Тихое место

      Солнце ещё только клонилось к горизонту, но старое кладбище маленького городка наводнили тени – закатные лучи, скрадываемые высокими памятниками и стенами склепов, едва справлялись осветить могилы. Странный подросток, будто соткавшийся из тьмы в этом месте скорби минуту назад, тоже был похож на тень – темноволосый, худощавый, в немного мешковатой серой одежде столь неодобряемого консерваторами молодёжного хипового стиля… Он мог легко здесь затеряться, но вряд ли ему было бы интересно просто стоять посреди кладбища. Неудивительно, что, осмотревшись, он уверенно начал петлять среди могил, направляясь к какой-то конкретной.       Там, где он остановился, несомненно недавно что-то происходило: земля вокруг чуть покосившегося креста была частично плотно утрамбована множеством следов, а частично – убрана из выкопанной ямы.       Убедившись, что могила наполовину разрыта, подросток воровато оглянулся, и, никого не заметив, спросил:       – Эйден? Ты здесь?       Как по заказу, из стены склепа неподалёку показалось серьёзное детское лицо, обрамлённое яркими рыжими кудрями. Невозмутимо отряхиваясь, Хьюго шагнул вперёд и приветственно махнул Гарри. Выглядел он не в пример лучше, чем, когда они познакомились в далёком будущем – вытянулся, чуть округлился, а главное – из глаз исчезло потерянное выражение и появился озорной блеск, присущий детям. Одежда его, руки и даже нос были выпачканы – и через минуту Поттер наконец понял, почему: Хьюго взял прислонённую к соседнему надгробию лопату и начал (а, точнее, продолжил) копать.       – Эмм… Ты извини, может я чего не понимаю, но, зачем вручную-то? – Удивлённо спросил его Гарри. Он полагал, что Эйден здесь мог и сам справиться.       – Если бы Создатель предполагал, что с помощью ведьмовства нужно ворочать всякие камни, – назидательно проговорил Хьюго, – он не стал бы изобретать лопату. Настоящий маг должен знать, когда стоит ею воспользоваться…       Скептически хмыкнув, Гарри уточнил:       – Сказал тебе дядя, когда ты его чем-то вывел из себя? За дело он тебя хоть здесь самого оставил?       – Я заплёл ему вчера вечером сложные косы, – удручённо бросил Хьюго. – Через неделю на мне уже будет Надзор, хотелось под конец вольницы попробовать заклинание, которое показывала зимой тётя Лу, а он так удачно заснул у нас в гостиной после ужина… Вообще не понимаю, почему он обиделся, подумаешь, волосы ещё чуть отросли и пока не полностью расплетаются… Ему же идёт, а час назад я всего-то назвал его няшей!       Поттер, услышав это, едва сдержался, чтобы не хрюкнуть от хохота: он-то как раз догадывался, почему.       Лето вдали от магического мира, когда у тебя есть братишка, способный совершать подряд несколько парных аппараций в пятьсот миль за скачок, оказывается, резко становится очень насыщенным… Днями они не виделись особо: Гарри дисциплинированно сидел на Тисовой улице, выполняя любую заданную работу по дому, делая эссе, читая маггловские учебники и срисовывая сложное плетение чар на трофее от хвостороги, а Эйден занимался оформлением документов для переезда, свалившимся ему на голову неожиданным наследством и защитой собственного дома. Не меньше времени он тратил на попытку потихоньку разобраться в том, что сейчас творится в Магической Британии. Но зато вечерами, когда любой из трёх периодически меняющихся невидимых, но отлично светящихся аурами, наблюдателей за Поттером был уверен, что он у себя в спальне… После ужина, когда Дурсли предпочитали его не трогать… Гарри самым наглым образом похищали из дому, чтобы примерно к шести-семи утра вернуть обратно.       В большинстве своём они отдыхали – Эйден притаскивал Гарри в уединённые места вроде отвесных скал, водопадов и пещер, которых он в своём мире знал бесконечное множество – и почти все были такими же и здесь. Нельзя сказать, что он обучил его абсолютно всем премудростям передвижения по разного рода местностям, тем более, что гуляли они по нескольку часов вечерами и порой единственным освещением был тусклый, непримечательный для случайно забредшего маггла светлячок. Но раньше не ходивший в походы Гарри теперь чувствовал себя на природе куда увереннее. Кроме всего прочего, подъём на скалу, который мог занять и всю ночь, доставлял Гарри не меньше удовольствия, чем полёты… даже больше, ведь он подымался сам, без метлы, хотя и не было сумасшедшей скорости. На следующий вечер после такой ночи и долгого дня они попросту отключались в наспех поставленной палатке, но зато потом утром просыпались к рассвету. Восход солнца на побережье, куда специально приводил их с вечера Эйден, был очень красив.       