***
Гарри спать не было необходимости, бестелесным он юркнул в ближайшую стену, радуясь отсутствию рун изгнаний. Он хотел узнать побольше, а думать, как к этому всему относиться, потом. Да, всё правильно, в детстве он не видел фестралов, развоплощение мёртвого ведь не смерть. Но ему и в голову не могло прийти, что вечер у его родителей закончится вот так, многим раньше, чем пожалует Темный Лорд. Ранним утром на кухоньке «Норы», которую он помнил совсем другой, собрались, вдобавок к ведьме, ещё Септимус и Биллиус, а Седрелла, слушая краем уха, смотрела за детьми: тот же Чарли очень плакал, особенно, когда увидел младшего брата. Билл был истощён после выброса – и очень удивлён, он был уверен, что сквиб, оба почти понимали, что родители не вернутся, да и младенцев стоило кормить молоком. Среди взрослых безмятежных здесь тоже не было: гости, получив клятвы о ненападении, спали, Питер – просто, а дезориентированные уже-не-Поттеры – под чарами, остальные же из присутствующих потеряли родных – пусть отношения с Молли и Артуром не у всех были хорошими. А теперь Мюриэль, стребовав, паршивка (по мнению Уизли), с них обет о неразглашении заранее, излагает им безумие. –... То есть, мой сын сейчас в чужом обличье в каком-то доме валяется и хоронить его под чужим именем?! – Не в каком-то, а в трёх домах от моего. Мой призрачный кот следит. Уже соратники Поттеров занимаются организацией достойных похорон, сейчас тела переправляют в Мунго. Помочь с погребением, прийти на похороны никто не мешает, как и могилу навещать, как и память чтить правильно! – Мюриэль держала удар. – Зато не в саду под невзрачной яблоней закапывать или трансфигурировать во что-то! Не на каком пустыре под отвлечением внимания! Да если хоть кто узнает о ритуале, нас всех проверят и посадят, разбираться не будут при вашей репутации! Всех, кто хоть краем уха слышал, что они о такой чернухе думали – или вы думаете, не начнут расследовать пропажу Артура? Малышню куда? Поровну поделить по семьям, или скопом в маггловский приют, если кого-то из нас за соучастие в Азкабан упекут?! Кто примет таких детей в семью? Допустим, что другое придумаем, с пропажей покойных, Билл, тебе своих троих детей мало, или, может, ты, Септимус, со своими болячками легко за мелкотой приглядишь? Выжили бы – другой вопрос был бы, но нет, где-то ошиблись наши, а потом ещё двое вклинились! Что они здесь делали, знал ли кто, что тут планировалось, а о родах, может, наши ещё кому-то о родах обмолвились?! Хороший у меня план, следы затёрла, всё успеет рассеяться, только бы никто с расследованием не явился с полгода! И, если будет «Артур» и «Молли», и даже седьмой ребёнок, удачно, что девочка… никто не станет ни подозревать, ни копать! Ответом ей были, конечно, хмурые лица. Однако, не признать, что в чём-то Мюриэль права, было тяжело – семеро детей-сирот, и подозрительная пропажа их родителей при том, что один работал в Министерстве – это не шутки. Потомков Септимуса прокляли за его предательство крови, а теперь, после того, как сын и невестка сняли проклятье, если узнают, как, внуки вовек не отмоются ещё и от славы детей чернокнижников. – Я не верил, что Артур на это решится, – горько сказал его брат. Проклятье цепляло всех, многим потомкам Септимуса грозило и смертью, но Артур был очень тихим и спокойным мужчиной, и все они, хоть и слышали о идее Молли, не верили, что они попытаются чары снять. За шестым ребёнком уже, конечно, подозревали, но… о седьмой беременности не знали, похоже, сказали только Мюриэль – Артур своим не сообщал, виделись они редко. – Любовь – страшная сила, – вздохнув, припечатала Седрелла. Очевидно, сын пошел на это ради собственных внуков, посчитав одного ребёнка оправданной жертвой относительно нескольких, но больше – поддержал жену. Сама Седрелла тоже знала, что такое безумно любить, она до сих пор была с мужем – несмотря на всё то, что из-за него завертелось. Джеймс мог бы подтвердить этот тезис, ведь теперь, получив оглушительный удар магией, едва не став помесью из четырех личностей и не попав в Мунго пожизненно, он спал без изрядного куска памяти рядом с женой – как раз из-за её настойчивости и её решений. ----- …– Но они же сейчас и сами, как дети… Их нужно обучать и делать внушения, чтобы они могли втянуться в жизнь, рассказывать им всё, чего не хватает их памяти, это же столько… Тем более, ожидать, что никто не узнает… – Нет, у них есть навыки колдовства, пусть палочки им и не будут подходить – но можно через годик заказать новые. У них есть все другие навыки, а что до самоопределения – они очень быстро обучаемы, если сами уверятся, что они – Уизли, всё будет нормально. Память у всех людей избирательна, а я постаралась, какие-то яркие вещи у них от наших есть, вроде первого свидания. Вот примете их в семью, и будет хорошо. С банком уж я договорилась, будут жить на то, что наши им оставили, и что у них самих было, справятся. – Конечно, – саркастично заметил Биллиус, – что насчёт характерных жестов? Мимики? Повседневных привычек? Предпочтений в… да в чём угодно, еде, любимых чарах, друзьях в конце концов!? Никто не заметит? Ты ещё скажи, что дети разницы не поймут, и никому не проболтаются! – Не делай из мухи слона, Билл. – Ответила ему мать. – Мои старшие внуки – не идиоты, лёгкую ментальную корректировку, чтобы не болтали, мы потянем, остальное – объясним. На то, я так понимаю, Мюриэль нас сюда и позвала, заманив делом критичной важности, чтобы мы распределили фронт работ, а уж с Артуром и его… роковой любовью прощаться будем, как… друзья семьи Поттеров, видимо. Вот ты сейчас и свяжись с женой, пусть поспрашивает там по своим подругам министерским, что как с похоронами, проследит и поможет, если что, она, всё-таки, понадёжней фамильяра. – Жесты, мимика, – скривилась сама Мюриэль. – Будь уж честным, когда ты в последний раз с Артуром общался? Сам догадаешься, почему я вашего брата не позвала, что к ним лет шесть не ходил? Работал Артур один, его помощник недавно в другое подразделение перешел, но всем плевать – в Министерстве