Тихое место

      Спустя три недели рьяной уборки в заброшенном доме Блэков Гарри хотелось лезть на стенку от безысходности: даже у Дурслей, где он не колдовал, лето проходило со значительно большей пользой. Но он не мог позволить себе просто сбежать, опасаясь, что после к нему применят что-то посерьёзней, чем увещевания, что нужно сидеть "в безопасном месте". Та же воля магического опекуна – штука очень сильная и может повлиять на его жизнь самым драматичным образом, если директор решит, что Гарри отбился от рук окончательно и её пора использовать.       Учиться здесь, среди круговерти людей, было нереально, да и поиски крестража неожиданно заняли прорву времени: он собрал коллекцию из сорока шести медальонов со змеями (чёртовы потомственные слизеринцы!), и это после того, как отложил все, на которых не видел следов тёмной магии. И до того, как обыскал оставшиеся две спальни. Гарри предполагал, что Кричер точно мог определить нужный, но предпочитал сохранить их все в защищённом рюкзаке под впечатляющим слоем чар от брата, чем дать эльфу минимальную возможность забрать назад самую важную для него побрякушку.       «Тайные» собрания Ордена Феникса тоже мало проясняли Поттеру, что в нём происходит. Директор приходил в общей сложности трижды, и большую часть времени снисходительно улыбался, внимая тому, как бестолково спорят о ерунде соратники. Любое из его редких указаний спешили исполнять в точности – уважение к нему было непритворным. Но в остальном фениксовцы вели себя на редкость несобрано – Гарри так и не смог понять, действительно ли они ставят себе какую-то серьезную цель, даже, если она не соотносится с постоянно обсуждаемым ими противостоянием. Потому что идеи, которые предлагались, а часто и одобрялись на собраниях были... спонтанными, недостаточно продуманными и эффективными, как для предполагаемой борьбы против целой организации тёмных магов, не брезгующей убийствами. Как минимум, Ордену недоставало дальновидности – официальную власть они не рассматривали, как союзников, хотя она сносно относилась к магглорождённым и плохо – к дестабилизации обстановки в стране. Информированности фениксовцам тоже недоставало, более того, никого это не задевало настолько, чтобы призадуматься.       Поттер и сам изрядно исказил действительность, в которую они верили – он молчал о "заморозке" проблемы Тёмного Лорда, не будучи уверенным, что его желание избавиться от крестража и предназначения жертвы поставят в приоритетах выше, чем то, что могут придумать взрослые. Ордену Феникса Гарри и Эйден не доверяли, хоть и ничего не имели лично против его членов (кроме, разве того, что они беспрекословно подчинялись директору, известному любителю неоднозначных планов). Они не могли знать, насколько деятельную роль играл директор во взаимоотношениях Гарри и Волдеморта, но не спрашивать же его об этом? А ведь ещё и Петтигрю намекал, что за поднятием лича стоял не только он один, и трудно было предположить, как отнёсся к исчезновению Лорда тот, кто ему приказывал. Особенно, если Питер предпочёл от него скрыться, не отчитываясь о проделанной работе. Тем более, что и в этом были подозрения насчёт – ни много ни мало – такого экстраординарного мага, как Дамблдор.       Лорд Прюэтт в начале лета утверждал (и оказался прав), что просто убрать из политического расклада фактор Волдеморта было недостаточно для того, чтобы волнения в обществе, которое уже некоторое время готовилось к конфликту, вмиг улеглись. Нейтральные стороны ещё выжидали, но традиционалисты, среди которых было немало бывших сторонников Волдеморта, с зимы разделились на две группы: затаившиеся тихо, и другие, активизировавшиеся и лоббирующие агрессивные законопроекты против магглорождённых (на самом деле, они занимались этим и раньше, хоть и более сдержанно). Так что разногласия между ними и "магглолюбцами" снова были разжены и без катализатора в виде восставшего Тёмного Лорда – сообщи кто бывшим Пожирателям, что их лидер теперь не вернётся, и они не свернут начатое, потому что верят: они делают, как должно быть.       Больше того, ситуация после возрождения и пропажи Волдеморта стала, в некотором роде, более волнующей для них, чем, если бы он просто возродился – нервы от неопределённости и того, что их не призывают, у кого-нибудь могли и сдать. Фанатики, или, наоборот, самые напуганные перспективой недоверия к ним где-то скрывающегося Лорда, могли предпринять любые (возможно, опасные для окружающих) действия, ведь, по словам Эйдена, должны были почувствовать возрождение Лорда через связной знак. Доказать им, что ничего не происходит, пока Метка снова не изменится, не стоило и пытаться.       