Кай

Неделя прошла на удивление легко. Чимин заметил, что помимо косых взглядов и смешков за спиной ему не приходилось терпеть никаких других, уже привычных издевательств. Никто не толкал его в спину, не ставил подножки, не обливал соком или молоком, его не зажимали в туалете, не хлопали по щекам, до него вообще больше никто не дотрагивался. Чимин весьма воодушевился, ощутив перемены в настроении одноклассников. И он знал, чья это заслуга. Однако Пак всё ещё был из юродивых, из касты неприкасаемых, иметь дело с которым было чем-то унизительным. Его по-прежнему сторонились, но он соврал бы, сказав, что его это хоть как-то волновало. Он был несказанно рад уже тому, что может просто спокойно дышать. И возможно когда-нибудь, в ретроспективе это смутное время, покажется ему не таким уж и плохим, во всяком случае, оно подарило ему парочку важных, жизненных уроков. Но было кое-что такое, что независимо от завершения всей этой школьной истории Чимин будет вспоминать с болью. Это Чонгук. Чонгук, смотрящий на него с равнодушием и отстранённостью. Чонгук, делающий вид, что они не знакомы. Чонгук, посмеивающийся над ним вместе с остальными. Видеть его таким для Чимина было всё равно что продолжать хранить в своём сердце вонзенное в него острое лезвие. Только Юнги был способен заставить его об этом лезвии забыть. Рядом с ним оно исчезало, и сердце его билось ровно и спокойно. Должно ли было так быть, Чимин не знал, но ему нравилось это спокойствие. Они не так много времени проводили вместе, но и этого было достаточно, чтобы понять, что связь их стала ещё крепче. Между ними зародилось нечто новое, отличительное от привычной дружбы, что-то более нежное и ещё более тёплое. Даже когда они не разговаривали подолгу друг с другом, Чимин нисколько не беспокоился. Он знал, что Юнги, где бы он ни был и чем бы ни занимался, всё равно думает о нём. Мин брал его с собой, когда ездил к отцу на прошлых выходных. В родных краях они пошли прогуляться по побережью, и Юнги взял его за руку. Чимин ничего не сказал, но в это мгновение собственные чувства совершенно сбили его с толку. Словно мягкое пёрышко опустилось ему на сердце, опустилось, да так и осталось в груди. Ладонь Мина была крупной и немного грубой. Сжимая её в ответ, Пак чувствовал, что находится под его защитой. Он пока не мог осмыслить то, что между ними было, но происходящее очень напоминало то тихое счастье, о котором ему не раз приходилось мечтать перед сном. Юнги кутал его в свои объятия и не просил ничего взамен. Он не требовал поцелуев и не пытался залезть ему под футболку. Лишь однажды, когда они смотрели вместе фильм, Мин погладил подушечкой пальца оголившуюся на его боку полоску смуглой кожи между поясом брюк и задравшейся футболкой, и прижался к нему теснее. Чимин ощутил влажный поцелуй на своей шее. Однако дальше Юнги не зашёл, но не потому что стеснялся или боялся сделать что-то не так. Нет. Он не дрожал и не смущался, он просто берёг его. И делал это очень очевидно. Рядом с ним можно было ни о чём не волноваться и разрешить себе быть слабым и беззащитным. Потому что Юнги не обидит. Чимин в этом никогда не сомневался. Неизвестный: Не грусти, Чимчим Сердце ухнуло в пятки. Он поднял голову и посмотрел перед собой. Чонгук обернулся и… о чудо! Он улыбнулся ему краешком губ, потом отвернулся и снова уткнулся в телефон, что держал под столом. Неизвестный: Я заеду за тобой после работы Чимин: Сегодня у меня выходной. Неизвестный: Тогда задержишься в классе после уроков Чимин посмотрел с негодованием на затылок Чонгука, думая о том, что тот даже не просит, а утверждает, ставит его в известность. Но потом смягчился, допустив вероятность того, что Чон просто не знает о существовании вопросительных знаков. Вообще в принципе каких-либо знаков препинания. Когда звонок с последнего