Sunshine on your cheek

      Через наушники хорошо слышно Кёнбусон*, который разлегся прямо перед глазами — поезда снуют по путям каждую минуту, встречаясь и тут же разминаясь и устремляясь в разные точки Кореи; взглядом Юнги цепляется за скрипучие синие товарные вагоны, пытается успеть за скоростными пассажирскими поездами, следит за уже сильно устаревшими электричками, которые, скрипя, движутся в сторону моря где-то на юго-востоке.       Он слегка пожимает плечами и переводит взгляд на экран лэптопа, но понимает, что все это бесполезно - сегодня ему не удастся поработать: еще один глоток уже теплого кофе, и мысли его опять устремляются прочь из кофейни, перебегают через дорогу, почти попадая под колеса машины, и прыгают в первый попавшийся вагон. Когда он был подростком он часто ходил смотреть на поезда на Синчон, хотя, не совсем поезда были его целью, скорее… Мин прерывает самого себя, не желая залезать так далеко в воспоминания. Было бы любопытно посмотреть сейчас на «его» место, но только чудо может заставить его сунуть туда нос в такой холод - сейчас он слишком далеко оттуда, выбрав первую попавшуюся кофейню рядом с центральным вокзалом; к слову, не самую плохую кофейню, а из тех новых модных мест с открытым пространством, мастер классами и вечно печатающими фрилансерами.       Он приглушает музыку в наушниках еще больше, уступая это вакантное место шуму поездов, но вместо этого только отчетливее слышит собственное бездумное клацанье по клавишам и тихие разговоры вокруг; аккуратно он выглядывает из-за экрана и всматривается в лица, надеясь отыскать в них хоть что-то, что могло бы помочь в работе — может, удастся выловить настроение? Украсть мимолетно проскочившую эмоцию? Схватить в руки чужую улыбку, случайный взгляд? Ну, хоть что-нибудь…       Юнги вздыхает: полная бессмыслица, ничего не помогает. Вокруг лишь какие-то серые, непробиваемые тучи, заслоняющее собой солнце, а все что он делает, выглядит смазано, бессвязно и жалко. Интересно, откуда у других силы делать музыку так быстро, как на конвейере? Без вдохновения он даже и ноты из себя выдавить не может, да только где его взять..? Эх, лучше и правда все каникулы посвятить компьютерным играм - может, толку так же немного, но он хотя бы не будет разочарован в себе.       Вздыхая, он берет телефон и глядит на экран, не замечая оповещений о новых сообщениях, лишь думает, как лучше сформировать мысль о том, что он полный неудачник, у которого отбило вдохновение и отпала работоспособность. Палец замирает на иконке с групповым чатом студенческой беседы, а на языке крутятся варианты сообщений — пусть они поищут куда более талантливого композитора для своего студенческого фильма, пока не поздно. Лучше ему вообще ничего не делать, чем сделать то, что ему не нравится.        Палец не успевает набрать даже первое слово, как телефон начинает настойчиво вибрировать, а холодный проницательный взгляд Намджуна с иконки его контакта смотреть прямо в душу — Юнги всегда от этого смешно, потому что на фотке Ким пьяный в хлам стоит в одном рыбацком сапоге у какого-то круглосуточного магазина — зато выражение лица, как минимум, как у министра иностранных дел - выдает лишь один глаз, чуть косящий вправо. Да уж, тот вечер Юнги помнит слишком смутно, да и слава богу!       — Чего? — тихо удивляется он, нажимая на зеленую клавишу приема — обычно, он звонил в крайних случаях.       — Я же вижу, что ты онлайн и не читаешь мои сообщения, — почти с обидой начинает Намджун на том конце провода, — а вдруг меня похитили, и ты — единственный кто мог бы меня спасти, увидь ты вовремя мои мольбы о помощи?       — О, умоляю, твои похитители просто сломались бы, если бы ты только прикоснулся к ним, — почти сухо отвечает он, но все же улыбается, — как там моя приставка, кстати? Если ты и ее сломал…       — Приставка в порядке, а вот телефон у меня новый, потому что старый… в общем, оказывается, телефоны не приспособлены к полетам с балкона, ты знал? — он смеется, — ладно, я ведь звоню тебя обрадовать.       — Джин перестал разбрасывать свои вещи и орать посреди ночи?       — Нет, это такая же константа как свет или гравитация - мы можем с этим фактом только смириться и подстроиться, но не исправить, — Юнги слышит, что Намджун начинает улыбаться, — но хорошая новость в том, что он временно перестанет делать это в Сеуле и начнет делать в Тэгу.       На мгновение Мин прикрывает рот, пока, наконец, уголки губ не начинают медленно ползти вверх, а глаза щуриться:       — Вы все-таки приедете в Тэгу на каникулы? — он ухмыляется, не веря, — предупреждаю: пить, кутить и крушить все вокруг не очень-то выйдет, мои родители думают, что я прилежный сын… и еще остановиться у меня не получится, вам просто негде…       — Ох, Юнги, успокойся, тебе надо было всего лишь порадоваться за нас! - смеется Намджун, перебивая - ты что, не рад?       Юнги медленно выдыхает, и улыбка теперь заполняет все его лицо; пусть за столько лет Намджун до сих пор не понял, что Мин не из тех, кто от восторга хлопает в ладоши и верещит от радости, как Чимин, например, но он действительно был счастлив от того, что хотя бы часть зимних каникул можно будет разделить с друзьями. Это и правда ценно.       — Рад, — сухо отвечает он, думая сразу обо всем: что надо будет сходить вместе на Апсан, съездить к морю, поесть самгепсаль* и замиксовать с поктанджу* в том укромном баре рядом с Гвансоком, — вы уже решили, где остановитесь? В хостеле, в гостинице? Я могу вам подсказать район, где это лучше сделать и чтобы это было не так далеко…       — Когда-нибудь Мин Юнги перестанет думать наперед за других и начнет выслушивать их до конца, — Намджун тянет, — не переживай, мы остановимся у моего друга, мы учились вместе, — он делает паузу, как будто думая, — но тебе он, наверное, не слишком понравится, — парень смеется, — очень шумный для тебя.

***

      Машина мурчит и неспешно пересекает еще не загруженные вечерними пробками улицы Тэгу, продвигаясь к центру; пейзажи за окном проносятся мимо Наён, но она ничего не видит перед собой, только смотрит вдаль, упираясь о стекло двери, и тихо улыбается чему-то своему — она даже ничего не говорила, хотя обычно поток ее мысли неиссякаем. Юнги это прекрасно видит и догадывается, в чем кроется причина — и это уж точно не сладкие рисовые пирожки и какао с маршмеллоу.       Он чуть прибавляет громкость музыки и начинает размеренно кивать головой, уже автоматически отсчитывая такты и доли, почти не задумываясь о содержании песни, слыша только ее выстроенную потаенную для обычного слушателя структуру:       — Как твой день в школе? — тихим голосом спрашивает он, чуть глядя на сестру, — что нового?       — Ах…       Она только вздыхает, и Мин невольно, но все-таки сдержанно хихикает — смех почти похож на кашель, но такой звук хотя бы не сможет стать причиной обиды, которая вполне могла последовать после, но нет — Наён, кажется, даже не заметила этого. Даже стало как то завидно, что он никогда в жизни не чувствовал ничего подобного: бабочки никогда не порхали в его животе, да и ночами он всегда спал крепко, не мучаясь бессонными мыслями о предмете воздыхания. Все в его жизни было как то слишком спокойно.       — На следующей неделе контрольные, — девочка собирается с мыслями, но не смотрит на брата, направляя взгляд все так же вдаль, — а потом…а потом у нас будет школьная экскурсия в ботанический сад Наенчон… надо не забыть маме сказать, что от родителей требуется сопровождающий, потому что учителю Чону нужны будут помощники, чтобы уследить за всеми нами…       — Ох, надеюсь, меня в это никаким боком не впишут… — тихо бормочет Юнги, вглядываясь в дорогу и улицы вокруг, — а то я вас знаю… один раз уже выступил на сцене в роли гнома, когда ты в началке была…       Тэгу постепенно разворачивается перед водителем и там и тут парень видит мимолетные картинки прошлой жизни — той, что была до учебы в Сеуле; улицы, по которым он когда-то ходил, торопясь из школы к репетитору, проулки, по которым он бегал, боясь опоздать на тренировку по баскетболу, или вон тот кинотеатр с яркой неоновой вывеской в стиле 50-х, спрятавшийся между зданиями — туда он первый раз в своей жизни ходил на свидание. Кажется, оно выдалось не очень удачным..? Как же память все-таки избирательно работает, и уже через каких-то пару лет начисто забывается то, что когда-то было важным… хотя, сцена провального первого поцелуя намертво засела в голове, и от этого он не был в восторге и каждый раз благодарил за это собственный мозг; обычно это случалось ночью и от возмущения он даже окончательно просыпался и, недовольно скрестив руки, видел будто в замедленном действии как он, вытянув губы трубочкой, тянется к однокласснице, а она резко поворачивает голову так, что губы его приземляются точно в ее ухо. Ну вот кто еще таким похвастаться может?       