Свобода слова (не) убивает

Следующее утро выдалось очень дождливым и пасмурным. Небо было серым, дул сильный ветер. Такая погода ещё больше тревожила Амилию. Да и я тоже переживал. Мы добирались до практики чуть дольше обычного из-за луж и порывов ветра. С холма было видно, как бушевало море. Мы с девушками почти закончили фреску. Пастор не подходил сегодня. Он только молился. Безустанно и самозабвенно. Мы надеялись, что дождь кончится, ведь даже зонты не помогали спрятаться от потоков воды. Но погода не поменялась. Придя в дом, мы втроём оглядели друг друга. Все промокли до нитки ниже пояса. Я поднялся наверх. Комната Кадиша была так и открыта. Он всё ещё не вернулся… В нашей комнате никого не было. Дверь балкона была открыта, отчего создавался сильный сквозняк. Я закрыл дверь и принялся переодеваться. Когда я надевал футболку, я увидел сумку Конора, в которой он носит инструменты. Так он уже был дома? Я решил набрать его. После непродолжительных гудков в трубке раздался шум. -Алло! – на повышенном тоне воскликнул Конор. -Конор, ты где? – погромче спросил я. -Короче, Амилия решила пойти сама искать этого… Кадиша. Я не смог её остановить… в общем… Я с ней…! Его было плохо слышно, но я разобрал. Это в духе Амилии, несчастная девушка. Ох… -Не задерживаетесь! Погода портится…! -Понял! На связи…! -Ага… Я убрал телефон и вздохнул. Придурок… Я про Кадиша. В дверь постучали. Через секунду зашла Матильда. -Учьитьель сказать, что ждать исчо час… Я прикрыл глаза. -Как думаешь, у него будут проблемы? Черноволосая укуталась в кардиган и села на диван. -Есльи он пьил… Нье знать… Я покивал. -Хочешь чай? Чтобы согреться? Она улыбнулась и кивнула. -Si, у мьенья всье руки холодно… Только я буду кофье… Я встал и взял девушку за руку. Мы спустились на кухню, и я заварил девушке черный кофе, а себе сделал чай. Мы поговорили о нашей работе над фреской, а потом помыли чашки и пошли наверх. Из ванной вышла Анна. -Привет, ребята, - проговорила она, суша волосы полотенцем. Мы поздоровались с ней. -Он так и не пришёл. -Да, так ещё и Амилия пустилась его искать. Конор пошёл с ней. -Да ладно, - на выдохе протянула Анна и поморщила губы. -Ужье почти пройтьи час. Есльи он… -Beh, deve essere lo stesso - chi è venuto! – вдруг разразился голос Мистера Россини с первого этажа. («Ну надо же - кто пришёл!») Мы все вздрогнули от такого неожиданного крика и напряглись. Неужели… -Hai mai capito cosa brilla per te? Capito, marmocchio! – прямо орал учитель. («Ты хоть понимаешь, что тебе светит? Доигрался, паршивец!») -Signor Rossini, stia tranquillo...! – успокаивал гнев коллега. («Мистер Россини, успокойтесь...!») -Hai un grande dis... Che cosa stai bevendo ?! Ecco un cretino, da lui porta anche! («У тебя большие непри... Ты что, пил?! Вот кретин, от него ещё и несёт!») И вот мы увидели как медленно плетётся высокая фигура вверх по лестнице. Его голова была опущена, руки цеплялись за перила, ноги еле поднимались… С него вода текла… Сзади следовал разъяренный педагог и бранил Кадиша за всё плохое. Он был необъяснимо зол и взбудоражен. В один момент гнев так овладел им, что он толкнул Кадиша в спину, отчего тот потерял равновесие и упал на колени. Второй учитель схватил коллегу за руку и постарался оттащить назад, но тот не был намерен останавливаться. -Sarai espulso! Nessun diploma per te! Nessuna magistratura! – вопил тот. («Тебя отчислят! Никакого тебе диплома! Никакой магистратуры!») Я была так потрясен от происходящего, что просто замер. Девушки тоже не двигались. Кадиш всё же поднялся и немного выпрямился. Его лицо было отёкшим, глаза красные, будто он ревел без перерыва целые сутки. Он неуверенно шёл к себе в комнату, не обращая на преподавателей никакого внимания. А Мистер Россини всё так и кричал об отчислении и репутации. На шум сбежались многие: открылись двери почти всех комнат, откуда высунулись головы. Кадиш достал чемодан и расхлябанно сбросил все вещи и бумаги туда. Под вопли он закрыл поклажу, взял её в руку и двинулся обратно. Преподаватель всё никак не отставал от безучастного архитектора. -Кадиш, что происходит? – спросила всё-таки Анна. Но Лурия даже на неё не посмотрел. -Esci! Che non ti rivedrò più, ti è chiaro!? – всё же остановился Мистер Россини и опёрся руками на перила второго этажа. («Проваливай! Что бы я тебя больше не видел, ясно