально, буквально вернув его к жизни. А теперь у него есть Моника и я — это он тоже сам сказал. — Прости меня, — поднимает глаза Чон, а я не понимаю за что он извиняется. — Я, наверное, порой был слишком настойчив и нетерпелив, и я понимаю, что могу потерять тебя из-за этого, но я не хочу. Я больше всего на свете боюсь тебя потерять. — Всё в порядке, — успокаиваю его я. — В этом весь ты, мне было странно по началу, но я принимаю тебя таким, какой ты есть. Я не хочу, чтобы ты менялся, не хочу, чтобы извинялся за это. Всё в порядке, Чонгук. — Украсим твой дом вместе? — тихо спрашивает Чон. — Мы уже украсили квартирку Моники, но мне не хватает… Мне так этого всего не хватает… Наш дом был огромным и… — Украсим, — киваю я и улыбаюсь мягко, ловлю его лёгкую улыбку в ответ. — Обязательно украсим вместе. Мы докупаем всё необходимое, оплачиваем на кассе, потом Чонгук затаскивает меня в какой-то магазин одежды, где полностью подбирает мне гардероб, а мне… Нравится! У него хороший вкус. Мы не покупаем ни одной чёрной вещи, кроме кожаного ремня, всё приятных самых разнообразных оттенков, и мне всё действительно приходится по душе. Я заставляю Чонгука выбрать несколько вещей и для себя, он долго отказывается, но я подкупаю его тем, что это благодарность за помощь в походе по магазинам и будущем украшении квартиры. Он сдаётся и выбирает пару свитеров, рубашку, джинсы, а ещё кожаную куртку — говорит, что давно такую хотел. Закончив с шоппингом, мы обедаем на фуд-корте, а потом отправляемся к тому самому Джеймсу Грину. Теперь необходимо приобрести ёлку и для меня. — Вот так новость! Вторую ёлку за сезон? — приветствует нас знакомый торговец, похожий на Санту. — Вот это молодцы, молодые люди! — Теперь для Тэхёна, — поясняет Чонгук. — В его квартиру. — Хорошее дело, — улыбается бородатый продавец. — Подберу вам самую пышную красавицу! Мы загружаем ель в машину, усаживаемся, собираясь отправиться ко мне домой, но я вспоминаю об одном моменте. — Где находится этот «Snow cake»? — спрашиваю я у Чона. — Мы не будем нарушать традиции твоей семьи. Он смотрит на меня. Смотрит так, будто я — какое-то восьмое чудо света. В его глазах блеск, то ли от счастья, то ли от подступивших слёз. — Ты запомнил. — Конечно, — я завожу мотор и включаю навигатор. — Называй адрес, Чон Чонгук, мы отправляемся есть самый лучший в Нью-Йорке фруктовый пирог.❄️
То самое кафе «Snow cake» находится в южной части Манхэттена, недалеко от Бруклина. Оно оказывается действительно небольшим и непримечательным снаружи, но внутри — сказка. На ресепшн, где нас встречает приветливая девушка, стоит ёлочка, украшенная серебристыми шарами, а рядом с ней серебряный олень. Снова олень! Почему они меня преследуют? Или я просто раньше, до встречи с Чонгуком, не замечал их? Над ёлкой и зверем — белоснежные ветки, увешанные прозрачными шариками с искусственным снегом внутри, смотрится очень завораживающе. Девушка-администратор шепчет нам, что в их кафе есть одно поверье: если подержать оленя за рога и загадать желание — оно обязательно сбудется! Чонгук тут же бросается к сородичу, хватается за рога, на которых от постоянного контакта с посетителями немного облезла серебряная краска. Он жмурится и шепчет себе что-то под нос, улыбается, распахивает глаза и кивает мне, мол «твоя очередь». Была не была! Я ведь ничего не теряю. Подхожу к волшебному оленю, ухватываюсь за рога, думаю… Что мне загадать? У меня есть практически всё, что мне необходимо для жизни, разве могу я загадывать желания? Всё же загадываю. Прошу у оленя счастья. Не для себя — для близких: для мамы и отца, для Намджуна, Альвы, Моники. Для Чонгука. Перевожу на него взгляд, он, кажется, затаил дыхание, наблюдая за этим моментом. Улыбаюсь. Да, пусть они будут счастливы! Они действительно этого заслужили. — Прошу к столу, — приглашает нас администратор. — Я сейчас направлю к вам официанта, а вы пока можете ознакомиться с нашим меню. Проходим