Тихое место

      – Тварь! – зло выдохнул Гарри, размашисто хлопая дверью комнаты Ровэны. Он был так раздосадован, что злополучный журнал в его руках уже слегка дымился, а привычная ещё с первого курса уютная коморка с покатым узорчатым потолком начала увеличиваться, предоставляя ему дистанцию и мишень для метания ножей на дальней стене.       – Гарри? Что случилось? – Прозвучал встревоженный, позабытый уже, мелодичный голос Лавгуд, которая, оказывается, сидела в кресле.       Поттер от удивления даже немного успокоился: он никак не ожидал, что вчерашнее "Луна собирается вернуться в школу" означает настолько скорую встречу.       – О! Я... рад тебя видеть, очень. То есть, мне жаль, что тебе стало тяжелее переносить давление договора на обучение...       – Не переживай, Гарри, у меня все нормально. Я могла бы еще некоторое время делать вид, будто с каникул болею непонятной лихорадкой, но у нас по твоему письму сложилось впечатление, что тебе не помешает поддержка. Мы так поняли, дело не только в разбитом сердце? Может, скажешь, почему ты сейчас так зол?       – А... Ну... Вот, в общем, – Гарри пока не готов был подбирать слова, и сконфуженно протянул Луне свежий выпуск "Ведьмополитена". На его развороте мелькала подборка из колдографий – многие со Святочного бала, но было и две, снятые сразу после второго задания: Виктор с Герминой на руках, и полуголый Гарри, на котором виснет Флёр.       Луна, не мешкая, пробежала глазами текст статьи, после, нахмурившись, прочла ещё раз, и наконец подняла на него лукавый взгляд:       – Ну, на мой вкус, немного бравурно, но Рита знает толк в сплетнях. На трёх фотографиях ты вышел неплохо, и только на той, где ты танцуешь с Гермионой, ракурс так себе. Не вижу, из-за чего стоило бы яриться.       Поттер набрал было воздуха, чтобы разъяснить свою позицию, но его запал утих, как только Луна продолжила:       – Здесь занятная история, и ни строчки о реальной ситуации с Чжоу. Раз Рита о ней ничего не разузнала до публикации, а с вас уже взяли клятвы, скорее всего, это больше не всплывет. Я понимаю, тебе больно читать бред о своей личной жизни, но было бы значительно хуже, раздобудь Рита действительно горячие новости. Пожалуй, я бы согласилась, что она тварь, если бы они пошли в печать.       "Реальная ситуация с Чжоу" на самом деле была не сахар, и могла бы составить неплохую конкуренцию сюжету столь любимых миссис Эванс мыльных опер. И, хотя в коме никто не лежал, восстанавливающийся от сильного истощения Седрик, к которому никого не пускают, вполне мог заполнить даже этот пробел в обязательном сюжете. Остальные атрибуты второсортного водевиля присутствовали в лучшем виде и так.       Пролог: Чжоу, которая не может определиться между двумя парнями, идёт на вечеринку с одним, но сталкивается там тет-а-тет и с другим. Выяснение отношений у них, почему-то, заканчивается постелью (Гарри так и не понимает, какого ..., раз она вроде бы хорошо проводила время на балу с ним?). Грозный отец, не подозревающий о наличии Гарри вообще, на каникулах напоминает дочери, что союз с семьей Диггори им невыгоден.       Акт первый: Влюбленный Седрик начинает ей припоминать случившееся и не понимает, почему она продолжает встречаться с таким же влюбленным в нее Гарри (Гарри тоже теперь не понимает). Чжоу, тем не менее, определяется не в пользу Диггори и окончательно ему отказывает... Но к двадцатым числам февраля узнаёт, что их рождественское примирение имело последствия. (Где-то здесь Гарри уже с радостью представлял бы титры, но закон жанра оказывается непоколебимым и руководит мелодрамой дальше)       Акт второй: Чжоу накануне испытания говорит Седрику, что ждет ребенка. Седрик, узнав, что ее используют в качестве заложника на дне холодного озера, бушует (да еще и не его заложника, и здоровье Чжоу и ребенка теперь зависит от Гарри!). Бушует так качественно, что о положении Чжоу теперь знают все судьи (и только Гарри не знает), а сам Диггори, по сути, проваливает задание. И это тогда, когда обеспечение безопасности выходит из-под контроля. Они все возвращаются, пробыв в воде очень долго, и мадам Помфри делает всё, чтобы стабилизировать состояние Чжоу. В то же время, с самим Седриком творится что-то непонятное… если уж на то пошло, он до сих пор плох. Не менее грозный, чем мистер Чанг, мистер Диггори, на взводе после произошедшего, высказывает Чжоу, рискнувшей к нему подойти, всё, что он о ней думает. И обещает, что такой ш...е, как она, его сына никогда не видать. И что, в лучшем случае, он подумает о том, чтобы забрать ребёнка и ввести его в свою семью. Без матери.       Кульминация: Чжоу, происходящей из приверженного традициям рода восточных колдунов, в таком варианте, позор пришлось бы смывать кровью. (Вот где-то на этом этапе истории, Гарри ее жаль. И он даже может примерно понять, что при этом всём не меньшим позором является вариант избавиться от ребенка... да и совесть не позволяет. Что ему не ясно, так это какого ... было спать с кем-либо, раз возможные последствия настолько серьезны?) Не придумав, что ей делать, окончательно запутавшаяся Чжоу просит совета у матери. И та не подводит – хоть и написав что-то нелестное, предлагает выход: раз уж есть второй, нравящийся ей, влюбленный парень, стоит выйти замуж за него. Удобно, что он не нищий, сильный маг, опять же, сирота, а значит, с родительской волей не нужно считаться... И опекун ничего поделать не сможет, ведь старые законы никто не отменял, брачующимся даже больше четырнадцати, а взаимные магические клятвы – вещь очень серьёзная. Парня можно принять в свой род, да, в обществе посудачат, но зато никаких фатальных последствий. И, для верности, нужно парню кое-что подлить. (Ведьмы, что с них взять? Гарри не перестаёт удивляться, почему вариант с «поговорить о проблеме» в магическом мире даже не рассматривают.) И мать присылает это «кое-что». Чжоу, намучившись со слишком осторожным Поттером, рискует выпить дурман и сама, лишь бы ему тоже досталось…       Развязка: Гарри, вернувшемуся в своё время и пришедшему в себя, чудом удаётся выбежать из Комнаты Ровэны – до того, как дезориентированная его незапланированным обмороком Чжоу догадывается отдать приказ. К вечеру они уже оба сидят под суровыми взглядами двоих профессоров и колдомедика. Чанг, плача, послушно излагает этот странный сюжет, а Поттер вообще пока не способен противиться предложенному взрослыми «выходу». Он с энтузиазмом отказывается от претензий, и на правах человека, который вытащил Седрика из озера, пытается уговорить мистера Диггори сменить гнев на милость, разрешить сыну жениться и не доводить дело до ещё большего абсурда. На следующее утро с них всех берут клятвы о неразглашении – поздно, Гарри уже успел вкратце результаты этой истории описать. И, если бы он всё ещё любил Чжоу, наверное, произошедшее показалось бы концом света. Но ему было просто больно разочаровываться, а это уже не впервой.       