***
Чимину понадобилось несколько недель, чтобы перейти от навязчивой мысли к действию и войти, наконец, в танцевальный зал. Прежде он долго сидел в вестибюле, дожидаясь, пока все в занятия будут окончены, и к тому моменту, когда последний танцор покинул здание школы, Пак уже успел припомнить все самые приятные моменты, связанные с искусством танца, отчего сердце его затомилось, изнемогая от тоски по былым временам. Чимин снял кроссовки, стянул с себя носки и несмело ступил босыми ногами на гладкий паркетный пол. Он поднял над головой руки и замер вполоборота, смотря на свою осанку в зеркало. Кошмар, приснившийся прошлой ночью, яркой картинкой вспыхнул в памяти. Пак метнулся в сторону выхода, хватая на бегу кроссовки, но остановился в нескольких шагах от двери, выронив обувь, и насильно заставил себя развернуться обратно к зеркалу. Издалека его отражение казалось ещё более печальным. Его сердце, некогда преисполненное отвагой и огромным стремлением, теперь испытывало только страх, а любое желание вернуться к тому, что было дорого и любимо нещадно отвергалось чудовищным чувством вины. С огромным трудом он сделал несколько осторожных шагов вперёд, пресекая внутренний порыв к очередному бегству. — Я только попробую… только вспомню… всего один раз… вряд ли уже что и получится… — зашептал он виновато, оправдываясь перед самим собой и некими высшими силами. Тяжёлый вздох вырвался из его груди. Пак прикрыл глаза, он долго стоял совсем неподвижно, потом медленно закружился, осторожно и нерешительно переступая с ноги на ногу. Мелодия «Le Premier Bonheur Du Jour» прорывалась сквозь запретную занавесу памяти. Чимин подумал, что если не открывать глаз и представить себе старый зал, то можно на мгновение вернуться в прошлое, в то время, когда танец был танцем и дарил ощущение лёгкости и красоты, а не напоминал мучительную пляску по стёклам, сравнимую, разве что с испытанием грешника на седьмом кругу ада. Он сделал несколько неуверенных шагов к середине зала, встал в нужную позицию и принялся отсчитывать мысленно такт. Тело само уже всё знало, движения, выверенные годами, давались без труда. Губы беззвучно подпевали по-французски. Он плавно кружился и замирал, ноги легко отрывались от паркета, изящные запястья взмывали вверх, а мысли были где-то далеко, там, в маленьком прибрежном городке, в студии, где каждая царапинка на полу была ему знакома, а душу волновали лишь мелкие невзгоды, вроде экзаменов и внезапной простуды. Однако длительное отсутствие тренировок всё же отразилось быстрой усталостью и тяжёлым дыханием. Губ Чимина коснулась легкая улыбка, он открыл глаза, но, увидев в зеркале Минхо, испуганно вздрогнул. Тот решительно ринулся к нему. Пак интуитивно сжался, уже на расстоянии чувствуя исходящий от него мандраж. Когда Минхо подошёл ближе, он заметил, что глаза его совсем почернели и приобрели холодный, металлический блеск. Чимин видел его злым, видел весёлым, видел довольным и недовольным, но этот Минхо не подходил ни под одно из этих описаний. — Давно ты здесь? — несмело спросил Чимин. Минхо словно не слышал, смотрел на его губы и молчал. Дыхание его было тяжёлым и шумным. Он встал к нему слишком близко, но Чимину некуда было отступать, он и так уже вжался в стену позади себя. — Не приходи завтра на выпускной, — сказал Минхо, медленно переводя свой взгляд с его губ на глаза. — Почему? — отчего-то шепотом спросил Чимин. — Не понимаю… — покачал головой парень, поджимая расстроено губы. — Ты хороший такой… искренний, умный, деликатный… и я боюсь даже представить, насколько я тебя недооценил… но, чёрт возьми… почему ты так тупеешь рядом с Чонгуком? Ну, какого хрена, Пак Чимин?! Почему на всех вас он всегда действует одинаково? Вы видите его крутым, классным парнем, но на деле он пустышка, это же очевидно! Абсолютный ноль. У него нет собственного мнения, нет характера, нет никакого внутреннего стержня, он труслив и мелок. Чонгук зависим от чужого мнения настолько, что быстрее сдохнет, чем позволит своей репутации пошатнуться, он