Кай

— Чонгук, — прозвучал тихий приятный голос где-то над ухом. Чимин… — подумал Чон, но глаз не открыл. Тёплая ладошка осторожно дотронулась до его плеча. — Чонгук, — чуть громче позвал Пак. Чонгук медленно поднял веки. Уже рассветало. — Вставай, одевайся, если пойдёшь со мной, — сказал Чимин и протянул ему стопку вещей. — Что это? — Чон сел, протирая глаза. — Пойдёшь на рыбалку в своих фильдеперсовых штанишках и в белых кроссовочках? Чонгук натянул на себя чужой свитер и свободный рабочий комбинезон. В довершение образа Чимин всучил ему резиновые сапоги и ведро, ручка которого поскрипывала при ходьбе. Чон чувствовал себя, по меньшей мере, странно. Впрочем, он нисколько не пожалел, что Чимин одолжил ему свои тёплые вещи. На берегу реки было в несколько раз холоднее. Из-за приближающейся осени температура по ночам становилась всё ниже, а утреннее солнце уже не грело как раньше. Чонгуку пришлось быстро признать, что рыбак из него никакой. Он не мог даже удочку закинуть, чем весьма развеселил Пака. Когда наживка всё же оказалась в воде, они сели на толстое бревно и затихли в ожидании. От воды веяло прохладой, а на противоположном берегу реки ещё сохранился утренний туман. — Тебе доводилось когда-нибудь сидеть вот так и слушать, как поют сверчки, шуршит листва и дует ветер? — спросил неожиданно Чимин. — Или просто смотреть, как всходит или заходит солнце? Чонгук взглянул на него с сожалением. У Пака было какое-то своё собственное представление о мире, где другие люди обладали такой же отзывчивостью и простотой, как и он сам. Чимин хоть и был мальчишкой, но, кажется, совершенно ничего не знал о других мальчишках. Конечно, парни их возраста не занимались в Сеуле ничем подобным. — Нет, — ответил Чон. — А когда-нибудь гулял с друзьями по улице? Просто слонялся без дела? — Нет. — Жаль. Разговор показался Чонгуку странным, но он почувствовал, что тоже должен что-то спросить в ответ. — Тебе наверно хочется уехать отсюда? — сказал он. Чимин ненадолго задумался. — Нет, — произнёс он, застав Чона врасплох. — Неужели тебе нравится в этой глуши? — Почему ты считаешь, что здесь плохо? — А что здесь хорошего? — А что плохого? — Ты когда-либо бывал где-то ещё? На картинках хотя бы видел? — повысил голос Чонгук, почему-то начиная заводиться. Пак явно глупил, и это раздражало. — Тебе здесь не нравится просто потому что ты не привык жить в таких условиях. Ты приехал только погостить, а вот если бы ты остался навсегда, то посмотрел бы на многие вещи иначе. — Ты серьёзно не понимаешь? — сердито произнёс Чон. — Думаешь, я бы добровольно согласился провести остаток каникул, занимаясь вот этим? — он пнул ногой пустое ведро. — Это моё наказание, я вообще не хочу тут находиться. Не хочу гулять с местным отребьем, не хочу ночевать в этой убогой лачуге и не хочу проводить время с тобой, потому что нам даже не о чем разговаривать! Ты ведёшь себя так, будто мы друзья, но мы не друзья! Я мечтаю, чтобы это всё скорее закончилось, и я смог бы, наконец, вернуться к своей нормальной, цивилизованной жизни… Чонгук резко замолчал. Он сам не мог понять, от чего так взбесился и зачем всё это наговорил. Чимин заметно расстроился, у него было такое лицо, словно он готов был заплакать. Пак и вправду чуть не заплакал. Ему вдруг показалось, что он отдаёт свою душу человеку, для которого она то же самое, что значок на кителе — предмет, которым тешат самолюбие. Чон словно ударил его под дых. Чимин с трудом вздохнул, глотая растущий в горле ком, и медленно выдохнул. Чонгуку не нужно было знать о том, как тянется он к нему всем своим существом, и о том, как ему сейчас больно. — Понимаю, — тихо сказал он. Чон ожидал, что тот скажет хоть что-то ещё, возразит, например, или нагрубит в ответ, но он даже не возмутился и молча смотрел в землю под ногами. Больше они не разговаривали. Чимин выудил из реки несколько небольших рыбок, Чон же просто сидел рядом. Прошло около часа, и Пак стал собираться обратно, скорее всего из-за отсутствия настроения. Чонгук шёл впереди, Пак следовал за ним, всю дорогу держась в нескольких метрах позади и не пытаясь снова начать разговор до самого дома. И только когда Чон уже