В словах Луны есть резон: сплетни Скитер о Чемпионах Турнира не могли конкурировать с реальностью, более или менее надёжно скрытой клятвами, сравнительно скорым выпуском Чанг, которая после С.О.В. в школу не вернётся, и обещанной ей на будущее иллюзией авторства директора. Рита же придумала весёлую запутанную историю о том, что ветреная Гермиона бросила Гарри, уйдя к более известному Виктору, а Гарри, в свою очередь, увёл у Седрика Чжоу – есть даже достоверные сведения о том, как Чемпионы после бала подрались из-за девушки! Но и сам Гарри выглядел в статье непостоянным, с учётом колдографий с Флёр… Это даже к месту – свадьба Чанг и Диггори, если состоится, не будет такой уж неожиданностью для сплетниц, уже прогнозирующих то, что Чжоу и Гарри должны разойтись. В кои-то веки, они будут правы.       – Это неприятно слышать, но Рита просто делает свою работу – поливая других грязью, она поднимает рейтинги. От практики зачаровывания всей официальной прессы на изложение только правдивых фактов отказались ещё в 20х годах, но у Скитер репутация приверженца старых правил – классически играет трактовкой. Потому ей больше верят... Факты ей в любом случае предоставляют люди. – Спокойно добавила Луна. Гарри тоже уже отмер и, собравшись с мыслями, ответил:       – Кхм, да я знаю. Тем более, Рита злится на меня из-за сломанного пера, которое ей так и не удалось заменить – она так проехалась по кое-чьим биографиям, что нет в Британии артефактора, согласного сделать ей новое. Это как раз тот редкий случай, когда нужна добрая воля Мастера, Прыткопишущее Перо делается под конкретного человека и способно ментально настраиваться и на журналиста, и на того, у кого берут интервью. И её предыдущее писало скорее то, что хотела она, а не то, что ей отвечали, как, наверное, и было задумано. Понятно, что я её раздражаю, да и Гермиона, по которой она тоже проехалась, ей нагрубила. Эта статья наделает шума, так же, как и рождественская, о Хагриде… И всё же я зол не на неё.       – Да? – Брови Луны удивлённо приподнялись. – А на кого?       – Профессор Снейп только что зачитал всем это прямо посреди урока. С паузами и выражением. А потом назначил мне отработки на после обеда каждую субботу до конца учебного года… Вот он-то меня и бесит.       Пожалуй, такого ответа Луна не ожидала. Она взяла небольшую паузу, а после спросила:       – Гарри, но… Я правильно поняла, что это профессор Снейп разбирался с тем, чтобы вы с Чжоу пришли в себя после зелья? И он знает всю историю?       – Да, – вздохнул Гарри. – Больше того, именно на него я и наткнулся первым, он-то и отдал мне приказ. Это звучало как «Замолчите, Поттер, в моём присутствии открывайте рот только, когда я спрашиваю!». И я тебе скажу, счастье, что мой мозг не решил, что это полное «замолчите» по отношению к другим людям. Но я ещё с недельку теперь, если в одной комнате со мной профессор, буду вынужден молча кивать. В первый вечер вообще был кошмар – они с директором в два счёта убедили меня не жаловаться в Визенгамот на применение ко мне «Красной нити»… попросту не сняв ещё её воздействие. Я и представить себе не мог, что Чжоу могла решиться подлить настолько серьёзную вещь, иначе стремился бы не в коридор, а сразу в Тайную комнату, чтобы отсидеться, пока немного отпустит! Хорошо, что налетел на Снейпа, он-то сразу понял, что я под воздействием, и, конечно, ни за что не стал бы привязывать меня к себе, когда определил зелье.       – Ты не писал нам, что это была «Красная нить»!       – Да не знал я тогда, что, думаешь, разбираюсь в этой мути? Тем более, китайской? Потом уже детальнее мадам Помфри расспрашивал, когда пытался понять, чем мне всё это грозит сейчас и как долго я буду ещё желать выполнить любое сказанное Снейпом, лишь бы ему было хорошо.       – И… как долго?       – Да уже отпустило, это какое-то странное зелье класса любовных, чтобы действовало постоянно, нужно было после приёма… ну, в общем, закрепить связь. Просто эффект от первого приказа ещё остался. И Северус, скотина, об этом знает, издевается в своё удовольствие, а я его даже послать в лицо не могу!       – Гарри, ты уверен, что отпустило? Мне удивительно, как ты вообще поборол действие такой дряни в первые минуты и не запечатлился на Чжоу… Но ты только что назвал профессора по имени!       – Уверен, Луна, – вздохнул Поттер. – Конечно, мне самому не светило преодолеть воздействие, и был бы я уже женатым, уж с Чжоу-то я не сопротивлялся бы закреплению эффекта. Даже ей было сложно противиться дурману, хотя она знала, что пьёт и приняла до того что-то смягчающее. Но, так уж случилось, что она опоила меня в Комнате Ровэны, да ещё и попыталась начать обработку до зелья… Браслет унёс меня в прошлое, едва уловив мимолётное желание, и уж там-то я догадался, что это он неспроста. Когда я возвращался, знал, что буду одурманен, и только и было сосредоточенности, что уйти от Чжоу подальше. А по имени, это, скорее, побочный эффект, я там, в прошлом, общался с профессором, и получалось куда лучше, чем сейчас.       – Господи... Тебя совсем одного оставлять нельзя, на ровном месте так вляпываешься, – ошеломлённо сказала Лавгуд, осмысливая то, что он снова был во временной петле. – Но это путешествие пошло тебе на пользу, ты, наконец, стал одним Гарри. Наверное, тебе там было хорошо, что ты даже рискуешь снова заходить в эту комнату?       Поттер вздохнул: времени на самокопание он в 70м потратил очень много, упорно продолжая его каждый день, в попытке понять, какой же он сам, Гарри, а что – просто влияние других личностей и чуждых ему на самом деле интересов. Под угрозой возникновения третьей точки зрения в его голове, которая уже была бы не просто «разумной» или «бесшабашной», а соответствовала бы поведению маленькой эгоистичной девочки, другого способа остаться вменяемым, кроме как детально разобраться в себе, просто не оставалось. Безусловно, бытность Гарри-Лили на него повлияла, но Луна видит правду – каким бы человеком он сейчас ни был, он наконец собрал себя в целостную личность.       – Мне там было… По-разному. Я скучал по своей компании, очень. Но что комната, это по-прежнему очень удобное место, а мне просто нужно быть осторожным. И… Ты извини, я пока не готов много говорить о моём путешествии.       – Ладно. Как скажешь. Может, тогда поделись, что ты такого сделал, что, продолжая молчать, смог заработать столько отработок?       – О-оо… Это я со злости. После занимательного чтения Снейп решил меня порасспрашивать, потому что кто-то копался в его кладовке. Он, видите ли, верит, что я бродил по школе в тот день, когда её взломали.       – А ты бродил?       – Да, конечно. Рон после Рождества выспросил у кого-то пароль от ванны старост. Он знал, что я ужасно держусь на воде и хожу тренироваться на озеро по ночам – это я ему врал, на самом-то деле, я был тогда возле василиска. Но в ванне старост действительно отличный бассейн, так что я потом правда туда несколько раз ходил поплавать. И почти попался Северусу в один из вечеров – забыл Карту Мародёров в комнате. Ушёл в стену, но, кажется, у него стойкое желание свалить всю ерунду, творящуюся в школе, на меня.       – Вокруг тебя, солнце, и впрямь полно ерунды. Но ты же ему мог ответить, что ничего не брал?       – Так и сделал. Даже напомнил, что за жабросли, которые для меня украл эльф, я отдал ему немало связок русалочьих волос – тоже вещь вполне редкую, с ними сейчас мало кто договаривается. Но, знаешь, он мне не поверил, что я сам в кладовку не лез, и пригрозил напоить меня Сывороткой Правды. Спросил, хочу ли я рассказывать все свои тайны перед классом, если пара капель попадёт мне в бокал.       – И ты уже к тому времени был на взводе. До чего же вы договорились?       – Я ему ответил, что хочу пару капель, только не в бокал, а во флакончике. И спросил, что он за такую ценность хотел бы. И вложил намерение в формальную фразу о честном обмене. Ну, знаешь, почти как малая клятва?       – О боже… Дай угадаю, он рявкнул на это «Отработка, мистер Поттер», прежде, чем понял, что ты ему не просто дерзишь, а ещё и торгуешься? И ему пришлось отдать тебе зелье за то, что ты будешь на дисциплинарном взыскании?       – А то… Он только и успел, что, опомнившись, добавить «до конца года» и назначить время на подольше. Думаю, я ему знатно отомстил за прочтение этого опуса при всём народе.       – Да вы друг друга стоите! У профессора хорошая выдержка, раз ты ещё цел, заполучив от него условно разрешенное к приготовлению зелье при свидетелях.       – Свидетели, в основном, наш разговор не слышали, а потом отвлеклись на профессора Каркарова – он как раз зашёл. Очень к месту, нужно сказать, считай, меня спас. Но вообще, весело у нас в школе, ингредиенты для Оборотного зелья воруют второй раз за три года, а директору всё равно.       – Оборотного? – Луна нахмурилась. – Ты думаешь, студенты? А вдруг, что-то серьёзное?       – Если честно, я думаю, "Аластор Моуди". Карта Мародёров обозначает его, как Барти Крауча. Он не ходит на работу и сказался больным – в прессе даже была заметка. Неясно, зачем ему это нужно, но, по всей видимости, он планирует оставаться под чужой личиной ещё долго. Кстати, постоянно интересуется моими делами. Может ли чиновник такого уровня быть на побегушках у Волдеморта? Очень уж странно бросить дела в Министерстве и прикидываться учителем.       – Ты прав… Это звучит очень странно. Мне жаль, что я не знаю деталей о таком отдалённом прошлом Гарри. И что мы с Хьюго не читали те книги о его детстве – там было столько преувеличений обо всех знакомых, что не хотелось… Но и правды там было много, сейчас, возможно, что-то бы пригодилось. Эйден очень за тебя переживает – он бы и хотел всё вспомнить о 1995м, но Сьонэд ему не разрешает, пока детально не проработает все предыдущие годы, и он, скрепя сердце, слушается. Они разбирают многие воспоминания, чтобы, как она выражается, «не плодить социопатов». Работы там непочатый край, что самое интересное, не только из-за Реддла. Ты намного более уравновешен, чем наш Гарри, знаешь?       – Думаю, покуда я не сижу на кушетке у мозгоправа, нас вряд ли удалось бы сравнить. Но они потихоньку справляются, мне так казалось по переписке…       – Да. Потихоньку. Кстати, Сьонэд спрашивала, не поговоришь ли ты с Шерри ещё о кое-каких воспоминаниях. То, что кобыла может убрать эмоциональную окраску, оставив только информацию, для её пациентов могло бы быть манной небесной. Если вы с Шерри согласитесь, ей бы легко организовали прокорм. И для Эйдена Сьонэд тоже выдала список того, без чего было бы лучше.       – Я не против, но Шерри нельзя перекармливать – одно-два воспоминания в месяц. Ну, или она должна тратить энергию на путешествия. Понимаешь, в противном случае, есть шанс, что она сначала уйдёт в загул, а после – ожеребится. Но, во-первых, сама Шерри вроде бы не хочет пока становиться матерью, и, во-вторых, это же будет ещё один кошмар. Ведь правда у Эйдена нет больше ничего настолько ужасного, как тот ящик?       – Не знаю точно. Есть, как она говорит, четыре маленькие «шкатулки» – запертые, ясное дело. С надписью «никогда не открывать». Скажем так, в одну он всё же по настоянию психолога заглянул. Убедились, что там не память о том, как Эйден кого-то убивает, но нам никто ничего не рассказал. Он просто закрыл всё обратно, а Сьонэд, смотревшая легилименцией, молчит из этических соображений и настаивает это стереть – не Шерри, так Обливиэйтом. Так что, думаю, там ничего хорошего. Но Эйден достаточно крут, чтобы запертое в своём сознании игнорировать, и некоторое время это спокойно ждёт. Есть ещё что-то из воспоминаний об установлении приютской иерархии – вроде бы у него задушили змею, а он в отместку – чьего-то кролика… и это всё в нежном возрасте. Сьонэд считает, что для новой здоровой личности такое тоже лишнее.       – Я понял, попробую с ней поговорить. Жаль Эффи, она была его другом.       Луна пожала плечами.       – Но ты уверен, что не хочешь об Оборотном зелье написать в аврорат?       – Смысл? Мы уже не раз обсуждали возможность спихнуть решение проблем школы на компетентные органы, и все согласились, что это не сработает. Вон Северус тоже не дурак, но ищет вора сам, а не пишет иск, зная, что только обыска у себя в кабинете добьётся, а не толку.       – А к директору ты не пойдёшь, потому что думаешь, что наш глава Визенгамота сам прекрасно о Крауче знает благодаря чарам замка, и имеет на этот счёт план? Что-то такого же непонятного уровня закрученности, как, мы считаем, есть на тебя, с учётом прошлого Эйдена?       – Да, не хочу идти. Я практически уверен, что у него вообще на всех людей есть планы, а меня он списал в расход ещё в младенчестве. И я всего лишь пешка в интриге с Волдемортом, даже, возможно, не главная – ты же видишь, ему всё равно, с кем я общаюсь в школе, хоть Дурмштранг, хоть ещё что. Покуда не связываюсь со взрослыми влиятельными колдунами и не демонстрирую внезапных суперспособностей на уроках, он даже не считает необходимым вмешиваться в моё окружение. Гермиона почти стопроцентно ему обо мне докладывает, но в мои дела влезает только, если видит в руках книги по истории из внеклассного чтения. И всё же, план у Дамблдора, чувствую, уже сейчас с дальним прицелом – я так и не нашёл два верхних клыка василиска, в которых больше всего яда, а Хьюго говорил, что его отец спускался в Тайную комнату за такими. Не удивлюсь, если общая идея уничтожения крестражей моими руками уже запланирована, а оружие ждёт, чтобы быть переданным в желаемый для директора момент… Только не знаю, с чего он взял, что мне эти крестражи будет найти легче, чем кому-либо.       – Ты делаешь очень много допущений, лучше не стоит. Директор и Волдеморт играют не в шахматы, а в жизнь, так что факторов может быть намного больше, от других игроков, до непослушания подчинённых. Не хочешь идти к директору – твоё право, я, скорее, это поддерживаю. Но будь готов, что Петтигрю, о котором тебе говорил Гарри, не обязательно раб директора, и тот может и не знать о воскрешении твоего врага, случится может что угодно. И я, вообще-то не думаю, что профессору Дамблдору был бы хоть какой-то резон присматривать за твоими успехами до этого года, когда ты участвуешь в Турнире, даже через Гермиону – хватает и общей твоей лояльности принципам гриффиндорства. Скорее твоя подруга просто, как, должно быть, и ещё несколько детей, продвигает его интересы среди остальных, направляя мнение толпы в случае необходимости. Многие ученики так делают по собственному почину, а не из-за какого-то шантажа, которому, как ты утверждаешь, она подверглась.       – Он присматривал, Луна. Хоть и не очень пристально. – Несогласно качнул головой Гарри. – В прошлый поход в Хогсмидт я попытался поступить в малое ученичество к артефактору, как раз на пару лет мне должно бы хватать денег. И у меня не вышло подписать контракт – запрет на такие действия, как у родительской воли, подкреплённой магией. Воля опекуна в действии, и не думаю, что нужно плодить сущности, я уверен, что это директор, и права распоряжаться моей судьбой ближайший год у него есть не только официально-бумажные. Не мог он и не знать, когда со мной случалось что-то серьёзное, думаю, об инциденте с резким ростом он тоже узнал до того, как я пошёл к мадам Помфри, и о контракте на обучение узнает, если я смогу всё-таки как-то обойти запрет. Можно, конечно, в обход опекуна принести клятву Мастеру, как наставнику, но не хочу, это же будет практически кабала.       Видя, что Луна немного недоумённо смотрит на него, Гарри решил, что забыл им об идее ученичества рассказать. Для него это было полтора года назад, и тяжело было ориентироваться, о чём он тогда писал, а о чём – не успел. Так что он продолжил, отвечая на незаданные вопросы:       – Мы разговорились во сне с тем индейским шаманом о браслетах, которые я делал Хьюго и в уплату за помощь. Шаманам редко согласны делать артефакты, мало кто разбирается в теории их магии хотя бы на моём уровне, так что чаще всего они сами что-то плетут для своей тусовки, кто хоть чуть умеет. Но у него есть хороший знакомый артефактор с другой специализацией, руны по металлу, здесь, в Британии, и они как-то столковались обо мне. Я в феврале сделал для шамана парный артефакт – по сути, игрушку, из тех остатков браслета, которые были мало к чему пригодны. Минут на двадцать позволяет двоим людям обменяться сознаниями и оказаться в чужих телах… так и не понял, это ему применимо в колдомедицине или как. Передал через его знакомого, он там что-то дорабатывал. И поручился за меня в Гильдии рунологов, опять же, я договорился с ним об обучении. Жаль, официально в этом году не получится, так что я пока могу с Мастерами только изредка переписываться.       – Жаль. Но, наверное, ты с годик можешь и подождать, главное, с Волдемортом как-то сладить. – Сказала Лавгуд. – Так ты это про то, что никто Рите Перо не делает, не шутил, а сплетни пересказывал?       – Да, есть немного. Но это не совсем правда. Как наконец освоил чары самописца, сам занялся. Хочешь посмотреть? Я именно для него Веритасерум урвал. Так обычно с артефактами не поступают, но оно какое-то очень наглое получилось…       Луна заинтересованно кивнула, и Гарри, открыв сумку, поманил Перо пальцем, ласково уговаривая показаться. Спустя минуту оно всё-таки вылетело, нахохлив яркий розово-оранжевый пух опахала и хищно наставив на Луну тонкое металлическое стило. Гарри подал ему блокнот и, улучив момент, когда Перо растерянно начало фокусироваться то на Луну, то на бумагу, ловко схватил его, и капнул на стык металла и пера из маленького флакончика, прошептав заклинание. Перо, вырвавшись, обиженно что-то ему нарисовало.       – Кхм. Проверка, – Сказал Гарри. – Луна, что вы думаете о… э-э… морщерогих кизляках?       – Милая зверушка, – улыбнулась Лавгуд обоим: и Поттеру, который заинтересованно смотрел на Перо, и самому Перу, развернувшемуся к ней и забавно мельтешащему, будто оно само было зверьком. Реакция на реплику последовала незамедлительно: артефакт заметался по бумаге туда-сюда, быстро выводя строчки. Гарри вчитывался в них со всё возрастающим удивлением:        «Луна Лавгуд, очаровательная блондинка условно тринадцати лет, признанный эксперт в магзоологии и теории зацикленных пророчеств, даёт комментарий о понятии «морщерогий кизляк»:       а) Сленговое обозначение надоедливого полярного гемуля, мешающегося в экспедициях магозоологов в Арктике. Существо не имеет постоянной формы, однако, когда находится среди людей, предпочитает стать чрезмерно пушистым и вызывающим умиление женщин.       б) Псевдоним отшельника мистера Г. Ч. О’Кохилла в статьях магополитической платформы на базе журнала «Придира», используемый им для выхода на связь с тайным орденом «Чёрной Розы». Введён в обиход издателем с невольной подачи мисс Лавгуд в 1987м году.       Рекомендуемые горячие темы для интервью:       Где скрывается малефик, разыскиваемый Министерствами Магии восьми Европейских государств? («Ежедневный Пророк»)       Является ли омоложение тела по сравнению с сознанием результатом неканонической магии? («Ведьмополитен»)       Знает ли мисс Лавгуд что-либо о сюжете следующих сезонов «Доктор Кто»?» (*придержать материалы до появления удобного технического обеспечения для маггловского блога)       – Забористое у профессора зелье, – только и мог выдохнуть на это он.       – Полагаю, ментальная настройка тебе удалась. – Уже без улыбки сказала Луна, уничтожая последнюю страницу блокнота. – И за такое Перо, хоть и пишет оно не особо проработанным стилем, удавят не только журналисты, но и какая-нибудь Тайная Канцелярия. Я бы на твоём месте уничтожила, ты уж извини. Кроме прочего, надеюсь, имя малефика ты уже забыл.       