готов на всё что угодно, лишь бы сохранить себя таким — идеальным красавчиком… — У вас, что принято поливать друзей за спиной грязью? — не выдержал Чимин. — Здесь нет друзей! — крикнул на него Минхо. — Чон Чонгук привык быть лучшим, он никогда не признается тебе, но ты, Чимин, тянешь его ко дну, ты груз, который его топит. Почему, по-твоему, Чонгук позвал на выпускной Юнсу, а не тебя? Потому что никто не должен узнать, что его привлекают парни, и тем более никто не должен узнать, что он связался с тобой. Пока он говорил, повысив голос, Чимин смотрел ему в глаза и скорее слушал, чем слышал. — Ты не знал? — скривился Минхо, замечая, как изменился в лице Пак. — Ты не знал… — протянул он, кривясь ещё сильнее. — Чонгук не сказал тебе, что позвал на выпускной свою бывшую? — Бывшую? — едва слышно переспросил Чимин, потому что голос его вдруг пропал. — Боже… Да всё ещё хуже, чем я думал, а я, видит бог, не из оптимистов. — Они просто друзья. Чонгук сказал, они друзья… — Чимин совсем потерял уверенность, уже и сам понимая, что не может верить собственным словам. — И трахал он её, видимо, тоже по дружбе. Он хоть сказал тебе, что собирается свалить обратно в Штаты, как только закончит школу? Нижняя губа Чимина дрогнула, он обхватил себя руками, сжимаясь ещё сильнее. Минхо на мгновение застыл, растерянно забегав глазами по его лицу. Потом неуверенно протянул к нему руки и взял его за плечи. — Послушай меня, Пак Чимин, — заговорил он взволнованно, заскользил руками выше по шее Чимина и взял его лицо в свои ладони, — я не желаю тебе зла. Я втянул тебя в свои игры с Чонгуком, о чём очень сожалею. Я знал, что вы вместе, но предложил ему облить тебя дерьмом, чтобы посмотреть, как он будет выкручиваться, чтобы заставить его признаться в собственной трусости и подлости. Я с наслаждением ждал того момента, когда он придёт ко мне, во всём признается и будет просить всех отступить. Но этого не произошло. Прикосновения Минхо были неприятны. Чимин схватился за чужие запястья, желая убрать их от себя, но отчего-то не мог пошевелиться. Минхо безотрывно смотрел в его глаза, как под гипнозом заставляя стоять смирно и не рыпаться. — Вы ведь были знакомы до школы, правда? — спросил он, чуть прищуриваясь. — Не твоё дело… — шёпотом произнёс Чимин. — Были… — ответил Минхо на свой же вопрос. — Я помню, как ты шагнул к нему в столовой… А он прошёл мимо. — Я не собираюсь с тобой об этом говорить, — Пак мучительно свёл брови, крепче сжимая чужие руки. — Я видел вас в кино, видел, как ты ему улыбался и как смотрел на него… Ты влюблён в Чонгука так сильно, что если он скажет тебе прыгнуть, ты лишь спросишь откуда… И он об этом знает. Он знает, что может сказать тебе: «Я люблю тебя, прости меня», и ты его простишь. Да, так он и думает… так и думает… Он уверен, что ты готов простить ему всё, что угодно. На какое-то мгновение Пак вдруг подумал, что слова этого парня близки к правде. Его обдало волной жара, он испуганно распахнул глаза шире, выпуская из рук чужие запястья. Однако тут же отринул от себя все мысли о том, что Минхо на самом деле мог о нём беспокоиться. Он загнал его в угол, держит в своих руках, как котёнка, упивается, наверняка, своей силой и просто мечтает увидеть слёзы беспомощности на его лице. Потому что не привык быть отверженным. Он безжалостен к тем, от кого хоть однажды слышал «нет». — Мне правда очень хочется уберечь тебя, потому что ты не заслужил таких мучений, это не справедливо. И я даю тебе шанс избежать огромного разочарования, боль от которого ты запомнишь на всю жизнь… — продолжил Минхо и, нахмурив брови, погладил Пака большим пальцем по щеке. — Но если ты не послушаешь меня, завтра я уже ничем тебе не помогу, тебе придётся убедиться в подлости Чонгука на собственной шкуре, может быть, хоть это откроет тебе глаза… — Я не верю тебе. Нет… Ты ненавидишь меня с первой секунды моего появления. Ты счёл меня дешёвой шлюхой. Тебе нравится причинять мне боль и страдания. Ты за этим говоришь мне всё это? — произнёс Чимин дрожащим голосом, чувствуя, что не может сдержать слёз. Крупные капли покатились по его щекам. Минхо шумно выдохнул через нос и заиграл желваками, нехотя убирая руки от его лица. — Боль и страдания ты ощутишь завтра, если не послушаешь меня, — повторил он предупреждающе. Чимин не выдержал его взгляда и отвёл глаза. Минхо несколько раз слабо кивнул на какие-то собственные мысли и вновь шумно вздохнул. Ещё мгновение и в пустынном зале раздались его удаляющиеся шаги. Чимин отвернулся и упёрся рукой в стену, чтобы устоять на вмиг ослабевших ногах.***
