Поход в церковь с тётей Петуньей всегда предполагал, что Гарри и Дадли будут чистыми до скрипа, аккуратно причёсанными и одетыми в
приличную одежду (Гарри выдавали его комплект перед сборами и забирали сразу после возвращения домой). Как в насмешку, Грэмм тратила не менее двадцати минут перед тем, как они могли идти на мессу, на то, что размазывала грязь по лицам и шеям, лохматила волосы Гарри и приводила их
выходную одежду в состояние, приближенное к таковому у других крестьян. Сами службы Гарри героически слушал, стараясь не зевать и проговаривать все молитвы вовремя: хуже обвинения в колдовстве, которое могло вылиться в сельский самосуд, может быть только обвинение в ереси, привлекающее внимание инквизиции.
И вот сейчас, весь пропыленный и уставший после службы, он шагал рядом с Грэмм в направлении замка, думая о том, насколько далеки были его школьные представления о средневековой глубинке Англии от действительности. Вчера на свадьбе сына кузнеца он «почти из первых рук» слышал несколько баллад о Робине Гуде – вообще, с музыкой, кроме застольных песен, было не очень, в деревне не было никого, кто умел бы хоть на чём-нибудь играть, не считая пары пастухов с самодельными дудочками. Грэмм на эти стихи пожимала плечами – она не понимала, как можно возводить в ранг героев шайку местных разбойников, по итогам деятельности которых хоронили десятки трупов, а с населения взимали дополнительные налоги в замену тех, что не дошли до сеньоров. Впрочем, она считала рост популярности таких историй на фоне последствий недавнего голода и текущей вспышки болезни признаком назревающего в обществе конфликта. Гарри не комментировал, не желая расстраивать женщину рассказом о том, насколько романтизирован образ разбойников Шервудского леса в его времени, и выполняя её наказ молчать о любых грядущих событиях, вроде
масштабного крестьянского восстания, которое было не за горами.
Последнее время Грэмм всё чаще напоминала ему о том, что он должен тщательно следить за своими рассказами. Иногда она мимолётно хмурилась, посматривая на его браслет, и Гарри, перехватывая эти взгляды, тоже немного грустил: они оба ожидали, что к этому времени что-то произойдёт, и он вернётся в своё время. Перевод рун застопорился, они не смогли снять браслет и прочесть то, что, возможно, было написано на прилегающей к руке стороне. Грэмм не уставала этому удивляться, ведь перенос сознания в чужое тело был явлением странным, отсутствие при нём его вещей – скорее ожидаемым, а вот невозможность снять материализовавшийся из ниоткуда артефакт с тела
Уилла интриговала. Становился вопрос о том, кто же из мальчиков будет маяться с непредсказуемой штукой в дальнейшем. Исходя же из видимой рунной схемы, для возврата в своё время Гарри должно было хватить
сильного желания.
Были все основания верить, что перевод сделан правильно – всё остальное более чем подтверждалось. Не менее трёх четвертей рун формировали первоначальные условия для путешествия: перенос осуществлялся в тело реально существовавшего человека, бывшего максимально похожим на путешественника, учитывая неизменность самых важных параметров вроде возраста, пола, уровня магической силы и её предрасположенности. Гарри был похож на Уилла не только этим, но и такими мелочами в контексте артефакта, как телосложение, характер и даже, с поправкой на столько столетий разницы, тем, что рос в похожих условиях. Кроме того, дополнительный круг рун сужал выбор подходящих для переноса людей до тех, кто на время путешествия должен был быть сравнительно ограничен в социальных контактах, дабы минимизировать эффекты от временной петли. Но вот последнюю четверть условий понять было непросто, потому что в основе расшифрованной схемы переноса лежало обозначение желания. Хотя Грэмм не смогла разобраться, как работало определение желания и подбор под него личности для переноса, предположив наличие неучтённого ими стороннего фактора, она утверждала, что целью путешествия являлось выполнение того, что было загадано в его начале, а для возвращения назад вообще требовалось просто захотеть. Насчёт загаданого они долго ломали головы, потому что перед тем, как столь неудачно уснуть, Гарри нервничал, бродил в расстройстве туда-сюда, думал обо всём и сразу: о Фламеле, Квиррелле, том факте, что он теперь – убийца, о том, что взрослые волшебники ведут себя странно, и даже о том, что ему не хватает времени спокойно обо всём подумать и не с кем посоветоваться – не считать же Дурслей, которые всех волшебников записывали в ненормальных и уголовников. Проблема желания
возврата наоборот, была в том, что хоть тут всё и просто, а Гарри отчётливо хотел вернуться, он почему-то
всё ещё был здесь.
