***
Около десяти вечера два Гарри и Луна сидели вместе на кровати Салазара и смотрели на принесённые Поттером вещи. Подарками на Рождество они уже обменялись, но не собирались открывать их до праздника. Кроме старшего Поттера, который растроганно смотрел на завёрнутый в пёструю бумагу свёрток, принесённый «братом». Это был первый настоящий подарок на Рождество, который на его памяти подарили лично ему, и, конечно, долго выдержать, не открывая, он бы не смог. Луна же сосредоточила своё внимание на скомканных в клубок артефактах-кожаных полосах. Два из них выглядели для неё знакомо, будучи аналогами того, что Гарри сделал для Хьюго, но был там и ещё один, тоже сделанный на основе остатков браслета, только более длинный и состоящий из свёрнутых в спираль двух светлых полос. – Четыре из заряженных полосок были сильно повреждены, их почти невозможно использовать для самостоятельных изделий, а на одной из выгоревших руны были не очень удобные для переделки, так что в уплату за помощь шаману я смог сделать только два браслета, разделив одну полосу, – говорил тем временем Гарри, неосознанно топорща волосы ладонью. – Надеюсь, этого хватит, потому что больше я сделать сейчас не могу, нужно читать о том, как зачаровывать саму заготовку… – Постой, что у тебя с рукой? Откуда это? – Перебила его Луна, указывая на свежий шрам на предплечье чуть ниже, чем застёгнутый на нём браслет. – Э-э… Ну я же говорю, делал браслеты шаману… Подумал, у меня тоже есть артефакт, который можно разобрать на основы, для осуществления чего-либо из «Ритуалов» мне самому нужна будет только надёжная ловушка душ, а это я уже могу сделать… Решил снять и сплести из него нужное, раз артефакт, оказывается, можно рассечь режущим, выбрал место, аккуратно проклял, и… – Руку пропорол, а браслет остался цел. Гарри, ты же неглупый, что ж иногда такую ерунду творишь? Даже, если сейчас ты артефакт иначе, чем для ловли духов, использовать не хочешь, это же не повод всё ломать и самому калечиться! Даже и не пробуй проклятия посильнее, рядом может не оказаться друга с заживляющим! Зачем вообще ломать такие полезные вещи? – Я больше и не пробую. И эта вещь полезная, но она же и бомба замедленного действия – никогда не знаешь, не утащит ли в прошлое при неудачном стечении обстоятельств… И не организует ли расстройство психики. – Просто не спи в комнате Ровэны, в чём проблема? И, даже, если тебя куда унесёт, что вообще заставляет тебя там задерживаться, ты же уже понял, как оно работает, и знаешь, как вернуться? – В том-то и дело, что понял. И дважды поправил. В 2018м для того, чтобы открыть Путь в конкретный мир мне нужно было как можно больше ориентиров. Сама комната Ровэны со своей магией желаний и топографическим совпадением с тем, где я оставил своё тело в этом мире, там была недоступна – давно сгорела Адским пламенем. Да, хвалёная интуиция Гарри не подвела – мало того, что он «одолжил» в комнате идентичный здешнему плед из банальной мотивации «понравился» почти двадцать пять лет назад, не потерял за всё это время, так ещё и именно из него сделал мне сосуд под воспоминания. Их мы перед обратным превращением перелили, и я смог бы установить стабильную связь между тем узорчатым куском ткани и таким же из параллельной реальности. Но выбрать нужный Путь только на основе этой связки нереально – даже если отбросить сильно другие миры, и параллельные вероятности похожие, но в которых плед не существовал, не лежал в нужной комнате, или попросту был другим, остаётся ещё немалое подмножество возможных вероятностей, тем более, вопрос стоял ещё и в том, чтобы выйти в конкретное время. Понятное дело, единственным дополнительным связующим звеном для поиска Пути оставался мой браслет, и нам нужно было как-то нанести на его не в полном смысле слова материальную проекцию на руке Хьюго путеводные руны, да ещё и не нарушив при этом связь с родным артефактом. Задача не на полминутки, а я очень боялся визита аврората, так что мы попросту перекрыли группу рун одним новым символом, вместо подбора того, что можно вписать, не жертвуя ничем. В итоге, сейчас здесь сильно урезаны функции, регулировавшие выбор тел для путешествий, и не работают руны, отвечавшие им на обратной стороне браслета. Теперь я при всём желании больше