В каждый из трёх их рассветов на пляжах море было неспокойным, внушая им обоим некий трепет, но, в целом, им скорее нравилось. Гарри раньше-то и не видел моря никогда, кроме как в воспоминаниях Эмбер… Лишний раз никто из них Путями пользоваться не хотел, равно как и платить каждый день Шерри, так что, в основном, они гуляли по Британии, но несколько раз всё же выбирались на континент – там можно было позволить себе посетить отдалённые магические рощи, до сих пор густо населённые волшебным народцем. И за просмотром достопримечательностей не опасаться встретить кого-нибудь знакомого.       Строго говоря, не было никаких причин (кроме Барти) игнорировать города, но… Они забредали в них иногда утром, чтобы выпить кофе, предпочитая проводить время вдали от людей и радуясь тому, что нет нужды сидеть в душном доме в разгар жаркого лета – всегда можно вместо этого спуститься в какой-нибудь красивый грот. Четырежды они ходили в кино, хрустя попкорном на вечерних сеансах. И только один раз решили «посидеть в кафе, что ли» – полтора дня назад, на тот самый День рожденья, который у них обоих официально был, хотя их возраст и не отвечал предполагаемому.       Но что-то в этом было – праздновать, как вздумается, и они оба решили, что их двоих посреди маггловского незнакомого города для хорошего вечера будет достаточно. Они не планировали пить, тем более, Эйден считал, что Гарри рановато уходить в загулы. Но абсолютно случайно прогулка по Глазго вылилась в яркую, мельтешащую тусовку среди какой-то фантасмагории: банальное желание глянуть поближе на «там за окном, что, роботы в человеческий рост?» привело их безбилетниками на огромный конвент. Пока Гарри пялился во все глаза на разодетых в самые странные костюмы людей и соотносил их с героями комиксов, фильмов и смутно знакомыми по виденному на мониторе у Хьюго понятиями «киберпанк», «стимпанк» и «аниме», Эйден умудрился подцепить сразу двух девушек. Они-то и утянули ребят тусоваться в этой странной толпе, и обе были просто-таки очарованы обаянием старшего. Эйден вообще смотрелся здесь «своим» – в простой майке и шортах, зато с пепельными волосами по лопатки, собранными в высокий хвост, ярко-зелёными глазами и сложной татуировкой на лбу. Они с Гарри выглядели, как родственники, но уж точно не близнецы – Эйдену высветлили кожу, подправили нос, и он теперь имел отдалённое сходство с Луной. Только глаза он наотрез отказался как-то менять, спрятав их за крупными трапециями очков-хамелеонов.       И, то ли на беду, то ли на радость, девушкам на конвенте очень понравился его образ. Кажется, Гарри в течении вечера что-то слышал и на тему «Если вот тут чуть заплести, то получится почти как в аниме (с незапоминаемым названием)/нет, что ты, ему больше пойдут косички на висках, будет вылитый эльф/но тогда придётся прятать татуировку…» Он не очень прислушивался – видел, что брат терпел обсуждения его «абсолютно волшебной» внешности, потому что ему понравились девушки и он надеялся на ненавязчивое продолжение знакомства. Так что он и сам, как-то остро ощутив, что у него давно никого не было, с интересом присматривался к девчонкам своего возраста. Когда они прощались, Эйдену было не на что жаловаться в плане компании, но кажется, тема, которую задел Хьюго, всё же успела его дядю порядком поддостать.       – То есть, вы специально пришли раньше, и ты уже час предаёшься трудотерапии? Может, тебе помочь? – Спросил Поттер, с долей иронии размышляя о том, что вот она, жизнь мага во всей красе, почти как пророчил дядя: банк Гарри пока не ограбил, но зато сейчас собирается разрыть могилу.       Возле всё того же склепа неожиданно проявилась ещё одна фигура – Эйден снял мантию-невидимку. Чтобы там не подумал Гарри о том, что Хьюго был здесь сам, оно не отвечало действительности: за ним всё время присматривали. С некоторым интересом Поттер оценил «плохорасплетающиеся косы» – правая половина была уложена в экзотичное плетение, и даже то, что Эйдену удалось справиться с левой, не спасало, потому что обычную причёску, неплохо скрывающую татуировку и скромно убирающую лишние волосы от лица, сделать не удалось. Он был одет во что-то приличное даже по меркам Дурслей, корпоративный «casual», вместе с дорогим ремнём, часами на руке и начищенными кожаными туфлями… Но то, что у него было на голове, смещало восприятие в неформальную сторону.       