Кай

Синяк на правом запястье расцвёл, что надо. Казалось, если присмотреться, то можно было даже разглядеть отпечаток руки Чонгука. Чимин провёл кончиками пальцев по сине-фиолетовому пятну и прикрыл глаза, мучительно сводя брови. Даже у приговорённых к смерти бывает возможность обжаловать приговор… — прозвучал в голове голос Чонгука. Чимин открыл глаза и посмотрел на своё отражение в зеркале. Солнечный свет расправил золото в радужке его карих глаз, ресницы посветлели, кончики их стали совсем бесцветными. Он заправил прядь волос за ухо, горько улыбнувшись самому себе одним уголком губ. Вправе ли убийцы взывать к убиенным, прося у них милости? — Чимин отвернулся от зеркала. — Только если те сами пожелали умереть. Будь его воля, он не выходил бы сегодня из дома, но тётушка Юн пригласила его на обед, а он не мог отказать ей во встрече без веских на то причин. Она скучала. Он по ней тоже. С тяжёлым вздохом Пак отворил дверь, но тут же отступил на полшага назад, увидев на пороге Чонгука. Его внезапное появление сбило Чимина с толку, но тот, к счастью, поспешил заговорить с ним первым. — Я пришёл извиниться за вчерашнее недоразумение, — произнёс он уверенно и громко, без какого-либо смущения смотря ему прямо в глаза. Недоразумение… — повторил мысленно Чимин. — И ты выведал, где я живу? Очень мило… — дерзость Чона раздражала, но Пак выдавил из себя надменную ухмылку. Чонгук ничего не ответил, он продолжал смотреть ему в глаза, очевидно пытаясь подавить его своим взглядом. Но не вышло. Чимин чуть приподнял подбородок, с некоторым снисхождением открывая дверь шире. — Красивая квартира, — заметил Чонгук, проходя внутрь, нервная улыбка всё же выдала его волнение. — Живёшь один? — А ты? — вопросом на вопрос ответил Пак. — Один. — Должно быть, это тоскливо? — Тебе ли не знать. Чимин лишь тихо хмыкнул, несогласно качнув головой. Конечно, он знал, что такое тоска. Любой, кто хоронил своих родных и любимых знаком с этим чувством, оно приходит и остаётся навсегда. Выход только один — смириться и научиться с ним жить. Но Чонгуку не обязательно было знать о его горестях. — Прости меня за то, что был груб вчера, — прервал долгое молчание Чонгук. — Я перебрал, увидел с тобой Минхо, и у меня снесло башню. Обещаю, что больше не притронусь к тебе и не побеспокою. Никогда. Чимину захотелось усмехнуться, но от Чонгука сквозило печалью, он казался на редкость правдивым. Никогда… Нет, Чонгук всегда нарушал свои обещания. И Чимин был уверен, что вряд ли что-то изменилось. Он подошёл ближе. Намного ближе, чем следовало, и взглянул ему в глаза. — Возвращаешься в Штаты? — спросил Пак полушёпотом и провёл пальцами по вороту его рубашки. Чон задержал дыхание, беспокойно забегав глазами по его лицу. До сих пор, как он успел заметить, Чимин не собирался идти у него на поводу или хоть в чём-то уступать. Пусть его и утешал тот факт, что Пак не пренебрегал его компанией, но всё же он совсем не таил надежд на то, что Чимин своими действиями или прикосновениями одаривает его чем-то большим, нежели других. Чон был уверен, что для Чимина это всё и вовсе ничего не значит, что он, должно быть, не допускает и мысли о какой-то связи, которая могла бы установиться между ними после вчерашнего поцелуя. Чонгук и сам отвергал эту мысль, случившееся представлялось ему ужасной ошибкой. Он ещё пока был достаточно разумен, чтобы отличить игру фантазий от реальности. — Мне нужно вернуться… — ответил тихо Чонгук, перехватывая его руку и прижимая её к своей груди. Сердце под маленькой ладошкой заколотилось о рёбра как бешеное. Чимин молчал и своим непоколебимым безразличием поднял себя и так с достаточно высокого уровня до положения властелина его души. Наконец, его полных губ коснулась едва заметная улыбка. Чонгук был совершенно растерян и абсолютно сбит с толку. Мысли его метались между неистовым