На Самайн уже был ближайший момент, когда Гарри мог ввести ритуал с личем в череду действий по избавлению от крестража, а после Лорда собирались наконец упокоить. Конечно, когда удастся собрать остальные крестражи – это было важно, ведь сам Гарри перестанет быть якорем духа только к весеннему равноденствию, а рабочий ритуал предполагал, что дух держит не больше одного якоря. Все надеялись, что крестражи совпадут с теми, что были в другом мире, а собрать их к октябрю они смогут, потому пока Эйден и мистер Лавгуд сочли за лучшее "тянуть время" – представить для активных Пожирателей всё так, будто Лорд возродился, но не спешит созывать сторонников, устраняя нестабильность воссозданого тела.       Троим Пожирателям, вращающимся в политических кругах, они направили послания под чарами самописца с требованиями не предпринимать активных действий и собирать информацию. Гарри предполагал, что Эйдену стоило некоторых усилий точно увериться в умеренно болтливых кандидатурах – пусть он после службы в аврорате и войны неплохо представлял список входящих в окружение Лорда, сведения относились к его миру и требовали проверки. Лично профессору Снейпу, из расчёта на то, что он тоже поделится информацией с кем нужно, был направлен очередной анонимный заказ на довольно тёмное зелье, популярное среди некромантов. Этот заказ был сделан не через Гильдию, и был составлен так, будто не предполагал, что Снейп откажется или потребует плату. Над формулировками, намекающими на авторство Лорда, тоже пришлось потрудиться.       В письма, скорее всего, всё же поверили, так как никаких хаотичных акций устрашения не было – бывшие Пожиратели даже поумерили пыл в дебатах, сосредоточившись только на отстаивании личных интересов в ожидании указаний. Гарри полагал, что не все они были бы счастливы, если бы Лорд вдруг призвал их на какую-нибудь праведную битву, так что торопить события им было не с руки. А взрослые усиленно думали, как потом занять их внимание, не доводя до войны – будет головная боль Эйдену с его кармой из ничего создавать новые политические силы.       Люди директора, тем временем, тоже не знали реального положения вещей и исходили из того, что сказал им Северус. Но Поттер не чувствовал угрызений совести – директор неясно, что себе думает, а остальные не знают, как подойти к решению проблемы Лорда. Что с того, что кто-то впустую поволнуется четыре месяца, если Гарри в итоге её устранит?       Насколько он понял, фениксовцы отправили послов к великанам и оборотням в надежде склонить их на свою сторону, чтобы те не присоединились к Волдеморту. Действие казалось адекватным упреждающим ходом на фоне того, что, как они думали, происходило, правда, бесполезным, с учётом невозможности вербовки для лича. Впрочем, полезность действия орденцев и без того была сомнительна из-за безграмотного подхода – у Хагрида и мадам Максим (как они её убедили?) ещё были шансы, но у мистера Люпина Гарри их оценивал, как близкие к нулю.       Теперь он прекрасно помнил, что, если оборотни с 14го века не сильно изменились, им психологически комфортнее жить группами или парами в сравнительно дикой местности, вести натуральное хозяйство и продавать излишки на сельских рынках, на вырученное изредка покупая то, что им ещё нужно. У них была своя иерархия и вожак, и, если он по жизни адекватный человек, то группа могла «сносно» вести себя во время обращения, не пытаясь приблизиться к жилью, а иногда и не проявляя интереса к случайно оказавшемуся в лесу человеку – люди, вообще-то, не предпочтительная дичь.       