***
В очередной раз перевернувшись на другой бок, Гарри бросил взгляд на стоящий на полке рядом с кроватью старый будильник. Стрелка упрямо показывала почти два часа ночи, и, как он ни старался, заснуть не получалось. Он не мог перестать думать о своих родных: об Эйдене с его неоднозначным прошлым, о дяде, который считает магов слишком опасными для жизни среди нормальных людей, о тёте… Особенно о тёте. Эйден не особо разбирался в кровных защитных ритуалах, а то, что он рассказал из своего прошлого и то, что сам Гарри слышал от Дамблдора, предполагало, что на них были материнские защиты, укреплённые силой добровольной жертвы. Но зато сам Гарри кое-что помнил о ритуалах такого рода, и в его голове не укладывалось, как Петуния могла бы поддерживать материнские чары – они или есть благодаря матери, или отсутствуют. Но именно на Петунию намекал громовещатель. Врал ли директор, чтобы предотвратить желание Дурслей выгнать Гарри из дому, или, чем чёрт не шутит, не врал? Какова вероятность, что она действительно держит для него защиту, установленную на их крови? Мог директор провести ритуал? Да, это действует в обе стороны, и её семья тоже защищена от колдунов, приходящих с плохими намерениями, но им и от тех, что приходили с хорошими, доставалось немало. А взамен – каждый раз, как Гарри попадал в близкую с летальной передрягу, вроде тех, что были в конце каждого учебного года… Взамен хранящая его защита черпала силы у самой Петунии, а ведь она маггла! Сколько прожила Петуния в параллельном мире – едва пятьдесят? Могло это быть потому, что у Эйдена смертельных опасностей до его совершеннолетия было немало? В голове у Гарри мелькали воспоминания: о серьёзной девочке, которая по секрету признавалась, что наколдованные цветы – это очень даже ничего, о испуганной женщине, успокаивающей его маленького после выброса магии, ломающего мебель, об угрюмой, вечно недовольной им тётке, иногда как будто специально копирующей поведение злобной мачехи Золушки, и о том, как она сердито открывает заднюю дверцу машины, чтобы они с Эйденом могли затащить туда Хьюго. Вздохнув, он тихо обулся, и, стараясь не разбудить беспокойно ворочающегося брата, почти на цыпочках прокрался на кухню, выпить немного воды. Тётя Петуния не переставала удивлять: она, судя по всему, ещё не ложилась спать, вместо этого сидя, ссутулившись, за маленьким кухонным столом. На нём стояла опустошённая почти на треть большая бутылка бренди и стакан к ней. То, что тётя, никогда не позволяющая себе больше, чем пару бокалов вина, пьёт на кухне крепкий алкоголь в одиночестве, изрядно выбивало из колеи. Услышав шаги, женщина скользнула по Поттеру взглядом. Казалось, она хотела что-то сказать, но никак не могла собраться с духом. Гарри, уже и думать забывший о воде, нерешительно присел к тёте за стол. Спустя минуту неловкого молчания, он тихо сказал: – Знаете… Я понимаю, что доставляю Вам сейчас… да и раньше доставлял массу неудобств. И я понимаю требование не… делать ничего странного, тем более теперь, когда я уже могу это контролировать. Но ещё я вижу, что, несмотря на то, что я всегда старался этим требованиям следовать, и я никогда не хотел вам вредить… Несмотря на то, что вы знаете о прямом запрете для несовершеннолетних, вы всё равно боитесь меня… И… Я, в общем-то, уже совсем не ребёнок. Неужели мы не можем это обсудить и как-то договориться? Тётя бросила на него очередной странный взгляд. А после… Она начала говорить, горько, и одновременно едко, тихим, дрожащим голосом, который с каждым словом становился твёрже, но всё равно звучал как-то приглушенно, возможно потому, что уже на третьей минуте ей бы хотелось кричать, но никакая нормальная хозяйка не опустилась бы до ночного скандала, способного разбудить семью. Гарри слушал её со всё более и более смешанными чувствами, но ему не приходило в голову перебивать… Никогда раньше он и не думал, что сможет услышать столько. – Понимаешь… Подумать только, понимаешь требование… Да ничего ты