тебе!?») Кадиш уже спустился и скрылся. Что с ним?! Учителя говорили друг с другом, студенты все шептались. В голове что-то щёлкнуло. Я бросился вниз. Я пробежал, пропуская ступени, и через секунду оказался у едва закрывшейся входной двери. Я распахнул её, впустив холодный воздух в помещение, и вылетел на улицу. -Кадиш! – крикнул я. На середине дорожки был он. Архитектор медленно шёл вперёд и не оглядывался. Как в трансе… Я сорвался с места и подбежал к юноше. Я взял его за локоть, заставив остановиться. -Кадиш, что с тобой…? Еврей стоял и не поворачивался ко мне. От него исходила какая-то мгла. Было немного жутко… -К-кадиш… расскажи, прошу! – сказал я, облизывая дождевую воду на губах. Я не думал, что он хотя бы посмотрит на меня. Но тут он повернулся ко мне и с невероятным холодом посмотрел мне в глаза. Его ресницы слиплись, алые веки излучали боль. От имени Кадиша. Я не помню почти ничего из произошедшего за последние сутки. Лишь начало… Стоило мне покинуть дом, как меня охватил град из слёз. Как же я виноват… Моя мама… моя мама умерла… А я не никак ей не помог… Ничего больнее в жизни не чувствовал. Моя грудь разрывалась от спазмов, сердце рвалось наружу. Матерь Божья… Матерь Божья! Я побежал. Не зная, куда. Просто бежал и рыдал так сильно, что дыхание останавливалось на секунды. Стоило мне остановиться, как меня охватывал всепоглощающий страх. Я не верил в то, что произошло. Не могло такого случиться… Это же моя мама… Женщина, что заботилась обо мне первые десять лет моей жизни. Женщина, что клеила пластыри на мои разбитые коленки, готовила нам с сестрой и пела, когда мы пугались темноты. Женщина, чей запах был самым родным. Мама…! Я проклинал себя за то, что мы были с ней в ссоре. Я должен был переступить свою проклятую гордость и прийти к ней! Сказать, что я люблю её, что нет ничего, что должно разделить нас! Ничто и никто! О, мама…! Почему я не приехал! Я же всё знал! Почему не задвинул на свою работу! Ну кому она нужна, когда твоя мама больна?! Чего я так боялся? Что меня не возьмут в бюро? Я никогда себя не прощу. Никогда, сколько бы времени не прошло… Я не смогу забыть этого… мама, прости меня! Я так виноват перед тобой! Мама! Я рыдал посреди улицы и цеплялся за воздух. Рыдал, как ребенок. Боже, нет… Я не помню, но как-то добежал до церкви, где работает Тэм. Там было пусто и едва светло. Вдали распевался церковный хор. И пели они именно Лакримозу… Нет… И стоило мне увидеть тот самый лик, что напугал меня тогда своим тяжелым взглядом, как меня вновь охватила истерика. Я, не отрывая глаз от облика Девы Марии, доковылял до иконы и упал на колени перед ней. -Прости меня… - выл я и скрёб ногтями каменный пол, - о Боже, прости меня…! Я смотрел в пол, на который капали мои слёзы. Меня разрывало на части. Я надеялся, что моё сердце не выдержит. -Прости, прости, прости меня… Прости, пожалуйста, прости меня…! Я молил о прощении, но точно не заслуживал его. Кто угодно засуживает, но только не я. Мама…! Каждый раз, когда в голове проносилось слово «мама», я начинал плакать пуще прежнего и царапать свои же ладони. Подняв голову лишь раз на образ Мадонны и увидев, как презренно она смотрит прямо на меня, я сразу утонул в пучине беспросветной тьмы. Ведь если она не простит… то никто… не простит. Я опустил глаза и закрыл руками рот, чтобы не закричать от страха и горя. Мама, прости меня… Мама… -Alzati figlio mio... («Встань, сын мой...») Я поднял голову на пастора, что с сожалением и жалостью смотрел на моё лицо. Его взгляд меня не утешал, но в его очах не было осуждения. Это ли нужно мне сейчас? -Padre, sono io la colpa… («Отец, я виноват…») -Pentiti, figlio… («Покайся, дитя…») Пастор помог мне подняться и сесть на скамью. Мою дрожь было не унять. -Pentirsi… («Покайся…») Я зажмурился и сжал зубы. Было трудно дышать. Матерь Божья… - Mia mad-dre è morta… a causa mia… («Моя мам-ма умерла… из-за меня…») От сказанного меня пробрало до мурашек. Я приложил пальцы ко рту и всхлипнул. -Son-no c-così colpevole… («Я т-так в-виноват…») Пастор смотрел на меня и ждал, что я скажу дальше. Я же запрокинул голову и открыл глаза. И там была она… Та Магдалена, что сияла Божественным свечением. Та, чей заботливый взор сулил лишь благо, но я не верил в него сейчас. Однако я увидел в ней свою маму. Такой я её давно не видел: спокойной, доброй и всепрощающей. Её