последние два года все одним и тем же занимаются, метки да стычки прикрывают, а эта Артурова ерунда на пятидесятых ролях. Он взял отпуск, я так понимаю, а, если не взял, теперь можно взять, недели через две парень чуть оклемается и будет в состоянии с той дуристикой некоторое время как-то справляться, а там видно будет. Ну уволится, в крайнем случае. У Артура не было близких друзей – последнее время всё с семьей, и это никому не странно – время неспокойное. Молли – и подавно, домохозяйка, почти ни с кем не общалась, даже с матерью уж поссорилась, из всех родных только я с ней разговаривала. Кто будет обращать внимание на жесты, кроме нас? – Друзья этих ребят? – Биллиус оставался скептичен. – Они что, отшельники? И, я так понял, у них есть враги? Может, не нужны они здесь? – У них разлёт с нашими в десяток лет, их круг общения – совсем другой, эти, из выводка Альбуса… В ту же дрянь вляпались, что и Гидеон с Фабианом – те тоже… геройствовали… Мюриэль взяла паузу, и остальные также промолчали: у неё больше нет племянников, у её сестры – детей. У них тоже нет сына – или брата. – Это… Беспредметно, – сказал наконец Септимус. – Если, как ты говоришь, было смешение сознаний, эти уже отхватили многое от наших, а ты и вовсе, много выбора нам не оставила, бросив тела моего сына и его жены на развалинах. Полагаю, стоит заняться внешним. Вряд ли к этим будут сильно приглядываться, не по таким временам. Если у них такие друзья, что узнают… – Вон у них друг, – перебила его Мюриэль. – Несколько часов при истощении после какого-то отката мучился, чтобы им личности разделить, больше того, по сути, новую создать. Сказал, ищут его минимум двое, и убить могут. А он время тратит, чтобы у этих был шанс, да прикрывает, как может… Сколько у человека бывает друзей такого уровня? – То есть, ещё и за ним могут прийти? Мюриэль, почему ты их всех не выставила вон!? – Прикрыть полно времени есть, – пожала плечами она, – хлопцы уже закрыты от поиска качественно, над девонькой я тоже поколдовала, их считают мёртвыми вместо наших. С чего бы их здесь искали? Время силы ещё не истекло, принимай в семью – и ни один другой ритуал их иначе, чем Уизли, не распознает. Если я всё правильно поняла, даже в случае опознания через пару лет соорденцами, убивать их не станут, хватит и отсутствия памяти о чём не след. А парнишка уйдёт, как оклемается – сказал, будет пробовать бежать за границу, хоть и выглядел не так чтобы обнадёженым. Ну да главное – подальше от нас. ----- Гарри смотрел и смотрел, как маги, отодвинувшие горе подальше ради того, что они думали, защитит больше родственников, совершают (по его меркам) – подмену века, и думал о том, что маленький он через сутки очнётся на пороге у Дурслей, перевернув тем жизнь. Петуния так и не узнает, что сестра тоже потеряла память – да вообще, её личность изменилась, будто карма настигла, и что у Петунии двое племянников, но только о Гарри предатель Хвост позаботиться вовремя не смог, а больше, видно, было некому. Согласно утреннему «Пророку», похороны «Поттеров» состоятся на закате, и Уизли – и Мюриэль – переговаривались, кому ещё из родных имеет смысл говорить. Многим секреты знать опасно, но прощание – есть прощание. Что примечательно, хныкающую Джин, вместе с малышом, обезображенным бременем чудовищных блэковских проклятий, кормили с завидной периодичностью, и для старших детей состряпали завтрак из расчёта, что скоро разбудят весь выводок. А вот насчёт маленького Гарри, взрослый был совсем не уверен, додумается ли его покормить Хагрид и возьмёт ли он перед длительным полётом над Англией ещё что-то тёплое, кроме одеяльца, которое накинул на него Питер. Потому что у магов частенько помогают из личных интересов, просто по желанию, или потому что пообещали, но не потому что это принято делать для посторонних. На данный момент единственный, кроме Хвоста, кому небезралична судьба Гарри – это директор, от его указаний всё и зависит. Крёстного перемкнёт на другое. Гарри смотрел, как Седрелла расчищает чердак, наводя в нём стерильную чистоту, и трансфигурируя кроватку – для крохотного мальчика. Седрелла – большой мастер неявных иллюзий, вот, вроде бы, всё в комнате «обычно», а, когда знаешь, что на чердаке живёт упырь – так всё мозг и воспринимает, если в неё заглянуть. Если думаешь, что он по ночам воет – то и это услышишь. Любой колдомедик, лишь увидев этого ребёнка, сказал бы, что он – выживший после жертвенного ритуала (и потому показывать его кому либо, кто мог бы рассказать компетентным органам, Уизли боялись). Любой проклятийник, изучив его состояние, уведомил бы, что мальчик забрал всё, что предназначалось его роду, как умрёт – уйдёт с ним и проклятье, но, если убить… вернётся (это Уизли тоже понимали). Многие серьёзные (и молчаливые) специалисты, которым за годы покажет его «новая Молли», сойдутся на том, что запредельной расчётной силы седьмой ребёнок, по итогам, сквиб и инвалид, и это пожизненно. Путём огромных финансовых вложений во всякого рода экспериментальные зелья и бездны терпения, равно как и недоспанных ночей, которыми приёмные родители будут работать с ним, уложив здоровых спать, к двенадцати годам его тело приведут в чуть более хорошее состояние, позволяющее координировать движения – и худо-бедно ходить. К шестнадцати он будет понимать относительно простую речь и более осмысленно реагировать на неё. Как знать, насколько лучше может стать со временем. Правду о жителе чердака будут знать взрослые родственники и двое старших братьев, остальным детям посчитают за лучшее не говорить, пока не повзрослеют – или вовсе, учитывая безалаберность младших. В мире Эйдена, где история сложилась подобным образом, Артур даже близнецов накажет, когда те полезут «упыря трансфигурировать» – он им сам «поможет», навесив дополнительную иллюзию, но и только. Они будут чувствовать перед этим ребёнком вину – и также, как и для остальных детей, давать ему столько любви и заботы, сколько смогут. А то иногда и в ущерб другим, обеспечение и обучение их всех, лечение младшего – дорогие вещи, и