не понимаешь, и не можешь понять! Как понять беспомощность человека, который шагу не может ступить на кухне, чтобы не наткнуться на какой-нибудь поющий чайник или летающие ножи? О, штуки забавные для того, кто не станОвится к плите, и знает, как сделать так, чтобы тебя ничего не порезало, а подходящее тесто уцелело от нападения! Как понять то, что кто-то не разделяет любви к мерзким слизням в кастрюле или кусачим заколкам в косметичке? Как понять того, кто, приглашая сестру на собственную свадьбу с нормальным, надёжным человеком, не ожидает, что «буду с парой» – означает взорванный ради шутки торт и прелестную идею обуть на шафера туфли, заставляющие танцевать без конца? Как понять того, кто, наконец, смог наладить нормальный, спокойный, приличный быт вдалеке от родни, но рад бы приехать на Рождество к матери… да вот незадача, к Рождеству нет больше ни матери, ни отца! Может быть, тебе легко и просто осознать, как чувствует себя человек, смотрящий на дом детства с прибитой табличкой «с молотка», а потом бросается искать – по соседям, которые говорят просто «исчезли за ночь», по моргам, по больницам, с частным, мать его, детективом?! И легко, наверное, представить себе, как оно – найти родных, в итоге, в другой стране, безработными, эмигрировавшими с в спешке оформленными документами, без большого запаса денег в кармане, и главное – без памяти о дочери! Как оно – когда часами и днями уговариваешь вернуться домой, но их что-то не пускает! Да и зачем бы им верить незнакомому человеку?! Да, удивительно, что есть запись о том, что у них было двое детей в Англии, но они такого не помнят, может, это ошибка? Наверное, тебе совсем не трудно представить всю гамму чувств несуществующей для них дочери, которая только и может – помочь устроиться на новом месте и договориться с молодыми соседями, чтобы подсобили в случае нужды? Которая из года в год по нескольку месяцев откладывает деньги на билеты за океан, чтобы потом, невзначай, поболтать пару часов с кем-то, кто растил её и разделял всю радость и печаль, но теперь считает незнакомкой! Которая ночами пишет десятки писем обо всём на свете, но отправляет не больше одного-двух в квартал, ведь, чтобы переписка не выглядела навязчивой, нужно, чтобы прошло время! Которой требуется три года, чтобы подружиться с родными настолько, что фотография их внука с небрежной припиской «мой сын», вложенная в письмо, выглядела уместной! Которая не может поплакаться матери о двух неудавшихся беременностях, потому что нету больше матери, которой она знала! Может быть, тебе легко было бы описать всю степень радости от того, что разгадку этого события и вопроса о втором ребёнке родителей можно найти в старых дневниках, где есть и о сестре-колдунье, и о том, как все гордились этим чудовищным даром, и о чёртовых поющих чайниках!? Или от того, что в голове после прочтения дневника мелькает едва ли четверть смутных воспоминаний об этих случаях? Но, уверена, ты в состоянии оценить всю степень идиотизма, когда собственную сестру ищешь через директора школы, чей адрес, в отличие от её, записан, хоть и приходится ради этого упрашивать каких-то странных типов открыть тебе проход в место, из которого можно отправить этих ненормальных птиц! А, может быть, ты тоже, как и мать, считаешь, что так и нужно? Что, раз уж связался с бандой ненормальных, имеющей конфликт с другой бандой, лучший способ защитить семью от той банды – это стереть им память о себе, да ещё и внушить переехать куда-нибудь в безопасность? Наверное, ты скажешь, что ей нужно было качественнее работать над моим сознанием, тогда все были бы счастливы? Её должно было оправдывать то, что «сразу, как ситуация выправится, она всё исправит»?! Полагаю, ты считаешь, что наше с ней общение должно было стать непринуждённым и не ограничиваться мелким подарком на Рождество и День Рожденья? Теперь у нас возле дома летают эти… Твари, так что, ты тоже нам что-нибудь внушишь и отправишь к чёрту на кулички в