Дорога к поместью занимала чуть больше часа, и часть её пролегала через лес. Если бы не это, наверное, Гарри не пришлось бы применять на практике кинжал Уилла. Но вот он стоит, дитя техногенного мира, и судорожно сжимает рукоятку нагревшегося оружия, а у его ног бесформенной кучей валяются дымящиеся остатки двух тварей, спикировавших на него с верхушек деревьев и прокусивших руку до крови. Рядом Грэмм безразлично переступает через подобную, ещё слегка копошащуюся, кучу, и машет ему не отставать.
– Что это было? – Хотел спросить мальчик, но пересохшее горло, казалось, проглотило все гласные. Женщина, тем не менее, его поняла.
– Всего лишь тени, не бери в голову. Их здесь много, селяне пугают чем-то похожим непослушных детей, но еще прошлой зимой у них в деревне жило двое мажат. Видимо, их сил хватило, чтобы воплотить свои страхи, и те поселились в лесу. Маги могут заметно влиять на мир, иначе с чего бы, например, твоё желание, пусть даже с помощью артефакта, было способным преодолеть время?
– Если здесь живут ещё одарённые дети, – спросил Гарри, – почему Вы не учите их, чтобы такого не случалось?
– Сейчас их нет – не пережили зиму. Да и, собственно, почему я должна? У меня немало своих проблем.
– Но… Вы же учите маленького патрона. И меня… Уилла тоже учили… – Гарри уже знал, что Грэмм, как и большинство её современников, весьма цинична. Но к нему женщина была добра, хотя и не обязана была о нём заботиться, и мальчика задевало, когда она говорила такие вещи.
– Парень, мир совсем непохож на горшок с мёдом, разве только в том, что слишком мечтательные имеют все шансы увязнуть насмерть. Естественно, я учила сына
своего Лорда, я завишу от него куда больше, чем от нашего великого короля Эдуарада или Папы – им до меня нет никакого дела. Выбор, знаешь ли, небольшой – маленького мага можно либо хорошо обучить, либо запереть в подземелье или башне да надеяться, что никто не вспомнит, пока он сам не разберётся с силой. Но у Лорда не девица родилась, а наследник, кто ж его в здравом уме будет в башне прятать? Уилла тоже стоило учить, в конце концов, если б он не справлялся, то стал бы первым, на кого свалили бы промахи малыша, когда его магия стала бы слишком заметной. Мы же и сейчас идём в поместье, потому что вечером ожидаем приезда нового опекуна маленького патрона, а он маггл. Уиллу больше не войти в стражу, как рассчитывал покойный Лорд, отдавая его учиться в Хогвартс, и его будущее пока неопределённо. Однако, если ребёнок переволнуется и не сдержит магию, а я не успею незаметно устранить последствия,
ты, раз уж здесь вместо Уилла, будешь тем, кто признается в содеянном
чём бы то ни было и примет за него покаяние. Чем бы оно не закончилось.
Услышав это, Гарри запнулся. Резкие и твёрдые слова Грэмм отдавались в ушах. Он был сейчас сам готов сделать от расстройства
что бы то ни было, или, хотя бы расплакаться. Это было слишком несправедливо, и, будто в насмешку, его непостоянная память подбросила ещё один подобный разговор: отец Уилла, присев, объясняет это же маленькому мальчику. Он тогда тоже расстроился, не понимая, почему в ответе за чужое колдовство будет он. Отец же посмотрел строго и спросил, не считает ли себя Уилл, часом,
избранным? Он напомнил ему, что их Лорд имеет право на их службу, как в мире магглов, так и в мире магов. И что если нужно будет отдать свою жизнь за жизнь кого-то
гораздо более ценного, то так они и сделают. Уилл и сам забыл этот разговор, стараясь на совесть скрывать ото всех то, что маленький патрон необычен, и надеясь на то, что худшего никогда не случится.
Грэмм продолжала идти, и мальчик был вынужден двигаться следом. Переживать пока не о чем, пять лет всё было в порядке, и теперь будет нормально. Да и что толку, если он просто убежит? В целом мире он больше никому не нужен.
– Грэмм, скажите, – спросил Гарри, не будучи до конца уверенным, что хочет знать ответ. – Вы встретили меня у ворот школы только из-за приезда этого опекуна?