наследство, как и заработок, всегда конечны. Гарри смотрел, как Мюриэль перебирает целые ящики с огромным количеством зелий – закрома, что есть у каждого, кто разбирается, для домашнего пользования. Под её строгим взглядом буквально капли из некоторых бутылочек отмерялись в стакан, а потом этим напоили маму – и её приятный тёмно-медный оттенок волос чуть посветлел, появились лёгкие кудряшки. Те самые зелёные глаза, о которых Гарри твердил каждый первый, будто о маме вспомнить было больше нечего, стали карими, как у отца и малышки Джин, и разрез их тоже чуть изменился. Гарри понимал, почему зелья – есть вариации для долговременного эффекта, на два-три десятилетия, дальше пока не загадывали – всегда можно повторить. Маме немного изменили форму лица, и Гарри отстранённо удивился, что… не узнал её раньше. Не сказать, чтобы Мюриэль добивалась идельного сходства с покойной – скорее, достаточного, чтобы те, кто её пару лет не видел, могли «узнать». Сейчас мама выглядела даже старше, чем в его времени, на все пятьдесят, очень уж её потрепал ритуал. Но пройдёт время, от природы высокий магический потенциал начнёт подправлять морщинки. Зато Мюриэль будет ей иногда подливать в чай пару капель зельица, чтобы она не сильно худела на своих салатах – да Молли в какой-то момент и успокоится, дойдя до состояния «милой пышечки», ведь её не будет грызть память, что она была в школе худая, как тростинка. Какая разница, если мужу нравится, а на большую семью, как готовишь, вечно попробуешь? Мюриэль, что раньше ворчала при упоминании диет – она просто вредная. Вот, при ней о Гарри, друге Рона, которого Молли каждый раз будет хотеться опекать, как своего – даже чересчур навязчиво – и заикнуться нельзя, Мюриэль будет морщиться и утверждать, что молодой Джиневре нужна партия получше. У вредной Мюриэль просто сегодня Питеру кровная клятва о неразглашении дана. Лили втянется в жизнь Молли – сама станет Молли – очень быстро: попробуй зазевайся с семью детьми мал мала меньше, и с восьмым – о котором даже никому не скажешь. Она будет их воспитывать с добротой, но будет способна и построить их по струнке: как и старостой, упрёт руки в боки – и такое напугает любого. Когда они будут маленькими, она будет им многое позволять – дел-то тьма, да и не заклинать же их, если не слушаются... Когда постарше – занимать работой, чтобы только не маялись, иначе, по её мнению, до ЧП недалеко. Каждому она будет говорить, что образование – это очень важно (и будет стремиться оплачивать все семь лет Хогвартса), а ещё пытаться способствовать надёжному трудоустройству детей – потому-то ей так тяжело будет смириться с изобретательством средних. Она будет души не чаять в дочке, она всегда хотела девочку. Но и сыновей она будет очень любить, мужа – безмерно, у Молли большое сердце. Иногда в её голове будут появляться мысли, что вместо младшего сына она будто ждёт увидеть другого ребёнка, но… она поспешно их отгоняет, откуда бы? Ей совестно, что она не может любить всех одинаково – и Рон это чувствует, но больше всего она грустит о самом младшем, двойняшке Джинни, которого она бросила с этим страшным ритуалом на произвол судьбы. Как она могла обречь своего малыша на такое? Но как бы она хоронила первого внука, зная, что это не последняя смерть потомка от всё усиливающегося в каждом поколении проклятья? Молли будет очень затурканной после последних родов – и потерянной, будто чего-то не знает. Но ей неожиданно поможет родня, и с детьми немного, с хозяйством, и в голове прояснится, покуда ей будут тараторить о случаях из прошлого. И они с роднёй чуть наладят отношения, хотя впоследствии ей будет казаться, что к ней в гости приходят больше из-за внуков. Ну да она помнит, что они с родными Артура – да и её родными – постоянно ругались, их брак всем был, как кость в горле, так что… как есть. Вот, Септимус учит малышей играть в шахматы – это неплохо. А Седрелла ей рассказывает что-то семейное о рукоделии. Сама Седрелла не увлекалась, но вот Молли понравится – особенно, вязание, будто что-то привычное, родное. Она начнёт создавать детям одежду-артефакты, кажется, такие вещи очень важны… Втянется столь сильно, что лет через пятнадцать свитера будут, пусть и не самыми красивыми – если из волшебных волокон – то точно очень действенными оберегами. За несколько лет «Нора», по настоянию Молли, обрастёт новыми комнатами – у каждого ребёнка должна быть своя, ну разве, близнецы хотят жить вместе… Артур строитель слегка косорукий, не желающий долго разбираться, как сделать правильно, но держится всё надёжно, а внутри, стараниями Молли – уютно. Уют в семье очень важен. Домохозяйка из неё выйдет отличная, хозяйка – радушная и приветливая – игнорирующая даже замороченные гостевые клятвы, в мирное время, она рада хорошим людям. А в людях, как и в любой ситуации, она предпочитает видеть лучшее. Мюриэль, узнав, что Молли тянет становиться к котлу, заинтересуется. Но быстро поймёт, что новая Молли «только по светлому» – по крайней мере, если дело не касается спасения семьи. Ну да ничего… Мюриэль не так уж и стремится работать с не-племянницей, только сад Уизли жалко – раньше там просто чудесные экземпляры росли, местами ядовитые, но Молли совсем за ним не следит, запустила, и детей от него не ограждает – то ли не успевает ловить, то ли боится действенно наказывать. Так себе воспитание мага без жестких рамок. На третий год Мюриэль просто повыкорчует совсем уж смертельное, чтобы эти близнецы-сорвиголовы имели шанс дожить до совершеннолетия, и перестанет переживать. Не хотят дополнительный заработок на магических грибах? И даже огород с картошкой не хотят? Это что, проблемы Мюриэль, коли она нашла возможность передать им и все сбережения Уизли (на зельях у Молли было достаточно), и даже собственные Поттеровские в тот же сейф? Мюриэль не думает, что они в чём-то плохо поступили с Поттерами – она больше о детях думала, а Поттеры… сами полезли в чужой дом без приглашения. И то, по факту, рассудок им вернули, помогли на первых порах, а парня их – спрашивали забрать, да