Гарри понятливо кивнул, показывая, что имя и не запоминал, ловя поникшее при слове «уничтожила» Перо, и укладывая его обратно в сумку.       – Вообще-то, я думаю, нужно просто подождать подольше, эффект от зелий со временем экспоненциально спадает, устанавливаясь на примерно одном-двух процентах от исходного. Скорее всего, через месяц оно не сможет считывать так глубоко. И когда результат действия Сыворотки чуть устаканится, проявятся и все предыдущие черты вроде лёгкой ядовитости слога. Вот, смотри, первое, что я пробовал, было со слюной джарви, ну, для болтливости…       Поттер пролистал несколько страниц блокнота назад, и Луна смогла увидеть внизу страницы немного хамоватое описание достоинств самого Гарри. Следующая запись под заголовком «капля гадючьего яда на стакан воды» уже была откровенно саркастичной.       – Для джарви как-то не особо впечатляет, – прокомментировала она.       – Хм... О! Я забыл, что зачаровал бумагу с этим экспериментом на сокрытие нецензурной лексики... Я же говорю, со временем эффект от зелья спадает, ты, наверное, смогла прочесть только последнюю запись, когда он стабилизировался. Ну и вот ещё чуть выше видно несколько слов.       Гарри, прикоснувшись палочкой к бумаге, отменил чары, и Луна, смотря на проявляющиеся буквы, складывающиеся к верху листа во всё более срамные слова о Поттере, искренне рассмеялась. Может, он и прав, если уж Перо может писать что-то нормальное после этого, то и строчить слишком много правды тоже к Пасхе разучится. И хорошо, уничтожать такую пушистую лапочку было бы обидно.

***

      Одним погожим, ясным утром в самом конце мая Гарри лениво возил ложкой по тарелке, размазывая овсянку. Под его глазами залегли глубокие тени, а волосы сегодня были ужасно растрёпаны, даже как-то нетипично, все уже давно привыкли, что Поттер выглядит скорее стильно, чем неопрятно. Причина была тривиальной: он-то, может, и рад был забыть о нехороших людях и связанных с ними проблемах, но они все почему-то не забывали про него.       Хогвартс гудел, ведь мистер Крауч, которого многие ученики видели в замке в немного странном состоянии, но стремящимся попасть к директору, пропал прямо в школе, из которой, как известно, нельзя аппарировать. Теперь шло Министерское расследование, и версии о пропаже чиновника были одна диковиннее другой – от появления в замке исчезающей комнаты, охотящейся на прохожих, до того, что человека во что-то трансфигурировали и спрятали. Гермиона даже оторвалась от исследования феномена воды во время второго задания, на котором, к радости Гарри, её слегка зациклило, и подбивала их к очередному, собственному расследованию.       Поттера это не интересовало – третье задание Турнира было настолько близко, что Чемпионам даже уже рассказали о лабиринте. Ему следовало готовиться к испытанию, и к тому, что, возможно, будет после. Но всё же, Гарри вчера плохо засыпал: его грызла совесть, ведь он так ничего и не сказал никому об истории с Оборотным зельем. У него было несколько версий на тему Крауча, не противоречащих основной теории: тот не успел вовремя выпить зелье и его увидели, а потом, зайдя в пустой класс, всё же исправил оплошность… или, у него был Маховик Времени, потому вторая копия и пропала. Но где-то на краю сознания мигала красная лампочка – с некоторых пор он начинал сомневаться в нулевой гипотезе о человеке-не-Моуди, думая о том, не мог ли в школе быть второй маг по имени Барти Крауч? Что, если это он что-то сделал с тем Краучем, который чиновник? Если это так, виноват ли Гарри, что не стал препятствовать всем этим странным планам? Мог ли он сделать что-то, предотвращающее исчезновение мистера Крауча?       Кроме прочего, он встал сегодня в два пятнадцать ночи, и пробуждение было так себе: его почти что выпихивала из сновидения проекция Луны, у которой были отвратительные новости. В два двадцать, когда он их узнал, он готов был перенестись к Рите в гости и спалить ей дом, чтобы оставила тему его биографии в покое. Стоило огромных усилий этого не делать и вообще не истерить – послушаться опыта самой Луны, которая всё же была старше, да и ещё экспертом по каким-то там прорицаниям, её отца, что-то смыслящего и в политике, и в журналистах, плюс совета от пожилого Лорда, который чего только на своём веку не видел. Гарри прислушался к тому, что ему говорили эти люди (ну, то есть, к тому, что было передано о их словах вымотанной астралом Лавгуд, которую разбудило экстренное сообщение на связном артефакте, и которая вынуждена была сниться сначала отцу, а потом будить Гарри). К завтраку он уже успел сделать всё, что мог. Но это не отменяло плохого настроения, постепенно деградирующего ещё глубже по мере того, как приближалось время утренней почты.       Когда совы влетели в Большой зал и множество птиц сразу же устремилось к нему, Поттер глубоко вздохнул: всё, как они и предполагали. И действительно, за пятнадцать минут пришлось сжёчь не менее трёх сотен писем, даже не пытаясь их собирать или распечатывать – почта шла почти непрерывным потоком. Порядка полусотни громовещателей удалось насильно впихнуть в предусмотрительно наколдованный купол тишины, они там почти что передрались, отвоёвывая пространство друг у друга и пытаясь всё-таки донести до парня свою мысль. Он был удивлён, что во всём этом хаосе его глаза как-то выхватили письмо, адресованное ему – от Сириуса. Возможно, он справился с задачей по сортировке почты только потому, что оно было не проклято. Ну, то есть, это, и ещё штук восемь-десять с гноем бубонотюбера или какой другой гадостью, но их ребята натренировались отличать несколькими неделями раньше, когда подобное пару раз прислали Гермионе.       Профессора Дамблдора за столом не было – ему после утреннего выпуска «Ежедневного Пророка» тоже было, чем заняться. Так что он не видел того дурдома, который сегодня творился вокруг места Гарри за гриффиндорским столом: чтобы не попасть под обстрел конвертами, ученики отсаживались на ярд дальше. Только Рон с Гермионой, привыкшие к «популярности» девушки пару недель после статьи в «Ведьмополитене», утверждающей, что она подлила Виктору любовное зелье, не растерялись, и начали сметать ворох пергаментов на пол, где Гарри их методично поджигал. Профессор МакГонагалл, к слову, тоже отсутствовала, так что первым, кто подошёл разобраться в причинах беспорядка, был профессор Снейп. Ну кто же ещё, если можно снять с Гриффиндора побольше баллов – не важно, что Гарри не может контролировать объёмы почты, которая ему приходит.       