к столикам, они небольшие, но уютные: на плетёных стульях пушистые пледы, а ещё дополнительные — если кто-то замёрзнет; обилие подушек приятных мятно-бирюзовых оттенков; на самих столах крошечные ёлочки в вазочках; стены здесь декорированы зеленью и белоснежными цветами, будто покрытыми инеем, а под потолком свисают крупные заснеженные шишки и фонарики со свечами внутри. Кажется, что здесь всё продумано до мелочей и просто невозможно не проникнуться этой атмосферой. — Выбирай всё, что хочешь, — говорю я Чонгуку, когда мы присаживаемся за столик и берём в руки меню. — Я не голоден, мы ведь пообедали в торговом центре, — отзывается Чон. — Но этот фруктовый пирог, о котором я тебе говорил — мы обязаны заказать! Соглашаюсь. Я ведь тоже здесь ради того самого пирога. И ради Чонгука, разумеется, ради его семейных традиций. — Добрый день, молодые люди, вы уже определились с заказом? — к нам подходит милый и совсем юный официант. — Могу предложить наш фирменный фруктовый пирог, он же кекс, которым мы славимся на всю округу! — Именно ради него мы здесь! — кивает Чонгук. — Давайте целый, полностью. А ещё два глинтвейна. Официант возвращается быстрее, чем мы ожидали. Обслуживание здесь на лучшем уровне. Он ставит перед нами пёстрый пирог и два горячих, ароматных глинтвейна. Рассказывает, что внутри кекса всё самое вкусное: вяленые абрикосы, черешня, изюм, клюква, грецкие орехи, миндаль, орехи пекан, кешью, перемолотые апельсиновые корочки, сдобное тесто, а ещё всё это добро щедро посыпано сахарной пудрой, будто припорошено снежком. Выглядит очень впечатляюще. — Как вы знаете, фруктовый пирог — классическое рождественское блюдо среди многих американцев, — рассказывает парень. — Мы относимся к приготовлению ответственно, главная наша цель — испечь такой кекс, чтобы он получился не хуже, чем дома. — И у вас это прекрасно получается! — мычит Чонгук, уже отколупав кусочек пирога. — Белиссимо! Пирог на самом деле оказывается безумно вкусным, хоть и очень тяжёлым из-за такого количества калорийных ингредиентов. Мы наслаждаемся кусочком за кусочком, но не осиливаем даже половину. Я вижу, что Чонгуку безумно жалко оставлять такое добро в заведении, потому прошу у официанта контейнер, сам лично складываю в него кекс и отдаю Чонгуку, чтобы он угостил друзей в общежитии. — Юнги будет рад! — восторгается Чон. — Он тот ещё сладкоежка! — Вы живёте в одном общежитии? — Да, оно у нас обычное, не от учебного заведения, потому мы вместе в него въехали, хоть и учимся в разных местах, — отвечает Чон. — Кстати, он написал мне сегодня, — замечаю на его лице хитрую улыбку. — Сказал, что твой брат пригласил его поужинать. Чуть не выплёвываю остатки глинтвейна обратно в бокал. Намджун? Поужинать? Юнги? — Это невероятно, — смотрю на него, как тормоз, не иначе. — Это точно? — Точно, — Чонгук ведёт плечом, смахивает с него невидимые пылинки с видом «ты что, мне не веришь?» — Они ужинают завтра в каком-то ресторане. Правда, он ещё написал, что долго думал соглашаться или нет, но потом «решил порадовать старикашку». — Старикашку? — прыскаю со смеха. — Вот это новости! Намджуну что, девяносто пять? — У Юнги своеобразный юмор. — Да уж… — хмыкаю я. — Знаешь, это так странно и удивительно. — Почему? — Потому что Намджун никогда не водит никого по ресторанам. Максимум — сразу в койку. А уж парней… — А ты? — М? — А ты водишь парней по кафе? Торговым центрам? Покупаешь им одежду? Угощаешь фруктовым пирогом? Или может, приглашаешь их к себе домой? — Никогда. — Честно? — Безусловно. Чонгук выглядит довольным, я вижу это по его улыбающейся моське и не могу не улыбаться в ответ. Мы допиваем глинтвейн, я расплачиваюсь, и мы покидаем заведение. Честно, мне понравился фруктовый кекс, мне понравилась эта традиция семьи Чона, а ещё мне, кажется, всё больше и больше нравится Чонгук. Мы доезжаем до моего дома, Чон присвистывает, увидев, что я живу в элитном районе и дом у нас соответствующий: с охраняемой парковкой, с персональным тренажёрным залом на первом этаже, с зоной отдыха там же, и даже с бассейном. Мы поднимаемся на лифте, заперевшись в него с ёлкой и пакетами с покупками, а Чон всё осматривается — видимо, впервые в таком месте. — Очень красиво, — Чон осторожной бесшумной поступью, словно кот, вышагивает по моей квартире, а я волочусь следом за ним. — Очень. Интерьер в моей квартире выполнен по последним веяниям моды, я нанимал целую команду дизайнеров, с которыми согласовал проект, потому каждый, кто попадает ко мне домой, как правило, впечатляется. — Много? — задаёт вопрос Чон, разворачиваясь ко мне на пятках. — Что? — Много здесь побывало женщин? — он щурится, а мне забавно. — Они в прошлом, Чонгук. Только не говори, что ты будешь ревновать меня к прошлому. Оно есть у каждого человека. — Я так низко ещё не падал, — фыркает Чон. — И всё же. Много? — Меньше десятка, — признаюсь честно. Здесь была Эйлин, Марисса, и до них несколько кратковременных. — Это странно, — Чон ведёт пальцами по кухонному столу, а потом внаглую на него усаживается. Классический Чон Чонгук снова в своём репертуаре. — Ты ведь завидный жених. Красивый, умный, богатый. Почему ещё никто не заграбастал? — Потому что я не вещь, — бросаю в ответ. — Меня нельзя заграбастать. — Да ну? — ухмыляется. И мне нравится. Блять. Мне нравится эта его ухмылка! — Точно? — Абсолютно, — отвечаю, проходя мимо стола, в сторону холодильника, чтобы достать оттуда кувшин с соком. Планам моим сбыться не суждено. Не сейчас, во всяком случае. Чонгук идёт на опережение, цепляется за моё запястье, к себе притягивает, а я даже не думаю сопротивляться. Он всё ещё сидит на кухонном столе, широко разводит ноги в стороны, и я попадаю прямо между ними. — А я заграбастаю, — шепчет Чон прямо в губы, и я чувствую его согревающее дыхание. Целую первым, он тут же отвечает, сминает мои губы нежно, ускоряет ритм, проникает языком внутрь. Зарываюсь руками в его волосы, и чувствую себя очень счастливым, самым счастливым, пожалуй. Губы Чонгука такие сладкие и нежные, даже нежнее губ любой девушки, что я знал. Его щёки, по которым я провожу руками — бархатистые и приятные наощупь, потому я не выдерживаю, отрываюсь от губ, припадаю к его скулам, оставляю лёгкие поцелуи на карамельной коже. — Хочу ещё тебя целовать, — Чонгук недоволен таким поворотом событий. — Верни свои губы на законное место. Он разворачивает моё лицо силой, припадает к губам, а я смеюсь сквозь поцелуй, не в силах сдерживаться. — Что? — хмурится он, оторвавшись. — Законное место? — улыбаюсь я. — Да, — он сейчас абсолютно серьёзен, это читается во взгляде. — Мои губы — законное место твоих. Чонгук запускает руку в мои волосы, чуть оттягивает голову назад, припадает к шее, оттянув воротник моего изумрудного свитера, вгрызается в то место, где ещё не сошёл засос, а я выдыхаю тяжело, мне приходится шипеть, потому что — больно, потому что — горячо. Очень. — Будто и не было? — возвращает мне мои же утренние слова. — Я всё запоминаю. Следы на шее расцветают багровыми цветами, он зализывает тут же, вновь возвращает свои губы к моим, язык его властвует в моём рту, а я чувствую жар внизу живота, мы оба плавимся в этом огненном безумии, он блуждает своими руками по моему телу с такой жадностью, будто остановись он сейчас — весь мир прекратит своё существование. Он сжимает с силой мои ягодицы, я тяжело дышу носом, чувствую острую нехватку кислорода, чувствую, что нам необходимо остановиться, потому что мы здесь для того, чтобы украсить квартиру. В первую очередь. — Чонгук, — с невероятным усилием мне таки удаётся оторваться от его губ. — Мы хотели украсить квартиру. — Знаю, — он выглядит обиженным. — Всему своё время, окей? — Окей. Целую его ещё разочек, но уже нежно, ласково, медленно. Я не тороплюсь сейчас и он от этих размеренных движений отходит, тоже становится мягким и милым. Не удержавшись, прохожу вновь лёгкими