только там такое творилось на тему опеки... Никому не отдали бы, кроме мистера Дамблдора. Мюриэль – не дура с таким, как он, связываться, великий человек Альбус для неё не хороший, а просто исключительно сильный – и на том всё. На всеобщей волне радости от исчезновения Сами-Понимаете, с которым что-то явно неладно было, Уизли тоже ссуду мальчонке-что-выжил перевели, и, по её мнению, поступили они с этой семьёй даже чересчур по-доброму. У Мюриэль своя жизнь, но она не жалеет, что на Самайн 81го участвовала в подмене. Эта Молли, конечно, не её Молли, но мир за пределами «Норы» это не волнует, а Мюриэль знает, когда поминает племянницу, что дети её присмотрены и пристроены. Своего любимчика, Билла, она, пользуясь связями, впихнёт на стажировку к гоблинам – а там он сам справится, мальчик умный и маг сильный – проклятья нет на нём. Вот только увлечения у него, то египтянки, то француженки… Изменения Джеймса более заметны, чем Лили. Его рост вынужденно увеличивают: несколько дюймов, это уже разница. Фигура у Артура и так была худощавой, так что всё равно, но лицо приходится править, удлиннять. И кожу делать куда светлее. С волосами проблема: топорщатся очень, но Септимус, памятуя о собственной наследственности, решает вопрос просто: помимо перекрашивая в рыжий, Джеймсу выдают дозу шуточного для облысения – маленькую, но на залысины и укрощение шевелюры хватает. Очкам просто меняюют оправу. Он выглядит заморенным, но, когда выйдет после отпуска на работу, никто не удивится, семеро детей! Со временем будет казаться всё здоровее, волосы – ярче, а походка – уверенней, магия возвращается, а у Джеймса её всегда было немало, куда больше, чем у Уизли… Но ему понадобится пара десятков лет, чтобы вновь выглядеть, как маг его силы и возраста – у Лили дело быстрей наладится, ведь он заслонил жену, когда увидел, что там ритуал вразнос пошел, ему и больше последствий. Сын Септимуса и Джеймс отличались поболе, чем Лили и Молли, да и он не домохозяин, что никто не может чего заметить. Как минимум, Джеймс никогда не был очень тихим и спокойным. Однако, люди в окружении покойного Артура, в Министерстве, и впрямь невнимательны к другим, а Джеймс с возрастом тоже меняется – нет весёлой компании, зато есть жена и дети, жену он слушает и любит её – кажется, всю жизнь, и детей тоже любит и балует. Отец и один из братьев, что неожиданно начали заходить почаще с конца 81го, весьма помогали ориентироваться (и очень кстати, тяжело ему было с этой оравой справляться, будто и впрямь, шестеро – намного меньше восьмерых). Все почему-то думали, что он уволится, работа-то малоинтересная, но он вдруг находит в ней кое-что: эти маггловские приборы и то, как их заколдовывают… Ему не нравится на работе то, что он постоянно видит, как магглов в Мунго нужно отправлять – то пальцы кому откусит заколдованный степлер, то туалет взорвётся, и осколки им в лицо попадут. В среде волшебников-то весело, но это же магглы… они не знают Финитэ, и им явно больно… Он начинает искренне осуждать шутников над простецами, хотя о самих магглах и маггловском мире и не знает, и не помнит почти ничего. Ему нравится на работе, потому что можно умыкнуть прикольные штучки домой, в некоторых, если поковыряться, можно интересного сделать… Вот его милая Молли очень нервничала, как близнецы начали из дому убегать играться – непросто за всеми следить, он ей часы создал с указателями, кто где, чтобы не волновалась за родных – у Артура явно есть что-то к артефактам. Но это не так интересно, с нуля создавать, с маггловским работать веселей, вот, скажем, машина, семья большая, аппарация малышне не полезна, да и как уследить, аппарируя их по одному? Молли, бывает, ругается, что он там в сарае допоздна, но может же у мужчины быть хобби? Артур – дружелюбный парень, но у него нет близких друзей, из-за этих маггловских штучек его считают немного с придурью, ну да у него много с головой не так – из-за ритуала снятия проклятия, там память есть, там нет… Разве то важно, когда у него есть нужное ему – его родное солнышко и много маленьких бладжеров. Молли учит их быть добрыми к людям и пытается учить такту, Артур же и сам не всегда шутит здраво и не очень тактичен, ну так они не индюки-Малфои… Артур учит каждого летать – он и сам хорошо летает, Чарли вот становится отличным ловцом, да и младшие, все, кроме Перси, играли впоследствии в сборной. Выходки близнецов его нисколько не расстраивают, пока Молли отворачивается, он даёт им советы: детям есть с кого брать пример в шалостях, Артур сам иногда, как ребёнок. У них с женой годами – любовь и радость, и им их жизнь нравится. Детям они воли много дают, когда гулять, если не в детстве? Из всех детей Билл, Чарли и Перси, по итогам, лучше всех контролируют магию, и больше всех обращают внимание на традиции. Билл и Чарли помнят другую маму, хоть немного, Перси – почти не помнит, но её наука где-то в подкорке, да и Билл его по привычке гоняет. Это на мелких сил у старших нет – как следить, они в школу идут… Билл слышал, родители на кухне спорили: мол, или всем на обучение, или пробовать чем-то помочь младшему… Родители больше работают (папа, у мамы мало времени плести что-то на продажу и никакой коммерческой жилки) и больше экономят (мама старается), из года в год, но он не расстраивается: знает, они хотят, как лучше всем. К моменту, когда в школу идти Рону, долгов у старших нет – только Фреду с Джорджем ещё не сложили на старшие курсы. Он и Чарли по мере сил помогают – или, хотя бы, не мешают, зарабатывая после выпуска себе. Собирались помочь родителям с оплатой последних двух курсов близнецов (у Джинни и Рона на тот момент и вовсе было оплачено только по два курса, дальше – долг), обновить гардероб Рону в 93м, но… Джинни сильно пострадала в школе. С Биллом связалась заклинательница, рассказала страшного, помогала договориться с кем нужно... И он приглашал семью на отдых к нему, в Египет, здесь восстановление Джинни почти законно… Но из-за лечения ни близнецам, ни Рону... Кажется, деньги отец Фреду и Джорджу вновь