безопасность? Может, считаешь, что я была счастлива найти в один прекрасный день на пороге одарённого младенца, как какого-то щенка, без документов, зато с «всё объясняющим» письмом о том, что Поттеры умерли? О, наверное, ты думаешь, что этого ребёнка другому, более доброму человеку, легко было бы любить?! Ребёнка, который напоминает об этом кошмаре лучше любого дневника? Того, из-за которого нет никакого выбора – сидеть безвылазно дома или выйти на работу – куда там, если его, в отличие от сына, никогда нельзя будет отдать ни в одну детскую группу – вдруг он что-то подожжет, как делает это дома, чтобы припугнуть кузена, забравшего у него игрушку? Не желая навредить, да? Или, полагаешь, я счастлива, что, потеряв больше шести лет опыта работы, вынуждена была похоронить амбиции и согласиться с тем, что как домохозяйка я более полезна Вернону, чем как офисный работник? Но кто будет спрашивать мнения, если на пороге всего лишь магглов можно просто оставить ребёнка, чьи странности невозможно контролировать! Если после попытки что-то узнать, их убедят в чём угодно, даже в том, что чёрное – это белое, и что безопасность этого ребёнка очень важна? Ребёнка, из-за которого иногда ловишь себя посреди дня на том, что не помнишь предыдущего вечера, и, хотя никаких причин нервничать нет, то и дело находится мелочь вроде опустевшего огнетушителя, которую пропустил кто-то, отрезавший кусочек твоей памяти! Или, может, это была не память, а кусочек личности… один за другим, и так – пока ничего от неё не останется, всё равно всего лишь магглы не заметят разницы? Что ты знаешь, не ребёнок, о чувствах родителей, мчащихся ночью в больницу на скорой с трёхлеткой, у которого отёк глотки? Которого, не дай Бог, ещё несколько минут, и не успели бы интубировать? О их чувствах, когда им говорят, что это – последствия вдыхания дыма, которого в их доме – они могли бы поклясться – не было! О моих чувствах, когда я должна была принимать решение, скрывать ли самые опасные твои странности, грозящие нам всем, от мужа, ради того, чтобы внук моих родителей, хоть и от такой непутёвой дочери, не рос в приюте или другой семье, вообще не представляющей, что их ждёт?! О том, за чью жизнь бояться – своего ребенка или племянника, для которого хранишь какую-то там мифическую защиту? Что ты можешь знать о днях, когда каждые три часа проверяешь карман, удостоверяясь, что там нет записки, и о том, что чувствуешь, когда она находится и гласит «ему что-то приснилось, пожар, успели», хотя ты ничего не помнишь? Вернону чуть легче. Он не знает, что память у вас стирают направо и налево, и думает, что мои родные переехали ради лучшей работы, раз уж дочери выросли. Думает, что с Лили я поссорилась по тривиальным причинам, благо, хватало и других ненормальностей… И, конечно, я была согласна с ним, что если есть хоть малый шанс воспитать из тебя нормального человека, им стоило пользоваться! Ну раз уж ты, не ребёнок, понимаешь всю степень доставляемых неудобств… Объясни мне, как же так получается, что, спустя почти семь лет с тех пор, как дела минимально наладились, я снова читаю записку «он разнёс Мардж до состояния шара и сбежал, а она улетела», хотя все помнят только разговор с человеком, представившимся руководителем какой-то летней практики, на которую ты уехал, да уточнившим, что ты, конечно же, приедешь на летние каникулы? Что такого сделала Мардж, одолжившая нам немало денег на выплаты по кредиту за дом, которые мы не тянули, получив на руки неучтённого тебя?! Такого, что заслужила лететь в никуда, пока ты, «ведущий себя, как взрослый» сбегаешь?! А в этом году, взрослый ты смог не чудить? Никаких гостей из будущего, никаких дементоров в округе, да?! Стакан, задетый тётиной рукой в экспрессивном порыве, прокатился несколько дюймов по столу и громко звякнул, упав к ногам Эйдена. Тот смотрел на Петунию с непередаваемым выражением лица, переводя взгляд с неё на Гарри, который тоже был на взводе от её истерики. Казалось, Эйден единственный здесь хранил подобие спокойствия и раздумывал, как послать всех спать, покуда они не дошли до полного непонимания. Тётя выдохлась и замолчала. Впрочем, Гарри вряд ли выдержал бы услышать больше – и этого хватало, чтобы волосы вставали дыбом. Нет, ничто из сказанного не оправдывало тычков и оскорблений в его сторону, но, положа руку на сердце, посмотрев на дело со стороны тёти Петунии, удивляло, как вообще так получилось, что его не вышвырнули из дому давно и худо-бедно терпят его выходки? И выходки Добби, Уизли, и Эйдена?***
