Кай

— Спектакль уже давно закончился, — послышался за спиной очень уж знакомый голос, но Чонгук не обернулся. Чимин спустился по ступеням и остановился напротив него, облокотившись на спинку одного из кресел. — Какого черта ты постоянно тут сидишь? Знаешь, мне уже выговаривают за тебя, мол, мой фанат ждёт тут до тех пор, пока его не выпроводит охрана, — тихо проговорил Чимин. — Чего ты хочешь, Чонгук?! Чон только едва заметно пожал плечом. В последнее время он стал замечать, что когда его спрашивали о том, чего ему хочется, ему вообще переставало хотеться чего-либо. Единственное его желание не имело ни малейшего шанса на исполнение, а остальное… Не осталось больше ничего, что могло бы хоть как-то порадовать его. — Извини, — прошептал он, продолжая отрешённо смотреть на пустую сцену. — Уходи. — Опять прогоняешь меня? — Тебе нельзя здесь вот так сидеть. Чонгук несколько раз задумчиво кивнул, взгляд его совсем остекленел. Пак долго молчал, прежде чем заговорить снова более мягким голосом: — Это был последний спектакль в этом сезоне, мы уходим в отпуск и вернёмся с чем-то новым уже в следующем году. — Я знаю, — сказал Чон и сделал глоток из бутылки, которую Чимин до этого момента не замечал. Пак подумал, что должен сейчас уйти, потому что ему нет дела до его страданий, но прежде, чем он успел отвернуться, Чонгук произнёс: — Ты помнишь, как мы ходили с тобой в кино? Я затупил с выбором мест на кассе, так что тебе пришлось потом менять билеты, потому что ты не хотел сидеть впереди. Чонгук поступил дерзко. Он дал понять, что помнит каждую деталь, каждое проведённое с ним мгновение. Это заставило сердце Чимина сжаться и одновременно возмутило его. Чон больше не имел права взывать ни к каким его чувствам. — Помню, — ответил он, замечая, что начинает чаще дышать. — Я купил билеты на первый ряд, потому что думал, что там лучшие места. Я никогда раньше не был в кино, просто не сказал тебе об этом. Чимин повернулся к нему лицом, но Чонгук не посмотрел на него в ответ. Ему снова захотелось уйти, захотелось выбежать из зала и как можно скорее запрыгнуть в машину к Юнги, который, должно быть, уже ждал его на парковке, но вместо этого он зачем-то сел в кресло рядом с Чоном и тоже уставился на сцену. — Однажды я сказал отцу: «Папа, я знаю, что хочу на день рождения!» — снова заговорил Чонгук. — Он спросил, чего же мне хочется. И я попросил родителей сходить со мной в кино. Я видел рекламу, там показывали новый диснеевский мультик про Тарзана, тот, который вышел в 99-м, может, помнишь… Я сразу почувствовал, как переменилось их настроение в тот момент, никогда не забуду, как они переглянулись между собой. Откуда мне было знать, что мои родители уже развелись и лишь жили в одном доме. Они, кажется, никогда не спали в одной постели, я думал всё идёт своим чередом, как и всегда. «Это плохое желание», — сказала мне мать. Она смотрела на меня так осуждающе, будто я попросил её совершить преступление. Тогда мой отец предложил: «Я пришлю кого-нибудь, чтобы сводили тебя в кино», — Чонгук снова сделал глоток из бутылки. — Конечно, я никуда не пошёл, потому что обиделся. А потом не ходил, потому что на самом деле у меня никогда не было друзей. С девушками я тоже предпочитал проводить время иначе… Я предал тебя, единственного близкого человека, ради тех, кто были для меня пустым звуком. Но мне было важно их мнение. Почему? Потому что я хотел быть лучшим для своего отца, для своей матери, для своего окружения, для всех… Они меня отталкивали, а я всё равно льнул к их рукам… Мне просто хотелось, чтобы меня любили. С самого детства. Я был готов ради этого на всё. Но никто не любил меня. Никто. Никто, кроме тебя, — он, наконец, повернулся к Чимину лицом. — Теперь ты меня ненавидишь. Сидишь так рядом, но тебя не коснуться… — Чон горестно усмехнулся, качая головой. — Собака Павлова истекла слюной и сдохла, не дождавшись заветного куска мяса… так и я… так и я… Чимин пытался не