отложил только к концу их шестого курса – а они не хотели учиться дальше, желая вложиться в магазинчик… Дед им раньше помогал, но он умер в 94м, а бабушка – в 95м, те, что с маминой стороны – так ещё в ранних 80х. Родители по-прежнему стараются, но приумножение денег – совсем не их конёк. Да и для себя живут, у них вообще считают, в семье не золото главное. Билл любил настоящих родных и первое время ему было очень тяжело, но… новых членов семьи он тоже полюбил за несколько лет, годам к тринадцати его вовсе не коробило называть родителями и их. Они не виноваты в случившемся с братом, они давали заботу всем детям, и Билл отвечал им тёплыми чувствами в свою очередь, так же и Чарли. Артур – гордый выпускник Гриффиндора, прямой, простодушный и за справедливость. Иногда вспыльчивый и может отстаивать её кулаками. Откуда-то Артур знает, что на что-то годен в бою, но мирное время ему нравится, драться он будет только за родных. Каждый магглолюбец, однако, рано или поздно, знакомится с Альбусом – у того самые прогрессивные и промаггловские идеи в стране. После выпуска из школы Уизли было не до политики, только до семьи, они Альбуса знали шапочно – и он их тоже. Но вот в 89м-90м, случаются встречи в Министерстве... Общаются очень мало, но добродушно. На самом деле, Альбус, хоть и приглянётся, не узнает в Уизли Поттеров: других Уизли он двадцать лет назад в школе видел, и там не было примечательного – сколько таких каждый выпуск… На Поттеров чуть похожи, и только, потенциал, вроде, послабее (конечно, под амулетами-то). Те почти десять лет, как мертвы. Просто, на будущее, присматривает перспективных союзников – мало ли. Молли – домашняя женщина, видно, что куда более скептична, вот Артуру не хватает борьбы и огонька в жизни – спокойно ему в доме очень, а натура требует движения. Но семья интересная, правильно ориентированая и тёмную магию весьма не чтит. И его идеи здесь уважают, а то, что у Молли какое-то недоверие, сравнительно быстро проходит – Альбус ведь всем говорит то, что хотят услышать, а Молли… забыла ту роковую ночь, а её братья были его последователями, и, что она о них и об Альбусе помнит – всё хорошее. Как-то оно могло быть по-другому, но оказывается, что, когда в конфликте гибнет столь много знакомых, бывает некому узнать друга по жестам и мимике. Друг Сириус в тюрьме и зациклен на мести – когда он знакомится с Артуром, тот ему нравится, но он тоскует по Джиму, чей образ истаял за тринадцать лет. Друг Ремус зациклен на своём оборотничестве – всегда, и тоже Джима впоследствии не узнает, даже, с его чутьём – он его всегда отрицал. Друг Питер знает правду, но он предатель. А тёмного мага, не-друга Северуса удостаивают наименее добродушным из всех добродушных подходов миссис Уизли. Стоит ли его винить, что он не узнал подругу детства больше чем через пятнадцать лет после прекращения встреч в этом матриархе шумного семейства? Когда из того, чем он восхищался, осталась в ней только доброта – не для него, а ту, что была другом, он оплакал? Узнали сына в воспоминаниях внука родители, так, как могут только родные и любящие люди. Они не спросили, внук не хотел говорить – а тайн явно много, но… Дети кажутся счастливыми, как и внучка, похожая на невестку и чуть – на сына, разве очень веснушчатая, как от зелья. А уж почему под другими именами живут… Похоже, выберут не ту дорогу, что была самой удачной, но и не самую для них фатальную.***
Питер уходит утром – тяжелая ночь, ему стоит бежать с острова. Куда? Альбус его, чуть что, по рабской связи найдёт, та очень прочна… Но Питер попробует, может, в какую колдовско-аномальную зону, он таких несколько знает. Питер прощается с магами: уж заключили они сделку, обменявшись сильными обетами, хранящими тайны, приглянут здесь за его друзьями и крестницей, а ему нужно позаботиться о себе, он прогневил хозяина. Питеру бы написать пару писем, особенно, стоило бы кое о чём намекнуть Сириусу – но тот всегда скор в суждениях, хорошо бы это делать из безопасности. Вся страна шепчется и раздумывает, пора ли праздновать исчезновение Того-кого-нельзя-называть, а он, предатель всех и вся, аппарирует в Лондон, где сейчас встретится со знакомым знакомого, что (хоть бы так и произошло!) наколдует ему ещё один нелегальный портключ за границу… Питера отпустило зелье Малодушия, и он себя презирает и ненавидит – осознание содеянного вчера ударяет, будто обухом. Да и то, что он идет против воли Альбуса относительно Поттеров, пусть и не напрямую, магически давит. Он выходит из тёмного переулка на людную улочку и оглядывается в поисках нужного человека, водя из стороны в сторону тяжелой головой – поспал мало, истощение всё ещё есть. «Я сдал Поттеров Альбусу, и теперь они – не Поттеры, никто не успел убежать, я продал их Тёмному Лорду, а Гарри…» «Я за него», – бурчит Гарри, который чувствует себя ещё хуже: Петтигрю-то не в курсе о «сегодняшнем грядущем», а Поттер вновь пока плывет по течению, не зная, как будет помогать. Как вновь не разрушить ту неприглядую видимую картину, что послужит младшей версии Гарри важной точкой для "понимания", кто такой Хвост, когда эта версия прыгнет во временную петлю… Будь она неладна эта стабильность времени... Питер, на взгляд Гарри, перегибает с самоуничижением, вчера он – они – делали, что могли. И совершили для исправления последствий нарушения Фиделиуса близкое к невозможному, уплатив за то немало. – «Вырастет пацан, встретит в будущем тебя и поймёт, что ему нужно в прошлое, будет думать, что ради родителей, а потом выяснится, что тут бы и без него справились» «Да о чём ты вообще, Гарри, я их предал, а, если бы ты лича не развоплотил…» То его развоплотил бы под хозяйским приказом кто другой – неясно, каким чудом. По крайней мере, Эйден обжегся, женившись на другой Джин по залёту – Гарри только теперь понял, почему он посчитал когда-то предупредить об этом приоритетнее, чем рассказать о Волдеморте. Хьюго говорил, они так и не сходились после войны до 2003го, и Гарри думал, что Эйден не очень охотно рассказывает о браке, потому как у них