заходил во двор Суа, Чимин сказал: — Спасибо, что сходил со мной. У Чонгука сжалось сердце от мягкости в его голосе. Он обидел Чимина, наговорил грубостей, а тот всё равно нашёл причину поблагодарить его. «Какой же я козёл», — подумал Чон, чувствуя, что теперь ненавидит себя за то, что сказал ему в сердцах. Он потоптался на крыльце, нервно поглядывая на соседский дом, и решительно ринулся обратно на выход. Чонгук постучал в чужую дверь, и она отворилась тут же. Чимин успел только сапоги снять. Он взглянул на Чона непонимающе и немного удивлённо. — Прости за то, что я сказал тебе. Я сожалею, мне не хотелось задеть тебя, — произнёс Чонгук, ловя себя на мысли, что впервые перед кем-то извиняется должным образом. — Ничего, — покачал головой Пак. — Ты просто сказал то, что думал. — Нет, я совсем так не думаю… правда. У меня просто плохое настроение, я старался держаться всё это время, но сегодня сорвался на тебе, — вздохнул Чон и снова добавил, — Я сожалею. — Я понимаю, — сказал Чимин также грустно, как и до этого. Он нерешительно сделал шаг к Чонгуку навстречу, становясь на одну с ним ступеньку, и посмотрел на него снизу вверх. Чонгук был красивым. Дерзким, грубым, высокомерным… но красивым, особенно когда смотрел вот так, прямо в лицо. Чимин почувствовал, как вдруг ослабли колени и защекотало внизу живота. Он испуганно опустил взгляд. Потому что знал, что так не должно быть. Парни не должны вызывать у него такой реакции. Чонгук действует на него неправильно. — Зайдёшь на завтрак? Мама там испекла яблочный пирог, — предложил он растерянно. — Может твоё настроение станет чуть лучше? — Да, — шёпотом ответил Чонгук, вглядываясь в грустное лицо Чимина. Ему захотелось протянуть к нему руку и погладить по волосам, пожалеть, как жалеют обиженного ребёнка. — Проходи, — Пак открыл шире дверь, пропуская его вперёд. Дом у Чимина был хоть и намного больше, чем у бабушки Суа, но тоже простенький. Однако почему-то это казалось сейчас совсем неважным для Чонгука. Впервые в жизни комфорт и достаток отошли для него на второй план, потому что тот уют и тепло, которые он почувствовал, оказавшись за одним столом с семьёй Чимина, заглушали напрочь всё остальное. На кухне вкусно пахло выпечкой, домашний пирог тоже был восхитительным, а сама чета Пак поражали своими близкими отношениями. Они так открыто любили друг друга, что Чонгук даже немного засмущался, подобные проявления чувств были для него в диковинку. То, как они подшучивали друг над другом, смеялись, спорили и совсем не стыдились ласковых прикосновений, делало их похожими на счастливые семьи из старых американских фильмов, которые он любил смотреть в детстве. Во всяком случае, они казались ему счастливыми по отношению к его ситуации, когда изредка их с отцом временные траектории совпадали за семейным ужином, и они молча поглощали еду из какого-нибудь ресторана. Чимин рос в семье, где пропагандируется любовь к ближним и добро, оттого был таким дружелюбным, заботливым и жизнерадостным, в него вбили это с детства. «Это просто ужасно, — подумал Чонгук. — В нашем мире нельзя быть таким мягким и бесхитростным, а быть столь доверчивым ещё и опасно». С этого дня всё изменилось. Чонгук даже ощутил, в какой именно момент это произошло. А случилось это тогда, когда он покинул дом Пака и вернулся к бабушке Суа. Он не мог сказать точно, как называлось это чувство, что он вдруг испытал, но оно очень сильно напоминало чувство привязанности и тоски. Он не хотел признаваться себе, но ему понравилось проводить время с Чимином. Они всё чаще зависали у него дома, играя в приставку, или встречались с его друзьями. Чон сам себе удивлялся, как смог поладить с ними. У него сложились неплохие отношения со всеми. Кроме Юнги. Тот до сих пор смотрел на него с недоверием, но помалкивал. Чон заметил, что тот склонен уступать Чимину во всём, и догадывался, что смиренность тигроподобного Юнги по отношению к нему имела ту же причину. Впрочем, сей факт не слишком-то расстраивал Чонгука, он тоже не горел желанием с ним побрататься, потому что всё ещё помнил разбитый нос. Днём Пак по большей части был занят: ходил на тренировки или помогал родителям с домашними