выдавать эмоций на лице, но в его ледяной плотине, что он так любовно возводил между ними, очевидно, появилась брешь. Чонгук чуть склонился в его сторону, приближаясь к нему лицом. Чимин увидел его вблизи, и отвернуться уже было невозможно. Глаза Чонгука были как обложка для новой книги, они намекали на какую-то историю, но не рассказывали её. Однако эту историю, очень хотелось узнать, и, казалось, что если долго смотреть в его глаза, то тайна эта непременно откроется. Но Чон отвёл взгляд первым. — Чимин, — окликнул Пака вошедший в зал Юнги. Чимин, — повторил мысленно Чонгук. То, что для Юнги он «Чимин», а для него «Кай», лишний раз указало ему, какое место теперь он занимает в его жизни. — Ты закончил на сегодня? — спросил Мин, подходя ближе и бросая на Чонгука какой-то снисходительный взгляд. Это значило лишь то, что он уже знал о его появлении и то, что Чимин уверил его в том, что всё кончено. Иначе он бы снова получил по морде, причём уже давно. На мгновение Чон подумал: «Может они вместе?» Но то, как сдержанно повёл себя Юнги, увидев их вместе, заставило его передумать. — Мне нужно идти, — сказал Пак всё таким же равнодушным тоном. Чонгук понимающе качнул головой, боясь посмотреть в его глаза, потому что знал — они не потеплели. — Тебе тоже пора, — напомнил Чимин, поднимаясь, и, немного помедлив, добавил, — увидимся у Намджуна. Чонгук поднял голову, пытаясь поймать его взгляд, чтобы понять действительно ли он услышал то, что услышал, но Чимин уже торопился к своему другу и ни раз не обернулся по пути. Мин осторожно обнял его, целуя вскользь в щёку, и отстранился. Они вышли, Чонгук остался в пустом зале один. Больше, чем друзья, меньше, чем любовники… — подумал Чон, смотря им вслед. Он бы продал душу даже за такой, дружеский поцелуй. Но Чимин теперь для него — Кай.

***

Чонгук приехал, когда большая часть гостей уже собралась. Светские вечера могли утомить уже с самого начала. Ничего не поменялось с годами, только лишь лица присутствующих стали старше. И пока Намджун говорил свою, как всегда прекрасную речь и благодарил всех собравшихся, Чон искал глазами Чимина. Он узнал его сразу, хоть тот и стоял к нему спиной. У Пака была безупречная осанка, он жестикулировал, рассказывая что-то своему собеседнику, и каждое его движение выдавало своим изяществом его танцевальное мастерство. Он продолжал танцевать, даже неосознанно. Ещё одна весьма узнаваемая личность окружила Чимина своим вниманием. Впрочем, тот был, кажется совсем не против. Ладонь Минхо, как бы невзначай легла ему на поясницу, и так там и осталась. Пак смотрел на него снизу вверх, улыбался, о чём-то тихо говоря, и время от времени прикусывал край нижней губы. Минхо уже стоял к нему почти вплотную, когда руки их соприкоснулись, а пальцы переплелись вместе. Чонгук отвернулся, не желая смотреть, как бывший друг склоняется к Чимину и шепчет что-то ему на ухо, чтобы после увести за собой. — Виски, — махнул он рукой парню за стойкой. — Двойной. Когда-то давно, когда Чонгук только вернулся в Америку после окончания школы, он с неукоснительной целеустремленностью кинулся поглощать спиртное и очень быстро приучил себя пить так, словно уверовал в то, что пьянство воистину способно освободить его от страданий. Алкоголь в крови обуславливал особое психическое состояние, в котором мировосприятие очень уж приятно слабело. Отсутствие реакций на горе и радость дарило долгожданное спокойствие его истомившейся душе. Вот и сейчас крепкий алкоголь раз за разом обжигал ему горло, однако ожидаемого облегчения так и не наступало. Боль не притуплялась. Одиночество в толпе и вправду самое страшное. Ещё страшнее, когда ты одинок и отвержен. Общество. Чон уже давно раскусил истинный смысл этого слова. Это ни что иное как соперничество — конкретное и бесконечное, каждый стремится победить, и только этим всё ограничивается. Одержать победу. Любой ценой. Любыми методами. Рабы — раболепствуют. Сильные грызут друг