не совсем сложилось из-за скоропалительности, а с детьми потом и вовсе, случилась трагедия. Но с чего бы в такой день, как вчера, глядя на двух карапузов, Хвосту предположить, что так повернётся? Может, ему бы не пришлось развоплощать Волдеморта, если бы Поттеры остались с ребёнком дома... А может, если бы у Уизли родилась дочь, они остались бы целы… «Если б ты не позвал Волдеморта, я бы в своём времени уже бы подох» – отвечает Питеру Гарри, который для Альбуса, судя по направлености рун, – лишь удобное тело. Упадническое настроение Хвоста ему не нравится, у того по лицу катятся слёзы, прохожие оборачиваются. Как бы тот взаправду не сломался – ну что он мог поделать, вокруг него всё так складывается паршиво, Гарри снова его жаль, хотя прошедшая ночь была ужасна – и судьба его родителей тоже испугала. А есть же ещё… – Ты! – Раздаётся окрик с соседнего переулка. Да уж, стоило выйти из-под защиты стиля Прюэттов для прикрытия жертвенного ритуала в сарае, стоило пройти всего пару кварталов, когда сил не так уж и много, как Сириус, что явно тоже непростой поиск затеял, уже тут, как тут. И главное, кровь для поиска у Сириуса была, друзья оставляли друг другу под клятву, что только для поиска – на случай пропажи. Если бы он Джима поискал, но нет, явно нет… Питер, продолжая плакать, пятится, а Сириус, будто воплощение мести – глаза горят, волосы шевелятся, лицо, как у маньяка, и он быстро приближается. Он держит Питера тем же тёмным заклятьем, что мешает аппарировать, столь любимым Пожирателями, и надвигается, надвигается. – Как ты мог! – Кричит Сириус. – Я?! – Взрывается Питер, чувствуя зеркально праведный гнев. Его давший петуха голос разносится на всю улицу. – Я ли рассказал о ключе к Фиделиусу? Не ты, Сириус? Как ты мог!? Всего этого могло не быть, если бы ты ничего не говорил! Послушай, Поттеры… – Замолчи! – Сириусу не интересны ни укоры, ни оправдания, приблизившись достаточно, он колдует невербальный взрыв, целя предателю в голову. Нет никаких слов, что могли бы успокоить Блэка сейчас, даже, если бы Питер сразу начал не с обвинений, а с оправданий и детальных объяснений: у Блэка с ночи одна цель, разнести предателя на куски, а не слушать. Он столь явно взбешен, что даже люди, что было, с интересом следили за перепалкой двух странных личностей, спешат отойти, скользнув взглядом по его лицу – да и по невольно покорёженному его злостью мусорному баку и фонарному столбу, мимо которых он прошел. Сириус удивлён, что Питер успевает дёрнуться в сторону – луч проклятья пролетает мимо щеки цели, ещё и рикошетя дальше от слабого щита. Этот с.кин сын, хоть и стоит, опустив руки к карманам, наверное, держит палочку за спиной! Сириус реагирует ещё в момент его попытки уклониться – готовит ещё чары, посильнее, вынужденно отпуская удерживающие. Но прицелится ему не удаётся, его сбивает с ног взрыв, мощный, дикий, на месте, где стоял Питер – огромная воронка, а вокруг – кровь и тела. Сириус собирался убить одного, он не колдовал ничего настолько мощного, видно, Питер колдовал в ответ, но это не важно, никто не может выжить, находясь в эпицентре такого! Слишком сильный взрыв задел многих, но главное – предатель подох! Сириус хохочет – страшно, истерически, он больше не выдерживает потрясений этой ночи, и он не перестаёт хохотать, когда аппарируют авроры. Что толку от этого всего, когда он предал друзей? Это же он сделал всё, чтобы Питер был Хранителем, нужно было соглашаться с Альбусом, когда тот хотел наложить им Фиделиус, и поменять защиту – был бы Альбус Хранителем, он бы их уберёг! А так Поттеры мертвы, а он их предал! В расследовании «очевидного» дела упустят несколько моментов, впрочем, когда Сириус после побега предоставит воспоминания, результат не пересмотрят – за взрывом тяжело рассмотреть, что происходит с Питером, но видно, что не он его наколдовал. Да и в 81м, по свидетельствам очевидцев, Сириус напал на Питера, тот обвинил его в чём-то, и Сириус устроил взрыв – так это и выглядит. Сириус убедит себя в том, что, коли Питер остался жив, он всё подстроил для отвлечения внимания и сбежал крысой, не иначе как имунной к мощной взрывной волне, но… Правда в том, что Питер хотел жить – он смог чуть отклонить заклятие, и, едва высвободившись из-под удерживающих чар, аппарировал. Из-за всего доли секунды на концентрацию и общепоганого состояния после вчера, его расщепило. Питер потерял палец – но не возращаться же назад, чтобы прирастить! Перенёсся он в Оттери-Сейнт-Кечпоул, подумав о доме, в котором недавно был. Палец посчитают всем, что осталось от Питера, а его, при наличии улицы свидетелей – мёртвым. Куда более важный момент, объясняющий неправдоподобно, нереально, слишком мощное заклятье, просто затопчут. Что ни говори, маги не всегда внимательны к маггловским атрибутам. Куда уж тут заметить оплавленный значок с фениксом и надписью Óglaigh nah Éireann. Куда уж неудавшемуся покушению борцов за свободу – покушению на конкретного человека. Когда в машине, припаркованной на обочине, заложена взрывчатка, а в неё попадает заклятье, взрыв создающее даже из ничего, нарушен не только Статут, но и загублено много случайных жизней. За них Сириуса и приговаривают к Азкабану, тем более, что он хохочет и продолжает причитать, что виновен. Альбус не пытается оправдывать Блэка потому, что не уверен, что может его контролировать: все эти Мародёры очень своевольны, Блэк ведёт себя, как спятивший, а другие Блэки… помнят о том, что без так или иначе данной Сириусом крови Вальбурга не была бы портретом. Ведь она сама не попадалась, как и Регулус, детали они, может, и не выясняли, и шею мальцу не свернули – мать считала, что он ошибся, но… Старшее поколение не видело нужным пытаться вытащить потомка, который их презирает, семью забыл, и кто знает, может, продал, ради своих – других – идеалов. На суде некому Блэка защитить, скорее, его топят – время борьбы с террористами, судопроизводство соответствующе жесткое. Питер бы с радостью не допустил, чтобы мама получила за него Орден Мерлина в комплекте с обрубком пальца, но