самостоятельно вернуть свою душу на место в случае её переноса не смог бы, для этого нужно загадывать желание, буквально стоя в комнате Ровэны. – О… Это, понятное дело, усложняет. Но, в крайнем случае, ты всегда можешь открыть Путь прямо туда… – Да, если попал не в тело маггла. А, согласно логике, любое новое путешествие забросит меня в какого-то ребёнка, и, даже, если он окажется магом… Представляешь, как я его подставлю, если сам смоюсь, а он окажется в самом центре сильно защищённого замка, полного волшебников? Да ему же все мозги по извилинам переберут, пытаясь выяснить, как ему это удалось! Что, если ему в голову придёт открыть обратный Путь – он же за первым разом в одиночку точно потеряется..? А самому мне неизвестно сколько ждать легальной возможности попасть в школу как-то тоже было бы обидно. Так что жаль, что я не смог браслет снять и перебрать во что-то полезное и не связанное с путешествиями во времени… И да, спать мне в соседней комнате противопоказано. Но это всё лирика, Луна. Говорю, когда я игрался с артефактами, меня немного занесло, и я сделал ещё один, вот этот… По моему мнению, есть хороший шанс, что он воспроизведёт тот эффект, который был у нас с Хьюго, когда мы оказались в одной проекции сознания на двоих. Понимаешь, да? Можно просто открыть недоступную память вместо Гарри. Или вместе с ним. – И ты говоришь об этом только сейчас, потому что хотел посоветоваться, но боялся упоминать о такой идее при Хьюго – вдруг он тут же бросится воплощать в жизнь, не оценив риска? – Он уже дважды убегал без спросу в астрал искать советов первого-встречного. Хьюго парень везучий, но есть же пределы… Ему всего десять, в конце концов! Один раз, я так понимаю, спасло то, что в его теле был я, а не какой-то левый дух, и он смог найти обратную дорогу, второй – что уже была подстраховка, и что Хогвартс стоит на Месте Силы и магии на путешествие на дальние расстояния хватает. – Да, я тоже за него боюсь. Ему нужно в ученичество уже, до того, как он начал неоправданно рисковать собственным сознанием в попытках обучиться всему самостоятельно. – Ну, потому вы, в том числе, и едете, верно? Ты же понимаешь, что в Англии Хьюго всё равно в итоге не останется? – Конечно, понимаю. Но мир тесен, главное, чтобы он вырос счастливым, а общаться нам никто не запретит… Я согласна попробовать, Гарри. Конечно, риск потеряться будет огромным, но думаю, что смогу справиться… – Я, вообще-то, не имел в виду тебя. Наоборот, считаю, что пробовать стоит мне. Если мы действительно верим, что включение в память каких-то очевидно страшных воспоминаний будет лучше, чем отсутствие любой памяти. Если мы уверены, что ящик никаким образом не может быть неуничтоженным крестражем – я, знаешь ли, свой так и представлял. – Ты же не написал на нём «Открыть, когда мне будет шестнадцать»? Никто так не делает с опасными ящиками, если не знает, что там, и не планирует посмотреть. Гарри пережил клиническую смерть, в него попадала Авада хозяина крестража, в конце концов, дементор в первую очередь должен был бы уничтожить осколок духа, а не целостный… У Гарри нормальная, одиночная аура и воспоминания о ранних годах, совпадающие с твоими. Думаю, мы можем быть уверены, что там просто заперты какие-то детские страхи, а не даёт ему дальше себя вспоминать само наличие чего-то заблокированного. Вопрос в другом: как ему гарантировано не навредить, будучи в его проекции сознания, и как потом оттуда уйти. Гарри, ты сам-то что скажешь, хочешь ли ты пробовать вспоминать, если кто-то из нас тебе поможет? Вдвоём должно быть не так страшно, верно? – Я хочу вспомнить, – Серьёзно ответил Гарри, как и всякий любопытный ребёнок, давно пристально следивший за разговором, и только делавший вид, что увлечён подаренной головоломкой. – Здесь происходит слишком много из того, что я не понимаю. А он уже большой, и он очень похож на меня, так что да, с ним не так страшно. – Ребята, мне тоже давно есть шестнадцать… И я намного лучше, чем Гарри, ориентируюсь в астральных планах – он не был там сам ни разу. Как же тогда найдёт выход там, где всё постоянно меняется? Думаю, у меня шансов больше, – покачала головой Луна. – Нет, Лу, ты меньше… – не согласился старший Гарри. – Если верить оправданиям Хьюго, когда он