руки взывали ко мне, чтобы я дотянулся до неё. Но она там. Наверху. Мне никогда не удастся прикоснуться к её холодным рукам. Больше никогда… Я впился глазами в этот образ, чтобы ни в коем случае не встретиться взглядом с той иконой, которая карала меня одним лишь взором. Я так сосредоточился на том образе, что перестал слышать посторонние звуки. Смотря в одну точку, всё остальное начинало чернеть. Руки отяжелели. Как и веки. -Мама, - тихо сорвалось с губ. И я не запомнил ничего из того, что сказа мне пастор тогда. Я будто был не там. Я был наедине с Божьей Матерью и каялся ей в своей халатности. Она не кивала, не моргала. Она слушала моё молчание. На землю меня возвращали звуки органа. Они будто тянули меня вниз, пока я пытался что-то донести до Мадонны. Но она выглядела так, будто и так поняла. Но лишь в те секунды я обрёл немного покоя. Вернувшись, я перестал плакать. Прости меня… Сухо поблагодарив пастора, я вышел из церкви. Дальше почти ничего не помню. Я пил так, будто водка была водой. Я ночевал за столом в баре, после чего снова пил. Мой телефон звонил, но я ни разу не поднял трубку. Мне нужно было забыться так, чтобы вообще не помнить даже своего имени. От имени Тэмхаса. Я не думал, что он хотя бы посмотрит на меня. Но тут он повернулся ко мне и с невероятным холодом посмотрел мне в глаза. Его ресницы слиплись, алые веки излучали боль. -Где ты был? – спрашивал я. Его лицо было таким белым и пустым, что это больше походило на маску. -Я возвращаюсь в Рим. Я нахмурил брови и помотал головой. Его голос был ниже обычного. -Ч-что…? Почему? Кадиш молчал, будто собирался с мыслями. Ни одна мышца не дрогнула. -У меня умерла мама. О господи… Я не ожидал… услышать… этого… Боже, какое горе… -Боже, К-Кадиш… Никаких слов не мог подобрать. Но что тут скажешь? Боже, это так страшно… -Боже, мне так жаль… Юноша положил руку на мою кисть, что лежала на его локти, и аккуратно снял её. -До свиданья… Он уже разворачивался, чтобы уйти. Но мне стало так больно за него, что я без раздумий обнял его и положил руки на его лопатку и поясницу. -Господи, Кадиш, держись, - что-то промямлил я. Любые слова казались неуместными. Он вздохнул. Я думал, он уйдёт без каких-либо слов. Но он опустил чемодан на землю и крепко обнял меня в ответ. В это мгновение я был так рад, что он это сделал. И я был рад только потому, что он не стал строить из себя глыбу, а проявил человеческое чувство. Кадиш приложил щеку к моей голове и очень глубоко вздохнул. -Спасибо, Тэм, - прошептал он и отошёл от меня. Архитектор взял свои вещи и скрылся за воротами. В последнюю секунду я увидел его глаза, полные душераздирающей болью. Господи, Кадиш... Господи... Я стоял весь сырой под нескончаемым дождём и провожал его глазами. Мы так отдалились друг от друга. А сейчас стояли так, будто ничего и не было. Будто мы были так близки… Кадиш… От имени Кадиша. Как же много для меня значило то, что он выбежал в дождь за мной и обнял меня. Я так давно не чувствовал чье-нибудь тепла. Он подари мне несколько секунд той любви, которую излучала раньше сестра. Как он чуток. Как он добр и какой он понимающий. Тэм, будь, пожалуйста, счастлив. Ты лучшее, что случалось со мной за последнее время… Осталось сделать кое-что перед отъездом. Я постучал в дверь номера 503. Через мгновения она открылась. Я ожидал увидеть там какого угодно Мистера Женигва: расслабленного, злого, весёлого. Но не поникшего. Я в жизни бы не подумал, что в его глазах может скользить что-то, похожее на сострадание. Я сверлил его взглядом и искал в нём хоть какую-то издёвку, насмешку, чтобы выплеснуть всё на него. Но не смог. Даже если бы очень захотел. Ибо только я виноват во всём. И даже не он. Только я... -К-Кадиш, я только вчера узнал… Я сделал шаг в его сторону. Он попятился назад. -Мне очень жаль… Я не знал, что так… Я протянул ему оставшиеся наработки по интерьеру и развернулся. Больше мне здесь делать нечего. Его глаза напуганные и виноватые. Это не то, зачем я изначально пришёл, но это дало мне душевное успокоение. Пусть так... Я почти ушёл. -Если это… как-то прояснит…В общем... фу-ух... твоя мама умерла не от... наркотиков. Она умерла от множественных травм и внутреннего кровотечения. От этих слов я сморщил лицо от начинающейся истерики. Я не понял сказанного, потому что голову заняли лишь три слова: «твоя мама умерла»…