– Нет, с чего бы. Я практически уверена, что могу справиться сама. Мальчика приведут увидеться с господином минут на пятнадцать. Остальное время он будет далеко от нового родича. Сейчас ещё ты будешь при нём. Я не была уверена, что хочу забирать племянника, учитывая, как сильно мне осложнил в своё время жизнь его отец, пытаясь выдать замуж во второй раз почти каждые полгода. Возможно, Уиллу было бы разумнее найти другого сеньора. Но Алфеос написал мне о том, что Уилл иногда вполне осознанно использует своё умение перемещаться в пространстве во время боя, напомнил о моих исследованиях. Неудивительно, он же тоже в них заинтересован.
– Каких исследованиях? – с любопытством спросил Гарри, отодвигая безрадостные мысли подальше и удивляясь, что один из самых ненавистных для Уилла Мастеров, оказывается, как-то убедил Грэмм о нём позаботиться.
– Ты знаешь, что за перемещение Путями маг платит временем своей жизни? Немного, конечно, да и живём мы значительно дольше, чем магглы, и всё же… Ходящих Путями в Англии с учётом смерти моего брата осталось восьмеро, мы все так или иначе родственники, ведь для того, чтобы научиться, нужно несколько раз сходить с кем-то, а те, кто мало доверяют ведущему, на второе-третье путешествие часто срываются и сходят с ума. О, если бы было можно, Алфеос выучил бы десяток Ходящих – именно он платит своей жизнью за то, чтобы привести в школу первогодок-магглорождённых из списка, который одобряют Лорды. Но он обязан это делать по контракту, а обучить кого-либо ещё и сбросить эту повинность чрезвычайно тяжело. И тем не менее, доставленные дети не всегда слушают предупреждений, каждый год двое-трое теряются по Пути, и это не считая тех, кто гибнет по разным причинам после. Остальные Ходящие тоже обязаны путешествовать для Совета Лордов, но Алфеосу обиднее всех – его жизнь растрачивается на довольно бесполезное предприятие с учётом высокой смертности учеников. Мы с ним полагаем, что на основе стихийного умения Уилла можно рассчитать заклинание для переноса на большое расстояние, доступное большинству волшебников – появление еще одного способа перемещения магов, не привязанного к каминам, облегчило бы нам жизнь. Выпускать Уилла из виду и допустить возможность его бесславной гибели на дорогах Шотландии, весьма…
нерационально.
– Поэтому Вы учили и меня? – Спросил Гарри, припоминая короткие прогулки Путями с Грэмм по нескольку раз за вечер и свои – удачные только в случае испуга – потуги перемещаться «как Уилл», а также долгие обсуждения разницы между его ощущениями, следующие за попытками. На это Грэмм рассеянно кивнула и свернула разговор о магии, ведь замок уже было видно, а тропинка, по которой они вышли из леса, перешла в мощеную брусчаткой дорогу, на которой теперь вполне можно было бы кого-нибудь встретить.
***
Гарри тихо стоял у стенки в большой комнате, в центре которой чинно играл на полу его маленький патрон. Гарри изо всех сил изображал обычного служку, но, конечно, получалось у него скорее не благодаря выдающимся актёрским навыкам, а из-за того, что на него не обращали внимания. Судьбоносная встреча опекуна и опекаемого состоялась, взрослый кивнул мальчику, и, к счастью, никаких магических эффектов не проявилось. Все вокруг выглядели вполне обычными, а события разворачивались ожидаемо, и Гарри приободрился, осознав, что волновался зря. Грэмм не было видно, но они условились встретиться вечером, когда управляющий официально вернёт Гарри каморку Уилла. А пока он, как и нянька, стоящая возле другой стены, присматривал за мальчиком, ожидая его приказов.
Вдруг, дверь затряслась и резко открылась, как от удара. Возле входа спорили двое: старый стражник из замковой охраны, которого Уилл помнил с детства, и ещё один, молодой и внушительный, из тех, что приехали с новым господином.
– А я вам говорю, мы едем немедленно! У меня приказ забрать мальчишку сейчас! – Кричал молодой зычным басом. – Пусть соберут его в течении часа! Слышите? – Развернулся он к няньке. – Собирайте вещи мальца! Живо!
«Малец» юркнул за Гарри. Он был значительно выше по положению, чем этот солдат, но всё ещё слишком маленьким, чтобы не бояться возникать против серьёзно настроенного взрослого. Вместо него спорил старший стражник, взывая к здравому смыслу и говоря о том, что на дворе уже почти стемнело, и странно командовать отъезд так поздно, ведь господин приехал только к ужину. Неужели они не задержатся на ночь? Нянька нерешительно и очень тихо поддакивала, а Гарри молчал, чувствуя, как патрон вцепился в его штанину. Стражники уже зашли в комнату, и все столпились в ярде от мальчишек. За спинами взрослых Гарри разглядел и Грэмм, которая тоже, склонив голову, что-то почтительно говорила солдату, кивая на Гарри и, видимо, предлагая послать служку сбегать да уточнить.
