***
За час до возврата в Хогвартс Эйден разговаривал с Антонином, а Гарри всерьёз раздумывал о том, что дядя Вернон обладал неким пророческим даром, по крайней мере, насчёт преступных наклонностей племянника. У Поттера грани морально допустимых действий, наверное, поехали окончательно – он нёсся по Теням верхом на Шерри с головокружительной скоростью, и цель его была – найти, где хранят волшебные палочки самых страшных магов Британии. Крепость высокая, но обитателей в ней на самом деле не так уж и много. Казалось, он облетел её несколько раз – но Гарри понимал: это ощущение возникло из-за того, что изначальное здание когда-то расширили чарами. По правде говоря, неясно, зачем, – за время полёта он заметил, что заполнено едва ли несколько десятков камер. А прутья их знакомые, магию узника наружу не пускают или обращают против него – Том в такой клетке когда-то сидел… Даже Адский огонь не сразу её уничтожил… Над губами Гарри собрались бисеринки пота, и сам он приник к шее Шерри, не обращая внимание на гриву – она его не обжигала. Подумать только, рядом с кошмаром в Пути атмосфера была приятнее, чем в крепости. Да и вообще, увиденное заставляло его усомниться в том, что волшебники, способные отправить кого-то в заключение сюда, – люди. До того, как он это увидел, он считал, что Поцелуй дементора применяют, как самую страшную казнь, в ужасно редких случаях. До того, как он здесь побывал, он знал, что из Азкабана не убегают – хотя, он знал и об исключениях. Он знал, что провести здесь даже несколько месяцев очень непросто. Но он никак не мог знать, что же происходит на самом деле. Палочки преступников, как оказалось, не хранились в крепости – рядом с ней на острове было ещё одно небольшое здание. На две мелких комнатки: топчан, стол-стул, и полки, на которых стояли ящики с бумагами. И другие – для продуктов. Но большего надзирателям и не нужно – потому что их нет. Остров защищён чарами – его практически невозможно найти. Даже просто стоя на этой земле, как-то совсем забываешь, где находишься. Но у надзирателей, конечно, есть карта. Позволяющая приплывать сюда вновь и вновь – каждую неделю, на несколько часов. Привезти продукты. Обойти камеры и пересчитать узников. Привезти новых. Выпустить тех, кто отбыл срок заключения – судя по бумагам, так везёт в основном тем, кого посадили всего на несколько месяцев. Те, кто получил приговор в полгода, уже не всегда выходят на волю – их хоронят здесь же, кладбище занимает места побольше, чем крепость… И это так странно для Гарри – почему не выдают тела родственникам? Или, если их не хотят забирать – почему не отдают воде? Это же, блин, Северное море, и почва здесь неимоверно промёрзшая… Гарри не знает, что ещё делают надзиратели – хоронят ли умерших, разносят ли им еду или одежду взамен той, что изнашивается? Ему кажется, что тюремных роб не выдают вовсе – или выдают одну, всё равно большинство узников умирает раньше, чем те успевают стать лохмотьями. В книгах учёта, которые здесь ведутся, только сухие казенные строки – проверку провёл, дата, подпись, галочка. Число узников. Имена надзирателей меняются – Гарри с удивлением видит несколько знакомых. Кажется, сюда просто по очереди приезжают авроры. Они будто подбрасывают монетки – иногда имена встречаются чаще, но в целом, каждый, наверное, бывает здесь раз месяца в три, и вряд ли он рад об этом говорить. Они приезжают парами, а когда сюда являются другие люди – Министерские сотрудники или судьи, их сопровождает четвёрка авроров. Оно и неудивительно – чем больше приходит людей, неспособных защищаться от дементоров, тем лучше нужна охрана, чтобы удерживать щиты. Гарри не знает, в чём именно заключается договор с дементорами и как выглядит их список трудовых обязанностей. По всему выходит, что тех, кто сюда попадает, отдают этим тварям на откуп. Если подписи в книгах под датами каждую неделю, то выходит, шесть дней здесь никого из свободных людей нет, а еду готовят дементоры? Какая баланда получается у слепых балахонников из этой крупы, что стоит в одинаковых мешках на полках? Насколько же здесь (и, как говорится, свыше) всем наплевать на узников? В учётных книгах появляется по два, ну, край три, десятка новых имён в год, не больше. Но выходит на волю только пятеро-восьмеро заключенных, и отнюдь не потому, что остальные сидят пожизненно. Просто те не выходят вообще. Только пресловутые тёмные маги как-то выживают годами – здесь сейчас таких дюжина – и десять из них Пожиратели, больше половины живы из тех, кого посадили в восемьдесят первом. Гарри наконец находит целый ящик с волшебными палочками – каждая в отдельной коробочке, как в магазине у мистера Олливандера. С подписями имён. Как странно, что палочку Хагрида сломали, а эти – нет. Неужели, волшебники считают слом инструмента таким унижением, что его можно применять только к несовершеннолетним преступникам, которым в дальнейшем жизнь в обществе магов будет затруднена… а к убийцам – нельзя? Или, это потому, что Хагрид – полувеликан? Они с Шерри стремятся обратно к Эйдену – Гарри молится, чтобы у того всё было нормально, – да, у него есть палочка, и он снова может вызывать Патронус, но ещё он в одной камере с Долоховым. Пока Шерри скачет, Гарри проносится мимо дементоров, снующих по одному из этажей туда-сюда – сколько их, сотни три? Они разворачивают свои безликие головы в его сторону, но не приближаются – Гарри с кошмаром. А ещё у Поттера жуткое ощущение, что твари не голодны, в то время, как узники… выглядят почти так же, как выглядел Эйден, когда его поцеловали. И почти все – кроме тех, кто на самом верхнем уровне. Да и те ведут себя, будто не в своём уме. От вида полностью поседевшего за месяц Стержиса в камере, мимо которой Гарри проносится мельком, ему становится ещё более не по себе, чем раньше. Гарри не слышал, о чём они говорили – пропустил и то, как безумно смеялся Антонин, рассматривая Эйдена, и то, как он подкалывал его на тему «новой блондинки их старой компании», и то, как хмыкал на его предложение. Поттер завис в Тени, не зная, уместно ли сейчас выходить – Долохов внимательно читал пергамент. Такой, что полагалось подписывать кровью. – Странно, что мне дозволяется дышать, – ухмыльнулся он. Его зубы давно потемнели, а может, и сгнили. Маги – крепкий народ, но среди этого холода, сырости, и полного отсутствия витаминов – не мудрено. – Кто же это согласен угрохать на то, чтоб связать меня обетом, столько силы? – Лорд Прюэтт лично, – ответил Эйден без улыбки. – Он был бы не прочь, чтобы ты не дышал. Но его устроит и твоя мучительная смерть в случае нарушения сделки. Всё по-честному, Тони, сделка разрешает тебе спокойную жизнь и помидорчики на огороде. Так, кажется, ты представлял себе счастливую старость? Антонин не съязвил – он уже делал это несколько минут назад, Тома было этим не пробить. Хотя