Глаза профессора смотрели на устроенную совами кучу-малу неодобрительно, а на растрёпанного Поттера – с крайней степенью презрения. «Спокойно, Гарри, он всегда на тебя так смотрел, все добрые его взгляды были предназначены маме, он и знать не знает, что ты когда-то тоже удостаивался таких, будучи на её месте.» – В очередной раз подумал парень. Он не оставлял надежды, что когда-нибудь эта мантра всё же задержится в его мозгу и он перестанет вздрагивать от несоответствия того, что есть, и того, что было.       Профессор, тем временем, упражнялся в своём любимом сарказме, особенно, когда услышал, что Гарри считает эти письма реакцией на сегодняшнюю статью. Впрочем, его не хватило надолго – пока он говорил, очередная сова уронила письмо так, что стало заметно имя адресата, написанное на прОклятом конверте. Взгляд профессора, устремлённый на подкопченного удачливым громовещателем Поттера стал цепко-вопросительным.       Гарри с вызовом глянул в ответ, будто бы спрашивая: «Что, лучше бы это всё свалилось на голову беззащитной маггле?» Он, конечно, не уточнял, но профессор, разумеется, понял, что поисковые инстинкты сов сами по себе перенаправляться на другого адресата не умеют, будь он трижды родственником – нужно наложить специальное заклятие. Выражение лица мужчины стало нечитабельным, и он, продолжая пристально смотреть Поттеру в глаза, нараспев что-то пробормотал – все неуничтоженные Гарри письма на имя Петунии Дурсль враз исчезли. Не говоря больше ни слова, профессор развернулся на каблуках и вернулся к преподавательскому столу.       «Какой-то он сегодня поразительно лояльный» – подумал Гарри, не услышавший никаких комментариев по поводу запрещённого несовершеннолетним вне школы колдовства. Поттеру было видно, что профессор развернул собственный «Пророк» в поисках статьи и принялся внимательно читать, постепенно кривя губы всё больше и больше. Рядом с ним профессор Спраут, как раз добравшаяся, видимо, до последних патетичных абзацев, поперхнулась утренним кофе.       «Это будет долгий день», – подумал парень, продолжая жечь новые письма. Одно хорошо – в Британии не так уж и много магов, и среди них обязаны быть адекватные люди, которые не будут слать проклятия кому-либо на основе прессы. Он был прав: хоть совы и нагло находили его на каждой перемене, их становилось всё меньше. И за ланчем Гарри смог наконец передохнуть и посмотреть на саму статью с колдографиями – мистеру Лавгуду ночью прислали только копию текста, снятую его другом во время печати сегодняшнего выпуска. И этому магу, как и мистеру Лавгуду, попросившему пересылать ему материалы о Поттере так быстро, как это возможно, лично Гарри был очень благодарен – может, он и не выспался, но зато дом, в котором он будет жить летом, всё ещё точно стоит.       Гарри, как и многие подростки, был порывист и тяжело шёл на компромиссы с совестью. Но всё то, что он узнал (и вспомнил) за четвёртый год обучения в Хогвартсе о таких поразительных созданиях, как люди, и то, что видел в других временах, отучало его от категоричности семимильными шагами. Остыв после первой реакции, он согласился с общим мнением о новой статье Скитер – она вредила ему не сильно, в основном била по профессору Дамблдору. У Гарри теперь был образ совсем уж бедной сиротки – его неосторожно брошенная после первого задания фраза открыла Скитер просто необъятную тему для того, чтобы копать. Вполне возможно, у неё давно был заказ бросать тень на репутацию директора – все её статьи о Хогвартсе в этом году выставляли руководство в невыгодном свете. Даже о происшествии на втором задании, о котором Министерство старалось замолчать информацию, Скитер смогла набросать несколько нелестных абзацев.       Так или иначе, Рита хорошо умела собирать факты, а уж трактовать и подавно. Сегодня, с её подачи, вся Магическая Британия узнала, что у Гарри Поттера нет доступа к сбережениям Поттеров (как она смогла вытащить это из гоблинов?) и гадала, куда подевалось немалое состояние его деда, довольно известного мага. Прямым текстом ничего не говорилось, но намёк на махинации с наследством был очень прозрачным. Может быть, веры этому бы не было, если бы Гарри развлекался, как все богатые наследники. Но он позволял себе «сорить деньгами» только в магазинчике сладостей Хогсмидта, да и не тратил совсем уж много. Он почти никогда не мелькал в магических поселениях или торговых кварталах – только во время сборов в школу. Неудивительно, что его мало кто видел, хоть по шраму и мог опознать практически любой человек. Зато колдфото, сделанное после первого испытания, иллюстрировало идею о его голодном детстве очень хорошо – на нём мантия Гарри неспособна была полностью прикрыть голень (вышивка, ради которой он её одел, не была видна), а старые, удобные для бега разношенные кроссовки «просили есть».       Отдельную благодарность Рите, тем не менее, мог бы вынести Эйден – выдвигая по обыкновению ворох невероятных идей о том, куда могли деться деньги Гарри, она, ко всему прочему, вытащила на свет старые сплетни, представлявшие деда редкостным ловеласом. Скитер не делала намёков на конкретную историю, скорее на то, что какой-то девице досталась невообразимая сумма откупа, как раз, чтобы никакой истории не всплыло. Версия, разумеется, не выдерживала любой критики… Но создаст чудесную завесу из сплетен вокруг человека, который летом или осенью появится в обществе Магической Британии. И пусть он для всех будет мистером Акселсоном, надолго приехавшим по делам из своей далёкой Норвегии к мужу покойной кузины Пандоры, его немалое сходство с Поттерами привлечёт внимание – тогда, возможно, и вспомнят сплетни.       Одно сильно нервировало в этой огромной статье: в ней было подробное, и не особо соответствующее действительности, описание жизни Гарри у магглов. Да, теперь, наконец, все точно уверились, что он никогда не жил в магическом обществе – Рита привела данные из Отдела по контролю над колдовством несовершеннолетних, прямо указывающие на его адрес в обычном пригороде Лондона. Колдфото абсолютно неволшебного домика Дурслей прилагалось. К слову, адрес Поттера не был такой уж тайной – он ещё по просмотренным с Хьюго воспоминаниям понял, что его можно было узнать в Министерстве, да и мальчик сам на первом курсе не скрывал, где живёт, а друзьям так и подробно объяснял. Но теперь, когда развенчался миф о том, что он был надёжно спрятан и защищён, Гарри был совсем не рад, что адрес напечатали в газете. Не хватало ещё визита на Тисовую кого-то не особо лояльного к «знамени прошлой победы».       