***
Происходящее больше походило на сон. Единственный человек, который присутствовал во всех тёплых воспоминаниях Чонгука, наконец, сидел напротив него. Однако он был достаточно тих и тактичен, чтобы казаться спокойным. Странно, но горе утраты сделало его более сдержанным, подобно лёгкому наркозу оно лишило его былой чувствительности. Он устал, но даже был немного рад этому выгоранию, во всяком случае, душевная пустота виделась ему сейчас неким спасением от тех унизительных слёз, что норовили вырваться из него каждый раз, стоило Чимину приблизиться. — Спасибо, что согласился встретиться, — первым нарушил молчание Чон. Чимин несколько раз тихонько кивнул. — Как ты? — спросил он, вглядываясь в его уставшее лицо. — Лучше, — уклончиво ответил Чон. — А ты как? — Нормально. Я нормально, — сказал Чимин, вдруг очень заинтересованно начиная разглядывать свою тарелку. Он нервничал, но не хотел бы, чтобы Чонгук это знал. Их непринужденный разговор и так не очень-то клеился. — Так значит, ты завтра возвращаешься в Америку? — Я и так задержался дольше, чем планировалось. — Я надеюсь виной тому не спектакль? — иронично произнёс Чимин. — Нет, спектакль окончен уже давно, — Чон не смог сдержать горькой улыбки. — Кто сказал тебе, что я танцую в театре? Намджун? Не думал, что вы друзья. — Я не знал, что ты там танцуешь. Просто пришёл с Намджуном. Мы с ним сблизились в Штатах, но сейчас он не заинтересован в иностранных инвесторах, так что вряд ли мы скоро вновь увидимся… Я… — Чонгук свёл брови, хмурясь и отводя взгляд. — Я ни с кем больше не поддерживаю здесь связи. Так… иногда до меня долетают разные слухи от партнёров по бизнесу, но я не особо вникаю в эти разговоры. — Тебе не интересно как поживают твои друзья? — Чимин особенно выделил слово «друзья». Чонгук опустил взгляд. Некоторое время он молчал, потом глубоко вдохнул и осмелился вновь взглянуть на Пака. — Что может измениться? Всё идёт своим чередом, — произнёс он тихо. — Влияние определенных семей неизменно, наследники одних заключают браки с наследниками других, но от перестановки мест слагаемых, как известно, сумма не меняется. Все женятся и заводят детей. Вопрос только кто, с кем и когда. Но мне это не интересно. — Минхо никогда не женится, — покачал головой Чимин. — Женится. Каждый из нас рано или поздно женится и родит наследника. Не так уж важно, кого мы предпочитаем, мужчин или женщин, брак для нас всего лишь взаимовыгодный союз. — У тебя родится ребёнок, который будет вынужден повторить твою судьбу. По-твоему, Чонгук, ты был достаточно счастлив, чтобы желать ему того же? — Но я не мой отец, — ответил Чон и прикусил губу, боясь сказать о том, что может, умеет и хочет любить. — Дело не в том, какой ты и как сильно будешь его любить. Просто всё это само по себе как-то неправильно, бесчеловечно… — Думаешь, Минхо более человечный? — Нет. Но он хотя бы честный. Он не из тех, кто будет до конца жизни играть роль благочестивого отца семейства и кувыркаться при этом тайно с мальчиками. Если бы ты изволил хоть изредка справляться о делах своих друзей, то знал бы — Минхо на стадии подбора суррогатной матери, которая должна будет родить ему малыша. — Мы с ним больше не друзья. — И очень жаль. — Удивительно… — Что? — То, как ты защищаешь его. Чимин посмотрел на Чонгука с неким сожалением. — Ты знаешь, что такое быть друзьями, Чонгук? Я, Минхо и Юнги — мы как пальцы одной руки. Ты тоже мог бы быть с нами… Мог бы быть со мной, — едва не вырвалось у Чимина, но он вовремя остановил себя. — Но ты этого не захотел, — закончил он чуть тише, отводя взгляд в сторону. Чонгуку очень хотелось сказать о том, что он больше всего на свете желал бы быть рядом с ним, о том, как сильно он сожалеет и о том, что готов провалиться сквозь землю и попасть за содеянное прямиком в ад. Но немалым усилием он заставил себя промолчать, боясь опять всё испортить своими глупыми извинениями. Они плавно перешли в извечную игру вопрос-ответ, пытаясь хоть немного изучить прошлое друг друга, и в чём-то даже были откровенны. Но всё же никто не решался явить себя настоящего. Неточности созданных образов отчаянно маскировались легким юмором и невинной ложью. Но как бы они ни пытались править самих себя, конечная картинка всё равно выходила отвратительной. Однако каждый делал вид, что принимает за чистую монету