Питер занят так, что возможностей у него нет вовсе. Так и порадуешься вскользь, что мама его не помнит – ей хотя бы не больно. Он сможет с осторожностью вновь знакомиться с ней только в 96м, когда никакие разборки, и никакие хозяева ему больше не будут мешать. Но в том печальном 81м Питер, который думал, что Сириус попытается его своими аврорскими штучками отследить, погнаться, перекинулся в крысу – на анимагическую форму поиск действует куда хуже. Он затерялся в траве, но… Это был последний раз, когда он был способен на оборот – до событий середины 1994го. Что бы там не думали, Питер и новостей не знал, и о своей смерти тоже. Дело в том, что ночь у Альбуса, конечно, прошла плодотворно: он много успел сделать. Однако, главное его дело – Гарри, Питер угробил, будущее тело Альбуса оказалось загрязнённым примесью Тома. Он сделает всё правильно с Невиллом, на Йоль, правда, там тоже будут мешаться лишние люди, ну да справится. Но утром первого ноября, после ночной беготни, Альбус был зол и раздосадован потерей столь хорошего варианта, как Гарри, – и вероятная недо-смерть Волдеморта искупала не всё. Предатель был ему омерзителен, и Альбус согнал злость – у него была под ногтями его кровь. Альбус удивительно хорош в трансфигурации, и он Питера легонько (по его меркам) проклял – дабы при первом обороте тот в нём застрял. Так уж сложилось, оборот приключился возле «Норы», а там вечером его поймал Перси, оставшийся с остальными младшими детьми под присмотром дезориентированых "родителей" и пожелал оставить, как фамильяра. Вскоре кто-то из вернувшихся с похорон пожилых магов узнал его магию, и вычислил как анимага и человека, который ушел утром. Больше того, миссис Уизли, в девичестве Блэк, догадалась и о проклятии, а потом прикинула условие снятия – если его расколдует тот, кто желает ему зла. Ну, или, если налагавший его попросту отменит. Так или иначе, когда Мюриэль проверила через день крысу своими методами и провозгласила, что та, как «Питер Петтигрю», а даже и «Хвост», вовсе не определяется, как человек не реагирует, взрослые сошлись на том, что они могут его приютить – раз дети так просят. Крысе несколько раз меняли имена – покуда она кочевала от старшего ребёнка к младшему, и к ней неизменно хорошо относились взрослые, Билл и Чарли питомца берегли, а потом и Перси. Но годы шли, младшим детям историю не расказывали, а крыса чужим на глаза избегала показываться. Жизнь с близнецами требовала от крысы некоторого проворства, но вообще, её не давали в обиду – только когда следить за ней стал Рон, дело было по-другому. В целом, крыса даже прилично разъелась – на добротной готовке Молли и при том, что старая Эрроу за ней даже не летала. Альбус о Питере, конечно, вспомнит куда раньше, чем в 94м. Да практически сразу, как остынет, вспомнит, в 81м. Раб – это ресурс, даром, что не послушен, нужно всего лишь хорошо инструктировать, и можно в любое пекло – таких совсем не жалко. Но вдруг окажется, что он не может его расколдовать – будто Питера Петтигрю не существует. Он вновь станет отображаться на артефактах под своим именем, а поводок – восприниматься, только в 93м, уже после того, как сбежит из тюрьмы Сириус. Признаться, Альбус будет наблюдать: в этой истории многое непонятно, и он повременит Питера расколдовывать, хоть всё же и перехватит его после бегства от Блэка. Альбус, в общем, не может знать всего. Меб за запрошенное ученичество девочки (если та захочет, оно ещё даже возможно) украла у Питера двенадцать лет памяти – он сам выбрал. Да не прошлой памяти, как он думал, а настоящей. Может, Питеру жить крысой, не осознающей себя человеком, было безопаснее, а может, ему лучше было бы быть рабом прямых приказов Альбуса, кто знает, Питеру не переиграть. Два заклятья столкнулись, и теперь он не мог просто двенадцать лет жить каждый новый день, постепенно теряя память о том, что было в прошлом году, как было задумано колдуньей. Редкие проблески сознания будут проявляться у него случайно, вспышками, но большей частью, это будет не Питер, а фамильяр – так его определит Мюриэль. Он почти ничего не вспомнит из бытности в «Норе», зато начнёт вновь осознавать себя в середине 93го, иногда, как Паршивца, но всё чаще – как человека. Будет осознавать и бояться – потому что Сириус. И не зря, тот его поймает. Гарри исчезнет и замкнёт петлю 1го сентября 82го, когда отправится в кармане у серьёзного первокурсника Билла в Хогвартс. Ему будет стоить некоторых усилий притащить того на восьмой этаж (сами попробуйте, крысой-то) – он будет желать, чтобы Питер не застрял в комнате Ровэны. Но он пробежит положенные туда-сюда по коридору, а потом наконец отправится домой – разбираться в своём времени с любовью, которая его вряд ли ждёт, посттравматическим синдромом, неврозом, и воспоминаниями о родителях и Питере. Ради справедливости, и со всем хорошим, что дало ему это путешествие, вроде любви, взросления, принятия себя и других, и ещё нескольких судеб, изменённых, как он надеется, к лучшему. До того, в «Норе», он будет пытаться поддерживать у Питера какой-то моральный дух – но тот очнётся, может, раза три за год, на краткий период. А большей частью – Гарри будет шнырять без тела, не ощущая времени – оно проскользнёт очень быстро, или крысой проживать пару дней, ведь пробыв неприкаянным слишком долго, таким можно и остаться. Особенно весело в теле крысы чтить ритуалы. Но ему обидно этого не делать – пять лет делал, даже в последний Самайн перед всей кутерьмой не забыл, что уж. Для Питера время будто остановится в двадцать два года, поставив на паузу неделю кошмара – включив в себя беззаботных в сумме «несколько дней» крысой в «Норе» – а потом, вновь страх и омерзение от своей жизни. И вновь, невозможность её закончить – у него нет такого права. Учебный год домашним животным оказывается разминкой, при том, что полукниззл всерьёз нервирует, как и угроза друга, с которым даже не объяснишься. В Визжащей хижине он умоляет своих бывших друзей его не убивать, говорит им, что не предавал Поттеров, хотя нет же… предавал, красноречие