на языке у него вертелось то, что пункт о наказании за вплетение сглазов и проклятий в любого рода рукоделие, могли бы не писать. Но он знал, что Прюэтт проявил осмотрительность – и великодушие (Антонин плохо представлял, как на него надавил воскресший Том). Обойти условия свитка действительно нереально, он подохнет, если поднимет палочку (или руку) на кого угодно, хоть распоследнего маггла – ему не оставляют даже права на самооборону. Хотя, как знать, может, он заслужил и похуже. За три случая массовой резни среди магглов. За дюжину спланированных убийств. За тренировку молодых Пожирателей Непростительным и боевым проклятиям на людях – может, два десятка пленников за три года и не тянуло на полноценный концлагерь, для тех, кто туда попал, разницы не было. Антонин не питал иллюзий – это не его старый друг Том. Пусть он и предложил ему сигарету (полмира за сигарету, какое же это блаженство…). Разве только осколок от осколка дружбы – да Антонин и сам уже не тот, что был когда-то. Может, этот не друг, который предлагает ему выбор, прав, и помидорчики – отличный план на слишком рано пришедшую старость. Куда лучше, чем баланда. И чем война под руководством маньяка – о, Антонин умён, он легко догадался по небрежным оговоркам: добрый Том не пришёл бы, если бы следующим не мог прийти злой. А ещё Антонин не хотел проверять, кивнёт ли этот, если он сейчас откажется, и просто уйдёт, оставив Тони сидеть, или у него есть и второй, куда более очевидный, план, как не дать Долохову присоединиться к другому. – Я согласен, добровольно, – прохрипел он. – И помогу тебе убедить остальных. При одном условии. Ты снимешь с меня это, как я подпишу. – Антонин закатал рукав и ткнул в тёмный, пульсирующий знак. Что толку в сделке, если его будут контролировать по Метке, как было в прошлый раз? – Я не могу, – покачал головой Том. Или Эйден, как там он бишь, назвался, один х.ен. – Пробовал снять кое с кого, не получается. Считай, последствия воскрешения. – А ты какие Метки пробовал снимать, те, что ставил до того, как тебя убил Ленни, или после? – Спросил Антонин, стараясь не показать разочарования. И вдруг заметил, как странно блеснули глаза Тома – ого, так он не помнит? Антонин не видел, но стоящий рядом в Тени Гарри тоже весь подобрался: это было что-то новенькое. – Пробуй, дружище, – победно улыбнулся Антонин: появился предмет торговли за лучшие условия, – и расскажу, смотрю, тебе интересно? Давай, времени у нас полно… Твари сегодня уже обедали, я так понял, кто-то ярусом выше подох. Ты знал, что они жрут хорошие воспоминания только у придурков? Хотя нет, у придурков уже вообще не жрут – просто ждут, пока они окончательно затихнут. Им пос.ать на хорошие воспоминания, они всё готовы сожрать – лишь бы человек страдал. Да и на человека им по.игу, душа когда страдает – о-о, вот это для них деликатес. Чувствуешь, как здесь уютно – а это потому, что они как нажрутся, душа, бывает, и не выдерживает, отделяется, но остаётся рядом с живым телом, и мучается… Особенно, если его похоронить. Самый смак для тварей – так и трусятся, а, если много тех страданий, так и новая тварь появляется. Впрочем, я б тоже на их месте так размножался – рожи-то страшные, как им ещё, да… Тела без душ подыхают быстро, конечно, и душевная боль прекращается – ну да ничего, английские судьи великомудрые дементорам уже несколько веков новой пищи подкидывают, и ещё думают, чего тут с ума сходят… Чистоплюи-недоучки, как не сойти, когда твою магию и самосознание уничтожают по кусочкам, чтоб ты пуще страдал… Засылают сюда убийц – а что убийцы, нам тут проще всего, показал дементору воспоминание о том, как пытал или убивал, да как жертва мучилась – и он уже доволен, даже оставит их тебе, чтобы ты мог переживать их снова и снова... А, ежели ты ещё и тёмный маг, то завсегда можно договориться, чтобы тебя пореже жрали, а кого другого – почаще. Только придурки не договариваются. Правда, если ты не окклюмент, за не.иг делать маньяком стать и научиться получать удовольствие от садистских воспоминаний, даже, если раньше такого не было… Ну да ничего, на такие мелочи гуманные судьи внимания не обратят, так же? Если выйдет на свободу маг злее, чем сел, в чём беда? Но ты не бойся за себя, дружище, мы можем хоть весь день с тобой курить, сегодня они уже не голодны… …Эйден смотрит на мужчин – молодых и весёлых, и ему хочется плакать, зная о том, кем они стали. За столом четверо, и карты лежат, играли в бридж. Они кутят по поводу Дня рожденья Тони – тот, кажется, грозился «научить бестолковых британцев пить». В результате даже аристократизм холёного Абраксаса где-то затерялся, хотя Реддлу всегда казалось, что безупречный порядок в щегольской одежде друга поддерживается каким-то фамильным заклинанием. У них будет ещё много таких вечеров, ведь Тони, развязавшись со своей местью, решил осесть в Англии надолго. Сам Тони, как и остальные, тоже уже изрядно помят – но весел, и в его глазах горит огонёк задорного энтузиазма, а не лёгкого безумия, которое видел Эйден в настоящем. Здесь безумия нет – лишь шальная бравада, с которой они полчаса назад орали на крыше Биг Бэна, что «изменят этот мир». Только Абраксас молчал и высокомерно посматривал на них со своей змейской улыбочкой – они-то парни попроще, а он уже Лорд, его отец скоропостижно скончался. А ещё он знал, что мир меняется и сам – людям нужно всего лишь приспосабливаться так, чтобы всегда быть на коне. Нелишне напомнить магам, что они всегда умели приспосабливаться лучше других, вон, последние годы, как начали потакать магглолюбцам, так стали забывать о своих возможностях. Тони не любит, когда гостям скучно: так и хочется выкинуть что-нибудь, дабы этот высокомерный «златовласка» запомнил попойку надолго. Вот, например, они недавно думали объединиться под одним знаком, в круг единомышленников, а не просто компанию – почему бы и не сейчас, пока Абраксас лыка не вяжет, чтобы реально влиять на выбор связного рисунка. Леннард, пакостно улыбаясь, тут же предлагает что-то пафосное, кричаще-зловещее, под стать новому имени Тома, которое тот сам выбрал и принял. Под него вообще много пафосного можно подобрать, вон, как прилипла когда-то очередная застольная шутка на тему консерватизма, так и держится до сих пор на уровне неофициального названия их группы. Тони уважает желание сменить имя, оно личное, но вот это вот новое ему не удобно, так что про себя Том у него всегда Том, да и в разговоре он просто избегает обращения. Тони поддерживает вариант Леннарда – ему всё равно, у него татуировками и так всё плечо забито, почему бы и не череп на предплечье? А вот «златовласка», как проспится, будет долго думать, как оправдать такой дизайн… Том тоже ухмыляется, и предложенное Ленни лишь слегка подправляет – у него какие-то свои ассоциации с изначальной целью, ради которой они