эту жалкую подделку другого. — Кай, — позвал Чонгук, отваживаясь всё же под конец ужина задать свой главный вопрос, — могу ли я… могу ли я думать… — он замялся, подбирая слова, но от волнения никак не мог собраться с мыслями. — Что ты не держишь на меня зла? — Я хотел бы сказать тебе, что это так, но это не будет правдой. Чонгук несколько раз кивнул, отводя взгляд. Он особо и не надеялся, но сердце всё равно забилось чаще, больно ударяясь о рёбра. — Это не значит, что я не хочу прощать тебя, я просто не могу… не могу отпустить всё так быстро. Я стараюсь, но оно у меня всё вот здесь стоит… — Чимин тихонько похлопал себя по груди. — Мне просто нужно немного больше времени, понимаешь? — Понимаю, — ответил Чонгук. Голос его прозвучал так мягко, что у Чимина перехватило дыхание. — Прости, — прошептал он. — Нет, не извиняйся, только не извиняйся передо мной, — проговорил Чонгук немного надломлено, из-за чего Пак почувствовал себя ещё хуже. Оба замолчали, боясь разрушить одной случайной фразой этот совсем зыбкий мир. Лучше было закончить на этом, оставив всё, как есть. — Подвезёшь меня домой? — попросил Пак, замечая, что Чон всё же расстроился. Конечно, это был риторический вопрос. Но ситуация не сгладилась. Они ехали молча, предпочитая больше друг на друга не смотреть. — Ты не слишком торопишься? — спросил Чонгук и, увидев, как Чимин отрицательно покачал головой, заехал на автозаправку. Когда он вышел из машины, Пак обессилено прикрыл глаза. Чувство недосказанности томило его даже сильнее, чем чувство обиды, что он испытывал прежде. Чимин крепче сжал в кулаке ремень от сумки Чонгука, что решил подержать у себя на коленях, но вдруг опомнился и ослабил хватку. Он бережно провёл по сумке рукой и заглянул внутрь, чтобы поправить бумаги, мешающие застегнуть открытую молнию. Из маленького кармашка выпали какие-то фотографии. Он осторожно поднял снимки. Сердце вмиг стало тяжелее камня. Он и Чонгук. Несколько снимков, сделанных в то лето, что они провели вместе. Чон хранил фотографии с ним в своей сумке с документами. То есть, он всегда носил их с собой. Чимин захлопнул сумку и спрятал лицо за ладонями, совершая над собой титаническое усилие, чтобы не расплакаться. — Всё в порядке? — спросил, вернувшись, Чонгук. — Да… — едва слышно ответил Чимин, отворачиваясь к окну. Он взмолился, чтобы Чон больше ни о чём его не спрашивал, иначе слёз было бы точно не избежать. К счастью, тот промолчал. Чонгук хорошо водил и отлично знал город. Чимин поймал себя на мысли, что сей факт его удручает. Лучше бы они заблудились или застряли бы в пробке. Но ничего не произошло. Чон остановился у подъезда многоквартирного дома, и заглушил двигатель. Чимин слышал, как он глубоко вдохнул… Вот и всё. Сейчас он скажет «прощай», — понял Пак и внезапно запаниковал. — Скажет «прощай» и снова исчезнет. — Зайдёшь? — спросил он, прежде чем успел подумать. Чонгук взглянул на него удивлённо и медленно выдохнул. — Ты меня приглашаешь или спрашиваешь из вежливости? — Приглашаю из вежливости. — Тогда, я из вежливости соглашусь, — проговорил Чон как-то неуверенно. Чимин почувствовал, что начинает вести себя как собака на сене. Часть его желала, чтобы Чонгук исчез, а часть — дрожала от страха вновь остаться покинутым им. Его тоска вдруг трансформировалась во что-то более ужасное. Во что-то, очень напоминающее любовь. — Кофе только растворимый, — предупредил Пак. — Оставь, не надо… — сказал мягко Чонгук. Чимин затаил дыхание, послушно отставив электрический чайник в сторону. Чон смотрел на него, не отрывая глаз. Его пламя топило в нём лёд слишком стремительно, с ужасом Пак понимал, что если вдруг сейчас, в это самое мгновение тот захочет быть ближе, он не сможет его оттолкнуть. Чонгук сделал неуверенный шаг к нему навстречу, потом ещё один и ещё. Чимин судорожно выдохнул, ощутив тепло его ладоней на запястьях. Делая последние попытки сохранить хоть каплю былой рассудительности, Чимин наблюдал за ним с равнодушным молчанием, но во взгляде его без труда читался испуг, и одновременно тихо таилась мольба не отпускать. Чонгук положил его руки себе на шею и притянулся ближе. Он продолжал смотреть ему в глаза и, кажется, точно знал, что скрывалось в их глубине, знал даже лучше, чем сам Чимин. Где-то у дома остановилась машина, легко узнаваемая Celine Dione — Ashes