делами. Глядя на него, Чон тоже взял за привычку спрашивать Суа не нужна ли ей помощь. Теперь он сам приносил ей воду и ходил вместе с ней в магазин или на рынок за продуктами. Происходящее стало представляться ему некой миссией на выживание, которую он непременно должен пройти. Эти несколько недель были похожи на прыжок с неисправным парашютом, а Чимин был единственным, за кого он мог ухватиться. Чон жил в ожидании того, как увидит его впервые утром и думал о том, как проведут они вместе свободное время. Ещё несколько раз они отправлялись на рыбалку. Сосед научил его, как надо забрасывать удочку и как подсекать, а пока они ждали поклёвки, он поил его сладким чаем из термоса и угощал бутербродами. Пак прокатил его на лодке по местной речушке, сводил в портовый музей и показал маяк, в котором всё ещё жил ворчливый смотритель, несмотря на то, что само сооружение уже давно было оснащено автоматикой. С Чимином было легко. С ним можно было расслабиться и просто быть самим собой… Быть собой. До их знакомства Чонгук уже и не помнил, какого это. — Надо где-то спрятаться и переждать дождь, — сказал Чимин, когда они уже прошли полпути, покинув тот самый злосчастный бар, где Чонгук когда-то получил по носу. Редкие капли превратились в ливень так стремительно, что, даже добежав до ближайшего здания, оборудованного козырьком, оба успели промокнуть. Сверкнула молния и тут же раздался раскат грома. Чимин поморщил умилительно носик, зажмуриваясь и сжимаясь. Но быстро открыл глаза и, улыбнувшись, протянул руку, подставляя ладошку под струйку дождевой воды, стекающей с крыши. — Жаль, что ты не помнишь меня, — вдруг сказал он. Чонгук посмотрел на него застывшим взглядом. Чон прижался спиной к широкому стволу, что всё ещё хранил тепло солнца, несмотря на то, что всё небо заволокли тёмные, тяжёлые тучи. Заморосил дождь, листва дерева зашумела, в воздухе уже чувствовался запах прибитой пыли и приближающейся грозы. — Эй, нельзя стоять под деревом в дождь! — услышал он голос позади себя и обернулся. Мальчик из соседнего дома высунулся в окно и помахал ему рукой. — Оно же стоит во дворе, а не в поле, — сказал Чонгук. — Всё равно нельзя, — завертел головой мальчик. Чонгук нахмурился, вглядываясь в его лицо. Дождь становился всё сильнее, и капли воды уже пробивались сквозь листву дерева. Мальчик чуть помедлил, потом распахнул окно шире и перелез через подоконник. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы перебраться по ветвям дерева в чужой двор. Он спрыгнул прямо около Чонгука и взглянул на него изучающе. — Я Пак Чимин, — протянул он первый ладошку. Чимин был одного с ним роста, но казался младше из-за своих пухлых щёк. — Чон Чонгук, — коснулся его ладони Чон. Небо совсем почернело. Внезапная вспышка осветила на долю секунды грозовые облака, и следом воздух сотряс раскат грома. Чимин, не выпуская ладони Чонгука, рванул в сторону дома и вбежал вместе с ним по ступенькам на крыльцо. Взволнованная Суа встретилась им на пороге у входной двери. Увидев Чимина, она широко улыбнулась и потрепала его по волосам. — Привет, малыш, — сказала она ласково и, нагнувшись, поцеловала его в макушку. Хлынул ливень. Чонгук замер, наблюдая за водяными потоками, снова сверкнула молния, тут же громыхнуло. Он впервые видел такую грозу. Чимин стоял рядом, продолжая держать его за руку. Суа, встав за их спинами, положила свои ладони им на плечи. — Будем друзьями, — прошептал Чимин ему на ухо. Чонгук не понял, был это вопрос или утверждение, но на всякий случай утвердительно кивнул. — Помню… Я тебя помню… — тихо произнёс Чонгук. Чимин кротко взглянул на него, нижняя губа его дрогнула, лицо было влажным и немного взволнованным. Дождевые капли застывали на кончиках его волос, потом срывались и катились по смуглой коже, оставляя за собой тонкие водяные дорожки. Они улыбнулись друг другу. Чонгук тяжело задышал, образ Чимина поплыл у него в голове. Он отвёл взгляд в сторону, изо всех сил стараясь успокоиться, и снова посмотрел на него, на его красивые губы и лёгкий румянец, заливший вдруг щёки. Теперь ему оставалось только гадать о том, как мог он влюбиться в такое наивное создание, как Пак Чимин.