— ДжейКей здесь, — шепнула девушка, нагло отодвигая Чимина и влезая в очередь перед ним.
«ДжейКей» — Пак слышал это имя сегодня уже не менее миллиона раз. Оно звучало, кажется, из каждого угла.
— Ты уже видела его? — спросила её подружка и нервно осмотрела столовую, на мгновение она встретилась взглядом с Чимином и демонстративно поморщилась, брезгливо отводя глаза.
— Нет, ещё не видела, — качнула головой первая и забрала свой поднос с обедом. — Но его машина здесь.
Из Чимина вырвался тяжёлый вздох. Ещё одно исчадие ада вернулось в родную обитель. И судя по слухам, этот ДжейКей едва ли не главный предводитель всей этой зазнавшейся шайки, а значит, обязательно явится по его душу, это лишь дело времени. Паку резко перехотелось обедать, он задумался о том, чтобы уйти, но всё же остался стоять в очереди, боясь, что шлёпнется в обморок, потому что вчера не ужинал, а сегодня не завтракал. Неприятная слабость в ногах уже заставляла его переминаться и облокачиваться на что-то более устойчивое, чем он сам.
— Держи конфетку, — женщина за раздаточным столом протянула к нему руку и сунула в кармашек рубашки маленький шоколадный батончик.
Раздатчица всегда чем-нибудь его угощала, обычно яблоками, печеньем или конфетами. Она, конечно же, знала его имя, он её — нет. Просто Чимин иногда нарочно задерживался в столовой, предпочитая входить в класс со звонком, и помогал ей поднять стулья, чтобы уборщица могла вымыть пол.
— Спасибо, — вежливо улыбнулся он женщине, забирая поднос с едой, в это самое мгновение поднялся гул приветствия.
Король явил себя народу, — догадался Пак, стараясь проскользнуть бочком в самый дальний уголок столовой, пока ДжейКея скрывала за собой его верная свита. Он уже почти миновал половину пути, благополучно оставаясь незамеченным, как вдруг сильный толчок в спину заставил его резко податься вперёд, Пак споткнулся о ножку стула и, нелепо взмахнув руками, выронил поднос, опрокидывая всю еду на себя. Не удержав равновесия, он шлёпнулся на пол прямо под ноги тому, кого намеревался избегать как можно дольше.
— Знакомься, ДжейКей, это наша школьная звезда. Да, Минни? — презрительно загоготал Лухан, и остальные мгновенно подхватили. — Ну как он тебе? Дешевка!
Чонгук снисходительно улыбнулся. Он уже догадался — это тот самый миленький сиротка, о котором ему как-то упоминал Минхо, говоря, что был бы не прочь с ним позабавиться. Стипендиатов бюджетников ни с кем не перепутать, от них несёт бедностью за версту.
Парень молча встал с пола и медленно поднял голову, чтобы посмотреть на своих обидчиков. У Чона остановилось сердце. Чимин! Добрый, веселый, искренний Чимин, что помогал ему и поддерживал, что был рядом в трудное время и любил…
Сиротка… Он похудел и теперь казался ещё более хрупким. Пережитые страдания отпечатались на милом лице, оно осунулось и совсем потеряло цвет, прежний румянец исчез с его пухлых щёк, истерзанные губы приобрели болезненный, синеватый оттенок, а в глазах, полных горькой печали, льдинками застыли слезы.
Чонгук сжал руки в кулаки. Колени задрожали, он готов был припасть к его ногам, целовать самозабвенно ему ладони, прижиматься к его животу, взывать ко всей его добродетели, искупая вину свою слезами, и одновременно молил с замиранием сердца молчать. Страх услышать собственное имя из уст Чимина был сравним с ужасом от потери разом всего самого ценного, будто одно слово могло распять его и уничтожить. В сущности своей он ничем не отличался от всех остальных, обступивших несчастного мальчика, который замер в этой толпе будто оленёнок в свете фар. Они портили вещи, ломали людей, рушили всё на своём пути, как варвары, а потом убегали, прятались за свою беспечность, деньги и связи, заставляя других прибирать за собой. Но сейчас отвратительнее всего для Чонгука было даже не то, что он являлся подобным существом, а то, что он должен был продолжать им оставаться.
Чонгук вынужден был признать, что решения его в большей степени зависят от чужого мнения и обстоятельств, а образ мышления лишь воспроизводит ранее пережитые впечатления и влияния. Облачённый в корону и воспитанный с детства в духе аристократического высшего общества, он был подвержен психозу превосходства. Это подавило его волю и лишило способности сопротивляться вопреки взглядам большинства.