доносилась из её окон. Чимин качнул бёдрами, грустно улыбнувшись. Чонгук улыбнулся в ответ, крепче прижимая свои ладони к его талии. Оба вновь вернулись в прошлое, в то далекое лето: Чонгук танцевал с ним в мерцающем свете садовых гирлянд, а потом поцеловал под звуки тихой музыки, дав негласное обещание любить с каждым днём только сильнее. Тогда Чонгук был Чонгуком, а Чимин — Чимином. И в каждом жила крепкая вера друг в друга и в личное счастье. — Пожалуйста, разреши мне звать тебя по имени, — попросил полушёпотом Чон. Чимин сделал глубокий вдох и, взглянув ему в глаза, ответил: — Я разрешил тебе это ещё вчера, разве ты не заметил? Чонгук мучительно свёл брови, шумно задышав, и чуть подался вперёд. Губы их едва не соприкоснулись. — Кажется, ты обещал больше не трогать меня… — резко отступая от него, произнёс Чимин, но в сказанном не слышалось укора, злости или разочарования. Только ничем неприкрытое отчаяние. — Ради всего святого, Чимин… Я люблю тебя так сильно, что не смогу больше сделать ни шага в этом мире без тебя, — голос Чона звучал по-прежнему мягко, хоть и дрожал от волнения. Слова его были всё равно что тёплые ладони, увлекающие в объятия. Объятия, в которых отчего-то было слишком тесно. Чимин едва дышал, боясь совсем потерять контроль. Та тонкая преграда, что сдерживала его желание и слёзы, уже громко трещала по швам и в любой момент могла рухнуть. — Быть может, я тоже всё ещё люблю тебя… — признался он, устав от затянувшегося лицедейства. Всё ещё… — заметил Чонгук и с трудом сглотнул больной ком, растущий в горле. Слишком много печали в этих словах. Их обычно говорят перед эпилогом. Всё ещё держусь, всё ещё жду, всё ещё люблю… Всё ещё — это начало конца, обратный отсчёт до полной катастрофы. Чимин подошёл к нему вплотную, взгляд его был полон грустной нежности. Мгновение он колебался, но потом обвил руками его шею и коснулся губ. Чонгук прижал его к себе ближе и закрыл глаза. В руках появилось покалывающее ощущение. Чимин был мягким и приятно пах чем-то сладким. Чонгука обуревала потребность вжать его в себя до хруста костей. Пак против воли разорвал поцелуй и, тяжело дыша, прислонился лбом к его плечу. — Я всё ещё люблю тебя, — повторил он дрожащим голосом, и из груди его вырвался болезненный стон. Чон взял его лицо в свои ладони и несколько секунд просто смотрел на него. Потом чуть склонился и провёл своими губами по губам Чимина, дожидаясь, когда тот вновь поцелует его сам, а у него не будет другого выбора, кроме как ответить. Дыхание Пака совсем сбилось, он крепко сжимал в кулаках его рубашку и льнул всё ближе. В голове его всё ещё мелькала мысль, о том, что завтра ему придётся об этом пожалеть, но это «завтра» рядом с Чонгуком казалось каким-то недосягаемо далеким. Чимин ощутимо напрягся, когда пальцы Чонгука пробежались по его шрамам, и замер. Чон застыл вместе с ним. Его ждали огромные проблемы, если бы Чимин вдруг решил остановиться. Он открыл глаза и увидел его, медовые, те самые, по которым так сильно скучал. Пак сделал несколько медленных, почти незаметных движений бёдрами. Его губы дрожали, ресницы были влажными, взгляд стал томным и затуманенным. Воплощение красоты и страсти. Чонгуку хотелось бы остаться в этом мгновении навсегда. — Чонгук, — позвал он хрипло, принимаясь расстегивать пуговицы рубашки. Проклятье… — подумал Чонгук, осознав, что Чимин не собирается останавливаться. Он бы и не подумал, что это в стиле Пака — раздеваться на ходу, разбрасывать вещи, стонать нетерпеливо и ёрзать под ним, заставляя поторопиться. Чонгук не мог перестать думать о том, как много у Чимина было парней после него, но он не решился спросить, потому что тоже торопился, страх того, что всё это может вдруг закончиться не отпускал ни на секунду. Рассудительный и холодный Кай мог вернуться в любой момент. Проворные маленькие пальчики стянули вниз резинку его боксеров, он легко избавился от мешающей одежды и прильнул к Паку, желая поскорее прикоснуться к его коже. Чон почувствовал её мягкость на губах и чуть солоноватый вкус. Руки, что ласкали в ответ, неожиданно схватились за его предплечья и напряглись. Чонгук поднял голову, заглядывая Чимину в лицо. Пак хотел остановить его, Чон понял это по его глазам. Он собирался его оттолкнуть. Но не оттолкнул. Замер, только на мгновение, а потом приподнялся, помогая