собирались несколько лет назад. Пусть, говорит, будет, ради истории, и Тони снова не возражает – ему-то что, со змеёй или без? Они накладывают заклинание, объединяя силы – Том вкладывает больше всех, потому что наравне с Тони почти трезвый и чувствует, что нужно закрыть недостачу магии от Малфоя и Лестрейнджа. Татуировки жгут, когда проявляются, а после – бесследно исчезают, оставаясь, тем не менее, там навсегда. Теперь у них надёжное средство связи… Они все даже немного трезвеют от мимолётной боли, но не беда – водка ещё есть, вот сейчас они ещё раз выпьют, и, наверное, пойдут красть котелки у маггловских полисменов, Тони кто-то говорил, что это местная национальная забава… …Годы летят, и Тони видит, они правда строят – по горсти и по кирпичикам – будущее, которое кажется им лучшим. Они не смотрят на очевидное сопротивление идиотов, что бездумно тяготеют к отказу от выстраданных вековых традиций – а потом плачутся, что неосторожные слова приводят их жизнь к краху. Казалось бы, они правда почти изменили то необразованное мракобесие, что творилось в Британии. Вот-вот, и Тома могли бы выбрать в Министры, но это и не важно, и без этого маги начали что-то делать, возрождать мастерство – те же Гильдии поднялись из руин. С «тёмными искусствами» только затык – и когда успели вырасти целые поколения, которые совсем не разбираются, что это вообще такое, зато клеймят направо и налево? Но есть, конечно, в их организации и молодёжь – эти ещё не пожили, не видели всех граней грязи – так только, поделили стороны на чёрно-белые, и свою даже чёрной гордо назвали. Ничего, думает Тони, пообтешутся, они вырастят из них хорошую смену, политика любит молодых и ярких, хоть и правят балом люди поопытней… У молодёжи головы горячие, и мозги ещё не там, где нужно – вон, кто-то думает, что «объяснить магглорождённым за магический мир» – это сделать их подневольным быдлом. Откуда они только берут эти идиотские стереотипы, неужто этот директор неубиваемый и неснимаемый со столь серьёзной должности им мозги промывает? Странно как-то, покушения на жизни тёмных магов из-за его интриг периодически прорезаются, и тут же он сам «тёмных» приспешников растит даже из тех, у кого склонности ко Тьме нет – потому что есть молодёжь, которая его бред пытается фильтровать, хоть и не весь удачно, да в пику мейнстриму интересуется… Том говорит, Дамблдору идеи друга-врага Геллерта покоя не дают, и он теперь их в каждой тени ищет да искореняет… ради того же общего блага. Это ж надо – обвиняет Вальпургиевых рыцарей в том, что они собираются магглов изничтожать – помилуйте, они что, психи? Чтоб их всех убить, проще взять эти их… бомбы. Да и то, волшебников не хватит потом, чтобы трупы исчезать – а без этого будут проблемы, как пить дать… И для того ли они мучились несколько лет, чтобы Договор был обновлён крепким и удобным для магов? Чтоб массовым убийством магглов его порушить? Нет, конечно, нормальных чистокровных, с ходу хорошо относящихся к магглорождённым, выходящих из этого самого общества магглов, не существует – с какой стати? Но во все века тех, у кого есть мозги и сила, и терпели, и привечали во многих кругах – просто учить их надо, чтоб не зарывались, во всякий идиотизм себя да других не тянули, и жизнь мага по каким-то странным религиозным шаблонам не меряли… А этот Нобби, зачем его избрали, начал проталкивать сплошь демократические идеи, нет, чтоб на половине из них мозги включить! Да ещё и одеяло на себя Министерство потянуло – и это те люди, у которых одна задача была – за Статутом следить, и ту без Тома бы провалили! А о всеобщем равенстве и благоденствии Антонину ещё на родине рассказов хватило – какое нах.. равенство, когда один маг способен своей волей мирозданье изогнуть, а второй – только фокус детский показать, разве ж тут может правильно работать эта маггловская демократия? Но вот какое странное дело, время идёт дальше, и Тони начинает замечать, что с Томом что-то происходит – он перестал одёргивать и сдерживать заявления молодёжи. Абраксас в середине 70х скоропостижно умер, да и многие из людей постарше, что симпатизировали их политическому курсу – Вальпургиевы рыцари, конечно, поняли, что не в кулички здесь играются, им объявили войну. «Мозги» партии говорят ждать хорошего момента, чтобы ударить – он сам среди них. Они должны ударить за подстроенные смерти своих союзников из чистокровных (случайная вспышка драконьей оспы, конечно, будто по всей Британии шагу нельзя ступить, чтобы не наткнуться на ядозуба)… Но им нельзя бить открыто, по крайней мере, первыми, если они сейчас проиграют информационное противостояние, на них повесят всех собак, и их мечты о реформах канут в Лету. Тони знает, что некоторым политика самой «традиционно» настроенной партии в Магической Британии из-за этого выжидания начала казаться слишком… размеренной. Тот же Леннард не раз высказывал Тому, что он перебирает с осторожностью и многовато значения придаёт попыткам соблюсти репутацию среди черни, а молодой Люциус, занявший после смерти отца место казначея, поддакивал. Они просто Лорды – обоим выгодно видеть Тома лидером, он очень харизматичен – и силён не в меру, что немаловажно. Но всё же снобизм у них в крови, и им тяжело ценить решения полукровки, когда они с ним не согласны – они не особо понимают, почему Том окорачивает Керроу или МакНейра, когда те заикаются о том, чтобы организовать акцию устрашения, напав на магглов. То тут, то там начинают проскакивать мелочи – Тони замечает, что поведение Тома изменилось. Как ни странно, тот и сам это замечает – он вообще умный мужик, многое способен вычислить, если смотрит в правильную сторону. Но он, к несчастью, вспыхивает, как спичка, когда понимает, что тем, о ком он печётся, что-то угрожает. Тони кажется, Том что-то придумал – он ходит какой-то взволнованный и отложил некоторые планы. Он часто ругается с Леннардом, и не раз – о политике, о противостоянии с магглолюбцами, а ещё, кажется, о том, что Том собирается вызвать Альбуса на дуэль, задолбавшись играть против него скрытно, – это таки почти самоубийственно. Но, похоже, то, что Вальбурга закрылась в доме и впала в страшную депрессию после смерти Ориона, отняло у Тома всё терпение. Но никакой дуэли не происходит. Вместо этого в один далеко не прекрасный день Метку Тони, вновь вдруг проступившую на руке, коротко обжигает – как было, когда умер Абраксас. На собрании он напряженно смотрит по сторонам, ведь их маленький дружеский круг давно разросся – но все целы и, вроде бы, невредимы. Только Леннард и Том как-то странно бледны – Тони списывает это на то, что те тоже беспокоятся о поведении Метки – что-то не так, но, похоже, никто не может понять, что. А спустя пару дней Том вдруг соглашается с планом по террору – говорят, у ИРА работало, так почему бы и нет? Тони в шоке – Том первый всегда