Чон почувствовал себя таким же несчастным, каким был Чимин, а ещё уставшим и ужасно разочарованным. Он оперся рукой о стол, пытаясь изобразить равнодушие. Но на самом деле, ему просто нужно было на что-то опереться, потому что подкашивались ноги. Его захлестнула волна опустошающей слабости. Всё вокруг него казалось глупым и бессмысленным. И этот деревенский мальчик в заляпанной школьной рубашке был сильнее, чем он, был выносливее и благороднее. С глубоко спрятанной до определённой поры правдивостью и с присущей израненному сердцу смиренностью Чимин вдруг отодвинулся от него в непросматриваемую даль.
— Ну же, Минни, скажи хоть что-нибудь, или ты онемел? — продолжал глумиться Лухан.
Пак смотрел на Чонгука не дыша. Ему понадобилось некоторое время для осознания происходящего. Образ Чона казался эфемерным, быть может, виной тому были слёзы застилающие глаза, а быть может, мешанина смутных чувств, в водовороте которых он тонул. Пак сделал шумный вздох, слишком похожий на стон и шагнул навстречу, прикладывая руку к груди. Бессознательно, не задумываясь ни на секунду, не помня никаких обид.
Чонгук не шелохнулся. Он не проявил ни толики заинтересованности. Его холодный взгляд заставил Чимина остановиться и замереть.
— Он ничего не стоит, — равнодушно хмыкнул Чон.
Будто обухом по голове.
Губы Чонгука изогнулись в ухмылке, он слегка пожал плечами и, обойдя Чимина, вышел из столовой.
Пак присел, в каком-то беспамятстве поднимая с пола посуду. Саднящее чувство в груди мешало дышать, боль в горле сменилась слезами.
— Давай, я сама… я сделаю всё сама, милый… — забрала из его дрожащих рук посуду уборщица.
Она сказала что-то ещё, но Чимин не расслышал. Солёная пелена застелила глаза, он выскочил из столовой, забежал в туалет и закрылся в кабинке. Реальность больно ударила под дых, в одно мгновение избавляя его от той прострации, в которой он пребывал. Чимин сполз по холодной стене на пол и, обняв колени, отдался слезам. Его горе, вырывающееся из глубины души, было слишком громким, он зажал рукой рот, заглушая собственные стенания. Крупные капли катились по щекам и руке, Чимин содрогался от рыданий, не в силах понять зол ли он сейчас или просто ужасно несчастен.
***
— Сиротка так напугался тебя, что сразу же свинтил и уже четвёртый день не появляется, — сказал Минхо, лениво потягиваясь.
— Почему вы называете его так? — спросил Чонгук отстранённо, но сердце его дрогнуло от одного лишь упоминания о Чимине.
Раскаяние — самое глупое чувство на свете. Ничего нельзя исправить. Ничего нельзя вернуть. Можно только бессмысленно страдать, перебирая в голове одни и те же мысли. Все всегда говорят о тех, кого бросили. Их жалеют и утешают. А что насчёт тех, кто уходит? Они ведь тоже могут горевать.
— Сироткой? — переспросил Минхо.
— Да, сироткой.
— Потому что он и есть сиротка. Его пропихнул сюда опекунский совет.
Чон прикусил изнутри губу, но всё же не смог сдержать болезненного стона. С тех пор, как он впервые ощутил в себе способность к любви и сопереживанию, ему стало казаться, будто в него попал яд, который сделал его кровь горячее. В душе он больше не мог оставаться бесстрастным, соприкасаясь с чужими страданиями. Это было похоже на болезнь. Сердечную. Чонгук хотел бы избавиться от неё.
— Наша школа теперь приют для всякого отребья?! — выдавил он из себя, чтобы скрыть истинную причину своего расстройства.
До начала урока оставалось меньше пяти минут, но Чон впервые в жизни взмолился, чтобы он начался как можно скорее, ему слишком хотелось избавиться от необходимости вести разговор с Минхо, на лице которого возникла похотливая улыбочка.
— Ну не так уж он и плох, объективно говоря. Есть в нём что-то… — парень покрутил в воздухе указательным пальцем, — что-то особенное… Я мог бы уже давно взять его, потому что не привык слышать «нет», но мне отчего-то не хочется его портить. Он всё время смотрит на меня такими глазами… Несчастный ребёнок. Он как глупый потерявшийся щенок. У меня возникает желание его погладить.