Зимой темнеет быстро и к тому времени, когда они доезжают до места, уличные фонари уже вовсю освещают оживленные улицы, а витрины, еще не успевшие сменить новогодние украшения, искрятся обилием декора и света. Пушистый снег порошит улицы, а прохожие суетливо снуют туда сюда, разбегаясь по делам - кто домой после работы и учебы, кто в магазины за едой; на дорогах журчат двигатели машин, светят фары и стоп-огни. Мин обязательно оценил бы все это, не будь так холодно.       В кофейне тепло и слегка пощипывает щеки после мороза — свободное парковочное место оказалось не близко, но так даже лучше: горячий какао, когда ты сам холодный, только вкуснее. Наён по обыкновению занимает любимое место у окна и тянется в портфель, пока Юнги заказывает напитки и пирожки; все-таки зима не такая отвратительная, когда в мире еще существуют свитера, теплые кофейни и горячий шоколад.       — Ты вдруг стала рисовать? — вернувшись с заказом, удивляется молодой человек, глядя на аккуратные рисунки сестры, которая достала их с единственной целью — чтобы брат как бы случайно их увидел: она не любила хвалиться, но обожала, когда хвалят, — у тебя здорово выходит.       — Я решила, что хочу ходить еще и на рисование, — с довольной улыбкой говорит она, цепляясь за кружку с какао, — рисовать, оказывается, здорово.       — А как же музыка? Тебе будет хватать времени, чтобы все совмещать? — он помешивает свой напиток ложечкой, топя маленькие зефирки, — Фортепиано требует терпения и внимания.       — Учитель Чон говорит, что если очень захотеть и приложить усилия, то все получится.       — Учитель Чон наверняка не учился в Сеульском Национальном Университете, — он смеется, — сколько усилий ни прикладывай, ничего не получается, — Юнги на мгновение быстро прикусывает губу так, будто взболтнул лишнего, — точнее, получается, но в чем-то одном... и это если очень, очень постараться… Ладно, не забивай голову, — он понимает, что ее еще слишком рано пугать прелестями студенческой жизни.       — А у меня получится, — она довольно улыбается и глядит на брата, доставая еще и карандаш из рюкзака, — потому что самое главное — верить в себя, а я верю.       — Это тебе тоже учитель Чон сказал? — лукавит парень.       — Ты все смеешься, хотя самому не помешало бы его послушать! — серьезно отвечает девочка, — раньше ты делал так много музыки..! Не оставлял в покое синтезатор и маму с папой, которые с ума сходили, когда ты придумывал очередной свой саундтрек к тем фильмам про шпиона, — она смеется, — а сейчас!? Ты обещал написать мне песню на день рождения! - смех быстро сменяется нарочито недовольным лицом и надутыми губами.       — У меня нет вдохновения, — быстро отвечает Юнги, а потом замечает, что это теперь правда только наполовину… Буквально только что стала таковой.       Ему не мешало бы серьезно задуматься над тем, что говорит сестра, но вместо этого он лишь… начал улыбаться? Странно… но ее вдохновение передалось и ему самому, ее блеск в глазах и то как взросло она рассуждала. Разве это тот же самый человек, который ел песок и набивал все карманы всех курток в доме камнями? Днем он пытался разыскать это чувство в незнакомцах, а уже вечером оно внезапно приходит от сестры - ничего нового, мир опять поступает с ним так, как ему вздумается.       — Не смейся надо мной, эй! — с обидой бросает она, - оппа!       — Я над тобой не смеюсь, — он чуть распрямляет спину, скрещивая руки и запуская свои замерзшие пальцы под теплый свитер, — я тебе завидую: мне тоже нужно столько же энергии для того, чтобы делать что-то: ты и рисуешь, и играешь, и отлично учишься. Где-е-е, где-е-е ты берешь силы для этого? - он смеется.       — Возьми мою на время, — она хохочет, раскрывая руки в стороны, — учитель Чон потом еще со мной поделится, а я тебе потом опять дам! Эй, — Наён резко меняет тему, поднимая исписанный листочек с нарисованным солнышком к лицу, — Оппа, нам задали домашку по английскому - нужно написать акростих*!       — Какое слово ты выбрала?       — Учитель Чон попросил использовать то слово, которое радует… я выбрала слово Sun!       — То есть ты выбрала самое коротенькое слово, чтобы не мучиться долго? — подначивает Юнги, за что справедливо получает бумажкой по руке в сопровождении со серьезным взглядом, — я шучу, Наён, шучу!       — Учитель говорит, у меня отлично выходят акростихи…. И английский дается мне с легкостью, поэтому он мне единственной разрешил взять маленькое слово… Sun, — прочищает она горло, чтобы торжественно зачитать брату, — S — See you there, U — under your shine, N — not under your tears.*       — Красиво... - честно признает он, - но слишком драматично для одиннадцатилетки.       — Мне тринадцать!       — Красиво, но чуть-чуть драматично для тринадцатилетки, - с сухой, но доброй улыбкой исправляется он и на секунду замолкает: ему вдруг стало интересно кое-что, - пока я был в Сеуле, ты вдруг резко выросла, - он опускает голову на руку, - Что дальше, мы будем с тобой обсуждать твоих парней?       — С тобой..? - она мгновенно становится пунцовой, - да ни за что!       Юнги тихо смеется, потирая нос:       — Если кто-то будет обижать, ты только скажи, и я его... я его заставлю переслушать всю мою музыку! Он потом к тебе и на метр не подойдет, - Мин видел себя в зеркало и прекрасно знал, что физические разборки являются для него потенциально проигрышным предприятием, - но я хотел спросить кое-что другое... ты сказала, что ты веришь в себя... а что заставляет тебя ощущать это чувство?       Наён на мгновение замолкает, оказывается взятой врасплох: наверняка, она и сама об этом не задумывалась, да и словами ей это трудно выразить...       — Не знаю... - с серьезным тяжелым лицом отвечает девочка, - это...это... я не знаю, - слова все никак не залезают на ее язык, - просто... ты опять будешь смеяться, - поджав губы, она начинает смотреть за окно.       — Не буду, обещаю. Мы с тобой сейчас разговариваем как взрослые люди, ты не заметила? - тихо улыбается он.       — Ну... - она собирается с мыслями, - раньше, когда я что-то делала, никому до этого особо не было дела, ведь в семье уже есть один гениальный музыкант, который получил стипендию в Национальном Университете, - делает она однозначный намек в сторону Юнги, - и я... музыка для меня не так легка, как для тебя, а потом, когда я начала интересоваться рисунком и у меня не получалось... Учитель Чон сказал мне, что... что верит, что у меня все получится, что он верит в меня... и почему-то я и сама поверила. Оказалось, этого достаточно. Не знаю... но вот, - Наён пожимает плечами, - Эй, Юнги-оппа, знаешь что? Учитель Чон говорит, что сила слова на самом деле обладает огромным влиянием, - она вдруг резко поднимает голову и улыбается, становясь в мгновение так похожей на маму, - я верю в тебя, Юнги-оппа! Ты сделаешь самую прекрасную музыку, которая только может быть! Правда-правда!       Что-то тревожится внутри Юнги; тревожится, но с радостью того, что оковы спячки наконец спадают и развязывают крохотный, но крепкий и неприступный узелок, который до этого сдерживал это чувство… Это как легкий весенний ветер или первые лучи летнего солнца, но не откуда-то извне, а изнутри, прямо из груди — солнечный свет, разрезающий грудную клетку, и выплескивающийся наружу — обычно, так Юнги и ощущал свое вдохновение. Руки захотели взяться за лэптоп и открыть программу с треком, который он не мог доделать месяца три, уши захотели услышать что-то новое, пальцы захотели наиграть мелодию на клавишах…       Медленно он улыбается сам себе под нос: невидимый учитель Чон, покорно следующий вместе с Наён и присевший рядом с ними за этот столик, стал вдруг неожиданным лучом света, которого так не хватало.