– Молчите, все! Не бабам оспаривать приказ сеньора! – Внезапно разозлился стражник, быстрым движением размотав тонкий хлыст, висевший на его бедре, и ударив им в сторону мальчиков. – Выполняйте приказ собраться!
На этот раз нянька, причитая, поспешно кивнула и попятилась прочь, видимо, собирать вещи. Старший стражник положил руку на плечо молодого, удерживая его от недостойных порывов, а Грэмм подхватила плачущего ребёнка, которого задело кончиком плети. Гарри, всхлипывая и баюкая распоротое плечо, принявшее основной удар, буквально кожей почувствовал, как расходится от малыша волна готовой вырваться разрушающей магии и переплетается с его собственной, уже сконцентрированной для равного ответа мужчине.
Он погасил её
самым огромным в мире усилием воли, перехватив умоляющий не делать глупостей взгляд Грэмм, и, не зная, как унять боль, беззвучно заплакал, больше всего на свете мечтая оказаться подальше от этого чересчур жестокого места, где стариков, детей и женщин бьют только за то, что кто-то из них выражает вполне дельные мысли.
***
Гарри проснулся, неожиданно чихнув. Увидев смутно знакомый покатый потолок, он удивлённо осмотрелся, а потом и ощупал себя везде, где смог дотянуться. Мальчик сидел на мягком кресле в маленькой уютной комнатке, в которую он зашёл, свернув из пустого коридора в замке. На нём была его мантия с гербом Гриффиндора, который никуда не думал исчезать, на лбу можно было легко нащупать знаменитый шрам, на руках не наблюдалось ни единой новой царапинки, а ещё пришлось нацепить очки, без которых видимость была препаршивой.
«И приснится же такое…» – подумал Гарри, дивясь своей фантазии. Он пожал плечами, складывая плед, который почти сполз на пол, и вышел назад в коридор, нужно было спешить на поезд. Дверь за ним как будто бы растворилась в стене, впрочем, Поттер этого не заметил – только нервно хихикнул, оценив висящий напротив гобелен с изображенными троллями в балетных пачках, и сразу же побежал выяснять, не проспал ли он поезд. К счастью, в итоге Гарри был в Большом зале как раз вовремя к ланчу.
Сбор вещей, прощание с друзьями и поездка в Лондон прошли весьма сумбурно, и мальчик не успел опомниться, как дядя Вернон уже встречал его, чтобы отвезти домой. Чересчур яркий сон о путешествии во времени выветрился из головы довольно быстро, хотя первые пару недель Гарри и ловил себя на мысли, что он с огромным удовольствием огрызается Дурслям, чувствуя радость от того, что он никому не обязан быть с ними
слишком почтительным. Ещё через две недели ему и Хогвартс уже казался недостижимым далёким сном, а приближающийся День рожденья – очередным днём беспросветности. Явление домовика Добби, пожалуй, ещё больше её усугубило, но, к счастью, ему не суждено было вечно сидеть на Тисовой улице, за ним прилетели его друзья!
Когда Гарри зашёл в их дом, "Нору", он не знал, на что смотреть первым, настолько всё вокруг было волшебным. Раньше он ни разу не видел настоящего колдовского дома или сада – не считать же такими выдуманный им самим подвал колоритной мадам Грэмм? У миссис Уизли всё вокруг просто дышало магией, а ещё в Норе царили милый сердцу Гарри лёгкий беспорядок и непередаваемая атмосфера дружной семьи. Пожалуй, остаток лета, который он провёл с Уизли, был лучшим временем каникул за всю его жизнь.
В один из вечеров Гарри показал мистеру Уизли широкий плетёный браслет, который красовался на руке у мальчика с начала лета. Он почему-то не снимался, а ещё, несмотря на то, что две из кожаных полос были как будто выгоревшими, подозрительно напоминал мальчику артефакт из его давнего сна. Но мистер Уизли обследовал браслет, признав его неопасным и, скорее всего, неволшебным, разве что зачарованным на приклеивание. Другой магии никто от него не почувствовал, и Гарри решил не переживать по поводу чьей-то глупой шутки, в конце концов, вещь довольно красивая. Рассудив, что заклятия приклеивания не должны держаться дольше года, а потом браслет легко будет снять, мальчик выбросил его из головы и побежал летать вместе с Роном.