– Может, мы и впрямь в их глазах попросту монстры. Так легко, будучи способным на что-то большее, выбрать за кого-то другого его жизнь с ощущением, что делаешь лучше для всех, – устало сказал Эйден. – Гермиона когда-то тоже заколдовала своих родителей, чтобы они уехали подальше от войны – мы дружили, собирались вместе в довольно проигрышный квест за крестражами, и она боялась, что их убьют Пожиратели. Или будут пытать, чтобы добраться до нас. Но она не смогла их расколдовать после – Обливиэйт очень тонкая вещь… Она раскаивалась всю жизнь, Лили, наверное, тоже пожалела бы о сделанном. Гарри неопределённо дёрнул плечами. Они оба поклялись перенервничавшей тёте сложной клятвой о том, что не будут применять к Дурслям чары, только в случае, если им будет грозить смертельная опасность или предварительно предупредив, объяснив, что делают, и получив однозначное согласие. И всё равно, после её истерики мысли были самые муторные, хоть она и сказала в итоге почти нормальным голосом, что хватила лишку – Гарри же, по сути, мало на что из сказанного мог когда-либо влиять. Взгляд Поттера непроизвольно упал на яйцо, работа с которым недавно совсем застопорилась – он никак не мог подобрать нужный материал, хоть и зарылся головой в справочники. Семья временами – это так сложно... – Сколько их было? – Спросил Гарри у Эйдена, когда они оба лежали, пялясь в потолок не в состоянии уснуть. – Тех, кого ты убил? Расскажи обо всех, не только о Невилле, если можешь. – Я не помню многого о Томе. Энди, Миртл и ещё трое – отец, дед, бабушка. Про первых ты знаешь, остальные… Я не понимаю мотива, но я шел к ним, зная, что убью. На этом воспоминания обрываются, так что, когда мне было шестнадцать, собственно… По логике вещей я ещё должен был принести жертвы для создания крестражей. Поттеры, опять же. И ещё много кто до них. На совести Гарри восьмеро. Квиррелл, думаю, он всё же умер. Седрик и Сириус, которых я всё равно, что убил. Волдеморт, каким бы монстром он ни был. Я тогда не различал упокоение лича и убийство, и настроен был соответствующе. Ещё один тёмный колдун, во время задания аврората. Обычно мы старались брать живьём, но в тот раз не вышло… Даже не знаю, может, это было милосерднее – он тоже был приговорён к Поцелую. Два Пожирателя – не могли достать меня, так напали на Джинни и Джеймса… Я едва успел, и ударил режущими, не думая… У нас были связанные обереги, как наши с тобой, и, когда я почувствовал натяжение нити, попытался аппарировать. Там стоял барьер, я не мог пробиться, и открыл Путь, впервые со времён Эмбер. Совсем не пользовался этой магией до того, даже на войне – боялся путешествий, тем более, на меня и дементоры плохо действовали. Потом-то я всё же привык… Господи, я должен был помочь тебе сегодня, чтобы не случилось этого фарса с судом, но сам чуть было не… – Эйден не договорил, закрыв лицо ладонями. Гарри немного рассеянно ответил: – Неудивительно, у тебя теперь с этими тварями ещё более сложные отношения. Адское пламя, как видишь, неплохо работает, рекомендую. – Да, странно, что мне это в голову не пришло, – вздохнул Эйден. – Луна говорила, ты раньше колдовал двумя палочками? – Ну, теперь у меня только одна, уж не знаю, как и где, блуждая Путями после того, как меня поцеловали, вы умудрились потерять Старшую… Впрочем, две палочки удобны только, если одной бьёшь, а второй – держишь щит, или если на одной нет следилок и ею можно колдовать что-то запрещённое, тогда как