сбегал, изменения пространства в астрале – песочница, по сравнению с кошмарными Путями. Кроме того, вряд ли найдётся в мире человек с воспоминаниями, более похожими на воспоминания Гарри, чем я, мне и идти… И главное, у меня есть подстраховка, чтобы вообще не через астрал вернуться в своё сознание. – Это какая же? – Скептически уточнила Луна. – Довольно страшная… Извини, позову позже, чтобы сейчас Гарри не пугать. Практически полностью состоящая из тьмы, и немного – из огня. Но мы почти подружились, она согласна прийти по зову и сможет меня вытащить, если я предложу плату. Тени, астрал, Пути и чужие сны для неё – всё будто дом родной… – Ты что, впрямь договорился с ночной кобылой? Смертельно опасным кошмаром? – Ну, а что мне оставалось с ней делать? Она так и так ко мне прицепилась… Раньше с ними именно Ходящие Путями и договаривались, а потом знакомили с хозяевами, согласными платить… Они любят тех, кто держит слово и исправно кормит эмоциями и воспоминаниями за работу. Мне кажется, она потому меня и нашла, что ей, как бы, понравилась моя «кредитная история» – я никогда не пытался уклониться от обязательств при Путешествии… – Но… Что, если она всё же тебя не вытащит? Кроме всего прочего, Волдеморт… – Никак не должен влиять на наш выбор, верно? Есть достаточно людей, представляющих, как нужно упокаивать лича, даже вы уже знаете. И, если я потеряюсь, не будет никакой моральной проблемы провести ритуал упокоения с моим телом, используя его, как крестраж. Общество Магической Британии на сирот не оглядывается, и я не буду оглядываться на него при выборе, пытаться или не пытаться помочь теперь родному человеку. Если мы решим, что риск оправдан, пробовать буду я. Итак, стоит ли? Думаю, Луна, вот развилка, которую ты видела – от того, выберем мы одно или другое, и будет зависеть то, есть ли у Гарри шанс вспомнить что-то, или мы навсегда отложим в сторону эту идею как слишком опасную, а потом произойдёт что-то, из-за чего он сам всё же не разблокирует воспоминания. – Я видела вас обоих после развилки, вменяемых… Но как угадать, что нужно выбрать, чтобы это сбылось? – немного нервно спросила Луна – её обычная выдержка начинала сбоить. – Не знаю. Применим ли здесь совет делать, что можем, и верить в лучшее?***
...Регулятор на батарее под окном небольшой комнаты выкручен на максимум, но это совсем не спасает. Холодно. Он кутается в вязаный свитер, поднимая ворот до самого носа и натягивая рукава на кулаки, но не может избавиться от вечного озноба, так же, как не может избавиться и от чувства голода, которое преследует его, несмотря на то, что кормят пять раз в день – а ведь, живя в приюте, он не знал, что такое вообще может существовать на свете. Но он чувствует себя усталым и изголодавшимся. Это всё последствия того, о чём он не вспоминает. Каждый день его куда-то ведут, сразу после Магды, съёжившейся на соседней кровати, и возвращается он до того, как наступает очередь близнецов Кроули: им около трёх лет, они меньше остальных и, наверное, мёрзнут ещё больше, почти всё время между приёмами пищи сидят в обнимку, обмотавшись одеялами. Тремя сразу, одно отдал Энди – утверждает, что больше не понадобится. Последнее время Энди ведёт себя необычно – днями сидит, втупив взгляд в пространство. Дети мало разговаривают, но он знает, что Энди, которому уже больше восьми, здесь дольше всех – не ясно, сколько точно, но не меньше четырёх лет. Раньше этот мальчик был единственным, от кого он слышал хотя бы по нескольку слов в день, и он же был тем, кто рассказал ему, как кого зовут, и тем, чьи глаза казались менее безумными, чем у остальных. Иногда ему чудится, что он чувствует замороженные мысли Энди, и в них проскакивает что-то между обречённостью и усталой надеждой на то, что это скоро закончится. Он не знает, что именно должно закончится для Энди и почему тот хочет, чтобы это закончилось. Он думает, что хотел бы понимать, почему вообще можно отказаться от дополнительного одеяла среди такого холода и от пятиразового питания. Тогда его сны наполняются разрозненными образами – какие-то шприцы, и затянутые белыми простынями жёсткие кровати – такие же, как в комнате, но ещё почему-то с кожаными ремнями, привязанными к прутьям изголовья и изножья, и люди – некоторые из