желанием снова поцеловать и столь же сильным желанием оттолкнуть. Однако за ту минуту, что Пак смотрел безотрывно в его глаза, Чонгуком, словно каким-то безропотным существом, неотвратимо овладело намерение прикоснуться к нему. Чимин был прекрасен... более того, он был беспощаден. — К сожалению, я не могу оставаться здесь дольше, даже не смотря на обстоятельства… — продолжил Чон, он хотел сказать что-то о состоянии своего отца, но уверенность в его голосе совсем исчезла, и он трудно сглотнул, потеряв ход собственных мыслей. Чимин, не убирая ладони от его груди, чуть приподнялся, опираясь второй рукой о стол, и сел на столешницу. Чонгук ненароком оказался меж его ног и смущённо опустил взгляд, неосознанно крепче прижимая к себе чужую ладонь. — Какие обстоятельства? — спросил томно Пак, чувствуя его смятение. — Очень сложные обстоятельства… — прошептал Чон и шумно вздохнул. Чимин повёл бровью, слабо кивнув. Он глубоко и мерно дышал и, в отличие от него, был спокоен и собран. Впервые имея такую возможность рассмотреть его вблизи, Чонгук понял, Пак не слишком-то и изменился. Он повзрослел и возмужал, но черты его лица сохранили свою мягкость, а кожа была по-прежнему гладкой, тот же миленький, маленький носик, те же пухлые губы… Ему хотелось продлить это мгновение как можно дольше, и смотреть на него до тех пор, пока не настанет конец света. Но чувство уходящего момента не покидало. Чон выпустил его ладонь и, уложив руки ему на талию, подался вперёд, сокращая расстояние между ними до считанных сантиметров. Чимин не обнял в ответ, но и не сопротивлялся. Чонгук заскользил руками по его телу, прижимаясь теснее, чтобы тот смог почувствовать, как сильно он нуждался в его тепле. Пак слегка подался бёдрами вперёд, и Чонгук на мгновение замер, ощутив своим пахом чужую эрекцию. Что-то влекло Чимина к нему. Чон разрешил себе подумать, что, может быть, в его душе всё же сохранилась крохотная крупица былых чувств. Эта мысль мгновенно взросла в нём до тайной надежды. Он обхватил Пака крепче и тяжело задышал, прикрывая глаза. — Я так люблю тебя, — прошептал Чонгук ему в губы и почувствовал, как они растянулись в улыбке. Он поцеловал его в эту улыбку. Медленно и совсем не настойчиво. Оторвавшись от его губ, Чон протяжно простонал и уткнулся носом ему в шею, задрожав под натиском чувств. — Нет, — вдруг сказал Чимин, отталкивая его от себя. Внезапно обрушившаяся пустота заставила Чонгука открыть глаза. Блуждая взглядом по его лицу, он пытался понять, что снова сделал не так. Пак глубоко вздохнул, посмотрев на него отстранённо. Он выглядел как сытая сирена и, очевидно, опять превратился в Кая. Глаза его искрились как иней в лучах зимнего солнца. Он был всё ещё здесь, с ним, невесомый в его объятиях, как пёрышко. Но Чонгук чувствовал — их мир вот-вот вновь обратится в прах. В неподвижных чертах Чимина застыло отчуждение. Его красота была холодна, как осенний дождь или сырой морской ветер, как влажная мягкость его полных губ. Ни о какой любви не могло больше идти и речи. Тело Чимина хотело его, а сам он — нет. — Прости, — прошептал Чонгук, отстраняясь. — Нет, — повторил Пак тихим голосом. — Ты говоришь, что больше не притронешься ко мне и тут же целуешь. Даёшь обещания и сразу же нарушаешь их, а потом бросаешь мне своё «прости». Я не умею переключаться так быстро. — Господи… — сокрушённо произнёс Чонгук, запрокидывая голову. — Впрочем, дело даже не в том, что ты плюёшь на все свои обещания, идя на поводу у своих желаний, — Чимин отклонился немного назад, окидывая Чонгука взглядом. — Знаешь, почему никто никогда не любил тебя и никогда полюбить не сможет? Это просто невозможно. Под своей красивой обложкой ты слишком уродлив. Моя ошибка заключалась в том, что я не смог этого вовремя рассмотреть. Да, я ошибся. Ты ничтожен. Был ничтожным и ничтожеством останешься. Ты