все думают, что у тебя только одна… – Считай, теперь снова две. И я практически уверен, что здесь нет никакой следилки. – Сказал ему серьёзно Гарри, протягивая палочку, отобранную у лича. – Я собирался отдать ещё на День рожденья, но мы как-то загуляли… Эйден смотрел на него, не мигая. Наверное, он не ждал, что после всех сегодняшних разговоров Гарри отдаст ему дополнительное оружие. Поттер же просто хотел его отдать, без привязки к контексту. Он и сам убил Квиррелла – и сидеть бы ему по маггловским законам за это в тюрьме. А, пожив спокойной жизнью, Гарри полагал, что готов упокоить любого лича, дабы иметь возможность её сохранить. Мог он, наверное, как-то понять и то, что самый свирепый зверь, лишившись своего детёныша, становится дважды более свирепым. И что на войне, как на войне, врагов убивают. Но, на самом деле, искать оправдания убийствам в данном случае было не так уж и важно. Он верил в Эйдена, плевать, из-за эмпатии или потому, что знал его. И в то, что тот впредь будет стараться решать вопросы по-другому. Он надеялся, что так и будет, потому что иначе ни один из них не сможет жить спокойно.***
– Просто уточняю, – сказал Гарри, насилу выровняв «Молнию», – на земле сесть было бы слишком просто и малорискованно? Позади него на метле устраивался Эйден, неизвестно каким чудом то ли аппарировавший, то ли открывший Путь высоко в воздухе и ухватившийся за прутья несколько мгновений назад. – У Моуди отличный артефакт, мантии-невидимки недостаточно, мне понадобилось немало времени, чтобы замаскироваться. Тем более, я не хотел колдовать в округе твоего дома. А так все решили, что ты просто на секунду не справился со встречным ветром. – Хмуро ответил ему тот. На высоте было довольно облачно, и он боялся, что часть маскирующих чар с него слетит, если группа волшебников ещё и полетит сквозь тучи. А ещё здесь было холодно, и Эйден наложил на себя и на Гарри согревающие чары. – Мог бы не переживать, в округе колдовало несколько человек, слышал, как матерились, когда так и не смогли попасть в дом? Только я не совсем понял, почему именно на Снейпа. Впрочем, подход вообще эпичен – девять волшебников в обычном районе, и никто не чухается, махали палочками направо и налево, пока я к ним не вышел. – Потому что половина из них – министерские сотрудники и им разрешено свободно колдовать в прямой видимости магглов, без регистрации нарушения Статута. Предполагается, что всё их колдовство будет в целях его соблюдения. Это как раз из тех вещей, которые мне очень не нравятся, сотрудника Министерства, пожелавшего кого-нибудь убить не непростительным чертовски сложно отследить… Неудивительно, что никто из министерских Пожирателей никогда не сидел в Азкабане. Ну, а всё остальное, что происходит в твоём доме до того, как с тебя спадёт Надзор, повесят на тебя, как с Добби, потому что сличают чары по упрощенному протоколу. – А мне вот это особенно нравится. Почему-то на случай с Добби и на случай с дементорами они не среагировали так, как были по протоколу обязаны. Только на случай с тёткой Мардж. Хотя, по логике вещей, должны были проверить мою палочку… – Очевидно же, оба раза проверку просто притормозили свыше, как говорится. – Вдоховляет. – Как есть. Д.рьмо! Моуди рехнулся, какой юго-восток опять, тут по прямой было всего минут двадцать до Лондона, если, как нормальные люди, лететь сразу на север, а не откатываться назад каждые полмили! – Ну, почувствуй себя снова несовершеннолетним… Мне, как видишь, обеспечивают безопасность всеми доступными методами… За месяц – ни полстрочки о новостях, ибо конспирация, и предупредить о том, что заберут – им слишком рискованно. Зато Дурслей непременно нужно попытаться отправить куда-нибудь, чтобы вломиться в дом, будто это может чем-то помочь. И из всех людей, кого можно прислать, нужно обязательно набрать побольше мне незнакомых. Эйден тяжело вздохнул. Они уже об этом говорили. В Ордене Феникса его мира были, как ему казалось, неплохие люди, многие из которых