урока, наконец, прозвенел, Чимин стал собираться со скоростью старой черепахи. В конце концов, они остались в кабинете вдвоём. К слову, он всё ещё продолжал укладывать свои вещи в рюкзак, когда Чонгук присел на угол его парты. — Что? — первым спросил Чимин, поскольку Чон продолжал просто молча наблюдать за ним. — Жду, когда ты закончишь. Пак демонстративно закрыл перед ним рюкзак. — Идём со мной, — протянул руку Чон. — Ох, ну нет, вдруг увидит ещё кто. За этот грех меня точно предадут анафеме… — съязвил Чимин и не протянул ему своей руки в ответ. Чонгук промолчал. Этот камень в его огород был брошен весьма обосновано. Сейчас, размышляя об этом, Чон понимал, что в тот день, пока он стоял в столовой и хлопал глазами как болван, у него была возможность поступить иначе, нежели он поступил. Быть может, это и был тот самый переломный момент, но он не смог распознать его вовремя. И теперь этот страх быть вновь преданным никогда не исчезнет из глаз Чимина. — Я хотел предложить тебе пообедать со мной, — сказал он уже без былой самоуверенности и тихо добавил, — ты не против? Это была плохая идея, Пак это понимал, и оттого взгляд его стал блуждать по сторонам, дабы не нарваться на глубокие чёрные глаза, что непременно заставят его поддаться и согласиться. — Ну, что скажешь? — Я… Словно какая-то неведомая сила заставила Чимина поднять голову и посмотреть Чонгуку в лицо. — Это ни к чему тебя не обяжет, — поторопился заверить его Чон. — Идём. Он взял Пака за руку и, не дожидаясь ответа, потянул за собой. Сердце в груди затрепетало, губ коснулась улыбка — Чимин не выдернул руки. — Не поинтересуешься, куда мы едем? — спросил Чонгук, выезжая с парковки. Куда-нибудь подальше, где нас никто не увидит, — подумал с грустью Чимин. — Я нигде не бываю и совсем не знаю город, что толку спрашивать, — ответил он, отводя глаза. Чонгук сказал, что непременно это исправит, на что Пак лишь грустно улыбнулся. Всю дорогу они старались вести непринужденный разговор, пытаясь развеять возникшую между ними неловкость, но отстраненные темы быстро закончились, и, оказавшись друг напротив друга в ресторане, они погрузились в молчание. — Я хотел спросить у тебя кое-что, — заговорил несмело первым Пак. — Что? — Почему ты продолжаешь вести себя так и принимать сторону большинства, если остальные так или иначе всё же согласились более менее принять меня и оставить в покое? — Потому что это очень хрупкий мир, Чимин. Чонгук постучал ногтями по столу, смотря куда-то вглубь зала. Лицо его заметно погрустнело. Чимин задал весьма ожидаемый вопрос, но он не был готов открывать ему истину сейчас. — Вы бы хотели, чтобы я исчез. Это не было вопросом. Чимин констатировал факт, но Чон уточнил, хоть и знал ответ: — Кто? — Все, кто учится в этой школе. — Нет, это совсем не так, — солгал Чонгук, на что Пак поморщился, прикусывая нижнюю губу. — Можно попросить тебя сделать мне одолжение? — сказал он и, дождавшись утвердительного кивка, продолжил: — Не обманывай меня. Терпеть не могу фальшь. — Обещаю, что больше не буду, — согласился Чонгук и уставился на свои руки. Они заговорили о таких вещах, правда о которых слишком жестока по отношению к Чимину. — Вы хотите, чтобы я исчез? — снова спросил Пак. — Да, — ответил Чонгук, не поднимая глаз. Ему было больно это произносить. — Ты тоже этого хочешь? Его вопрос поразил Чонгука. Он почувствовал, как сжалось сердце. — Да, — признался он, глотая разросшийся в горле ком. — Для нас обоих было бы легче, если бы… — он замолчал, не смея больше говорить подобное ему в глаза. — Если бы никто не знал обо мне, — закончил за него Чимин. — Чужое мнение имеет значение. Не я установил эти правила, и не я их придумал. Мир всегда делился на богатых и бедных, на господ и слуг, на знать и плебеев. Это неизменно. И одни с другими имеют весьма устоявшуюся форму