утверждал, что Договор, о котором он всегда так пёкся, ударит откатом за слишком дерзкие нападения… Он предлагает Тому выпить и обсудить дело конфиденциально – по дружбе, ведь до сих пор выходец из другой культуры понимает натерпевшегося в детстве сироту получше, чем большинство из этих снобов. Том ведёт себя странно – безразличен к вопросам, которые его раньше волновали, будто о чём-то думает отстранённом постоянно, и отвечает иногда невпопад. Он запирается в своём доме и просматривает записи по собственным научным исследованиям. Кто знает, что он там ищет, он немало изучал и старых тёмных практик, и собственные заклятия изобретал, и собирал сведения о магии и её влиянии на долголетие, как и о всякого рода теориях о посмертии – его ситуация с незавершенной местью располагала к большому интересу в этом направлении… В день, когда назначен первый большой рейд (собрали всех, даже зелёную молодёжь, вчерашних выпускников) Тони демонстративно высказал своё недовольство – и, к своему удивлению, схватился за раскалившуюся Метку. Он был такой не один, и что стало с братским знаком связи и маяком для аппарации к другу на помощь, совсем неясно. Но теперь оказалось, что связь перестала быть равной, а знак позволяет кому-то диктовать волю другому. И они все пошли делать приказанное, как миленькие, и ощущения при этом было, будто толкает их к этому рабский поводок… Молодёжь вообще первая поспешила – они, кажется, реакции Метки и не удивились, будто уже прочувствовали… Организация самого нападения у них была аховая – «ударная» группа палила заклинаниями кто во что горазд, конечно, в итоге они подставились, и хорошо, что кто-то додумался до тёмных плащей и масок – в таком балахоне поди узнай убегающего. Тогда никого не повязали – нескольких пацанов оставили отслеживать появление авроров, прикрывать отход, и, что немаловажно – лечить, в случае чего. Да, в тот первый раз, сколько-то магглов они убили, наверное, несколько десятков, и много кого ранили. И сами не пострадали. Но, кажется, тогда же некоторые перестали смотреть друг другу в глаза, поняв наконец, что трепаться о величии и это величие так грязно воплощать – разные вещи. Было, конечно, ещё пару подобных случаев – похожего характера, но такие акции были непродуктивны и тут же сошли на нет – за них било откатом, даже за тот погром, который устроили в основном оборотни под командованием людей. Том раздумывал, не привлечь ли неподлежащих Договору– вроде гигантов (их в стране было мало) или дементоров (с ними можно было договориться, но их услуги обойдутся дорого). Он определённо был тем, кто мог подобное организовать, да только, весь этот план с погромами был ему довольно безразличен. Однако, поднимать инфери он учил всех, у кого была к этому мало-мальская склонность – такие воины в случае чего бы пригодились, и они бы тоже не страдали от откатов во время нападений. Больше всего, как ни странно, прилетело Леннарду, хотя он был, скорее, идейным вдохновителем. Не прошло и месяца, как Лестрейндж слёг, так и не в силах оправиться. Тогда-то Тони и узнал из его предсмертного бреда, какую глупость он сотворил. Пойти против друга/брата – что ж, в жизни бывает, хотя магия добровольно заключенных уз накажет так, что мама не горюй. Убить побратима, который перешёл в разряд такого конкурента, что даже магическим воздействием от него не удаётся добиться того, чего хочется – тоже случается, хотя идея не из лучших. Воскресить побратима с помощью его же филактерия (это ж надо, до чего Том додумался, сказок про Кощея ему в детстве не читали!) – та ещё затея. Но вот вместо задуманного воскрешения провести обряд поднятия лича, надеясь, что наличие бывшего филактерия позволит им управлять… В своей жажде «слегка» перенаправить по собственному желанию деятельность сильной организации с налаженными связями и большим влиянием Леннард забылся, не учтя исконные магические заветы. Нет, конечно, не те, что не убий ближнего – другие, вроде того, что исполнения своих желаний нужно остерегаться, и что за всё нужно платить. Эйден, у которого перед глазами мелькали воспоминания Тони, давно на собственном горьком опыте усвоил, что в жизни всё слишком сложно, чтобы данное магией всегда работало ровно так, как ты хотел, а в случаях, если твоё желание исполняется, результат совсем не обязан быть таким, каким был в твоей голове. Эйдену не было теперь нужно слушать рассказ или даже смотреть ещё какие воспоминания – он наконец понимал, что случилось. Тома, которым его знали – плохого или хорошего, не стало, действительно из-за крестражей, но не тем образом, что они думали. Второй крестраж стал не страховкой от уничтожения первого и возможностью вернуться к жизни, а крахом Волдеморта – друг, хранящий крестраж, его предал. Убил и не призвал душу, а поднял лича – в личных целях, оставляя его «руководить» организацией. Лорд Лестрендж был, судя по всему, неплохим тёмным магом, и провёл качественный обряд – никто не заподозрил, что Том умер, его тело было живо, а что без души… И он рассчитал управление верно – новый Волдеморт делал, как он хотел, и в отношении запугивания магглорождённых (по крайней мере, не препятствовал более агрессивному подходу), и в отношении остальных политических целей. Да только Лорд просчитался всё равно – где-то глобально, а где-то и по мелочам, которые не смог предсказать. А за его просчёты жизнью заплатили очень многие. Встали на место странности, над которыми Эйден ломал голову, просматривая старые отчёты аврората, а потом и протоколы допросов раскрытых Пожирателей. Почему в конце 79го были антимаггловские акции, а потом уже в основном точечные нападения на магглорождённых? Лестрейндж умер, и над восставшим Волдемортом не было больше никакого контроля, а он к магглам относился без особой приязни, но достаточно безразлично, не собираясь подрывать на досуге атомные станции. Куда больше его интересовала деятельность тех сторонников «прогресса и искоренения запретных тёмных знаний», что позволяли себе устранять носителей этих знаний физически – он больше и дня не колебался, отдавая приказы и планируя ответные операции, и его перестала волновать возможная лишняя жестокость. Было подозрение, что виноват в чьей-то смерти из перечня «заразившихся драконьей оспой» чистокровных какой-то конкретный маг – что ж, он должен быть уничтожен. Если будет при этом взорван его дом и убиты дети… невелика потеря, остальным неповадно будет. Сколько может натворить хороший тактик с денежными и человеческими ресурсами, да при этом не страдающий ни муками совести, ни излишней жалостью? Достаточно, чтобы по стране в какие-то пару месяцев прокатилась череда страшных – и явных, подсвеченных Меткой, – происшествий, а народ уверился в том, что он – настоящий Тёмный Лорд и приспешники его не лучше. Что приспешники? У самого Волдеморта Метка больше