Ему действительно идёт, подумал Гарри. Только дядя Вернон, с которым он сегодня должен познакомить брата, не оценит – вот и причина строгости к веселящемуся племяннику.       – Ладно, поигрались, и хватит. Привет, Гарри. Помощь тут убивает весь воспитательный момент, так ведь, Хьюго?       – Я все понял, осознал, больше не буду! – С готовностью козырнул в ответ мальчик, да так, что ему не поверил даже Гарри, не то, что Эйден. И всё-таки, дядя ему на это ничего не сказал, только покачал головой. От взмаха его палочки вся пыль и грязь с Хьюго исчезла, а от второго – земля, которую не успел убрать мальчик, поднялась аккуратным блоком и сдвинулась, оседая возле ямы и оголяя крышку гроба.       – Отойдите, я подниму, – сосредоточенно сказал он, и осторожно, стараясь не задевать края ямы, пролевитировал гроб на свободное место возле склепа.       Гарри был очень рад, что желание Эйдена повоспитывать Хьюго таким экстравагантным методом, всё же немного ограничивалось здравым смыслом: он полагал малореальным вытащить гроб вдвоем без магии.       Какие-то несколько секунд они все трое смотрели на него, не решаясь открывать, пока Хьюго не мотнул головой и не сказал твердо:       – Раз начали, нужно делать.       Он же, состроив упрямое лицо, первым потянулся к плотно прилегающей крышке, но Эйден предупреждающе положил ему руку на плечо и просто махнул палочкой. Крышка после этого плавно отъехала в сторону, звякнули вылетевшие гвозди.       Гарри бросил робкий взгляд внутрь.       К его удивлению (хотя большинство считало, что так все и будет), девочка, лежащая там, выглядела такой же, какой он её помнил, разве что без очков. И не полупрозрачно, а просто очень бледной. Все то, что нарисовало ему воображение, не оправдалось: гроб оказался крепким, а тело, окаменевшее из-за воздействия магической змеи, не разлагалось. Он, конечно, не понимал, как это возможно, особенно после того, как наконец прошел программу средней школы, но в магии он вообще ещё многого не понимал.       Эйден, стоящий рядом, казалось, завис, едва увидев лицо этой странной не-совсем-покойницы. Флакончик зелья был крепко зажат в его руках, и, судя по всему, ему не хватало смелости его применить. Гарри его понимал: они много об этом говорили, предполагали, мистер Лавгуд, читавший сделанный Поттером перевод записей по зелью стазиса, созданного Слизерином в том числе на основе наблюдений за василиском, соглашался, что стоит попытаться… Но, если это не сработает, именно Эйдену придётся разрушать тело полностью, чтобы Миртл могла окончательно умереть. Ему и так непросто – из-за него (ну, или из-за почти него) она зависла в таком состоянии на полвека, потеряла возможность хотя бы призраком быть с набожными родителями… В общем, его мучила совесть.       Не желая трепать всем нервы ещё больше, да и вообще, долго стоять посреди кладбища живописной группой, Гарри сам вылил на губы Миртл с пол-ложки зелья. Некоторое время все трое взволнованно ждали, и, наконец, увидели отчётливый вдох. Гарри обрадованно улыбнулся, Хьюго тоже хотел было сказать что-то радостное, но вдруг поперхнулся на середине слова, выкрикнув:       – Кровь! Здесь кровь!       И впрямь, по обивке гроба, в котором всё ещё лежало тело, медленно растекалось что-то красное.       Взявший себя в руки Эйден сделал над Миртл несколько пассов палочкой, пытаясь понять, что происходит, и, в результате, остановил кровотечение. Недоумевающим парням он указал на глубокую рваную рану на руке – наверное, когда девушку несли, неосторожно ударили, и на окаменевшем теле появилась трещина. Но Гарри надеялся, что это поправимо – им уже везло, Северус сварил нечто достаточно гениальное, чтобы не просто служить антидотом к стазису, но и помочь с этим нетривиальным случаем, а знаний Хьюго должно было хватить на то, чтобы призвать душу из Хогвартса и вернуть её назад в тело… Есть шанс, что она там удержится, по крайней мере на это была вся надежда, потому что просто отпустить душу никто не мог, а второй вариант освобождения Миртл, с убийством, вдохновлял мало.       