Чимин вздрогнул, когда очередной порыв ветра хлестнул в окно изморосью. Он поёжился, сжимая в руках уголок одеяла и, вздохнув с тихим стоном, перевернулся на другой бок. Снова это хорошо знакомое, отвратительное чувство — смесь бессилия, апатии и тревоги, когда от невыносимой усталости ужасно клонит в сон, а стоит начать пытаться уснуть — сон не приходит, в голову лезут разные мысли, руки и ноги холодеют, а сердце начинает заходиться от паники. — У тебя такие маленькие ручки, как у ребёнка, — произнёс Чонгук, сравнивая их ладони, и ласково улыбнулся, притянув его пальцы к губам. — Мне хочется целовать их постоянно. — Ты смущаешь меня… — Чимин прикусил губу и уткнулся носом ему под ключицу. Чонгук провёл ладонью по его обнаженному бедру. — Что ты скрываешь там от меня? — поддел он пальцем край футболки. Чимин облизал припухшие от поцелуев губы и приластился к его щеке, прижимаясь плотнее. — Тебе так нужно, чтобы я её снял? — Мы ведь занимаемся любовью, я хочу чувствовать тебя всего, прикасаться к тебе… — он немного помедлил, прежде чем спросить, — у тебя там какой-то шрам? Чимин взял Чонгука за руку. — Не просто шрам, — сказал он тихо и положил его ладонь на свой бок, чуть задрав футболку. Чон скользнул ладонью выше и почувствовал, как мягкая бархатистая кожа внезапно стала грубой и неровной. Чимин закрыл глаза, ощутимо напрягаясь. — Я заживо горел в огне, — прошептал он. — И это было настолько ужасно, что в какой-то момент мне даже показалось, что я умер. Умер и попал в ад. — Не расстраивайся, мы исправим эти шрамы, — сказал Чонгук, ведя рукой по его спине. — Я всё исправлю… — добавил он, немного помолчав. — Только прости меня и останься со мной. — Я уже давно простил тебя, — произнёс Чимин и приподнялся, непонимающе взглянув Чонгуку в лицо. — Мы вместе, я ложусь к тебе в постель и говорю, что люблю тебя, разве это не значит, что я с тобой? Чонгук прерывисто вздохнул и подался вперёд, присаживаясь и протягивая к Чимину руки, чтобы коснуться его лица. — Чимин… — назвал он его ласково по имени и погладил по щеке. Пак поймал его руку и прижал к груди. — Что такое? Что? — взволнованно спросил он, замечая беспокойство в его глазах. Чонгук снова судорожно выдохнул, смотря на него умоляющее. — Что бы я ни сделал, что бы ни сказал, как бы глупо ни поступил, знай — я люблю тебя. — Конечно, я это знаю, — мягко улыбнулся Чимин. — Просто помни об этом, прошу тебя, — прошептал Чон и поцеловал его в ямочку над ключицей. — Говоришь так, будто хочешь обидеть меня, — Пак почувствовал, как заныло неприятно в груди. — Я этого не хочу, — едва слышно произнёс Чонгук и опустил голову, касаясь лбом его плеча. Чимин положил ладони на его обнаженную спину. Он почувствовал тепло его тела, глубже вдохнул родной запах, и внезапная тревога волной откатилась обратно. — Ты только не оставляй меня, не исчезай не сказав ни слова, — озвучил свой главный страх Пак. Чон в ответ прижался к нему крепче. Безмолвный в своих прикосновениях, он вновь признавался ему в любви. Чимин медленно открыл глаза. Тени качающихся на ветру проводов плясали по стене, то спускаясь к самому изголовью кровати, то вновь отпрыгивая вверх, барабанил по металлическому подоконнику дождь. Извечное ночное отчаяние — мучительное и глупое. Приходит с темнотой и с нею же исчезает. Всё это было похоже на затянувшийся кошмарный сон, бессвязный и бессмысленный. Пак обнял себя под одеялом. Чонгук любит его. И никогда не сделает больше больно. Он обещал.