них что-то делают с непонятными приборами, а другие – машут длинными деревянными указками и это как будто что-то меняет. Но он всегда отгоняет мысли о снах, потому что откуда-то приходит понимание: если он вспомнит больше, рискует стать таким же, как остальные двадцатеро в комнате – тихим, не отходящим от кровати, кроме как для того, чтобы выйти в уборную или поесть, большую часть дня сидящим и иногда раскачивающимся из стороны в сторону, как Лия, или бубнящим что-то под нос, как Джим. Он боится, что скоро Энди станет таким же. Он думает о нём – что такого тот понимает в происходящем лучше или хуже, что каждый день после отбоя шелестящим шёпотом повторяет ему свою жуткую просьбу – «убить его быстро, когда начнётся»? Впервые за два месяца ему страшно даже тогда, когда он в этой комнате. Он не знает, что происходит, когда он выходит из неё под конвоем взрослых, но здесь всегда было безопасно, хоть и странно смотреть на ораву детей, которые, в отличие от тех, с которыми он рос, не ревут, не дерутся и не пытаются играть. Эффи, обвивающая его щиколотку под штанами, тоже, кажется, дрожит – неужели, и ей страшно? Последние два дня она избегает разговоров, хотя он и продолжает делиться с ней вечерним молоком, о наличии которого в приюте мог только мечтать. Должен ли он попытаться вспомнить и понять, или лучше этого не делать?.. «Должен.» – Мрачно констатирует темноволосый подросток, смотря на толстостенный металлический ящик под кроватью ребёнка. Гарри не думал, что всё будет так... реально – он чувствовал то же, что и мальчик, с тех пор, как открыл крышку ящика и ухнул в воспоминания. И ящик, и комната, были точно такими, как рассказывал Гарри, здесь было почти как в том месте, где они блуждали с Хьюго, только комната поменьше. Ящик, и впрямь добротный, стоял, перегораживая лаз к чему-то за ним, и имел на крышке надпись, обязующую открыть его по достижении шестнадцати лет. Гарри мог бы поклясться, что ничего подобного у него в комнате не было. Встретившийся ему Поттер выглядел, как маленький мальчик, и боялся открывать то, что было заперто, хотя и согласился сделать это вместе с Гарри. Чего они не учли, так это того, что мальчик при этом заново окажется на своём месте, а Гарри будет чувствовать то же, что и он. И, тем более, они с Луной не могли знать, что здесь не хронологически последовательные воспоминания, а ящик в ящике, видимо, по принципу, "чем страшнее, тем глубже спрятано". Что творится вокруг, ещё не совсем понятно, хоть и видно, что мальчик считает здешнюю мрачную полубольничную обстановку привычной, а с виду душевнобольных детей – постоянными соседями. Ему нужно открыть запертое, иначе воспоминание может зацикленно длиться, а они не смогут прийти в сознание. Но дёргать за крышку Гарри совсем не хочется. И, тем не менее, ему почти шестнадцать, а не шесть, он знает, что такое нужно. Знает, делает, и проваливается дальше, туда, где стоит многоголосый крик. ...Кричит Энди. Он не понимает, откуда у того столько силы лёгких – казалось, голос должен был сорваться ещё вчера. Каждый раз, когда раздаётся крик мальчика, вздрагивают четверо – он, близнецы и четырёхлетняя Херриэтт, хотя её кровать и находится дальше всех. Каждый раз эти трое присоединяются к крику, но сам он молчит – не может издать ни звука, потому что мальчик смотрит на него своими мутными глазами, в которых плещется боль, смотрит умоляюще. Остальные дети тоже не кричат – они, кажется, вообще не замечают агонии Энди и ведут себя так, будто последние два вечера ничем не отличаются от предыдущих. Но отличия настолько страшны, что он больше не может этого выносить. Он откуда-то знает, что уже такое видел… Ему кажется, что Энди станет только хуже. Эффи чувствует состояние хозяина и нетерпеливо покачивается на хвосте. Она понимает – у него не осталось надежды, и рано или поздно он отдаст приказ. Гарри мутит, и он пытается отвести глаза, более того, дёргает крышку очередного, ещё более массивного ящика под кроватью. Но это не спасает его от вида того, как мелкий худой мальчишка сиплым, сдавленным голосом говорит: «Убей» и тонкая змейка стремительно вонзает ядовитые клыки в сонную артерию ребёнка, корчившегося от боли на кровати. Яд действует быстро, почти мгновенно, и дикие крики, кажется, звучавшие