считаешь, что я ненавижу тебя. Но это не так. Единственное чувство, что я способен испытывать по отношению к тебе — это жалость. Чимин замолчал, замечая, как заблестели чужие глаза от скопившейся в них влаги. В груди неприятно заныло. Мучения Чонгука совсем не приносили ему ожидаемого облегчения. Засвербело под рёбрами, Пак попытался сделать глубокий вдох, но не вышло. Нестерпимая боль в груди заставила его замереть. Он вцепился пальцами в край столешницы, пытаясь сдержать собственные страдания. — Да что у тебя внутри?! — произнёс Чон, и голос его сорвался. — Там всё умерло или просто очерствело?! Желание прижать к себе и попросить вернуться, которое он испытывал несколько минут назад — исчезло. Всё в нём словно опустилось. Внезапная апатия накрыла его с головой. Он и в самом деле почувствовал себя полным ничтожеством. Но это тоже перестало его волновать. Чимин всё ещё продолжал смотреть на него из-под полуопущенных ресниц. Но Чонгук больше не хотел его, он и видеть теперь его не мог. Чимин спрыгнул со стола, когда Чон от него отвернулся. Подожди… стой… мне жаль! — хотелось крикнуть ему в спину. И если бы Чонгук остановился, если бы только он посмотрел на него ещё хоть раз, Чимин бы точно не сдержался. Но Чонгук не обернулся. Он ушёл, не обронив больше ни слова. — К тебе пришёл друг, — заглянула в комнату тётушка Юн. — Какой? — посмотрел на неё удивлённо Пак. — Высокий, тёмненький… — она чуть прищурилась, пожимая плечом. Чимин облегченно выдохнул. Значит, это был не Чонгук, Юн Джухи бы его узнала. Но в следующее мгновение он не смог сдержать болезненного стона. К нему в комнату вошёл Минхо. Пак поднялся со стула и прижался к письменному столу, взглядом моля оставить его в покое. — Юнги должен был отдать тебе твои вещи, — первым нарушил неловкое молчание Чимин. — Прости, что взял у тебя… — Я слышал, ты подал документы в морской колледж? — перебил его Минхо. Чимин ничего не ответил. Вопрос Минхо показался ему странным и даже немного застал его врасплох. Эта была та тема, которая вряд ли могла его действительно интересовать. Пак подумал, что он, должно быть, спросил из вежливости. Однако Минхо продолжил: — Ты, правда, хочешь быть судомехаником? — Какое тебе дело до моих желаний? — Ты оканчивал эту школу, чтобы провести остаток жизни в море, ковыряясь в железках? Его тон возмутил Чимина. — Любой труд нужно уважать. — Я не имею ничего против моряков и кого бы там ни было, но мы ведь сейчас говорим конкретно о тебе, Чимин. — Я возвращаюсь домой, — пожал плечами Пак. Минхо сделал ещё шаг, становясь ближе, и с тяжёлым вздохом положил свою ладонь ему на плечо. — Не хотел бы ты… скажем… — он улыбнулся, замечая как Чимин свёл брови, посмотрев на него крайне недоверчиво, — поступить на танцевальный? Пак широко распахнул глаза, ощутимо напрягаясь. — Я видел, как ты танцуешь… — поспешил продолжить Минхо, наблюдая, как на лице его появляется негодование. — Издеваешься? — шёпотом произнёс Пак, судорожно вздыхая. — Сомневаюсь, что твоё призвание — чинить старые посудины. Боже… да ты только посмотри на свои руки… Ты должен заниматься тем, в чём талантлив, — убедительно произнёс Минхо, укладывая вторую ладонь на другое его плечо. — Готов поспорить, ты ни черта не смыслишь в танцах, — покачал головой Чимин, отводя взгляд. — Может быть. Но ты был очень красив, — тихо сказал Минхо. Чимин лишь покачал головой, продолжая смотреть в пространство между ними. Ким не смог сдержать улыбки, увидев вспыхнувший румянец на его щеках. Пак и так чувствовал себя неловко рядом с ним, теперь же и вовсе хотел провалиться сквозь землю. Ладони Минхо были тяжёлыми и будто бы давили на него, но тепло от них проникало сквозь ткань его футболки и почему-то вызывало желание прижаться ближе. Чимин почувствовал отвращение к самому себе за то, что так слаб в своём несчастье и льнёт теперь ко