не работала так, как когда-то планировали четверо хороших друзей – его будто исключили из круга, но, при этом, магии Волдеморта в Метках было немало, и он стал не просто вне его, а над ним, и смог тем, кто в круге, приказывать. Целое братство волшебников под началом у нежити – да уж, они могли натворить дел и больше, чем случилось в действительности – в 80м и 81м они по большей части были сосредоточены на попытках достать Дамблдора, а также истребить под ноль его Орден – и в этом они не чурались средств. Было, конечно, и ещё кое-что. Перестав одёргивать своих людей, когда их заносило, забыв о политкорректности и осторожности, а главное – о жалости, Тёмный Лорд выпустил джинна из бутылки: всем, кому вседозволенность, которую они чувствовали, нападая на людей, ударила в голову слишком сильно, стало казаться, что так можно и без указки руководства… И вот, то и дело кто-то нападал на тех, кто им перечит на улице, кто-то выходил пострелять заклинаниями в маггла, а кто-то, вместо обычного запланированного убийства уже и на рейде устраивал какую-то череду кошек-мышек, очевидно развлекаясь в своей жестокости. Тони так не поступал – он был знаком с Томом несколько десятков лет, и сдружились они тогда, когда он давно уже был расчётливым боевиком до мозга костей. Он отнёсся к ситуации философски – политическими да идейными убийствами он промышлял и раньше, он их совсем не боится, и может выполнять приказы, сохраняя свою шкуру в целости – Волдеморт стал беспощаден не только к врагам, но и к союзникам. Конечно, он опасался того, что может случиться, когда «священная война» лича будет выиграна, а Дамблдор и Орден Феникса уничтожены, но не рассматривал всерьёз вариант, что Британия потонет в крови – слишком на самом деле безразличен Волдеморт к бессмысленной бойне, и слишком сильны установки на то, что волшебную кровь нужно беречь. Глядишь, школьная компания Тома, что тоже подозревает, что он – не совсем Том, скоро придумает метод его упокоить… Не придумали, «из умных» Тони остался один – а может, ещё Лестрейнджи да Нотт, но те тоже молчат. Может, потому что их всё устраивает, а может, потому что несколько ровесников Тони уже попытались напасть. И весьма неудачно – Метка, причиняя страшную боль, не дала им завершить задуманное, и Волдеморт попросту убил их, а после назвал предателями. У Мальсибера и Эйвери остались дети, входящие в организацию – те теперь на не очень хорошем счету, их постоянно посылают на задания. Нотт не ввязывался – у него маленький сын, нельзя подставляться… У Тони тоже могли бы быть дети, но не так давно он застукал в постели своей невесты другого – чёртов Прюэтт, ушёл, но Тони ему ещё припомнит… Долохов круглыми глазами глянул на чистое предплечье – у Эйдена получилось с первого раза, – и потянулся поставить подпись Кровавым Пером. Контракт скреплён – где-то далеко вздрогнул Игнотиус, Лорд Прюэтт, ощутивший, как его магия подтверждает договор, да вспомнивший грустно своих племянников. Но его слово твёрже гранита – пускай. Они уже всё обсудили, задолго наперёд, думая, что делать, коли дело пойдёт плохо, и договорились. Убийца не присоединится к восставшему лидеру, он продолжит нести наказание, пусть и не в Азкабане, что, согласно словам пророков Лавгудов, мог перестать его удерживать. Лавгуды помогли роду Прюэттов вернуть надежду в виде кровных, прямых наследников, давно утраченную, а это немало. Долохов заплатит виру – если нарушит уговор и попробует на кого-то напасть, умрёт, а магия его пойдёт на то, чтобы наложить защиту на Прюэттов. Впрочем, как и, когда он просто умрёт. Полезнее, на самом деле, чем приговор суда, только всё равно непросто отпустить врага на свободу. Сегодня тех, кто зло выдохнет, ощутив что-то подобное, будет ещё двое. Амелия Боунс прикроет глаза, вспоминая брата и племянников, но что поделать – мистер Акселсон привёл достаточно доводов, чтобы она была готова пойти на этот шаг. Прикроет всего на минуту и встанет, чтобы связаться с проверенными людьми в аврорате и собственном Отделе – Акселсон не пошел бы на такой шаг просто так, значит, кому-то он отправил объяснение, скорее всего, прямое, как дверь – восстал Тёмный Лорд и у него есть доказательства. Их ждёт тяжелое время, да и с дементорами теперь нужно что-то думать, их лояльность будет под вопросом. Августа Лонгботтом скрипнет зубами и нальёт себе крепкого виски – на неё накатит слабость, ведь она подписала целых три контракта. И всё ради Невилла – и ей доводы привели просто страшные, даже убойные, такие, что Альбуса она попыталась бы закопать при встрече. Но пока что она поступает продуманнее, спокойнее (до окончания пятого курса внука ещё пара недель), готовясь к переезду к родственникам в Испанию и переводу детей в другую больницу. И к тому, что сразу после приезда Невилла им предстоит тяжёлый разговор, о том, что мальчик обязан будет выполнить череду ритуалов – список прилагается, а через полтора года – поехать к какому-то шаману, который поправит щекотливую ситуацию окончательно. Больше того, о том, что до того момента, или пока они не узнают о смерти Альбуса и уверятся в информации, Невилл будет сидеть под защитой старого поместья. Носа не покажет на учёбу, даже в Шармбаттон: старшие курсы доучиться можно будет и позже, жизнь дороже. Не так уж и сильно облегчает Августе камень на сердце весть о том, что Лестрейнджи, которые пытали её сына и невестку, покинули их дом ещё до того, как те перестали что-то соображать, – что с того, что Пожиратели не так виноваты, как она думала? Что разницы, Круцио ли лишило детей рассудка, или их добил вероятный чуть более поздний Обливиэйт от Альбуса, как она теперь предполагает? Состояние их от того не менее тяжело. Эйден, лично взявший на себя ответственность за остальные контракты, даже не почувствует оттока магии. Потому что Луне больше нет необходимости расшифровывать еле видные на фото знаки: точно и чётко ясно, что Метка способна передавать личу магию и служить средством контроля Пожирателей. Ведь Эйден, сняв Метку Долохова, получил просто-таки огромный приток запаса сил – вместе с ускоренным просмотром их общих воспоминаний. И теперь Эйдену придётся снять Метки и с остальных. И видеть, какой ящик Пандоры открыл в прошлой жизни своими ошибками. До чего он их всех довёл. ...