Мистер Люпин нравился Гарри, но для договорённости с такими оборотнями, слова одиночки, неспособного смириться с наличием у него второй ипостаси и всеми силами её подавляющего, будут значить мало. Поменьше, чем слова обычного колдуна, но приходящего с каким-нибудь чётким предложением о сотрудничестве и пониманием, чем оно будет оплачено. Потому что процветающий быт для них важнее туманных обещаний о том, что им дадут право покупать палочки (зачем, если большинство оборотней, особенно, рождённых от пары, и не маги вовсе?) и выбирать Министра Магии (до которого им нет дела, так же, как и ему до них). Эти-то, как раз, как понимал Гарри, никому не доставляют особых проблем – их не трогают, пока они никого не трогают. И о них мистер Люпин (да и курс ЗОТИ в школе) как будто и не знал. Гарри было интересно, это они так хорошо прячутся, что их поселения считаются маггловскими, или попросту нет больше таких поселений? Но они обязаны были бы самоорганизовываться при наличии пятерых знакомых оборотней, которые минимум двадцать семь дней в месяц – не отморозки. Что до тех, кто выбрал жизнь наёмников, обретающихся в сомнительных кварталах (кажется, именно к таким и наведывался его бывший профессор), может ли быть вообще толк от послов, ратующих за «высокие цели»? Разве они во времена вооруженных конфликтов попросту не нанимаются к тем, кто посулил больше денег?       Поиск сторонников, по крайней мере, казался логичным. Он был бы чуть более логичным, если бы договаривались с Ковенами и Лордами, но, видимо, у Ордена не было на них выхода (или об этом не говорили). А вот подчеркнуто презрительное отношение к руководству Министерства от людей, работающих там же, Гарри удивляло – неужели противостояние с Волдемортом ожидается ими только на уровне боя на палочках, почему так мало ищут другие точки соприкосновения с нейтрально относящимися к магглам волшебниками, коих в Министерстве больше, чем где-либо?       Да, Гарри тоже не нравился «подход страуса» в исполнении Фаджа, но Поттер был сейчас склонен считать, что его поведение объяснимо, как для политика. Турнир Трёх Волшебников принёс столько скандалов и претензий со стороны представителей школ, что Министру требовалось немало усилий для поддержания светлого образа Магической Британии перед правительствами других стран. Всё произошедшее во время состязания казалось с точки зрения стороннего наблюдателя одной сплошной подставой: начиная от участия двух Чемпионов Хогвартса и ситуации с Крамом и Делакур во время третьего задания, и до недостаточного обеспечения безопасности, из-за которого едва не пострадали люди в феврале и случилось исчезновение директора Дурмштранга.       Это был уже второй организационный провал после беспорядков во время Чемпионата Мира, и да, Фаджу сейчас заявлять о воскрешении опасного террориста было не ко времени. В лучшем случае, он мог тихонько передать информацию аврорату и ОМП, чтобы они начали поиски... только какую информацию, что за доказательства у них были? А громкие заявления Дамблдора и шумные скандалы вокруг череды отставок – его самого и нескольких людей в знак протеста – делали только хуже, порождая среди общества волшебников противоречивые слухи и недоверие – скорее к нему, чем к Фаджу. Директор, казалось, терял влияние, а немалое количество сторонников его политики – ориентиры. Гарри откровенно не понимал, почему он продолжает делать именно то, что делает – в открытую бездоказательно заявлять о Волдеморте и расплывчато призывать «бороться».       Многие фениксовцы дежурили возле входа в Отдел Тайн. Это было фактически основной деятельностью для большинства из тех, кто появлялся в доме, и у Гарри создавалось впечатление, что это напрямую связано с единственной их надеждой на победу. Он слышал от Эйдена о Пророчестве, но оба они принципиально не обсуждали его содержание – пока хотя бы сам Гарри его не знал и в него не верил, устранялась возможность непроизвольной подгонки реальности под его туманные формулировки неудачным для Гарри образом.       Поттер пока затруднялся ответить, может ли быть толк от дежурства и помогают ли мантии-невидимки скрыть интерес Ордена от сотрудников Министерства и Пожирателей. Был ли это ход по охране записи текста, который может повлиять на будущее, или установка ловушки? И то, и то, теоретически было бы планом против Волдеморта, так ведь?       Из-за постоянных заданий миссис Уизли (не иначе как выдаваемых с целью занять детей и вымотать их настолько, чтобы были не способны думать и дебоширить), он не всегда мог подслушивать. Но, в любом случае, ничего сверхважного без директора не обсуждали, а из обрывков разговоров о политике он узнавал новостей меньше, чем из переписки с Лавгудами, Эйденом и Аткинсонами. Также, Гарри вынужден был признать, что есть среди фениксовцев и параноики вроде Северуса и Моуди – рассказать кому-нибудь со стороны подслушанное было затруднительно, он попадал под чары Конфиденциальности, наложенные на комнату, в которой проводили собрания. Впрочем, за всё лето так и не нашлось чего-то такого, что стоило мучений по обходу чар...       