другу горло. И каждый выступает за что-то великое, действует за какую-то благую цель, когда на деле же всех волнует только одно — собственное «я». Общество — это множество отдельных «я». В его случае — эгоистичных, тщеславных и беспринципных. Чонгуку стало душно. От людей, что пытались с ним заговорить, от глаз, что смотрели на него, от рук, что дотрагивались… Вечер близился к концу, Чимин поставил пустой бокал из-под шампанского и окинул взглядом оставшихся гостей. — Кого-то ищите? — спросил официант, обращая на себя его внимание. — Чон Чонгук давно уехал? — Он во дворе. Парень указал в сторону окна позади себя. Чимин тихонько кивнул, нерешительно посмотрев на дверь. Он не сразу заметил Чонгука, стоящего в дальнем углу летней беседки. Пак потёр о брюки вспотевшие ладони и уверенно зашагал к нему навстречу. Чон поднял голову, услышав его шаги, но продолжал молчать. В руках его снова была бутылка крепкого алкоголя. — Даже не поздоровался, Чонгук. Всё ещё делаешь вид, что не знаком со мной? — хмыкнул Пак, прижимаясь спиной к деревянной балке по примеру Чонгука. — Отчего же, кажется, ты отлично влился в нашу компанию… как ты там говорил? Пустышек? Чон горько усмехнулся и поморщился, сделав несколько глотков из бутылки. — Как оказалось, не все так плохи, как мне думалось. — Видимо, Минхо оказался хорош, да? — Определенно хорош, да. — Произнёс Чимин и посмотрел на Чонгука, тот тоже не сводил с него глаз. — Что между вами? — прямо спросил Чон, хоть и понимал, что не имеет на то право, однако гнев в его крови закипал так стремительно, что сдерживать себя больше не было сил. — Мы друзья, — спокойно ответил Пак, и губы его растянулись в насмешливой улыбке, — мы с ним как ты и твоя подружка с выпускного, — произнёс он на манер Чонгука. Чонгук тихо простонал на выдохе. На какое-то мгновение он замер, а потом снова притянул горлышко бутылки к губам, хватаясь второй рукой за грудь, но тут же вцепился обратно в балку. — Хватит, ты уже пьян, — сказал Чимин, замечая, что тот с трудом стоит прямо, а дыхание его стало шумным и дрожащим. Чон сделал вид, будто не услышал Пака и вновь сделал глоток из бутылки. Его история больше не казалась ему какой-то особенной. Он вдруг понял, что в ней нет ничего невероятного. Все почти так живут. Страдают, тоскуют, терпят боль и причиняют боль другим. Это жизнь. Люди в ней делятся на плохих и хороших. Насколько проще жить, когда ты подлец? — Я теперь должен до конца своих дней расплачиваться за то, что натворил, когда был глупым мальчишкой? — спросил он неожиданно, при этом взгляд его был таким пронзительным, что Пак на мгновение растерялся. — Глупым? Ох, я бы не назвал тебя глупым… — хмыкнул Чимин, покачав головой. — Мы все не безгрешны. Все когда-то ошибались, совершенных людей нет. Совершенству место только в музее. — Я бы не назвал то, что случилось ошибкой, для этого есть более подходящее слово, звучит как «предательство». — Я сожалею. — И что ты хочешь теперь от меня? — Знаешь, даже у приговорённых к смерти бывает возможность обжаловать приговор. — Ну всё, хватит! — выкрикнул Пак, не сумев сдержать своё внутреннее негодование, и выдернул из руки Чонгука бутылку, что вдруг стала так сильно раздражать. Чон мгновенно подался вперёд, намереваясь отобрать алкоголь обратно. Чимин интуитивно отпрянул, но тот в одно мгновение вновь оказался рядом. Он ощутил на своём лице его дыхание, пахнущее виски. От потемневшего взгляда Чонгука колени его вмиг ослабли, и он едва не выронил бутылку, когда Чон с силой схватил его за запястье, дёрнув на себя. Пак пошатнулся к нему навстречу и застыл, склонив голову от удивления. Он что, хочет с ним подраться? Раньше Чонгук не был таким вспыльчивым, чтобы не случилось, он вёл себя спокойно и довольно-таки рассудительно. Чимин испугался, осознав — Чон на грани отчаяния, но вместе с тем почувствовал ни с чем не сравнимое наслаждение. Он уже давно желал этого столкновения. Чимин согнулся, сжимая