искренне старались делать всё для борьбы с Волдемортом. Тем не менее, они выставили на передовую школьников, и это было ненормально. Логично, что и здесь Орден собрался, когда Седрик рассказал о произошедшем на кладбище хоть что-то. Но в том, что его руководство будет адекватным (или в том, что у него именно заявленные мотивы), они оба были не уверены. Это значило только одно – информации для того, чтобы понять, что делать, как всегда, не хватало… Кому, как ни Гарри, её добывать. Следующим летом расклад обещал быть другим – Гарри зимой избавится от Надзора, хотя светить это и нельзя, чтобы его не заподозрили в играх со временем. Скорее всего, в доме на Тисовой они с Гарри будут жить вместе, если Дурсли успеют найти хороший вариант нового дома к тому времени. Они уже согласились с идеей неспешного переезда, тем более, что менять работу дяди их никто не заставлял, подразумевая только переезд в другой пригород Лондона. На новом доме будет защита, другого типа, но тоже надёжная, и уж точно никто не будет трезвонить адрес на всю Магическую Британию. Уговорить их было не так уж и тяжело – Вернон спокойно воспринял факт, что есть другой человек, который рискнёт опекать Поттера, потому что это предполагало наконец отсутствие ненормальностей в доме. А, если для того, чтобы к ним точно не заявились странные недружелюбные личности, раз в два месяца нужно будет потерпеть Эйдена за ужином, они переживут, он, хотя бы, носит костюм, а не те лохмотья, что он видел у других, и способен поддержать разговор о биржевых индексах. Насчёт продажи дома Эйдену он тоже задумался – да, поворчал, что они жили в нём семнадцать лет, но согласился, что до школы Дадли и его работы далеко, с соседями из-за вечных пересудов о Поттере не очень хорошие отношения, а тот факт, что рядом с ними, оказывается, давно живёт наблюдательница от магов – вообще возмутителен. На то, что Гарри собирается сдать девять GCSE, Вернон скептичеки хмыкнул, но ничего не сказал – племянника, закончившего образование, и собирающегося получить какую-то квалификацию помимо фиглярства, упоминать в разговоре проще, чем потенциального уголовника. – Снижаемся! – Услышали они крик мистера Люпина, и Гарри накренил древко метлы – не сильно, ведь она тянула двойной вес. Место высадки было тёмным и грязным, но Поттер не тратил драгоценные мгновения – рассматривал дома другим зрением (и почти ничего не видел, кроме пары неясных отсветов). Эйден над его ухом едва слышно шепнул, подтверждая его выводы: «Можешь там колдовать, это автономная свёртка пространства под хорошей защитой.» В паре шагов от них Моуди щёлкал странным артефактом, крадущим свет, а его волшебный глаз лихорадочно вертелся в глазнице – Гарри мог поспорить, что это попытка рассмотреть Эйдена, и, к счастью, неудачная, его в какой-то момент будто заклинило. Негромко ругаясь, Моуди сунул ему под нос записку с адресом штаб-квартиры Ордена Феникса. Горячее дыхание над его ухом указывало на то, что читал он не один. Хорошо, что удалось, у Гарри были ещё планы на лето, которые не хотелось отменять… Тёмный, облезлый коридор, в который он зашёл, будил какие-то неясные ассоциации, но Гарри, затисканный миссис Уизли, не смог понять, что именно кажется ему странным. Женщина провела его на второй этаж, указала на нужную дверь, и спешно сбежала вниз, на собрание. Поттер, усмехнувшись про себя, прогнал в голове ценные идеи: не забывать учиться, проверить все медальоны в доме, и вообще всё, на чём нарисована змея, если нужно – трясти эльфа… послушать, что говорят вокруг, и при этом не нарываться. Что ж, они с Эйденом увидятся только через неделю, но с этими задачами Гарри вполне мог справиться и сам. Он наложил на подошвы чары Тихого Шага, спустившись вниз, и подошёл к стене, там, где не было портретов. Заклятой от подслушивания, похоже, была только дверь в конце коридора – здесь не опасались никого, кроме детей. Тем проще ему было провалиться в стену и сделать несколько шагов в нужном направлении.