Кассиопея неспешно, с достоинством пьёт чай, рассказывая Тому о проблеме. О том, что Сигнус все-таки вляпался в рабское обязательство, хотя Блэки давным-давно знали, что именно ему нужно беречься пуще других. О том, что он всё еще наследник Ориона, которому Арктурус передал почти все дела, и, если с тем что-то случится... Блэки не могут позволить себе наследника, а, впоследствии, главу рода, Лорда, зависимого от кого-то... Они вынуждены просить Ориона срочно перебросить проклятие на другого Блэка – и все сошлись на том, что при добровольном взятии обязательства, наиболее мягко и просто это можно сделать с Беллатрикс. Проклятие ведь от такого ослабнет, да и девочка потом выйдет замуж, ослабляя его ещё. Если бы при этом можно было не бояться хозяина Сигнуса, что просто поменяет одну собственность на другую... Найти бы кого-нибудь магически сильного, много поколений не состоящего с Блэками в родстве, да в ком можно было бы быть уверенным, что он девочку не обидит, будучи с ней связанным узами подобного рода... Если бы при ритуале принятия проклятия этот кто-то стал её хозяином вместо того, другого... Старая соратница, поддержавшая Тома в его мести ради памяти о своём ребенке смотрит на него просительно. Та же просьба читается в глазах семилетней девочки, стоящей рядом и пытающейся делать независимый вид, хотя здесь решается ее судьба... ...Беллатрикс растет не как раба, а почти что как крестница Тома, она и не замечает его приказов – он только просит нормально учиться и не обнадеживать зря парней. Они часто видятся, она знает всех его друзей и многое о том, какой он хочет видеть Магическую Британию... Он становится кумиром Беллы, а спустя много лет она – первой женщиной в их братстве, не просто рядовой в организации, а допущенной в ближний круг... Преданной соратницей, что согласна шагать за ним в любой ад с улыбкой – и она шагнёт... ...Беллатрикс с достоинством пьёт чай и рассказывает Тому о проблеме: Сириус вляпался в рабское обязательство, идиот, практически самостоятельно... Но он наследник, и Регулус готов взять остатки проклятия на себя и ослабить обязательства Сириуса настолько, насколько можно... Ведь будущий Лорд Блэк, зависимый от Дамблдора – это... А ещё Регулус тоже бредит организацией Тома, собирает о ней подшивки и часто расспрашивает кузину... Просящий взгляд с годами у нее становится все более убедительным – даже несмотря на то, что она взрослая ведьма, способная проклясть до седьмого колена... ...Позже Регулус не станет даже пытаться уничтожать то, что считает крестражем, – тот понимает, против якоря хозяина никаких шансов, ему и осуществить подмену дорогого стоило, ведь уже на этом этапе он шел против планов Волдеморта, значит, терпел ради этого боль и слабость, – думает Эйден. ...Беллатрикс кажется, что Волдеморт в замешательстве – последнее время он будто пытается что-то найти и разобраться в своем прошлом. Он мало задаёт им вопросов, будто считая, что кто-то среди них недостаточно ему предан... Но в её преданности он не сомневается, однажды принося ей чашу Хельги Хаффлпафф и приказывая беречь её пуще жизни. Белла сбережет. Естественно, вздыхает Эйден, думать-то лич умеет, и до чего-то додумывается, тем более, его легилименция при нем. Эйдену не верится, что Леннард действительно умер исключительно от отката – Волдеморт что-то узнал, в том числе, о перчатке Гриффиндора, иначе почему бы он задумался о том, что за свою жизнь собрал коллекцию от Основателей? И о том, чтобы ее разделить или перепрятать? ...Беллатрикс всегда хорошо давалась боевая и темная магия, но, в отличие от той же Андромеды и Нарциссы, её старались ограничивать в таких занятиях. Белла знает, конечно, почему, она же старшая, и по ней проклятие Уизли ударило больше, чем по сёстрам, как и по Сириусу относительно Регулуса. Ей рассказывали о ши, и о том, что нужно стараться держать свои порывы в узде... С другой стороны, последнее время так много стычек с этими фениксами, она виртуозно владеет множеством бытовых чар, а набор для нападений ограничен, практически школьный... Она не знает, как применять Круциатус и как убивать... Бойцов тренирует Антонин – друг против друга, но не будут же они при этом применять Непростительные, что весьма эффективны... Алекто хвасталась, что они с братом поймали каких-то магглов и желающие могут отработать заклятия на них... Белла так хочет быть полезной – и она точно не хуже других сможет проклинать... ...Красные росчерки ошеломляющих даются легко... Серебристые режущих – чуть сложнее, особенно на обездвиженных людях, хотя кровь льется забавно... Беллатрикс думает, что, если жертва будет убегать, игра, как будто, пойдёт повеселее. Однажды во время их тренировки к Керроу приходит Волдеморт, и, конечно, видит, что они делают. Он не командовал им так тренироваться, но и не препятствует сейчас, безразлично наблюдая. У многих не получается. И Он говорит: «Я покажу. Этим нужно наслаждаться. Круцио!»… Беллатрикс научится наслаждаться. Через пару дней к Керроу будут приходить почти все бойцы. А ещё через некоторое время Белла подумает, что, по сути, бытовые заклинания-то ничем не хуже – красивее, изобретательнее… позволяют ломать кости… выворачивать наизнанку… свежевать… разве же это не весело? Как жаль, что её всё ещё просят стараться сдерживать такие порывы… …Его нет – сердце пропускает удар, но она не верит, не верит, ведь Метка пульсирует, да ещё Кассиопея как-то говорила, что он не умрёт, пока жив этот седобородый… Она будет искать… Она будет ждать… Она узнаёт его сразу, как он появляется в камере, – быстрее, чем Тони – «старый друг», быстрее, чем кто-либо ещё… В её глазах – неистовая, безумная радость… Она кивает на всё, и с готовностью подписывает контракт – он хочет, чтобы она отказалась от травли людей и мести? Пускай, она от жизни готова отказаться… Эйден снимает её Метку и знает, что у неё шансов сорваться больше всех. Но что-то горькое оседает на языке – он давно не просто мальчишка-Поттер, чьего крёстного убила другая Белла. Он ещё и в ответе за тех, кого приручил. И здесь он должен её убить – или отпустить под ужасно строгую клятву, другого не дано. Они тут все отсидели в филиале ада пятнадцать лет, они не смогут ни шагу ступить от прописанного в свитках… Белла не убьёт Сириуса, и у Тедди Люпина, если такой родится, не погибнут по её вине родители. Даст Бог, Лестрейнджи угомонят Беллу, а Родольфус займёт её вопросами возрождения угасающего чистокровного рода – хорошее лечение, и уж точно крепкой ведьме ещё удастся родить. Эйден согласен, бл., быть крёстным, если не будет больше никаких смертей и страданий… Гарри и Шерри по одному переправляют бывших соратников Волдеморта, поклявшихся «больше не грешить», к Эйдену домой – они не смогут выйти через защиту МакДорадов, зато смогут поесть и даже помыться – впервые за пятнадцать лет не наколдованной без палочек где-то в углу камеры водой. Потом Эйдену ещё предстоит отправить их куда-то за границу, кто знает, куда они подадутся – лично Эйден надеется, что не все вместе, а разделятся. Да, если и нет, пусть едут хоть за Долоховым в Сибирь, хоть с авантюристами в пустыню – вон, Милош предлагал Гарри присоединиться к его летнему контракту на ловлю духов среди песков – там тёмным магам, даже беглым, рады будут – всё-таки дело очень опасное и требует некой квалификации. Зато адреналина даёт достаточно, оплачивается хорошо, и не предполагает, что у кого-то возникнет конфликт с разумными, на жизнь и здоровье которых отныне беглецам посягать смерти подобно, – там из людей в округе только сами авантюристы. … А тюрьма просто ужасная – твари чувствуют себя здесь лучше, чем в Путях. Заёмные силы десятерых тёмных магов бушуют и требуют выхода… Спалил бы...***