стянуть с себя бельё. Чонгук облегченно закрыл глаза, задерживая дыхание на выдохе и заводил ладонями по изгибам его тела. Он всё ещё не смел поверить в то, что они лежат обнаженные в одной постели, и что Чимин — его Чимин, которого он любил ещё в юности, разрешает ему вот так прикасаться к себе. Чонгук тяжело и отрывисто задышал, чувствуя, как податливое после ласк тело принимает его. Чимин слился своей горячей кожей с его и вдруг совсем перестал дышать. Чон взглянул на него. Брови Пака были сведены, а в мокрых от слёз глазах застыла смесь боли и желания, он задрожал под ним, крепко обнимая за спину. Этот момент Чонгук по праву счёл самым волнительным в своей жизни, самым чистым и самым совершенным. Ещё мгновение и Чимин зажмурился, отзываясь на его движение тихим стоном. Господи… — взмолился Чонгук. Голова кружилась, в груди жгло. Глотая воздух, он погрузился в него снова, целуя в губы медленно и долго. — Прошу, только останься… только останься со мной…***
Чимин проснулся так резко, словно какая-то неведомая сила заставила его внезапно распахнуть глаза. Уже было утро, но в комнате царили сумерки. Утреннее солнце надежно скрылось за нависшими, серыми тучами. Чонгук спал, повернувшись к нему лицом, ресницы его подрагивали, он время от времени хмурился и крепче прижимал свою ладонь к его обнаженному бедру. Чимин долго лежал неподвижно, разглядывая давно полюбившиеся черты лица. В груди затаилась странная грусть, смутная тоска по какому-то несуществующему счастью. Он невесомо коснулся рукой щеки Чонгука, где-то в глубине души понимая, что сердце его вряд ли ошибается в этом тайном предчувствии. Раздавшийся раскат грома заставил Чимина вспомнить об их первой встрече, о том дне, когда они прятались от дождя под навесом бабушки Суа, и он предложил Чонгуку быть друзьями. Теперь они прошли с ним полный круг и снова могли принадлежать друг другу. Нет. Они друг друга никогда и не теряли, лишь расставались на время, чтобы каждый мог пройти свой путь и стать тем, кем стал. Чонгук вздрогнул и открыл глаза. — Гроза… — прошептал он, улыбаясь. — Гроза, — сказал хрипло Пак. Чонгук нашарил на тумбочке телефон и, посмотрев на экран, резко подскочил. — Чёрт, — прошипел он. Чимин сел, отвернувшись от него, и заводил босой ногой по полу, слушая, как Чон просит своего помощника изменить дату его отлёта из Кореи. — Чимин, — позвал Чонгук, ласково обнимая его со спины, — Не хотел бы ты… — он на мгновение замолчал, набираясь смелости, чтобы продолжить, — поехать со мной? — Что? — переспросил Чимин, поворачиваясь к нему через плечо. Внутри что-то неприятно колыхнулось. — Это не плохой шанс для тебя, как для танцора, и мы смогли бы видеться чаще… Чонгук продолжал говорить, но Чимин не мог расслышать его слов, они бились об него, как горох об стену и отскакивали обратно. Не то, чтобы Чон сказал что-то не так, проблема была в том, что Чимин больше не был тем, кто готов бросаться в омут с головой. Он был предан Чоном и будет помнить об этом всю свою жизнь, как бы сильно ему не хотелось об этом забыть. Жажда любить, жертвенно и вопреки — раз и навсегда покинула его сердце. Она осталась там, на кладбищенской земле, вместе с теми слезами, которые он пролил на ней далёкие девять лет назад. Чонгук запомнил его другим, и в этом заключалась вся трагедия. Того мальчика, который смотрел на него когда-то восторженно, внимал, как к Богу и готов был бежать следом хоть на край света — больше не существовало. Чимин не хотел меняться и подстраиваться, не хотел, чтобы Чонгук подминал его под себя, не хотел, чтобы эта запальная страсть между ними заставляла их жертвовать чем-то важным. Он хотел просто быть тем, кем был, хотел быть счастливым, жить тихой размеренной жизнью, иметь почву под ногами и уверенное завтра. А Чонгук — это безумие, дикое пламя, в котором он рискует однажды сгореть. Любовь между ними с самого начала казалась ошибкой. Таковой она и была. Чимин был ошибкой. И всегда ей останется. — Я ни в коем случае не тороплю тебя. Я готов ждать, сколько скажешь… Пак закрыл глаза. Я не хочу… — вдруг сказал внутренний голос. — Я боюсь утонуть в пустоте… боюсь разочароваться… Снова раздался гром и прокатился по округе гулким эхом. Чимин сильнее зажмурился. С дождя всё началось, с дождём всё и закончится… — Я не хочу, — совсем тихо произнёс он.