Больше того, сами Дурсли, из-за сильного преувеличения его оговорки о «выбивании неловкости» превратились в глазах читателей в каких-то исчадий ада, издевающихся над «героическим ребёнком» всё детство. Они правда Поттера не любили, предпочитали не уделять ему внимания, многое запрещали и периодически наказывали, оставляя без ужина или запирая… Никогда не поступая так с Дадли. Но, положа руку на сердце, Гарри мог честно подтвердить, что как раз подход к наказаниям был стандартным, так же воспитывали и большинство его бывших одноклассников – тут, скорее, сам Дадли был исключением, а не Гарри. А, будучи в прошлом, он мог убедиться, что и Лили с Петунией за проказы на вечер запирали. И уж точно, сколько бы дядя не ярился после странностей, Гарри никогда не драли за них ремнём, как Северуса. Он не видел Снейпа среди лета только в те дни, когда мальчик не мог после порки особо двигаться и ждал, пока побои немного затянутся под действием волшебной мази. Но написанные пассажи складывали куда более плохое впечатление о детстве известного всем мальчика, и, как и предполагали взрослые, нашлось достаточно дур, которые, проникшись и не разобравшись, первым делом послали Дурслям проклятие, наплевав на Статут. Этих «лояльных» Гарри и «сердобольных» идиоток на Тисовой тоже видеть не хотелось.       Проблема была в том, что отменить печать статьи, или, хотя бы поправить эти ненормальные преувеличения, никто из них не мог. Пути Путями, но в редакцию, где защищено не только само здание, но и много чего ещё, да и работают маги, той же ночью лезть мистер Лавгуд категорически и твёрдо не советовал. А потому ночь для всех них прошла в других трудах: Гарри занимался хотя бы минимальной защитой дома на Тисовой, а мистер Лавгуд и Прюэтты, как они выразились, делали самое сложное – размышляли над тем, как лучше всего избежать петиций тысяч ведьм, давящих на Визенгамот для передачи опеки над Гарри: магического опекуна всё равно не изменить, но из-за шумихи он мог бы настоять на переезде от Дурслей непонятно к кому. Поттер же больше не спешил убегать с Тисовой, уж последнее лето до своих реальных семнадцати, когда спадёт Надзор, он лучше потерпит с ними. Дурсли – зло известное, и, возможно, они даже больше на его стороне, чем маги, слепо доверяющие Дамблдору.       Закончив к половине четвёртого утра наносить на подготовленные вместе с Луной каменные заготовки защитную вязь на собственной крови, Гарри наконец перенёсся к самому дому. Наличествующая видимая защита не порадовала: её, скорее, не было вообще, только пара следилок на магический след самого Поттера и путанка на входе. Хорошо, что заметил, Эйдену стоило заходить всегда только через Путь прямо в комнату или через заднюю стену коттеджа.       Нельзя сказать, что Гарри предстояло много работы: всё равно на скорую руку неспециалист что-то серьёзное не соорудит, но он хотя бы попытался. Шерри по просьбе Поттера подбросила в Британию Эйдена, который тоже категорически требовал, чтобы ему разрешили помочь – и это было очень кстати. С его несложным колдовством они справились буквально за полчаса – закопали по периметру участка четыре столбика (теперь ни одно магическое существо или маг, кроме них двоих, не сможет войти без приглашения) и накропали дополнительные отвращающие кровавые руны над входной дверью и окнами (с сокрытием этого безобразия пришлось немного повозиться). Эйден даже под руководством Гарри расписал краеугольный камень заговором на удачу, хотя ему и пришлось для этого частично просачиваться сквозь стену. В общем, сделали, что могли, но самим им удача, как всегда, повернулась странным боком: конечно же, они умудрились разбудить тётю.       На разговор с ней они и потратили большую часть времени – пришлось объяснять, зачем вообще здесь, показывать статью, а после капать ей успокоительного и убеждать, что никто Дурслей не потревожит – Поттеры что-нибудь придумают. Впрочем, очень удачно, что она сама согласилась на чары, перенаправляющие совиную почту Дурслей на Гарри, – капля её крови для этого дела была не лишней.       Неудивительно, что, столько начудив, следующую остановку они вынуждены были делать в Министерстве, благо, сегодняшнее колдовство не задевало ни Надзор (младший вне школы не колдовал), ни Статут, и регистрировалось только из-за того, что было совершено по месту жительства несовершеннолетнего колдуна, и то, без срочных оповещений сотрудников Отдела. Так что в пять утра, когда там ещё особо никого не было, самым наглым образом пользуясь Путями и мантиями-невидимками, они уничтожили недавние записи… и скопировали более старые. После чего Эйден наконец отправился в Норвегию, с радостью расплатившись с Шерри «шкатулками», а Гарри – назад в школу, делать вид, что он никуда не сбегал из «самого защищённого места Британии» и терпеть повышенное внимание.       Письмо от Сириуса Гарри тоже не порадовало: он посочувствовал Поттеру насчёт графомании Скитер, но... Блэку почему-то даже не пришло в голову, что журналистка врёт о Дурслях (он повозмущался и пообещал их проклясть), тогда как недобросовесность директора по отношению к «опекаемому» сироте он принципиально не рассматривал как возможность, утверждая, что о банке Скитер написала бред и советуя Гарри не высовываться в ожидании, пока профессор Дамблдор уладит возможный шум. Поттер уже во второй раз почувствовал себя так, будто бы смотрит на мир трезвее крёстного: почему он столь категорично отметает любые подозрения в сторону директора, из-за «помощи» с побегом от стражи в Хогвартсе?       Первый раз был тогда, когда они встретились в Хогсмидте в начале весны – Сириус провёл его в какую-то пещеру. Гарри рассчитывал, что мог бы поделиться во время очной встречи хотя бы частью своих дел – без боязни, что почту прочтут, он рад был бы получить совет от родного человека, а не от милых, но, в общем, малознакомых Лавгудов. И, тем не менее, разговор о чём-то серьёзном не задался с самого начала, когда Сириус, развернув еду, которую принёс Гарри, сказал о крысах.       Сам Поттер удивился достаточно сильно, чтобы из головы вылетело всё постороннее, и он осторожно уточнил, как у Сириуса с магией после Азкабана и не мог бы Гарри помочь, заказав какие-то зелья, например. Выяснив после расспросов, что крёстный может, хоть и не любит, аппарировать, равно как и не испытывает проблем накладывать трансфигурационные заклинания и даже чары расширения пространства ему по силам, Поттер понял, что тут проблемы посерьёзнее, чем с магией. На вопрос, что же тогда мешает закупиться раз в маггловском супермаркете большим объёмом продуктов, предварительно чуть исказив черты лица и перекрасив волосы, Сириус не смог ему ответить. И это было странно, нет, ну правда, неужели он считает прятки в пещерах возле самого магического поселения Британии менее опасными, чем такая кратковременная вылазка в туристический мелкий городок, где не дежурят авроры, и никто из магглов не смог бы узнать беглого заключенного под маскировкой?       