отношений. Только в сказках богатые принцы женятся на нищенках. В реальной же жизни всё решают связи и деньги. — Я плебей, — произнёс Пак, посмотрев ему в глаза. — Я лишь хотел сказать, что неважно кого мы выбираем друзей или вторую половинку, в любом случае критерии одни и те же — это происхождение, достаток и социальный статус. Так у нас заведено, — продолжил Чон, с трудом выдерживая его взгляд. — Да, я уже заметил, что у вас здесь другие ценности. Чимин отвернулся к окну и отрешенно посмотрел на мокрый асфальт. — Но всё это не отменяет того, что ты мне дорог, — проговорил Чон. — Я хочу уберечь тебя только и всего. Про тебя будут говорить разное, если узнают, что ты со мной. — Что я сплю с тобой из-за денег, например? Чонгук тяжело вздохнул. Разговор явно не клеился. — И почему ты уже решил, что я с тобой? — спросил, внезапно спохватившись, Пак. — А ты не со мной? — Чон почувствовал, что начинает заводиться. — Мы ведь договорились о том, что оставим пока всё как есть. — Ну так, оно ведь так и есть. — Видимо, мы думаем друг о друге по-разному. — Ты мой, Чимин, и всё это время был моим, что бы ты там обо мне не думал. Чимин зарделся. Это было дерзко со стороны Чонгука — заявлять подобное ему вот так, прямо в лицо. — Я ничей. — Так скажи мне в глаза, что не хочешь быть со мной. Чимин застыл, широко распахнув глаза. Щёки его горели. То, что Чон прав, приводило его в ужас. Всё виделось ему не столь катастрофично ровно до того момента, пока чужие уста не озвучили его собственные мысли. Реальное положение вещей тисками сжало грудь. Он снова вспомнил Юнги, их поцелуй, его крепкие, закаленные мужской работой ладони, его объятия в которых так уютно, спокойно и хорошо. — Я хочу уйти, — сказал он шёпотом, чувствуя, как подкатывает тошнота и, поднявшись, рванул к выходу. Чонгук бросил на стол несколько крупных купюр, расплачиваясь за нетронутую еду, и бросился за ним следом. — Постой, Чимин… — поймал он его за руку уже на тротуаре. — Я хочу уйти, — повторил Чимин и завертелся с отчаянным взглядом по сторонам, судорожно пытаясь понять, где вообще находится, он совсем не знал города. — Прости меня, я перегнул, — Чон коснулся его плеч, чуть их сжимая. Пак завертел головой. Казалось, он вот-вот расплачется. — Я так ждал тебя… — вдруг сказал он, слабо стукнув его в грудь кулаком, словно совсем обессилел. Очевидно, он хотел сказать что-то ещё, но смог только втянуть с хрипом воздух. Вместо слов из него вырвался протяжный стон. Чонгук прижал его к себе резким движением. Пак упёрся ладонями ему в грудь, собираясь оттолкнуть. Но один вдох, и он обмяк в тесных объятиях, не в состоянии сопротивляться собственным чувствам. Он закрыл глаза и прислонился лбом к плечу Чонгука. — Я так тебя ждал… — повторил он шёпотом, окончательно сдаваясь и выбрасывая перед ним белый флаг. Чон взял его за подбородок, вынуждая посмотреть на себя. Чимина пробила дрожь, когда Чонгук наклонился ближе, окружая его своим запахом. Он словно слился с ним в нечто единое целое. Их губы были слишком близко, Чимин ощутил смутный трепет разливающийся волнами по всему телу, и зажмурился, боясь признать причину, по которой так быстро сдался. Пожалуйста, держи меня. Я падаю… — успел подумать он, прежде чем Чонгук коснулся его губ, разомкнул их языком и без какого-либо сопротивления, проник глубже, грубо и неприкрыто выражая свою тоску и желание одновременно. Чон целовал его прямо посреди улицы. Эта мысль заставила Чимина дрогнуть и сделать слабую попытку отстраниться, но Чонгук не позволил. Он разорвал поцелуй лишь тогда, когда стало совсем нечем дышать, прижал обратно к груди и провёл ладонью по волосам. Руки его дрожали. — Ты со мной… — сказал он. Чимин понял — это не вопрос, но взял на ощупь Чонгука за руку, на случай если слова его всё же не являлись констатацией факта.