в его голове, а не только бьющие по ушам, через миг утихают, ему даже кажется, что сменяются мимолётным облегчением. И пустотой. Может быть, он зря открыл так много ящиков подряд. А, может быть, здесь просто слишком много воспоминаний. Те самые смутные образы, которые раньше проявлялись будто бы во сне, сейчас врываются в окружающее пространство, пытаясь завоевать его для себя – справа от него, как в закольцованной сцене, уходит жизнь из глаз Энди, и только его фигурка, вновь и вновь обмякающая на кровати, ещё отделяет четыре квадратных метра, в центре которых находится Гарри, от лавины материальных воспоминаний о том, что именно происходило там, за дверью безопасной комнаты. Сам он, сгорбившись, сидит в небольшой клетке рядом с ребёнком, еле помещаясь в ней. Спина цепенеет от страха – его собственного, он больше не ощущает, что чувствует мальчик. Но догадаться не сложно – когда мальчик узнаёт девочку, запертую рядом, в его глазах мелькает неподдельный ужас. Её когда-то ярко-рыжие, почти морковного цвета, волосы обрамляют сейчас грязными нечёсаными лохмами худое лицо, на котором резко выделяются теперь пустые незрячие глаза и искривившаяся, кажущейся завялой, вытатуированная роза на щеке. Она поёт детскую считалочку куплет за куплетом, заливаясь хохотом между ними, когда в группе идущих куда-то кто-то умер, и их становится на одного меньше. Гарри поворачивает голову – и видит эту девочку среди тех, материализующихся, воспоминаний: раньше ей принадлежала кровать, стоящая рядом с кроватью Энди. Два воспоминания о двух кричащих от боли детях ужасающе синхронны, но для Энди всё заканчивается значительно быстрее, а за девочкой спустя неделю агонии приходят взрослые. «Эта как-то справилась, придётся с ней начинать заново» – бросает один из их с досадой, делая ей укол. Второй согласно кивает, поднимая волшебную палочку – заклинает тех детей, что испуганно дёрнулись, едва она кулем упала с кровати. Гарри вспоминает: он тогда не шевельнулся – сам он никогда не даёт повода хозяйничать в его голове, хотя знания об этом вечере тоже потом пришлось спрятать. Взрослые вышли, забирая с собой девочку… Теперь, спустя несколько недель, она в клетке, тоньше в четыре раза, слепая и безумная. Впрочем, вряд ли кто-то после такой боли мог бы не спятить. Он переводит взгляд на Энди – тот тоже смог застыть правдоподобно, и его не закляли, не заметив, как он смотрел в сторону соседки. Смотрел всего миг – после это воспоминание об этом мальчике снова поменялось на то, где он умер. Маленькая ведьма рядом продолжает хохотать, не обращая внимания на появление ещё одной, пустой клетки по другую сторону от той, в которой сидит Гарри. Она некоторое время пустует, но недолго: стоит Гарри протянуть руку и прикоснуться к металлической заслонке, как он видит: в неё забрасывают ещё одну девчонку, постарше, лет тринадцати, тоже рыжую – её коса цепляется за какой-то штырь и обвивает металлический прут, будто ржавчина. Гарри понимает: мальчик отдал бы многое, чтобы эта ржавчина была настоящей. Но ни ему, ни девочкам прутья сломать не удалось, сколько они не пытались. Любое колдовство, которое они осознанно или неосознанно применяли, возвращалось против них. Ведьмы явно когда-то были знакомы, и он иногда слышал их ядовитую ругань – столь яростную, что на её фоне другие воспоминания тускнели, позволяя отчётливо рассмотреть девчачьи лица. Спустя несколько часов хриплых взаимных проклятий слепая снова обвиняла старшую в том, что её отец накликал это на них всех и посулила тому все муки ада. Другая улыбалась разбитыми губами, на которых запеклась кровь, и отвечала: он уже познал ад, а скоро придёт черёд и его дочери – она знает, как обойти колдовство на клетке. Зато нет больше и МакДорадов, кроме одной мелкой твари. И вот её пророчество: не далее, как через полчаса, всё здесь сгорит дотла. Окружающее его пространство странно двоится и местами размывается, а образы переполняющих его воспоминаний рассыпаются… У Гарри появляется чувство, будто он в Тенях – ещё полшага, и он полноценно ступит на Путь. Наверное, закончилось время, на которое он мог здесь задержаться. Он прижимает к себе мальчика, который переводит испуганный взгляд с одной ведьмы на вторую – те каким-то образом от