Может быть, он просто ожидал большего, был даже почти готов к тому, что люди здесь могут иметь другие цели, чем заявляют подросткам. А выглядело так, будто они правда собрались "бороться против тёмной магии", только в итоге получился балаган. Что говорить, у них и общий уровень беспечности был очень велик, иначе почему бы следы разного рода незакрытых поводков-обязательств пестрели на запястьях у Гестии, Стержиса, мистера Люпина и Мандангуса, словно фенечки у Луны? Тем грустнее было понимать: все эти люди почему-то надеются, что корень проблемы устранит кто угодно, кроме них. И что творить каждый из фениксовцев может что угодно, да так, что остальные и не заметят. С некоторым страхом поглядывал Гарри и на обычно закрытые застёгнутыми манжетами руки Северуса и Сириуса, ведь они как раз были очевидно не довольны тем, что происходит в этой организации. В голове роились параноидальные мысли вроде «не поработил ли их Дамблдор»… Но здравый смысл говорил о том, что это маловероятно, с виду и они к директору относились хорошо, что для рабов было бы странно.       Гарри пока не втягивали в «борьбу», намекая, что он ещё для такого мал. Ему не сообщали Пророчество. Никому из подростков не рассказывали никаких деталей. Никому из них не разрешали вступать в Орден. В этом Гарри видел плюсы.       Но отношение директора лично к нему настораживало. С одной стороны, Дамблдор предпочитал с Гарри не встречаться. Зато он дважды подробно расспросил членов Ордена и Гермиону о том, не кажется ли им, что «мальчик изменился» – после его приезда и потом снова, после слушания дела Поттера. И так встревоженному Гарри Эйден подбросил дополнительных будоражящих сведений: «в его время» директор опасался одержимости Поттера Волдемортом или того, что у них есть настолько устойчивая связь, что Волдеморт мог руководить парнем.       Гермиона обратила внимание на его новую одежду. Сам Поттер и Эйден, когда прошвырнулись по круглосуточному торговому центру, как-то совсем не придали обновлению гардероба значения – у Эйдена просто почти не было летних вещей, а Гарри чуть подрос и вообще хотел больше симпатичных шмоток – не обращать внимания на свой внешний вид после того, как он уже дважды побывал на месте девчонок, удавалось только с усилием… Плюс, когда Гарри выбирал себе новые очки, он взял другую оправу – прямоугольную без ободка, принципиально отличающуюся от той, что у Эйдена, но тоже лучше подходящую к форме лица, чем круглая. Тогда никто не думал, что новые вещи бросятся в глаза, хотя им должно было прийти это в голову: у скромного Гарри, за которым следят всё лето, их не могло появится. Но думалось почему-то о том, что хочется брюки правильной длины и очки правильных диоптрий – зрение у Поттера по непонятным причинам с плюс пяти (как у Эйдена) скакнуло до плюс трёх. Впрочем, грех было жаловаться, и это объясняло, почему с Рождества было видно всё хуже – линзы не подходили.       Миссис Уизли сказала, что он похудел, бедолага. (Этот ответ был значительно безопаснее, пусть и не соответствовал действительности.)       Северус накануне вопроса директора случайно увидел Гарри в гостиной со вторым томом определителя ядов (ему таких четыре подарили на День рождения Лавгуды с тонким намёком, чтобы уяснил, что у распространённых ядовитых зелий за вкус и запах). Потому, к счастью Поттера, профессор только скептически хмыкнул, услышав вопрос – не будет же он признавать, что у мальчика прорезался какой-то ум.       Мистер Люпин подтвердил, что Гарри стал значительно серьёзнее относительно третьего курса – совсем не похож на Джеймса. Но, может, он вырос и начало проявляться что-то от матери?       Зато Сириус нажаловался директору по полной – он и подумать не мог, что парнишка, которому полагается быть весёлым подростком, любящим розыгрыши, будет защищать почти каждую тёмную вещь в этом доме. Гарри же смотрел на это немного иначе и ко дню слушания успел высказать претензии Блэку на множество тем:       как так, выбрасывать серебро и фарфор? (Небогатое детство, что делать… Петуния два парадных сервиза хранила, как зеницу ока, а единственный набор серебряных приборов на четыре персоны периодически заставляла Гарри полировать);       как так, выбрасывать библиотеку? (Кстати, Гермиона поддержала);       как так, выбрасывать непроверенные артефакты, пусть и тёмные? (Да, у него глаза разбегались от обилия любопытных чар, притягивающих его другое зрение. Да, он участвовал в соревновании «утяни интересное из мусора» наравне с близнецами, Мандангусом и Кричером, отчаявшись донести, что так с наследством нельзя. Но претензию он, наученный предыдущими двумя случаями, формулировал как «что, если вы выбросите, а маггл поднимет?». Не помогло.)       