Эйден, тем временем, расплавил застёжку на одном из своих браслетов и надел его на запястье Миртл. Отдал свой артефакт и Хьюго – оба считали, что могут пожить некоторое время так, а девочке страховки совсем не лишние, тем более, что её собирались переправлять в особняк Лорда Прюэтта Путями.       Гарри свистнул, призывая кобылу, и они вдвоём с Эйденом устроили Миртл и Хьюго у неё на крупе. Можно было аппарировать, но это плохо сказывается на здоровье детей и подростков, так что в нестабильном случае Миртл Шерри показалась всем надёжнее. Через несколько минут блокнот в кармане Поттера чуть завибрировал, сигнализируя о появившемся новом сообщении: Игнотиус (чувствовалось, что ворчливо) отчитывался, что его внук-некромант доморощенный и «поклажа» удачно добрались.       Эйден убирал, возвращая пустой уже могиле приличный вид. Гарри не знал, о чём он думал: вопрос с Миртл был для него сложным, но Эйден был первым, кто заявил, что, если её приведут в живое состояние, а не мёртвое, он и займётся её удочерением и вопросами обучения – у неё не осталось родных, кроме племянницы-магглы, родившейся позже, чем девочка окаменела. Он вообще болезненно воспринимал всё, что натворил в предыдущей жизни – хоть мистер Лавгуд и Лорд Прюэтт в рассказах Эйдену и пытались излишне не демонизировать Реддла, фактов о его маниакальной склонности убивать было предостаточно.       Всё так же молча Эйден почистил их от кладбищенской пыли, а потом аппарировал Гарри на окраину Литтл-Уингинга. Идти оттуда до Тисовой было минут сорок, но зато они не должны были попасться на глаза наблюдателям.       Со стороны казалось, что Гарри идёт один – Эйден снова набросил мантию. На улице никого не было, потому парень рискнул завести разговор:       – Слушай, я тут подумал… Ты уверен, что хочешь увидеться с Дурслями? Я понимаю, ты мог помочь с защитой дома, но тебе совсем нет нужды идти, я смогу договориться с ними и сам. Ты же не ладил со своими, и меня они не особо любят, боюсь, вечер не будет приятным…       – Гарри, ты что, боишься, я не смогу удержаться в руках? – Послышался удивлённый вопрос.       – Ты сильный маг, я не хочу разрушений, если они упрутся рогом.       – По-твоему, я не знаю, какими они могут быть? И как именно они на меня посмотрят? С чего бы мне что-то рушить?       – Ну, они не самые приятные магглы, а ты…       Звуки шагов Эйдена прекратились – он запнулся от удивления и Гарри пришлось наугад вернуться немного назад.       – А я что? Бывший Тёмный Лорд? Брат, у тебя всё в порядке с головой? Мы неделю говорили о том, что мне не нравится происходящее в Магической Британии… Что оно никому из нас не нравится, и что теперешняя нестабильная обстановка – лучшее время для корректировки событий. Что я, возможно – в третий раз – создам тайный орден, дабы воплотить в жизнь более адекватные задумки. Не слышал от тебя ни одной претензии к этим идеям, равно как и к тому, что я начну добывать компромат и шантажировать недобросовестных политиков, как и к тому, что придётся заключить мировую с не особо законопослушными магами. И вот, пожалуйста, ты вспоминаешь о моей предполагаемой ненависти к магглам сейчас, применимо к Дурслям!       – Эй, не заводись. Я видел твою программу, и примерно представляю, какое общество вам удалось построить в параллельном мире. Там свои минусы, но выглядело лучше, чем то, что имеем мы, и я предпочёл бы его для своих детей. Если ты собираешься лезть в политическое болото снова, дело твоё, покуда не развязываешь войн и не истребляешь магглов, как другая версия тебя, я на твоей стороне. Просто Дурсли – они особый случай, более личный…       – Чёрт возьми, да ты просто до сих пор не веришь, что я – нормальный человек, а не чокнутый социопат, убивающий ради развлечения!       – Неправда, я чувствую, что ты нормальный! По-твоему, я проводил бы с тобой каждый вечер, если бы считал тебя психом? Рассказывал бы тебе о своих переживаниях, показывая слабости? Слушал бы о твоих?       