на этом отказывает. Он говорит, что его бы убили, если бы он не донёс Волдеморту, но как объяснить, ради чего звал врага, когда он вынужден молчать о произошедшем в Лощине? Как оправдать столь долгое пребывание в аниформе при наличии печати молчания Меб и того факта, что при обвинении Альбуса (всё ещё хозяина) ему не только откат будет, но и не поверит никто? Как быстро рассказать, что именно он сделал с друзьями? Он натыкается на собственную ложь, юля вокруг обетов молчания в страхе, что его ударит откатом – и добьют друзья. Единственное, что ему остаётся – тянуть время, сваливая всё на Сириуса, тому давно поверили, а Питеру бы лишь секундочку, чтобы сбежать. Он «давит на жалость», – так советовал ему Гарри делать за их первой «официальной» встречей, уж теперь-то "то самое" будущее наступило. Ну, в некотором роде, помогает. Он убегает, он расколдован – это хорошо, его быстро находит Альбус – это п..дец, ну да нужно ли уточнять. Хвост только удивляется, что тот не расколдовал его раньше. Возможно, Альбусу зачем-то нужен Сириус. Задание от хозяина всё затейливее, то развоплоти Лорда, то воплоти. Хвост выполняет – указания дали, чётче некуда. И он себе вновь отвратителен, это год страха – в том числе страшно, что о произошедшем в Лощине Лорд подсмотрит в его дырявой голове, он-то легилимент в разы сильнее Альбуса. Это год боли – ему часто достаётся Круциатус, да и кроме того, он чувствует ужас Берты, как свой – и два убийства рядом с ним тоже для его ощущений страшны. Это год омерзения – он марионетка, он выращивает гомункула, используя тёмную магию, в которой мало смыслит, Лорд держит его при себе постоянно, и ещё змея… И это всё закончится убийством Гарри, которого он всё ещё хорошо помнит. Любая психика при таком давлении может не выдержать – да странно, что она до этого момента дотянула. Но Хвост и тогда как-то держится, непонятно на чём. Может, на мысли о том, что Гарри повзрослей будет, как прыгнет в прошлое, может, на редких словах Гарри, что он советовал ему на будущее, вроде «делай, что должно, ты справишься, станет лучше», может, на воспоминании о дате на письме, что лежит в Гринготтс. Но он как-то выживает и этот год, даже, когда присоединяется Крауч – Гарри говорил остерегаться Крауча, тот попытается убить их обоих. Даже, когда понимает, что ему придётся отрубить руку – ни много ни мало, пальца не хватит. О да, теперь ему кристально ясно, для кого Гарри делал артефакт – ещё до того, как прошел Самайн, но уже давно зная, что Питер предаст его родителей. А потом… А потом Питер воскрешает Лорда и до последнего надеется на это проклятое лучшее, потому что дата на письме наступила. Чуда не происходит, он уже прощается с жизнью, с надеждой, со всем, но… Мелкий охр.невший псих, даже не задумываясь, насколько безумно то, что он делает… убивает змею, парализует лича и – что удивительнее всего на свете, просто берёт и ослабляет Питеру поводок. «Проси о перемирии» – вспоминает Хвост, и получает СВОБОДУ. И побратима. Гарри удивлён, они не знакомы, но, конечно, они побратимы. Он это чуть позже поймёт – к этому моменту времени узы уже были приняты ими обоими. «Удачи» – вспоминает Питер последнее, и спешит жить, как не жил давно. Он читает письмо, и находит там ещё кое-что интересное, он берёт артефакты – таки пригодятся, и он бегает от Крауча по миру, большей частью, по Америке. Крауч гениален, но и Хвост кое-что умеет, и ему впервые с 81го… весело. Ну а что, если совсем край, он теперь может повеситься, но ведь это никакой не край. Он загорает и возвращает хорошую форму, он отсыпается крысой и путешествует человеком, он не разбрасывается кровью, поди его выследи даже тёмному магу… Он тусит на карнавалах – там шикарные эмоции, ночует ради интереса в джунглях и плавает в океане, пробует ужасную местную кухню и учится, наконец, стрелять из маггловского оружия – раньше всё времени не было. К водопадам, правда, не приближается, почему-то ему там неуютно. Он легко зарабатывает почти честные деньги и легко их тратит, он практически отдыхает с этими прятками – пока его не ловят. Но и тогда, он выживает, а Крауч от него отстаёт. В Британию он не стремится, но Гарри нужно кое-что передать, эх, бедный парень, у него всё впереди. Хвост не пошевелит и пальцем – ну уж нет, пусть замыкает временную петлю, и он ни-че-го ему не скажет, тот же ничего не знал. Сам всё поймёт. Хвост не желает думать, что ему бы пришлось жить эту паршивую жизнь без Гарри – кем бы он в ней стал? Ему похр.н теперь, жизнь у него хорошая. Даже, когда вдруг Метка вновь реагирует – очередное восстание лича. Что поделаешь, в неспокойной Британии бывает. Но вообще оно как, вон тут, в Мексике, где он тусит последний месяц, каждый третий маг с духами общается, да и некроматов поди, найти можно, таким никого не удивишь. А феномен именно Волдеморта – это, наверное, штрих британского колорита и того, что Министерство он почти не напрягает, раз не чухаются помощи сведущих и никому не подконтрольных «тёмных» просить. И без кровника, небось, Гарри бы за-ску-чал. Они встречаются вновь на плато в Тибете 9го июля 96го, там чудесный колдовской туман – и в этот раз Хвост поднялся туда сам. Гарри не один – снова двое их – Питеру рассказывают очередную невероятную историю, и он улыбается. Второй Гарри-который-не-Гарри снимает с него позорную метку... В голову ему приходит, что, наверное, раз их есть двое – и ещё и разных, на свете может быть ещё больше таких удивительных людей, но явно не всем везёт их встретить. Ему, кажется, повезло. Он мог бы Гарри ненавидеть – нашлось бы за что, не предотвратил, не предупредил… Но Гарри виноват в бедах Питера не больше, чем он сам, и куда меньше, чем другие. Зачем ненавидеть, когда можно этого не делать? Не здесь, не тогда, когда можно просто сидеть и шутить, смотря на клубы разноцветного тумана под обрывом. Ведь в конечном итоге это сделанный выбор между тем, чтобы прощать себя и других, разрешать себе быть счастливым, или тем, чтобы вечность кружить в паутине прошлых обид. Конец четвёртой части.