как так, жечь колдофото и портить портреты? (Гарри было непросто находить информацию о своих предках, и найденное самостоятельно и благодаря Эмбер он ценил… Неужели, нет в Англии дальних родственников, кому этот «хлам» был бы нужен? Почему нельзя просто сложить в одной из комнат, мало ли, вдруг потом кому отправить или дети Сириуса заинтересуются?)       Короче говоря, Сириус от Поттера таких идей не ожидал. Вот шуток и раздолбайства ожидал, а рачительности – нет. И, слава Богу, что такое поведение Гарри всё ещё можно было объяснить попроще, чем одержимостью. Хорошо, что крёстный на самом деле не подозревал: Гарри, которого покоробил контраст дома здесь и в параллельном мире (даже с учётом того, что он видел там только гостиную и коридор), обновил некоторое количество рун в разных местах. Улучшилось освещение, очистился воздух, заработали чары против вредителей, но руны были кровью закреплённые, так что, скажи он кому, за такой ускоренный ремонт его бы здесь заклевали. Успехи списали на эффективность действий по уборке и Гарри никто не трогал. Только Эйден потом заметил и поблагодарил – он в своё время тратил уйму сил и времени на реставрацию такого же дома и видеть его запустение удручало.       У Гарри 12го-13го августа была череда тестов, и он не хотел их пропускать – мистеру Прюэтту стоило очень больших усилий договориться, чтобы его и Хьюго приняли вне сессии, тогда, как официальные результаты были бы в обычное время – к концу августа. С ними сдавали экзамены и Миртл с близнецами, правда, тех аттестовали согласно возрасту, ведь ни у кого не было документов об образовании, а они собирались оформлять обычные бумаги для переезда в Америку. Гарри, который не ехал учиться в другую страну, мог и подождать с экзаменами... Но, почерпнув для себя в прошлом немало интересного из учебников и рассказов мистера Эванса, он решил, что в работе с артефактами не помешают и знания магглов, особенно, пока контракт с Мастером ему недоступен.       Финансовые дела были не настолько уж и плохи, тот же вопрос, где жить после школы, не стоял – дом в Годриковой впадине, как оказалось по документам, не принадлежал родителям, а потом был выкуплен Министерством, но зато Эйден получил немалое наследство в фунтах, мог распоряжаться деньгами и вкладывать их в дело, и он желал позаботиться о Гарри по мере сил. Если дядя согласится продать Эйдену дом на Тисовой, нужный им больше для убеждения директора, который до 1997го считался опекуном Гарри, в том, что всё по-прежнему, они могут пожить там даже несколько лет. Потому что состояние здания, завещанного по непонятной причине Эйдену одной провидицей, и его серьёзная весьма тёмная защита, намекали, что, чтобы там жить и не пробиваться каждый раз внутрь через Пути, нужно ещё немало усилий.       Но, несмотря на почти решенный жилищный вопрос, с учётом долга за Хогвартс, для покрытия которого придётся не просто опустошить "сейф мальчика-который-выжил", а и взять часть из "анонимного", тратить остаток галлеонов на дорогие уроки Мастера было неразумно, лучше было бы на них открыть своё дело. Тем более, то, что Гарри уже умел, вполне позволяло насобирать сумму, требуемую для нормального длительного обучения, через несколько лет. Да и основы вроде техник народного промысла и даже куда более продвинутые курсы, связанные с материаловедением, можно прослушать в маггловском колледже, что значительно дешевле – и оплачивается фунтами. Но с такими планами откладывать в долгий ящик получение нужных для поступления A-levels было нежелательно, тем более, что удалённая учёба в последних классах школы параллельно с Хогвартсом и так должна отнимать немало сил.       