поцелуями по его щекам, скулам, а он льнёт ко мне, словно котёнок, или крошечный щеночек… Щеночек! Собака! Альва! — Чёрт! — я вспоминаю про своего питомца, понимая, что она не встретила нас на пороге, а мы не встретили её в квартире! — Альва??? Я бегом пускаюсь по дому, заглядываю в гостиную, в спальню, в гостевую комнату. Нахожу её, мирно спящую, в ванной. Прямо внутри. — Альва! — восклицаю я, а она подскакивает, радуется мне, машет хвостом. Мы с Альвой стоим на учёте у ветеринара, потому что у неё проблемы со слухом, вот и сейчас она попросту не услышала моего возвращения. — Ох, напугала ты меня! Ты ведь на кухне обычно спишь! — Обалдеть, — слышу голос Чона за спиной. — Обалдеть. Он проходит в ванную, падает на колени, а Альва к нему тут же подрывается, обнюхивает, машет хвостом, лезет обниматься. Любовь с первого взгляда… — Чему ты так удивился? — Она так похожа на мою Альбу… Замечаю капли слёз, что падают на мраморный пол, присаживаюсь рядом с ними. Одной рукой обнимаю Чона, я всё сейчас понимаю, а второй — глажу Альву. — У Альбы только больше тёмного окраса было, — рассказывает Чон, а Альва так и ластится к нему, будто уже добрый десяток лет его знает. — Может, это её сестра? Мы взяли у соседей, у них тогда в помёте три щенка было… Наша Альба, кобель один и ещё девчонка, они её себе оставили, правда, она потом сбежала… Потерялась. Я раздумываю несколько секунд. Я ведь встретил Альву в лесу… Она сама ко мне прибилась, когда мы с коллегами были в походе… Не может же быть… Или может? — Где твой дом, Чонгук? Он называет мне точное местоположение и я понимаю, что это то самое место. Мы были именно там, недалеко от населённого пункта Чонгука, недалеко от его посёлочка… — Чон… — М? — поднимает на меня свои глаза. — Когда у ваших соседей пропала собака? — Два года назад. В Июне. — Чонгук… — Да что такое? — Это сестра твоей Альбы. Он замирает, а я вижу на его руках мурашки, они и у меня пробегают, лошадиные такие, огромные… Как же это возможно? В таком огромном мегаполисе, на такой огромной планете… Как? — Она почувствовала тебя, — я глажу Альву по голове, пока она всё ещё ластится к Чону. — Она тебя, наверное, узнала. Я рассказываю Чонгуку о походе, о найденном щенке, а он всё подтверждает, говорит, что хозяева Альвы сами любят ходить в лес, как раз в ту местность, о которой говорю я. Но даже если всё так… А всё именно так. Как вышло, что мы назвали собак практически одинаково? — Почему вы назвали свою Альбой? — Ну… — мнётся Чонгук, уже выслушав мою историю о происхождении клички Альвы, о германо-скандинавской мифологии, о Титании — царице альвов. — Ну… — Что ну, да ну??? — У меня всё гораздо проще, — посмеивается Чон. — Я назвал её так в честь актрисы Джессики Альбы. Красивая. — Ох, — хохочу я. — Действительно куда проще. Но Джессика и правда что надо! — Я тебе дам! — он щёлкает меня по лбу. — Что надо тут — я. — Ты, ты, — треплю его по голове и поднимаюсь с пола. — Пошли украшать дом, Мистер «Что надо».❄️
Мы занимаемся украшением квартиры до позднего вечера. Решаем закончить всё сегодня, чтобы полюбоваться результатами, а ещё потому что завтра мне на работу, а Чону — на учёбу. Вечером хотим заехать к Монике, а потому будет точно не до украшений. Я, кстати, уже отзвонил сегодня своему знакомому из полиции, назвав все данные её матери, он ответил, что постарается помочь. С ёлкой мы разбираемся в первую очередь, увешиваем её гирляндами, а ещё синими и красными игрушками — такую цветовую гамму выбрал Чонгук. Он говорит, что красный символизирует любовь и страсть, а синий — умиротворённость и спокойствие. — Хорошее сочетание, не находишь? — Идеальное, — отвечаю я, цепляя крайний шарик на ёлку, которая уже отошла от мороза и источает приятный аромат хвои, который разносится на всю квартиру. Альва крутится рядом, особенно от Чонгука не отходит, будто и правда видит в нём что-то родное. Она поскуливает, когда он отворачивается и не обращает