ругани перешли на разговор о нём. Гарри понимает – нет ничего важнее этого разговора, но он почти физически ощущает, как ломается пространство вокруг, и, как он ни прислушивается, до него доносятся только отрывки: «…Он здесь, потому что убил Энди, до того, как…», «…Ничем не поможет, они будут начинать сначала, снова и снова…», «…Сгорят раз за разом, если останется якорь после жертвы…», «…Он особенный – до сих пор будто в своём уме…». «Шерри!» – Зовёт Гарри, еле шевеля пересохшими губами. Ему приходится прилагать всю свою сосредоточенность, пытаясь остаться в воспоминании. Слепая МакДорад, тем временем, просовывает руку через прутья и проворно хватает мальчика за подбородок. Тот вынужденно подвигается к маленькой ведьме, проходя сквозь теряющие материальность руки подростка. Гарри видит, как её губы и губы дрожащего мальчика двигаются, но он уже не может расслышать, о чём они говорят. Мальчик, которому девчонка, кажется, не оставляет выбора, повторяет за ней какую-то длинную фразу, из которой Гарри разбирает только «клянусь», а вот шотландка точно говорит «подтверждаю». Ему хочется предупредить, что магу клясться в таких условиях ни в коем случае нельзя, но куда там его предупреждение тому, что уже случилось… Затылком он чувствует жар и оборачивается, успевая заметить, как рыжая коса занимается ярким пламенем прежде, чем безумно улыбающаяся девчонка вспыхивает свечкой, а языки колдовского, почти белого, огня расходятся от неё во все стороны. На секунду ему кажется, что, достигнув границ клетки, они опадут, но нет – огонь плавит прутья и проникает в «их» клетку. Пламя лижет его ботинки, но к счастью, он каким-то образом оказывается на спине у появившейся ночной кобылы. Отсюда прекрасно видно, как мальчик, чьи губы измазаны чем-то подозрительно бурым, в панике пытается сбить пламя с одежды, безрезультатно – оно и так достаёт до его лица, странным образом, не нанося ни одного ожога. Слепую девочку Гарри вообще почему-то больше не видит. Только когда он догадывается опустить взгляд, он понимает, что та умерла до того, как пламя могло бы её достичь – там, где она стояла минуту назад, теперь лежит только скелет, частично прикрытый волосами и одеждой, но и они вскоре сгорают. Гарри хочет подхватить мальчика так же, как тот успевает поднять с пола свою змейку – до того, как его охватит пламя, теперь безудержное, складывающееся в страшные фигуры магических животных, но кобыла бьёт его мордой по протянутой к мальчику руке – Гарри понимает, что она не согласна на ещё одного пассажира. Ему страшно за ребёнка – да как вообще можно выжить в этом хаосе, ведь, даже, если они не сгорят, здесь скоро совсем не останется, чем дышать… Будто бы в ответ на его вопрос, пламя окончательно разрушает прутья магических клеток, и, полностью исчезнув из эпицентра, яростной волной набрасывается на всё вокруг: через несколько секунд оно каким-то невероятным образом плавит стены и проникает в соседние комнаты. Потолок рушится, но большие куски щадят мальчика, отбрасываемые его стихийной магией. Его лицо всё ещё перепуганное, но Гарри видит: смотреть на огонь тому не только страшно, но и очень приятно, да и он сам после увиденных воспоминаний чувствует мрачное удовлетворение от того, что это место сгорит... Даже, если это означает смерть всех его безумных бывших соседей. «Ладно.» – Рассерженно кричит Гарри на своего замершего истуканом скакуна. – «Я понял, что тут ничего не изменишь, но ну его на… такую память, кушать подано!» Счастливая Шерри издаёт победное ржание и становится на дыбы – Гарри еле успевает ухватиться за её шею. За какой-то миг не остаётся больше ни следа от обрывков предыдущих воспоминаний, которые так давили на сознание Гарри до этого, а кобыла довольно шествует за ребёнком, единственным выжившим в этом скоротечном адском пожаре – всё время, которое тот, кашляя, выбирается из рухнувшего здания, которое прячется по ночным теням, ворует что-то из одежды, висящее на бельевой верёвке, и вытаскивает у кого-то бумажник. Руками – магией ему не удаётся пользоваться ещё долго, все пять ночей, которыми он перебирается из одного пригорода Лондона в другой – тот, где был его приют. Мальчик знает, там его не ждёт ничего хорошего, но могут быть варианты и похуже: ему совсем не хочется ехать в какую-нибудь Австралию.