Ей-богу, у Эйдена переживаний оставалось немало… Или, точнее, немного: он крепился, но Гарри знал, что иногда он жалел о переходе в этот мир и реабилитации после Поцелуя. Умом-то все понимали, что любая жизнь с точки зрения развития души предпочтительнее, чем потерянное скитание. Но собирать себя по кусочкам заново Эйдену было очень тяжело и, как знать, может, если бы выбирал он, то малодушно отдал бы предпочтение смерти. Сьонэд утверждала, что память – это ещё не всё, а личности Гарри и Тома были очень похожи, потому он обязан справиться. И он справился, но что получил в итоге? Огромное количество плохих воспоминаний от них обоих, множество разочарований и откровенно жестокие, несправедливые вещи, которые с ними случались… А хорошего – какие-то крохи, ещё до совершеннолетия, настолько его потрепал дементор. Эйден помнил, что у него после была семья – трое детей, которых он любил, жена, дом… работа, которая нравилась, крестник, друзья, желание делать мир лучше… Но он знал, а не чувствовал, забывая даже лица дорогих людей, да и остальное было тусклым, невзрачным и поеденным дырами – словно всё хорошее, доброе, яркое безжалостно вычеркнули. Оставив только пустую оболочку и пригоршни льдинок, из которых, если постараться, можно было сложить сухое описание произошедшего с ним.       Для Эйдена это было ужасно – иметь будто воспоминания о воспоминаниях, знать, что ты что-то чувствовал, но быть неспособным закрыть глаза и представить то, что было, по-настоящему. И он заполнял свою жизнь новыми впечатлениями: проводил время с Хьюго и Луной, изо всех сил старающимися его приободрить, с Гарри, которому во многом нравилось то же, что и ему, пробовал делать вещи, которые – он знал – приносили раньше радость какому-то из двух его прошлых «я».       На робкие вопросы Поттера о том, нет ли у него желания вернуться обратно, он всегда только грустно качал головой – что бы он делал там? Плевать на Министерство и восстание из мёртвых, это ерунда. Но оставшаяся родня могла пережить потерю, тогда как он свою – нет, не к кому было возвращаться, дети умерли, крестник вырос и справится сам… Вернуться во времени раньше в надежде кого-то спасти значило бы сломать произошедшее, ведь он сам видел, как они умерли. Нет, в том мире его ждёт только разочарование. А друзья есть и здесь. По крайней мере, он думал, что друзья, и что они его не боятся.       Эйден молчал, и Гарри испугался, что он сильно обиделся. Хороший артефакт скрадывал даже его мощную ауру, обычно ярко выделяющуюся на окружающем фоне – Поттер был не уверен, что его собеседник всё ещё здесь. Наконец, после паузы, он услышал ровное:       – Пойдём, скоро будет совсем темно. Негоже опаздывать.       Гарри успокоено выдохнул. На самом деле он не собирался попрекать Эйдена Лордством, просто в этом году Дурсли доставляли удивительно мало стресса – они будто перешли в состояние, когда никто никого лишний раз не задирает… И Гарри правда не был уверен, что рисковать неустойчивым миром, собирая их с Эйденом за одним столом – хорошая идея.       – Скажи-ка мне, Гарри, – продолжил, тем временем, Эйден. – Как выглядит Драко Малфой?       Вопрос был странно не к месту, но, ухватившись за смену темы, Поттер поспешил ответить:       – Не знаю, обычно. Белобрысый. Вытянулся сильно за прошлый год, стал худым и угловатым, ну так все вытянулись… Черты лица острые, рожа вечно презрительно-недовольная. На отца похож, так что вырастет, наверное, эдаким холодным принцем, был бы красивым, если бы не кривился. А что?       – Ничего, просто спрашиваю. Крэбб? Гойл?       – Мордовороты, без заметной печати интеллекта на лице. Великоваты, чтобы двигаться складно, но, в целом, достаточно ловкие для своих габаритов…       – Понятно. Дадли?       – Ну, такое… Диета ему пошла на пользу, как и бокс. Знал бы я, что его нужно раз пятнадцать уложить на лопатки в тупой драке, прежде, чем он начнёт уважать, может, меньше бы убегал в детстве… Мы по утрам теперь выпускаем пар – тётя недовольна, но зато ни ему, ни мне не скучно – очень уж у нас разные стили и весовые категории. И он перестал всё время искать, к кому бы придраться, так только, курит и шатается со своей тусовкой. Недели две назад даже здороваться со мной начал на улице – я случайно ему три бонусных уровня открыл в игрушке, где он сам добить не мог, задел приставку, когда поскользнулся и чуть не упал. Так и не понял, отчего магическое поле могло так повлиять, повторить-то нереально… И вообще, ты такие вопросы задаешь, про внешний вид Дадли… Даже не знаю, что ответить – черты лица мелковаты, он не особо смазлив, но не вижу, чтобы это кому сильно мешало – дядя Вернон же спокойно женился.       – Тётя и дядя, значит, тоже миловидные?       – Нет, но и не страшные уроды, обычные люди. Дядя, как похудел, стал лучше выглядеть, хотя тётя и ворчит, что он потерял свою представительность. Она всё такая же будто высохшая... Да ты её видел...       – У меня в твоём возрасте Драко был Хорьком, Крэбб и Гойл – гориллами, Дадли и дядя – свиньями, тётя – лошадью, а Паркинсон – мопсом. Зоопарк, и никак иначе.       – Ну ты загнул, я их, бывало, когда-то тоже так называл, и какие-то общие черты есть, ну, вроде вытянутого лица тёти и общих габаритов дяди. Но это же не повод, так можно каждого обозвать, а на самом деле, я же говорю, среднестатистическая внешность…       – То есть, раньше было по-другому? Когда?       – Да ещё после третьего курса, наверное. Потом они стали меньше раздражать, я бросил обращать на них столько внимания, ну, неприятно мне с ними общаться, но не до психоза же.       – А я вот не перестал, и мы с Драко к шестому курсу развили из подстав и соперничества практически ненависть и нападали друг на друга очень небезобидными проклятиями. Эмпатия – страшная штука, все отношения становятся абсолютно линейны – ты кого-то раздражаешь, он раздражает тебя в ответ. Снейп тебя не любит – и, вуаля, ты его тоже не любишь, он ожидает от тебя нахальства, а ты это подсознательно чувствуешь и даешь ему ожидаемое – отлично, нелюбовь выходит на новый уровень, и так по кругу. Ты нравишься кому-нибудь, и сам проникаешься к нему добрыми чувствами, опять же…       – Но я-то не эмпат ни разу, это у тебя такой перегиб был печальный.       – Ой-ли, только у меня? – Спросил иронично Эйден, и Гарри, у которого по загривку вдруг пробежали мурашки, резко пригнулся, уклоняясь от удара.       – Что? Какого? – Недоумевающе спросил он. Рефлексы сработали раньше мозгов, кинжал прыгнул в руку, а тело перетекло в устойчивую стойку. Брат всё ещё был невидим, и Гарри не понимал, почему тот напал.       – Никакого. Смекаешь, тебе даже смотреть не нужно, ты отреагировал на нехорошее намерение. Поздравляю, ты, как и я, эмпат, хотя вряд ли сильный. Советую освоиться с этой печалью побыстрее, доставляет немало проблем. В том же бою штука очень полезная, да и интуиция по жизни зашкально хорошая, но это тот случай, когда, зазевавшись, можно себя потерять, и когда становишься очень зависим от мнения других.       – Неубедительно, я слышал о эмпатах, и на меня не похоже. Они – личности незаметные, потому что подстраиваются под желания окружающих быстрее, чем сами это понимают, а большинство людей изначально ничего особенного от других не ожидают.       – И это правда, если предрасположенность большая. В нашем с тобой случае и других склонностей хватает, а эта – приобретённая, не врождённая, предел её развития должен быть не очень большим. И то, тебе не кажется, что глобально ты весьма склонен оправдывать чужие ожидания? Ну, знаешь, рисковый гриффиндорец, мальчик-который-выжил и всё такое?       – Ты гонишь… – Сказал Поттер, хотя в голове начинали зарождаться подозрения. Он догадывался, куда клонит Эйден – несмотря на доводы рассудка и не улёгшиеся подозрения, будучи эмпатом, Гарри мог зеркально хорошо к нему относиться, подсознательно чувствуя, что брат ему симпатизирует. Не столько из-за того, что принял осознанное решение, сколько потому, что к этому толкает дар, а он этого даже не понимает.       Видя, что Гарри всё ещё скептически настроен, Эйден продолжил мысль:       – Смотри, от предубеждений на тему неприязни тебе избавиться удалось, включив мозги, направив эмоции на занятия боем, занявшись медитациями и всё такое. Неприятные люди остаются тебе неприятными, но ты оцениваешь их чуть трезвее, в том числе, у тебя перестало искажаться восприятие. Как насчёт обратной ситуации? Сколько времени тебе понадобилось, чтобы простить Рону чёрную зависть, а Гермионе – прямой вред твоим мозгам? Пару недель? Месяц? Я так понял, вы снова дружите, хотя ты и перестал рассказывать им многие для себя важные вещи. Как считаешь, все бы так сделали? Не кажется ли тебе, что с тем, кто стирал память, многие бы полностью разорвали отношения, не ограничиваясь лёгким недоверием? Это тебе вторые грабли эмпата – они желают тебе добра, и ты не ждёшь от них подвоха, хоть трава не расти. Вот только понимание добра у людей разное, Чжоу тоже хотела с тобой крепкую семью, не видя особого вреда зелья для тебя – ты же и так её любил. И вот, дар, вместо того, чтобы тебя предупредить, наоборот, притушил бдительность. Мне Джинни точно так же подлила кое-что в чай в 2007м. Как сам-то думаешь, много можно гадостей сделать, искренне желая кому-то блага… В собственном понимании?       – Как же жить с таким даром? – Севшим голосом спросил Гарри. Ему всё ещё не особо верилось, что подобная подлянка применима и к нему, но…       – Да как все, просто следить за тем, чтобы розовые очки вовремя бить, и чтобы врагов не недооценивать, если они сами относятся к тебе с презрением. Каждый раз, как ловишь себя на странной симпатии или неприязни, иметь в виду, что это необязательно только твои чувства. Когда подростковый возраст заканчивается, становится намного легче. Правда, сильные эмпаты частенько не доживают, срываются. Фэй вон умудрилась войну пережить, но повеситься в 1999м. Оно и неудивительно – там у большинства был ПТСР, а она всё это ловила. Мне в этом плане было значительно легче, хотя хватало других проблем.       – Постой, ты вообще о ком?       – Данбар, моя сокурсница. В нашем мире она как раз была сильным эмпатом. Тот случай, о котором ты говорил – такая среднестатистическая, что даже незаметная. Это именно она собирала основные сведения для книг обо мне, в том числе не стесняясь описывать мои чувства со всеми их искажениями действительности. Но вот зачем она это делала, я так и не узнал, она уже умерла к тому времени, как я искал, кто мне так удружил. Да и я не смог выяснить, каким образом эту историю навеяли писательнице, и, опять-таки, зачем. В первый момент нарушение Статута казалось критическим, но нам всё же очень повезло, что на планете столько гиков… С тех пор в нашем мире, кстати, маги начали поддерживать развитие научной фантастики и фэнтези, на всякий случай, даже премию литературную новую учредили…       Гарри молчал, обдумывая слова Эйдена. Он о местной Фэй тоже ничего не мог определённого сказать, хоть и проучился с ней четыре года. О себе тоже – мог ли он развить в детстве подобную способность? Детство вообще самый пластичный период для определения склонностей, чем старше становился маг, тем тяжелее получить новую предрасположенность. Хотел ли он знать, когда тётя и дядя особенно недовольны, чтобы избегать с ними встречи? Для такого нужно было бы либо желать чувствовать настрой, или пытаться понять, что человек думает. Реддл в своё время выбрал второе, да ещё и врождённая склонность, видимо, была, что сделало его возможности к совершенствованию в ментальной магии запредельными… А вот у Поттера с ней будут проблемы, если он эмпат, для минимального эффекта нужны будут колоссальные усилия. И тот факт, что ему вообще не даётся работа с астралом и даже осознанные сновидения, хоть сколько вокруг людей, способных объяснить, и что на погружение в транс он тратит до черта времени, теорию о его эмпатии скорее подтверждает. Гарри поёжился: эта склонность была одной из самых неудачных и сулящих больше проблем, чем склонность к огненным боевым чарам. Она была сравнима по опасности для мозгов разве только со стихийным прорицанием… и с шаманизмом… и с той же ментальной магией… Ладно, приходится признать, что слабым магам со своей силой вообще совладать и жить намного проще, чем сильным и одарённым.       – Подумай, Гарри, над этим, я практически уверен, что ты тоже эмпат. Пусть я и правда желаю тебе всего самого хорошего, но, наверное, с точки зрения большинства людей, так доверять мне, как это делаешь ты, странно. Взять хотя бы то, что ты ни разу не спросил, за что я убил Невилла…       Теперь пришла очередь Поттера резко останавливаться. В голове у него рушились те самые воздушные замки – все события этого чудесного лета и все отношения с настолько хорошо понимающим его человеком грозили сейчас быть перечёркнутыми единственным образом, всплывшим перед глазами – пухлым неловким парнишкой с милой улыбкой. До этого момента Гарри и мысли не допускал, что в «Пророке» того мира о смерти профессора Лонгботтома написали правду.       