бутылку изо всех сил. Однако Чон не хотел поддаваться. Пытаясь пересилить друг друга, оба тяжело задышали, пальцы онемели, но сдаваться никто не собирался. Но очень скоро Пак почувствовал, как бутылка начала выскальзывать из его напряжённой руки. Понимая, что Чонгук побеждает, он разжал пальцы, выпуская скользкое стеклянное горлышко, и ударил его по щеке. Чон невольно отвернулся от пощёчины, а Чимин замер, прижимая горящую ладонь к губам. Он не хотел бить его, это вышло само собой, случайно. Чонгук замахнулся и швырнул бутылку в сторону, переводя взбешённый взгляд на Чимина. Тот не дрогнул, продолжая храбриться, но невольно простонал, испуганно зажмуриваясь, когда крепкие руки схватил его за грудки, припечатывая с силой к стене. И прежде чем ошарашенный Пак смог хоть как-то среагировать, Чонгук успел навалиться на него своим весом, больно сжимая запястья. Выдыхаемый им воздух обжигал Чимину щёку, впервые они столкнулись так близко, губы их были всего в нескольких сантиметрах друг от друга. Пак ощутил, как тело его предательски слабеет, недвусмысленно отзываясь на прикосновения Чонгука. Ужас волной жара прокатился с головы до ног. — Ты нарочно это всё?! — надломлено произнёс Чон. — Что, понравилось наблюдать за моими мучениями?! Глаза Чонгука блестели от гнева. Да, я чуть не кончил, — хотелось сказать Чимину, но он глубоко вдохнул и сдержанно произнёс: — Нет. Мне плевать на тебя. Ты больше ничего не значишь для меня. Ресницы Чонгука дрогнули. — Ни-че-го. — Повторил Пак, глядя ему прямо в глаза. Чон крепче сжал пальцы вокруг его запястий и притянулся ближе, касаясь его губ своими губами без какого-либо предупреждения. Быстро, жестко, сразу проникая языком в рот, одновременно понимая, что не должен так хватать его, но он не прикасался к нему девять лет и теперь ни за что не хотел отпускать. Чимин добровольно разомкнул зубы, позволяя ему себя поцеловать, и закрыл глаза, неожиданно почувствовав огромное облегчение. Чонгук, не ощущая сопротивления, отпустил его руки и взял за талию, бережно прижимая к себе. Чимин легко подался вперёд. Будь разумным, будь разумным, будь разумным… — твердил он себе, чувствуя, что и сам уже будто опьянел. Самые странные мысли обрывками и без связи замелькали у него в голове. Это мгновение — в считанные секунды заполнило собой все годы их разлуки. Чон спустился поцелуями к его шее, но Пак вернул его к своим губам. Чонгук застонал в поцелуй, руки его задрожали, дыхание совсем сбилось. — Я так скучал по тебе, Чимчим… — зашептал он ему в губы. Чимчим… Чимин распахнул глаза. Понимание обрушилось на него как цунами. Чонгук бросил его. Чонгук сделал ему больно. Волна ненависти накатила обратно. Он замер, стараясь утихомирить своё дыхание. Чон остановился, почувствовав, что Пак перестал ему отвечать, и тоже открыл глаза, с трудом фокусируя на нём свой мутный взгляд. Никто больше не сможет сделать мне больно, если я сам буду причинять боль, — вспомнил Чимин. — Прекрати лгать, — сказал он, холодея на глазах. — Я не… — Тебя мучает не то, что ты потерял меня, ты просто боишься, вдруг я буду счастлив с кем-то другим. Тебе тошно смотреть на меня счастливого. Юнги прав — ты достоин только презрения. Чонгук вздрогнул. Пак мгновенно воспользовался его замешательством и ударил ему в грудь ладонью, отталкивая от себя. Чон издал глухой стон, чуть сгибаясь. Сердце кольнуло и сжалось, ухнув куда-то вниз. Чимин наказал его этим поцелуем, показал ему, что способен с ним сделать. И чем дольше Чон смотрел на него, тем отчётливее понимал, что всецело принадлежит ему. Эта мысль была столь же невыносимой, как и та, что никогда не будет наоборот. — Не поступай так… Прошу тебя, не будь таким жестоким… — проговорил Чон, прикладывая ладонь к тому месту на груди, куда пришёлся толчок. Не тебе говорить мне о жестокости, — подумал Чимин, но ничего не ответил. Он молча вышел во двор и уверенно зашагал к своей машине. Хотелось обернуться, но он сдержался.