на неё внимание, потому ему приходится бросать все дела и играть с хитрой мадам. Удивительно. Альва всегда игнорировала всех гостей, была безразлична к моим девушкам, а Намджуна и вовсе недолюбливает, но скорее не всерьёз. Она ведь такая добрая и хорошая девочка! К Чимину только не очень хорошо относится, огрызается всегда, когда он приезжает, а я за это ворчу на неё, но, конечно, совсем недолго. Чонгук украшает полочку в гостиной, под зеркалом, размещает на ней веточки, что отпали от ёлки, когда мы затаскивали её в квартиру, украшает гирляндой, свечами, а ещё ставит туда купленного Щелкунчика. Говорит, что эта сказка была его любимой в детстве. Второго Щелкунчика он ставит под ёлку. На полочки за деревом он раскладывает дрова. Я что, выходил? Когда он успел купить охапку дров? Чон объясняет, что дровишки ему подсунул Клаус с ярмарки, а потому он раскладывает их на полку — выглядит весьма интересно. Чуть выше ставит небольшой светильник с множеством лампочек внутри, а рядом — фигурку золотого оленя. Опять олень… Судьба у меня такая что ли? — Куда столько свечей? — удивляюсь я, когда он выгребает из пакетов ещё несколько упаковок. — Думаешь, у нас отключат свет и мы не найдём друг друга в темноте? — Ничего не имею против темноты, — ухмыляется он. — Но свечи — люблю. С ними уютнее… Мы всегда покупали много свечей на Рождество, расставляли их по дому, а потом любовались, засматриваясь на них долгими холодными вечерами… — Хорошо, — соглашаюсь я. — Тогда расставь эти свечи везде, где тебе захочется. Повторять Чонгуку два раза не приходится, он расставляет свечи в гостиной, на кухне, заглядывает в мою спальню и оставляет несколько там, даже в ванной оставляет, говорит, очень романтично будет. Когда будет — я так и не понял… Закончив с украшением, мы включаем ёлку, включаем все гирлянды, зажигаем свечи, выключив свет. Мы, обнявшись, садимся на диван в гостиной, любуемся, завороженно рассматривая тысячи мерцающих огоньков. Честно… Я впервые за много лет чувствую себя уютно. Вот так, сидя в своей гостиной, обнявшись с парнем, которого знаю без году неделю. Мы заказываем ужин доставкой, потому что на приготовление пищи ни у кого не осталось сил, а потом поедаем мороженое, сидя перед телевизором, пока там крутят какой-то Рождественский фильм, родом из 80-х. Чонгук смеётся и говорит, что это старая старина, а я спорю и говорю, что это классика. Мы долго и тягуче целуемся, исследуя разные участки тела друг друга, но не переходим границ, мы оба знаем, что на сегодня нам этого достаточно. Наш чудесный вечер прерывает звонок телефона, я не хочу ни с кем разговаривать, но мне приходится, потому что звонит юрист моей фирмы. — Да, Дасон, я слушаю. — Прости, что так поздно, но до завтра не терпит. — Что-то случилось? — приподнимаюсь на кровати. — Случилось, — прямо отвечает Дасон. — Тот контракт, что вы заключили с Ким Сокджином… — Да. И что там? — Я подготовил все документы, как ты знаешь, — продолжает он, а у меня уже сердце не на месте. — Я, как всегда, ответственно подошёл. Это так. Дасон работает со мной с самого открытия, а ещё он самый справедливый и честный человек, что я встречал в жизни. — Ты подписал не их, Тэхён, — сообщает юрист. — Ты подписал не их, когда был в Северной Каролине. — Что ты имеешь в виду? — я встаю с дивана, нервно расхаживаю по комнате. — А что же я подписал? — Я объясню тебе всё потом, потому что сложно, но если коротко… Документы, что тебе подсунул Чимин — другие. Ты подписал… Подписал передачу своей компании и всех акций на его имя. — Нет, Дасон… — у меня резко начинает болеть голова, я растираю переносицу… — Это же Чи… — мотаю головой, отрицая услышанное. — Это Чимин. — Это Чимин, — подтверждает Дасон. — И он, сработав вместе с Ким Сокджином, а скорее всего и ещё с кем-то — всё подстроил, да так, что никто бы не догадался раньше времени… — Что теперь? — Теперь… — юрист вздыхает тяжело. — Теперь ты банкрот, Тэхён.