Дробный перестук каблуков по паркету будит, наверное, настал новый день. Кажется, среда? В комнате темно, ну да он не жалуется, это даже не камера, он лежит на вполне себе кровати. Нарцисса иногда приносит ему поесть и зелья – а Северус до сих пор удивлён, что живой. Восставший Лорд кажется злым не в меру – рядом с ним опасно дышать невпопад. Вчера к Северусу заходил Люциус, и, нужно сказать, он весь трусился. Они не были именно друзьями – но Северус, конечно, был благодарен за то, что Малфои когда-то дали ему огромный заём, чтобы оплатить старшие курсы в Хогвартсе и брать уроки у Мастера Зелий на континенте. Беспроцентный заём, в счёт того, что он в будущем варил бы для них сложные зелья вне очереди. Он варил – пожалуй, только благодаря этому Нарцисса и смогла выносить Драко. Он благодарен за то, что ему дали возможность стать самым молодым Мастером Зелий столетия в Британии. Он вряд ли простит им, что именно Люциус когда-то познакомил его с Волдемортом. Впрочем, тут себя не прощать нужно – никто на поводке не тянул. Люциусу, тем не менее, так плохо, что его можно даже пожалеть. Северус его понимает – туда-сюда, и Драко приедет домой, а здесь такое. Кажется, позавчера – он тогда ещё был не особо в сознании – их ставка переехала в Малфой-мэнор, почему-то защита прежней Лорда не устроила. Мысли о своих детях Северус скрывает от Лорда там, где, наверное, мыслей вообще быть не должно – только голые рефлексы. Мог бы Люциус, свои тоже спрятал бы. Да только что-то последнее время у Малфоя так себе с окклюменцией – или это вдруг Северус стал считывать лучше. Он же даже палочку не применяет – а так и просится на глаза образ небольшой чёрной тетрадки. И того, как Люциус, сверяясь кое с какими трудами по тёмной магии, проводит над ней ритуал, а после – в ней пишет. И как они что-то обсуждают с Лордом Лестрейнджем, не тем, который Родольфус, а старшим… Северусу кажется, что Малфой, наоборот, должен был эту тетрадь хранить – как он ещё жив, постоянно думая о ней, пока находится недалеко от Лорда? О ней, и о том моменте, когда он после падения Лорда передал тетрадь Альбусу и разъяснял что-то про влияние. Взамен на помощь с тем, чтобы отвертеться от наказания – оно-то, конечно, если у вас достаточно денег, то вы не преступление совершаете, а шалость, но заступничество Главы Визенгамота дорогого стоит. Вон, на Блэка его не хватило при, как оказывается, живом Питере. Что ещё за дела были у Люциуса и Альбуса, рассмотреть не удаётся, тем более, что они сейчас в контрах. Малфой о них не особо думает, только немного о их связном – домовике двойной рабской привязки, у которого под конец от этого поехала крыша, и которого каким-то невообразимым стечением обстоятельств освободил мальчишка Поттер. И о том, что в тот день Люциус увидел ту тетрадь снова – с огромной дырой посередине, а ещё, как Поттер считал, подброшенную им лично девчонке Уизли. Не дай Мерлин Лорд о таком варианте событий узнает – не сносить Люциусу головы. Были б силы – Северус бы задумался, что же это Альбус такое мутил несколько лет назад, что ради этого даже спустил на тормозах окаменения детей – ведь профессору он, загадочно улыбаясь, кивал, как на источник бед, на ту самую тетрадку. Но у Северуса не было никаких сил. От слова вообще – радушная встреча с милордом едва его не убила. Сессия этого года почти не запомнилась – сначала-то ничего, всё шло, как обычно: тонна пергаментов, горы отчётности, сложная ситуация со «сменой директора». А теперь было не до сессии, его в школе не было с пятницы: утром снова проснулась Метка, напоминая о таких ошибках молодости, после которых не живут долго и счастливо. Лорд возродился, желал его видеть… и отказать ему в такой радости Северус не мог, ведь у него были обязательства. Они собрались в светлом, простором доме Пиритса – тот всегда был тем ещё щеголем и носил кружевные манжеты – брезгливо морщился, когда на них попадала кровь. Воздух, казалось, был пропитан страхом, да и на языке вдруг появился металлический привкус… Северус прибыл из последних, но наказывали всех одинаково яростно. Не то, чтобы кто-то из них действительно мог чётко понять, за что. Волдеморт задавал вопросы и жаждал получить на них исчерпывающие ответы… И злился всё сильнее и сильнее, когда некоторые из них получал. Не было здесь ни одного человека, кто не заработал несколько Круцио, или ударов другим заклятиями – может, не такими всеоблемлюще болезненными, но калечащими. Северус не был уверен, что после этого собрания выживет каждый из присутствующих. Насчёт него самого у Северуса были сомнения ещё до того, как он сюда шёл – и, честно говоря, когда Лорд решил разобраться с его случаем, подозрения подтвердились. Он был невозмутим и не доставал палочку, но, по правде, он был не уверен, что она бы помогла, реши он вдруг защищаться. Тяжёлая, безудержная сила Лорда, находящегося в состоянии холодной злости, почти что придавила его к полу, несмотря на то, что и Северус был магом неслабым. А удар, под которым начали прогибаться его окклюментные щиты, был таков, что Северус на миг почувствовал себя неопытным лохматым мальчишкой, который только то и может, что выставить зеркало за миг до непоправимого. Но это было бы самоубийством – защищать сознание зеркальным щитом, когда Лорд не собирается даже задавать вопросов – ему неинтересны оправдания Северуса, он слушал его рассказ вполуха. Лохматый мальчишка – вот, кто ему интересен, и то, что знает Северус о случившемся год назад на том кладбище, где Лорд уже возрождался. Эпизод, в котором потрёпанный Лабиринтом и Краучем подросток раз за разом повторяет, как он убегал от Лорда, прокручивается в голове, будто заевшая пластинка – но Северус так и не понимает, что Волдеморт в нём ищет. Калейдоскопом – сотни других картинок, почти весь год мелькания этого лица, обычного, ничем не примечательного студента – хоть и знаменитого, но не блистающего на зельях. Ничего подозрительного. Больше, больше картинок – Альбус, Орден, школа, снова Альбус, ненависть, пустота. Нет, Северус не понимал, почему он в итоге остался жив и не овощем – у него была легенда и череда оправданий, а Лорд, пожалуй, не копался там, где мог увидеть что-то противоречащее, но мозги тех людей, которых собираются ещё использовать, всё же минимально берегут. И, тем не менее, Северус здесь, его раны чуть зажили, и голова тоже приходит в норму. Судя по тому, что рассказывают ему Малфои, в пятницу Альбус как-то добрался до их коллег в Азкабане – и ярость