Чон прекрасно понимал, что это — «что-то особенное», что так привлекает Минхо. Это добрая, доверчивая душа Чимина, своеобразное воспитание, которое сделало его таким искренним и восприимчивым, этим он отличался от остальных и из-за этого же был ужасно уязвим перед людьми неразборчивыми в выборе средств для достижения своих низменных целей. Чонгук сжал кулаки, ещё мгновение, и он бы точно ударил его, но в кабинет вошёл учитель, и Минхо неспешно отвернулся, вальяжно усаживаясь на стуле. Чон посмотрел на точёный профиль друга, желание грохнуть его головой об стол не отпускало. Он почувствовал вкус крови во рту от прокушенной губы и судорожно выдохнул.
Чонгук был на взводе. И с трудом сдерживал свои эмоции. Всё потому что чувствовал острую необходимость сказать очень важные слова тому, кого так сильно обидел. Каждое утро он искал глазами Чимина, искал и не находил. Неопределённость тяготила. Однажды Чонгук запретил себе думать о том, кого полюбил. Он не хотел видеть его и не хотел представлять, как тот проводит свои дни. Потому что это причиняло боль. Кажется, сейчас они поменялись местами. Всего на несколько дней, ужасно длинных и невыносимо мучительных. А сколько таких дней прожил Чимин? Чон должен был объясниться, его мальчик ни в чём не виноват, он не заслужил такого к себе отношения. А в том, что Чимин до сих пор его мальчик, Чонгук даже не сомневался. Он понял это мгновенно, по одному только взгляду, даже прежде, чем тот первым шагнул к нему навстречу.
Чон намеренно задержался после урока в коридоре, наблюдая за старостой класса. Айрин была не слишком расторопна и крайне невнимательна. Она не замечала его присутствия до тех самых пор, пока не захлопнула железную створку шкафчика, в котором так самозабвенно копалась.
— О Боже! — вскрикнула девушка, встречаясь лицом к лицу с Чонгуком.
— Как дела, Айрин? — спросил Чон.
Девушка смерила его оценивающим взглядом.
— Чего тебе? — вздохнула она.
Чонгук склонился ближе к её лицу.
— Знаешь, где найти сиротку?
Айрин поджала губы, продолжая смело смотреть Чонгуку в глаза. К слову, она была одной из немногих девушек, которой это удавалось без труда.
— Отстаньте от сиротки. Мне тоже он не нравится, но хватит… уже не смешно, — поморщилась она.
Чон шумно вздохнул и схватился пальцами за край ежедневника в её руках. Девушка напряглась, плотно сжимая губы. В конце концов, она сдалась и отпустила записную книжку, недовольно рыкнув. Чонгуку хватило нескольких секунд, чтобы узнать то, что его интересовало. Он захлопнул ежедневник и грубо прижал его к груди Айрин.
— Если с ним что-то случится за выходные, я тебя сдам, — раздраженно бросила она ему в след.
Чонгук лишь помахал ей рукой не оборачиваясь.
***
Чимин вытер последний столик, задвинул аккуратно стулья, отошёл, потом снова вернулся, чтобы поправить салфетки. Чон наблюдал за ним уже несколько часов, смотря в окно кафе с автомобильной стоянки.
Ему дорогого стоило постучать в чужую дверь, на самом деле, он даже испытал облегчение, узнав, что Чимина нет дома. У него появилось ещё несколько часов для того, чтобы как следует собраться с духом, а ещё отличная возможность понаблюдать немного за Паком со стороны. Успокоиться… Откровенно говоря, открой ему дверь он, а не Юн Джухи, Чон вряд ли смог бы адекватно отреагировать и произнести что-то внятное. Слишком уж он разволновался. Теперь же у него была некая фора.
Чимин подошёл к подоконнику и склонился над цветами в горшках, обрывая пожелтевшие листья. Чон смотрел на него и чувствовал себя разбитым. Он не забывал дышать. Просто ему больше этого не хотелось. Чонгук закрыл глаза, но лицо Пака продолжало всплывать в памяти. Его солнечные волосы, соломенная шляпка… вот он водит своим пухлым пальчиком по мокрому песку, показывая, как можно нарисовать домик, не отрывая руки… вот они карабкаются по камням обрывистого морского берега. Чон идёт вторым, на случай, если Чимин оступится, тот оборачивается, смотрит, сверху вниз, и глаза его улыбаются…
Свет в зале стал приглушённым. Чимин куда-то исчез и через несколько минут появился на ступеньках кафе. Чон решительно вышел из машины. Он понимал, что Чимин имеет полное право не прощать его, но одновременно чувствовал, что тот простит.
Пак не заметил его. Он сунул руки в карманы и зашагал по тротуару.
— Чимин, — несмело окликнул его Чон.
Пак не обернулся.
— Чимин! — громче позвал он, нагоняя его и коснулся плеча.
Чимин крупно вздрогнул, оглядываясь, и замер, широко распахнув глаза.