Они поспорили некоторое время, но каждый, в итоге, остался при своих (и Гарри посчитал за нужное снова умолчать о хронопутешествиях и их последствиях, раз у крёстного проблемы с логикой и он может захотеть поделиться этим с профессором Дамблдором). За то, что он питается крысами, парень больше не переживал – раз Сириус не хочет, он просто снова попросил передачу от Шимусовой матери, и переслал её Хедвиг, уложив в сумку, привезённую Луной для окончательного «выноса василиска». На самом деле, он к приезду Луны и сам уже обзавёлся кое-чем похожим – починил чуть обтрёпанный край волшебного гобелена из покоев Слизерина. Он был не очень большим – примерно один ярд на три, но в глубину давал ещё ярдов восемь вложенного пространства. Слизерин держал его для неясных Гарри нужд – по крайней мере, гобелен был пустым, но, чисто теоретически, туда можно было класть что угодно. Хотя, наверное, использовать такую вещь для передачи еды (пусть даже Хедвиг и вернёт назад), было бы кощунственно.       Сам Сириус пытался предупредить Гарри о том, что «тучи сгущаются», и, может, будь он Поттером версии весны 1994 года, это было бы очень хорошим предупреждением. Но аналогичное он уже успел получить осенью от себя из параллельного мира, двух пророков и даже пожилой леди, утверждавшей, что здравомыслящие маги готовятся к этим «тучам» с лета. Так что повторяющиеся настоятельные советы крёстного «сидеть тише воды» и советоваться с директором, в свете подготовки ко встрече с личем, были уже немного неактуальны.       Миссис Аткинсон, тоже приславшая записку с комментариями о сегодняшней статье, в отличие от Сириуса, хоть и сочувствовала Поттеру, наоборот, советовала проверить слова журналистки – в банке, и даже, возможно, послав запрос в Попечительский совет, чтобы уточнить, заплачено ли за обучение Поттера, или опекун запрашивал на него ссуду от имени Гарри. Парень вздохнул – идея была здравой. Он черкнул краткую благодарность за совет и положил письмо обратно в шкатулку-портал – времени много писать не было, у него ещё оставалось два урока после ланча. Шкатулку он осторожно спрятал – такие вещи стоило беречь. Поттер думал, что женщина для связи с ним отдала пару от артефакта, которая раньше была у кого-то из её детей, и собирался обязательно вернуть, когда будет более свободно распоряжаться своей жизнью. Это явно дорогая и по деньгам, и сердцу вещь, скорее всего, ещё из приданого самой миссис Аткинсон – крышка была очень тонко гравирована множеством изображений чуждой культуры. Такие долговечные порталы были не особо распространены, те же Лавгуды и Прюэтты, с которыми связь у него была проще и менее защищённой, объяснили.       Утомлённый насыщенным утром, Гарри зевнул и пошёл на прорицание. К сожалению, именно сегодняшний день выбрал, чтобы напомнить о себе ещё один нехороший … почти человек, приснившись ему прямо во время урока. Очнувшись с дикой головной болью и под впечатлением от увиденной пытки Хвоста, Гарри понял, что кричал, и что на него смотрит весь класс. Трелони ему удалось более или менее правдоподобно соврать, что он провалился в транс, но с непривычки не просто ничего не увидел, а ещё и не смог правильно выйти. Профессор кивнула и больше не убеждала его пробовать смотреть дальше. Вот только Гермиону ему не удалось убедить – та настаивала сходить к директору и Гарри в итоге понял, что, если не пойдёт он, то она сама расскажет Дамблдору о произошедшем на уроке и том, что, по словам обеспокоенного Рона, Гарри хватался за шрам. Расстроившись от этого всего, он пессимистично гадал, насколько ещё может ухудшиться этот день.       Когда-нибудь осенью Эйден, вспоминающий всё больше и больше, обязательно поделится опытом, какие ещё неприятные публикации могла бы организовать Рита, посетив сегодняшний урок прорицания в своей анимагической форме. Однако, этому Гарри повезло больше: Скитер не было нужды собирать сплетни среди подростков – она сидела у себя дома, придирчиво рассматривая стопку присланных ей бумаг и размышляя. После встречи мистера Поттера с драконом она подслушала часть занятного разговора с женщиной, на которую даже ей не удалось найти много информации, и нападки на мальчика Рита с тех пор делала осторожные, чтобы можно было отыграть назад, если он окажется менее лояльным своему опекуну, чем все считают. Чего она, однако, не ожидала, так это того, что он рискнёт написать ей, чтобы всего лишь вступиться за родственников.       Бумаги, которые этот непростой парнишка достал и преподнёс на блюдечке, определённо могли стать основой для слезливой истории о несчастных магглах, которым подбросили малолетнего колдуна огромной силы, после чего Министерские сотрудники постоянно колдовали в Литтл Уингинге, сами нарушая Статут почаще ребёнка и правя память всей округе по многу раз – район даже внесли в область действия упрощённого протокола. Конечно, проблемы магглов волшебники редко воспринимали, но Рита могла бы написать так, что мнение, сложившееся о чете Дурсль из сегодняшней статьи, смягчится, а вектор недовольства сместится вновь на Министерство и официального опекуна ребёнка… Особенно, если включит комментарий самого «ребёнка». Можно было даже прозрачно намекнуть о том, что прислаемые совиной почтой конверты с разрушительными проклятиями и громовещатели плохо сказываются на секретности магов, как того смиренно и просили в сопроводительной записке к бумагам.       Единственная проблема была в том, что такого рода статьи Скитер не любила писать – слишком уж они были похожи на опровержения. Её длинные, заострённые ногти, покрытые ярко-жёлтым лаком, барабанили по столешнице, пока она принимала решение. И всё же, пушистое розово-оранжевое Перо, нетерпеливо вертящееся над пергаментом, определённо потихоньку склоняло её всё-таки писать.       Знал бы Гарри, насколько это на самом деле поможет, меньше бы злился, упаковывая ей Перо, отказывающееся врать, но неплохо выуживающее оговорки, ещё за несколько часов до утреннего выпуска. Он тогда не верил, что это – хорошая идея, да и посылать артефакт, пусть даже и сделанный специально для журналистки, когда должна выйти не особо радующая его статья, его коробило. Тем не менее, именно так ему посоветовали все – и даже Эйден, которому, вроде бы, было двенадцать, но который был уверен, что так сделал бы он тридцатисемилетний, ещё и черкнув Рите, что «кое-что можно починить». И Поттер поддался на уговоры, даже не подозревая, что именно благодаря Перу пока избежал участи предстать в глазах общества «неуравновешенным и, возможно, опасным».