Лорда стало тяжело переоценить. Некоторые, наверно, позавидовали Нотту, который, по слухам, отказывался помогать возвращать Лорда, и участвовал в ритуале не по своей воле. Тот, может, и мёртв, зато на нём теперь не сгоняет злость… лич? И Теодор, в отличие от Драко или Грегори и Винсента, не вынужден будет принять Метку из страха за свою семью. Что ещё останется от этой семьи… В комнату вбегает Нарцисса, совсем не заботясь о том, чтобы для приличия постучать. Её волосы забраны в сбившийся пучок – Лорд приказал разбить все зеркала в доме и под страхом смерти их не трансфигурировать, ей приходится приводить себя в порядок, смотрясь в металлические щиты. Нижняя губа Нарциссы дрожит, и она беспорядочно заламывает руки. Спустя несколько минут у Северуса всё-таки получается добиться от неё, что же случилось: Люциус пойман аврорами как зачинщик беспорядков в Хогсмидте. Сейчас он оправдывается, наверное, у него должно получиться... Больше свидетелей нет, Фенрир и его парни успели сбежать, как и тот, кого должны были поймать, и сам Гарри Поттер почему-то не спешит заявлять аврорам о нападении. И всё же, это полный провал, Люциусу впору просить, чтобы его задержали на несколько дней, и он не попал под раздачу Лорда… Как же тот зол, что мальчишку не удалось поймать, несмотря на то, что Северус указал, где его можно легко подкараулить… А Нарцисса сейчас одна, в её доме так страшно, и оборотни, целая свора – тоже здесь… Северус, как всегда, больше слушает, чем говорит, успокаивающе похлопывая Нарциссу по спине. Последние несколько дней он узнаёт о себе – и о других – много нового. Впрочем, ему не привыкать невозмутимо поддерживать ложь, когда что-то на руку, пусть он даже и откровенно не понимает, кто и каким образом ему помог. По молодости, бывало, он узнавал от других людей новости о себе и поинтереснее. Но эти тоже на уровне – вот, он, оказывается, "передал" Лорду, что Поттер периодически после экзаменов сбегает из школы, полностью контролируемой силами Министерства, в Хогсмидт через Визжащую хижину. А ещё он "предупреждал" в пятницу, что у Альбуса есть план насчёт Азкабана. Конечно-конечно, именно у того Альбуса, который склонен врагов повергать и читать им нотации, а не убивать сразу… Северусу не верилось, что тот действительно провернул то, что случилось с тюрьмой, и уж точно Снейп не стал бы о таком предупреждать Лорда, если бы знал. Все считают, что Северус как-то обошел обет о том, о чем ему не полагалось говорить, исхитрившись показать Лорду сведения в ментальном контакте. Северус ничего подобного не делал – но отрицать не станет, не дурак. Пока есть мизерный шанс, что он в начинающейся войне уцелеет, он будет барахтаться – есть, к кому возвращаться. Нарцисса продолжает плакать, из её всхлипов Северус понимает, что сейчас действительно среда – но уже вечер, а не утро. Он понятия не имеет, как он объяснит Инспектору своё отсутствие в школе, если ему удастся туда вернуться. Ему удаётся – Лорд сам ему это приказывает. Это, и всё то, что было раньше – служить, выяснить, где отдыхает от директорствования Альбус, докладывать сведения о нём и его людях. Внимательно присмотреться к Поттеру – Волдеморт не думает, что именно мальчишка виноват в том, что в прошлое возрождение что-то пошло не по плану (что, он никому из Пожирателей не говорит), скорее, грешит на Питера, но присмотреться не помешает. И Северус возвращается в Хогвартс – в другую жизнь, где студенты озадачены сессией и с надеждой ждут каникул. И не знают, что в большом мире каникул нет, а тёмное время наступило. К его удивлению, с Амбридж никаких проблем: завидев Северуса за ужином, она интересуется его самочувствием, и уточняет, не заразен ли он больше. Филиус радостно пищит ему, что вместо всех годовых экзаменов по зельям, что были в расписаниях, он уже принял у студентов чары – теперь Северус может принимать экзамены в часы Филиуса, они как раз завтра и послезавтра. Северус по-прежнему недоумевает неожиданной удаче, но скалится в максимально вежливой и благодарной улыбке, и так и делает. К Поттеру присматриваться нет никакой особой радости, тем более, Северус и сам знает, что дела его странные. Согласно сетованиям Минервы, тот пропустил начало сдачи прорицания, хотя с утра исправно сдал теорию по астрономии, и на нумерологию пришел вовремя. Минерва вынуждена была просить комиссию принять мальчишку в четверг с семикурсниками, после истории, и поджимала губы на их справедливое замечание – что она хотела, поставив ему в расписание три экзамена в один день, две теории и две практики, одна из которых – ночью? Конечно, он просто на один экзамен не пошел, и что, что он единственный из всех пятых курсов выбрал одновременно и прорицание, и нумерологию, неужели его декан не могла сразу его в другую группу поставить? Северус, в отличие от экзаменаторов, таким пониманием не отличается – он хорошо считает, и видит, что у Поттера между астрономией и нумерологией было ещё три с половиной часа, и он легко успевал сдать своё несчастное прорицание, которое начиналось прилично раньше, чем нумерология, если бы пошёл первым. Вместо этого он в то же время шлялся на отшибе Визжащей Хижины, дрался с неслабыми магами или удирал от них, без разницы, главное, успешно, и даже не засветив своё лицо перед аврорами, а потом, как ни в чём ни бывало, пошёл сдавать свои цифры. Как это назвать, кроме как странным делом? Северус, конечно, не знает, что эти часы Гарри тратил на другой экзамен, а возле хижины после него гулял специально, да не один, вместе с Эйденом «в засаде», и авроры тоже были предупреждены, что что-то может произойти. Но ему и так хватает, о чём подумать: в голову лезут мысли о всех странностях мальчишки. Его очень непросто воспринимать, как отдельную личность – он так сильно похож на отца (ростом, фигурой, лицом, наглостью, бесит!), на мать (зачем он поменял эти Мордредовы очки на прозрачные, смотреть в эти глаза больно, и вина прошибает!), и ещё на кое-кого (жестами, смехом, поведением! Да это просто невозможно, тот же жив! Хватит уже, ловить себя на подобных мыслях пора было прекращать ещё два года назад! Тем более, это сходство тоже бесит, а мысли о нём сейчас мешают!). До самого конца учебного года Северус, обычно присматривающий за Поттером больше издалека, теперь пытается наоборот, с ним пересечься – но того, как назло, тяжело где-то застать, будто он специально профессора избегает. Не мудрено, после окклюменции в конце мая. Зато в последний день перед каникулами он приходит к профессору сам, не утруждаясь предупреждениями и особой вежливостью, просто небрежно стучит в дверь его личных комнат, и заглядывает «поговорить» с такой наглостью и уверенностью, будто его здесь всегда ждали. Впрочем, Северус, едва глянув ему в глаза, думает о том, что, может, он не так уж и неправ. Конец третьей части.