* Гарри, кажется, восхищается тем, как мальчик справляется – каковы вообще были шансы у шестилетки добраться туда, куда нужно, не зная дороги, не попасться при этом на глаза полиции, и не встрять в разборки с бандами местных беспризорников? И, тем не менее, вскоре тот стучит в двери приюта с очаровательной, но немного пугающей улыбкой, а когда открывшая дверь женщина кричит ему: «Как ты, дрянной мальчишка, посмел сбежать от семьи?!», отвечает резким, хлёстким, холодным голосом, звучащим абсолютно непохоже на то, как он обычно говорит: «У меня нет родственников, никто и никогда мной не интересовался. Я жил в приюте и последние два месяца, как всю жизнь до того. Поправьте это в документах!» Женщина рассеяно кивает, пытаясь прийти в себя после сильного, хоть и стихийного, аналога Конфундуса, и пропускает мальчика в дом. Гарри думает, что любой нормальный человек пожалел бы ребёнка, если бы узнал, что тому удалось пережить и какие ужасы увидеть. Но мальчик прекрасно знает – вокруг него нет и не будет никого, жалоба кому что-либо изменила бы, а потому, когда он оказывается в обшарпанной комнате, в которой жил раньше, на его лице не отражается ни тени переживаний, кроме тех, что связаны с сиюминутными проблемами. Поттера и Шерри выбрасывает из воспоминания – мальчику тогда удалось запереть всё, что угрожало его рассудку и ровному настроению в добротном ящике. И он не намерен был открывать его лет десять (да, так и нужно написать на крышке!), пока не станет достаточно взрослым, чтобы начать отдавать долги. В комнате, в которой они оказываются, просторно и намного больше места, чем раньше. Кроме того, часть стены на глазах у Гарри рушится, открывая спрятанные за ней ниши со всё возрастающим количеством воспоминаний. Он соскальзывает со спины кобылы, и отрицательно цыкает на нее, когда замечает, с какой жадностью она смотрит вокруг. …Там было заперто так много, кошмарные недели, даже месяцы, от которых в их головах кобыла оставила только приглушенное эхо – не хватало ещё ребёнку действительно помнить всё это в деталях... Сколько они пробыли в воспоминаниях? В каком состоянии могут быть их тела, если они отсутствовали сопоставимое время? Нужно поскорее возвращаться... Мальчик, в имени которого Гарри теперь не совсем уверен, сидит на полу, обхватив голову руками и раскачивается из стороны в сторону, видимо, пытаясь осмыслить свалившийся на него ворох информации. Его будто постоянно подергивает рябью: он остается худым и темноволосым, но то вырастает, то уменьшается, а его глаза то зеленеют и прячутся за стеклами появляющихся круглых очков, то становятся темно-карими, в то время, как черты лица периодически плывут, меняясь на более правильные и обратно. Похоже, мальчик и сам не понимает, кто он, и Гарри видит, как в его переменчивых глазах отражается страх и смятение, и как из-за того, что он не может определиться, вокруг, будто мимолетные отражения, появляются десятки фигур, детей, мальчишек, подростков... И всех их Гарри узнает – одних он видел в разное время в зеркале, а другие мучительно похожи на маленького Тома Реддла, воспоминаний о котором он предпочел бы не иметь. Но взрослые мужчины здесь только зеленоглазые, и каждый из них, едва завидев Шерри, неосознанно задвигает за спину детей, не делая различий для Реддлов и Поттеров. Вид этого простого защитного действия будто протрезвляет Гарри, находившегося под впечатлением от того, что оказалось в ящике, хотя, благодаря Шерри, от этого и остался только перечень тусклых фактов без эмоционального окраса. Парень снова цыкает на кобылу, косящую взглядом на мерцающие сгустки воспоминаний, а сам подбегает к запутавшемуся мальчику, проходя сквозь его нематериальных двойников. Он трясет ребенка за плечи и повторяет ему «Гарри, Гарри, нам пора на выход! Приходи в себя, пожалуйста!» до тех пор, пока наконец не встречает его более осознанный взгляд. «Ты кто?» – Спрашивает ребенок, зависший в промежуточном состоянии – глаза позеленели, но черты лица какие-то смешанные. «Твой брат, тоже Поттер. Мы пришли вместе, чтобы я помог тебе здесь, помнишь? Прошло много времени, нам нужно идти. Вон туда, видишь, дверь открыта...» «У меня никогда не было брата! Я тебе не верю!» «Теперь