Эйден, которому Гарри показал сразу после нападения дементоров предписание явиться на слушание в то же время, что и первый GCSE, решил проблему пребывания в двух местах одновременно в лоб, тем более, он догадывался, что Гарри заберут от Дурслей. Он попросту пошел в Министерство вместо брата под Обороткой, поменявшийся с ним местами в метро. Там он «вышел на минутку» из кабинета мистера Уизли, появился перед дверью зала суда до восьми утра, а на самом слушании принялся мастерски «не врать». Эйден сообщил, что да, он Гарри Поттер, проживавший по адресу Тисовая улица, 4 в Литтл-Уингинге. И нет, он не колдовал никакого пламени 2го августа. Он стоял на этом утверждении со всей уверенностью человека, который действительно ничего не поджигал. Он вежливо напомнил, что этот адрес с недавних пор всем известен, как и то, что из-за сильных детских выбросов на сигналы о магии на той территории всё ещё протокол, как в аномальных зонах. Он смиренно просил проверить его палочку – видимо, по каким-то причинам проверка не была проведена сразу. Отсутствие следа чар по Приори инкантатем, кроме тех, что он применял в лабиринте, должно убедительно доказать, что там колдовал какой-то другой волшебник и произошел сбой в регистрации, так ведь?       Министр не мог не знать о бесследном исчезновении двух дементоров, количество которых учитывалось. Если бы Эйден поднял о них вопрос, он бы призадумался, откуда такие идеи, и что может знать подросток, но попытался бы выставить его сумасшедшим – лишь бы не было никакой подмоченной репутации Министерства.       Но Эйден не поднимал никаких странных вопросов, не дерзил, и не просил ничего сверх закона, так что Фадж удовлетворил его просьбу. Тем более, что как раз в этот момент он завидел в дверях директора Дамблдора, чуть опоздавшего к началу. А ведь директор имел неприятное для Министра свойство, едва появляясь, превращать ради своих людей любое дело в фарс и скандал. Палочку Гарри, который спокойно писал в это время экзамен по английскому языку, изредка впадая в транс, чтобы вспомнить детали по литературе, проверили. И не нашли там ничего, кроме Тихого Шага и нескольких заклинаний лечебного характера. Никаких поджогов. На этом обвинение спешно свернули, к облегчению Эйдена, который опасался подлянки от Амбридж и расспросов о детском стихийном колдовстве (беспалочкового от подростка не должны были ожидать). Правда, такая странно лёгкая победа будила у него подозрения: точно ли здесь Амбридж организовала нападение на Гарри и действительно ли дементоры должны были его поцеловать?       Эйден исправно пил зелье, не морщась – оно и меняло, вообще-то, мелкие детали. Он пришел с сильным истощением, чтобы ауру было тяжелее рассмотреть. Как он и рассчитывал, директор старательно не обращал на него внимания. В итоге, подмены за почти два дня никто не заметил, даже Сириус, хотя были опасения насчет его связи с крестником. Но беда пришла откуда не ждали...       Ещё утром Эйден был уверен, что, если Дамблдор и поймёт, что его авторитет в глазах Гарри ослаб, это не особо страшно. Защититься от обвинений с наименьшими для парня потерями в отношениях с официальной властью означает сохранить ему уйму сил и нервов – у Эйдена самого репутация после школы даже с учётом ореола героизма была просто ужасной. Но ночью после слушания, закляв комнату Гарри и Рона Сонными чарами, чтобы спокойно выйти и послушать сплетни, он пожалел, что выбрал в Министерстве именно такую стратегию: Дамблдор, который как раз расспрашивал Сириуса о Гарри, казался не на шутку обеспокоенным. Он, конечно, знал, что Поттер наводил справки о своих долгах Попечительскому Совету после статьи Риты, не веря больше беспрекословно в то, что ему сказали на первом курсе. Помнил, что Гарри не стал категорично настаивать на возрождении Волдеморта – сказал о нападении на Чемпионов, ритуале, но утверждал, что сбежал, не разбираясь, врёт ли о своей личности угрожающий голос, колдующий Авады. Но теперь мальчик ещё и выбрал не настаивать на правде о дементорах во время слушания!       Обеспокоенность директора сдержанностью и хитростью его поведения была ожидаемой, но до этого момента он не предполагал, что это настолько критично для Гарри: из реплик Сириуса становилось наконец ясно, почему директор, а не крёстный, оказался его магическим опекуном.       И подслушавший разговор Эйден не знал, как ему найти слова, чтобы сообщить Гарри о том, что он обещан Дамблдору отцом ещё в младенчестве, будто в сказке. Что эти узы оставляют лишь мизерный шанс уйти от любой уготованной ему опекуном судьбы, даже если она будет предполагать постоянное сталкивание парня лбом с тёмными магами. Шанс, появляющийся только в случае смерти директора.