***

— Спасибо за вечер, — сказал Пак и тяжело вздохнул. На самом деле ему было жаль, что они должны расстаться. Накопилось слишком много всего, чем они непременно должны были друг с другом поделиться. — Увидимся завтра? — спросил Чон, провожая его до подъезда. — Я не против, — улыбнулся Чимин и остановился в свете фар. — Тогда до завтра, — Чонгук притянулся и поцеловал его коротко в губы на прощание. — До завтра, — ответил Пак, показывая ему открытую ладошку. Вечер с Чонгуком слишком затянулся. Чимин вернулся домой ближе к полуночи, стараясь вести себя максимально тихо, потому что тётушка снова заснула на диване перед телевизором. Он вошёл к себе в комнату и замер в дверях. Юнги стоял у окна, сложив на груди руки и прислонившись спиной к углу книжного шкафа. Чимин испугался, подумав, что тот мог увидеть его с Чонгуком. Это будет ужасно, просто отвратительно. Мин стоял неподвижно и смотрел на него в упор. По его лицу, освещенному лишь настольной лампой, невозможно было понять зол он или просто расстроен. Но одно было очевидно, независимо от того, что Юнги видел, он уже всё понял. — Гуляешь допоздна, Чимин? — спросил тихо Мин. Чимин потупил взгляд, прижимаясь спиной к закрытой двери. Сердце замерло, когда он услышал приближающиеся шаги. Мин остановился подле него, Пак робко поднял голову, посмотрев на него снизу вверх, ожидая увидеть разочарование в его глазах. Но нет. Лицо Юнги не выражало ничего, кроме глубокой печали, и что хуже всего он до сих пор смотрел на него с нежностью. — Пожалуйста, прости меня… — шёпотом произнёс Пак, чувствуя, как подступают к глазам слёзы, которые он никак не может сдержать. — Ты должен быть счастлив, так почему ты плачешь? Если из-за меня, то не стоит, — сказал Мин и легонько отодвинул его в сторону, чтобы взяться за дверную ручку. — Я должен уйти. Тот пропитанный болью тон, с которым Юнги произнёс свою последнюю фразу, заставил Чимина осознать всё практически мгновенно — он уходит совсем. Не до завтра, не до следующих выходных и не до каникул. Совсем. Они больше не друзья и не возлюбленные. Они теперь друг другу никто. Он теряет его навсегда. Конечно, случившееся было неминуемо, Чимин знал, что так должно было произойти, но отказывался это принимать. Только не сейчас. Не так быстро. Волна паники поднялась к горлу. Руки задрожали, в голове вертелись лишь обрывки каких-то фраз, которые невозможно было собрать во что-то осмысленное. — Нет, стой… пожалуйста… — Чимин перегородил ему собой путь, хватаясь за его руку. — Не уходи. — Так назови причину, по которой я должен остаться. Юнги замер, смотря выжидающе в его глаза. До Пака долетало его тяжёлое дыхание. Оказалось, это очень просто — лишиться близкого человека и годами проверенной дружбы. Хватает лишь однажды сказанного: «Я люблю тебя». — Ну же, скажи мне, почему я должен остаться? — Пожалуйста, прости меня… — Причину, назови мне причину, Чимин. — Тебя я тоже люблю, — промычал он непослушными губами, обхватывая Юнги за спину и прижимаясь к нему всем своим дрожащим телом. Так люблю, что без тебя не выживу, — осталось не озвученным. Ресницы Мина дрогнули в это мгновение, он закрыл глаза, тихо простонав. Пойманный врасплох чужой беззащитностью, он выглядел так, словно его вынуждали добить умирающее животное. Чимин жался к нему всё сильнее, льнул всем своим существом, но он так и не обнял его в ответ. — «Тоже», Чимин, а должно быть «только», иначе это больно, — зашептал Мин, отрывая осторожно от себя Пака. Что-то изменилось в нём, повеяло напускной черствостью. Он перевёл дыхание, прежде чем продолжить, — мне не было бы так больно, если бы это был кто-то другой, кто-то, по-настоящему тебя достойный. Чонгук редкостный ублюдок! Ей богу, я ненавижу тебя за то, что ты не хочешь этого понять… — он покачал головой, посмотрев на него с обреченностью. — И знаешь, что, Чимин? В следующий раз, когда он снова предаст тебя, не смей приходить ко мне, не смей больше плакать о нём на моём плече. Ибо я тебя предупреждал. Юнги толкнул его в грудь, не достаточно сильно, чтобы причинить боль, но достаточно для того, чтобы тот непроизвольно отступил от него на несколько шагов. Он вышел, дверь за ним закрылась с тихим щелчком. Но для Чимина этот звук стал громче раската грома в грозу.