есть, и подруга есть, и даже племянник! И мы все за тебя очень волнуемся! Давай же, соберись, всё будет хорошо!» «КАК? как всё может быть хорошо, если я даже не понимаю, кто я такой!?» «Будет, обязательно будет, обещаю, мы разберемся.» – Бормотал Гарри, абсолютно не будучи уверенным, что это действительно так... То, что происходило, не поддавалось никакому рациональному объяснению: это было что угодно, но не крестраж, но и откуда тогда могли взяться эти воспоминания, совсем не ясно. Пусть он поймал душу в ту же ловушку, в которой уже мог быть осколок духа Реддла, они же не могли самопроизвольно объединиться без специальных ритуалов! Мальчик, который, казалось, переставал меняться, вдруг снова подёрнулся рябью и превратился в подростка с затравленным, злобно-недоверчивым взглядом, и Гарри предпринял ещё одну отчаянную попытку: «Слушай меня. Ты – Гарри Поттер, маг, тебе тридцать семь, но у тебя последнее время проблемы с памятью. Твой племянник Хьюго и подруга Луна помогали её восстанавливать больше месяца. Ты жил в замке, в покоях Основателя школы и от скуки иногда открывал порталы в её потайные места. Ты ходил смотреть, как я крал у дракона яйцо, и говорил, что хотел бы на ящере полетать… Перед тем, как мы попытались заставить тебя всё вспомнить, ты несколько часов летал на метле. Каждый вечер ты оставался с Хьюго и он читал тебе, а ещё рядом постоянно был призрак Миртл – ты ей подыгрывал в настольные игры, помнишь? Ты – это всегда ты, сосредоточься на этом!» «Миртл… – Задумчиво проговорил мальчик. – Я помню это всё, и её помню. А ещё помню, что её случайно превратил в камень василиск, я не проверил, был ли кто-то в туалете, перед тем, как его выпустить… Я её убил...» «Это был не ты. Ты – Гарри Поттер, родившийся в 1980м году, неспособный убить Миртл в 1942м!» «О… В этом есть некоторая логика… Значит, я Гарри, и мне было шесть, когда мы сюда пришли». – Ответил он и принял тот же вид, который был тогда, когда они впервые встретились в комнате и мальчик робко взял Поттера за руку, боясь даже подходить в одиночку к «страшному ящику». Все нематериальные двойники к тому времени уже исчезли, как и ящик, и только комната с воспоминаниями оставалась значительно больше, чем была изначально. «Да, только тебе на самом деле тридцать семь» – Осторожно напомнил Гарри в ответ. «Я понял твою мысль. Но тому Гарри, у которого есть брат, шесть. Значит, если верить тебе, мне именно столько. Мне нужно пойти проверить, есть ли у меня на самом деле подруга и племянник, с которыми мы собирались ехать в какое-то очень холодное место, где мы будем гулять по горам, сколько захотим... Или их нет и нужно пытаться попасть на Тисовую улицу или в приют… У тебя милый питомец, но забери его, пожалуйста, пока он не съел здесь что-нибудь.» С этими словами, мальчик, и не думая превращаться в мужчину, устремился в сторону двери, и Гарри ничего не оставалось, кроме как спешно последовать за ним, зовя кобылу – тот шел столь стремительно, что они едва успели его догнать до того, как начала закрываться дверь. Выйдя в коридор, мальчик обернулся и вопросительно посмотрел на Гарри, как бы намекая, что ему здесь не место, и тот вынужден был послушаться – снова запрыгнуть Шерри на спину и попросить её помочь ему с путешествием в собственное тело. Когда Гарри открыл глаза, первым, что он увидел, было склонившееся над ним лицо Луны. Старший Поттер уже сидел на кровати и девочка облегчённо вздохнула, когда младший пришёл в себя. Выражение его лица, однако, не располагало к оптимизму, да и старший Гарри не спешил весело заявлять, что он вспомнил всё на свете. – Что? Что-то случилось? Как вы, удалось ли разблокировать память? Уже почти утро, вы лежали в отключке всю ночь, были проблемы? – Взволнованно спросила она. Гарри открыл было рот, чтобы ответить, но его красноречие отказывало, ведь никаких слов не хватит описать Луне то, что случилось, и какую память удалось разблокировать. От спрятанных воспоминаний Реддла у Поттеров почти ничего не осталось – только горькое понимания, что такое происходило не в готическом романе. И горечь Гарри усиливалась, когда он смотрел на тёзку, увлечённо крутящего в руках головоломку, гадая, как на его личности теперь скажется его столь неудачная попытка помощи.