всем рукам, что, так или иначе, пытаются его утешить. — Зачем ты пришёл? Что ещё вам нужно от меня? — Пак поднял голову, и взгляд его был таким вымученным, что улыбка с лица Минхо мгновенно исчезла. — Я пришёл, потому что не хочу быть одним из тех, из-за кого ты лишишься будущего. — Моё будущее было предопределено в тот момент, когда я родился тем, кем родился, и даже не случись со мной подобного, мне бы всё равно рано или поздно указали бы на моё место. — Нет, только не считай, что ты чего-то не достоин… Это не так, совсем не так. — Да брось, Минхо. У меня ничего бы не вышло, даже если бы я захотел. — Ты должен хотя бы попробовать. — Зачем? — А почему нет? — Потому что не выйдет! Хочешь знать почему? — Чимин почувствовал, как подступили слёзы, он не собирался плакать перед Минхо, он вообще обещал себе больше не плакать, но солёная влага вырвалась наружу, нарушая все данные им обеты. — Потому что мне не повезло родиться бедным и глупым. У меня ничего нет, я потерял даже то, что имел, и, кажется, любой дурак может вертеть мной как ему вздумается. Потому что я сиротка. Потому что я дешёвка из глухой провинции. Потому что таких, как я, тут миллион… — Плевать, — оборвал его Ким и легонько тряхнул за плечи. — Не важно, кто ты, важно, кто стоит за твоей спиной, — проговорил он вкрадчиво. Чимин обессилено склонил голову. Он зажмурился, хватаясь за предплечья Минхо с намерением оттолкнуть его, но тот неожиданно подался вперёд, заводя руки ему за спину. Пак сдался практически мгновенно, прильнув к чужому теплу. — Одно слово, Чимин. Просто скажи мне чего ты по-настоящему хочешь… и тебе не о чем будет волноваться, — зашептал Ким. — Ничего не нужно взамен. Просто будем квиты. — Но разве это справедливо? Занять какое-то место вот так… — всхлипнул он, уткнувшись лицом ему в грудь. — Ничто в этом мире не справедливо. Чимин простонал на выдохе, сжимаясь в чужих объятиях. Минхо. Кем он был? Ангелом Хранителем, что стремился его уберечь или демоном, с которым он должен будет расплатиться потом собственной душой? Признаться честно, Чимин не хотел об этом думать, ему было не так уж и важно, кто желает стоять у него за спиной. — Мне ничего не нужно. Я хочу домой, — признался он. Ким вновь тяжело вздохнул, крепче прижимая ладони к его спине. — Я скажу тебе кое-что неприятное, Чимин, но послушай меня. Ты прав — у тебя ничего нет. Твоё сердце разбито. Твоя жизнь искалечена. Куда ни посмотри, всё разрушено. И знаешь, чем ты сейчас занимаешься? Ты пытаешься склеить осколки. — Минхо отпрянул, чтобы заглянуть Чимину в лицо. — Не нужно этого делать. Ничего не вернуть. Там, куда ты так рвёшься, тебя ждёт только холодное море и земля, полная призраков прошлого. Здесь теперь твой дом и твоя семья. Люди, что любят тебя — твоя тетя, твой друг… я, если, конечно, ты позволишь мне поддержать тебя… Пора перестать гнаться за иллюзией. Выбрось уже всё, что сломано, избавься от этих обломков. Такова жизнь. Чтобы новое могло начаться, старое должно закончиться. — Ты не понимаешь… — покачал головой Чимин. — Думаешь? Думаешь, я всегда был таким? Думаешь, мне никогда не делали больно? Ты слышал, что говорят обо мне? Обо мне и моём отце? Меня с самого детства сторонятся и поливают за спиной дерьмом. Просто однажды я устал быть изгоем и плакать в раздевалке. Когда тебя постоянно бьют в одно и то же место, рано или поздно появляется мозоль, и боль уже не так уж и чувствуется. Ничего больше не чувствуется. Ты знаешь это ощущение, Пак Чимин, я уверен, что ты его уже знаешь… Твоё сердце ведь уже тоже тронул этот холодок? Минхо протянул к Чимину руку, заправляя заботливо отросшую прядь волос ему за ухо, и чуть склонил голову набок, то ли любуясь, то ли разглядывая. — Только не пугайся. Это вовсе не плохо. Пусть лучше оно обледенеет совсем. Поверь мне, жить с куском льда в груди гораздо легче…