Эйден, уловив перемену его настроения, быстро понял, что он попросту не знал. Его голос сбился на взволнованный, успокаивающий, и он попытался объясниться:       – Послушай, прости, я думал, ты знал, что я его убил. Но отнюдь не с бухты-барахты. Это он был виноват в смерти Луны и её семьи, а ещё он пытался продвигать законы, возвращающие то, с чем мы так долго боролись – от них пострадало бы огромное множество человек, особенно маленьких магов. Из-за его подхода к образованию у многих детей начались проблемы с контролем магии на его уроках, и это из-за него случилась трагедия с моими детьми. У Лили и так были проблемы со стабилизацией дара, а то, что он сказал ей на тот Самайн, уходя со встречи со мной, и привело к этому ужасному выбросу, после которого выжил только я… И Джинни, потому что её не было рядом. Гарри, мне глаза застило желание отомстить, особенно, когда я узнал и остальное, и…       – Замолчи. – Сказал ему Поттер твёрдо. В его голосе было столько холода, что, казалось, переулок Магнолий, в котором они остановились, покрылся изморосью. Вокруг стало темно, намного темнее, чем должно было быть.       Эйдену понадобилось несколько секунд, чтобы понять: холодно ему не только из-за этого ответа. По спине поползли мурашки, а в животе образовался комок противных ощущений. Он не знал, почему здесь это тоже случилось: нейтралитет Гарри с Ритой, дружба с мистером Лавгудом и, пусть и скромные, но связи с Мастерами, привели к тому, что имя Поттера было упомянуто за месяц всего-то раз. Полоскали, в связи с заявлениями о восстании Волдеморта, в основном, репутацию директора, в то время, как Поттера и Диггори выставляли получившими тяжелые травмы на Третьем испытании, и, возможно, принявшими сценки, показанные боггартами лабиринта, на веру. Министерство не должно было считать Гарри угрозой, но факт оставался фактом: к ним приближались дементоры.       – Поттер, что за х.ень творится? – Послышался позади них голос Дадли. – Это ты… сделал?       – Лучше тебе не знать об этой х.ени, – буркнул Гарри, тоже догадавшийся об источнике холода. – Не стой! Нам нужно в дом! Беги! – Крикнул он, ощущая, как цепенеют пальцы.       Дадли долго уговаривать не пришлось – он побежал, впрочем, они тоже устремились следом, не дожидаясь, пока страх скуёт их полностью.       – Эксперто патронум, – сказал Эйден, бежавший последним, едва заметил тёмную фигуру. Ему казалось, что внутренности уже обледенели. До границы защитного контура вокруг коттеджа оставалось не так уж и много – ярдов триста, но… Слабое серебристое облачко, вырвавшееся из его палочки было не способно справиться с тварями. Его Патронус, опиравшийся на воспоминания этого лета, не получился, голову заполнили крики, много более страшные, чем во все прошлые встречи с ними. И ничего не казалось достаточно счастливым, чтобы их разогнать.       Дементоров было двое – Гарри заметил второго слишком поздно, уже после того, как Дадли запнулся и упал, не добежав каких-то нескольких футов до лужайки Дурслей, и на него налетела тварь. Не раздумывая долго, он взмахнул всё ещё зажатым в кулаке со времён разговора об эмпатии кинжалом и от души приложил дементора, зависшего над Дадли, огнём, будто бы желал разогнать наконец этот пробирающий до костей холод. Тварь заметалась, издавая хрипы – пламя ей не нравилось, но сбить его с плаща никак не удавалось. Обернувшись на неудавшийся отблеск колдовства (это было первое провальное заклинание Эйдена на его памяти), Гарри заметил и вторую, странно зависшую – наверное, над невидимым Эйденом, понял Поттер. Он подпалил и этого дементора, и, не зная, к кому бежать первому, бросился всё-таки к нему. Хорошо, не пришлось искать упавшего невидимку – его хлопнули по плечу, значит, тот был в относительном порядке. Тащить полубессознательного Дадли до границы защиты потом тоже было легче – он помогал. Горящие дементоры, казалось, позабыли о них всех, сосредоточившись на том, чтобы сбить огонь, и вскоре исчезли, уйдя в другой план. Гарри о них не беспокоился: сгорят дотла, как миленькие, даром, что ли, это была одна из вариаций Адского пламени?       Он тяжело дышал после бега, колени подгибались, а спина всё ещё была мокрой от наведённого ужаса. Но нужно было позаботится о кузене, что толку сидеть на пожухлой от жары траве? Кое-как они добрались до дома, всё ещё невидимый Эйден даже не забыл обойти следилку. Где-то за углом Гарри отчётливо послышался скрип тележки миссис Фигг и мяуканье её кошек.       «Хороша помощь» – подумал он. Из всех наблюдателей, которые крутились вокруг его дома летом, именно сегодня не оказалось ни одного.