остаться здесь

30 июня 2017

      Самые сладкие арбузы хрустят. Это Серёжа выучил быстро. Миша никогда не просыпается раньше 11 утра, ест на завтрак хлеб с маслом и умеет делать колесо. А самые сладкие арбузы хрустят и издают глухой звук, когда стучишь по ним на рынке. Самый сладкий арбуз обязательно большой и очень тяжёлый. Его должно хватать на то, чтобы вечером, сидя на пляже, в него запускали десять ложек, а после облизывали липкие от сока губы и бежали купаться. Серёжа всегда бежал последним, а Миша каждый раз останавливался в прибое и ждал его с нечитаемой улыбкой, но в последний момент нырял в воду и никогда ничего не говорил.       Муравьёв сдвинул панамку, сползающую на глаза, назад. Сейчас Миша уверенно шагал чуть впереди между палатками с овощами и фруктами, размахивая бумажным списком покупок: «Виноград. Абрикосы. Всё, что понравится». С такими критериями выбора Серёжа бы унёс с рынка самого Бестужева, но пока вместо этого он только ускорил шаг и толкнул светловолосого парня локтем:       — Смотри, какая кукуруза. Давай возьмём.       Миша нахмурился, Муравьёв подавил навязчивое желание дотронуться до морщинки на загорелой переносице и легко подхватил початок, срывая верхний лист и проверяя свежесть бледно-жёлтых зёрен внутри.       — Сто лет кукурузу не ел. Французы ей только скот кормят.       — Не по-дворянски как-то, — Миша насмешливо улыбнулся. У самого плечи были расправлены очень даже по-дворянски, а вот перекошенная на одну сторону футболка показывала тонкую ключицу совсем по-простому.       — Я сервирую стол тарелками императорского фарфорового завода, пойдёт? — Серёжа присел на корточки, выбирая початки с самыми крупными зёрнами. Миша с готовностью подставил тканевый мешочек, чтобы было удобнее складывать.       — Люблю, когда не по-дворянски, — Бестужев протянул продавщице деньги и пошёл к следующему ларьку, не дожидаясь Серёжу. Муравьёв, перехватив продукты поудобнее, поспешил следом со своей военной выправкой, от которой так и не смог избавиться и которая так бросалась в глаза в небольшом курортном поселке.       С рынка вернулись, как всегда, по самому жаркому солнцу, обменяв на кухне сумки на два высоких стакана воды со льдом. Серёжа залпом выпил весь, закидывая голову назад; Миша вылил на себя большую часть, продолжая улыбаться, а потом наполнил стакан снова, запрыгивая на столешницу и на этот раз делая мелкие глоточки. Худые ноги, бессистемно и негромко ударяющиеся о кухонную дверцу, мешали Серёже сосредоточиться на чём-нибудь хоть сколько-то осознанном.       — Хочешь? — Миша цепким движением выхватил из ближайшей сумки виноградную гроздь из десятка ягод. Оторвав одну, аккуратно протёр и, недолго думая, подкинул и поймал ртом с неизменной ухмылкой. Попробовать виноград Серёже хотелось гораздо меньше, чем смотреть, как светлые волосы на Мишиной запрокинутой голове разлетаются, как по кадыку медленно стекает ещё не высохшая капля воды, а уголки губ довольно поднимаются, когда ягоду удаётся поймать.       — Я так не смогу, — Серёжа улыбнулся в ответ, опуская голову и смотря на Мишу снизу-вверх. Он так легко двигаться, так делать вид, что ему ни до чего дела нет, так завораживать одним своим существованием никогда бы не смог.       — Это легче лёгкого, — Бестужев спрыгнул со столешницы, протягивая ему гроздь. Смеялся, нос морщил, давал веснушки свои рассмотреть и жестом приглашал подкинуть виноградину себе навстречу. Серёжа приглашением воспользовался, и Миша снова так же легко её поймал. Весь Бестужев воплощал собой сплошное удовольствие: от солнечного света, проходящего через жалюзи, сладких ягод, лопающихся у него во рту, и до влюблённого взгляда Серёжи, не скрывшегося от чужого внимания. — А теперь ваша очередь, monsieur.       Виноград смешно отскочил от Серёжиного носа и закатился куда-то в дальний угол. Миша цокнул языком.       — Смотреть нужно не на бросающего, а на виноград, officier, иначе и правда не получится.       Серёжа облизал губы, встречаясь взглядом с тёмными глазами, в которых искрилась комбинация из воспитанного жизнью упорства и природной осторожности. Ещё одна ягода исчезла у Бестужева во рту; следующая снова была пропущена Муравьёвым. Он даже не старался смотреть куда-то, кроме Мишиных глаз.       — Последняя осталась, — Бестужев с преувеличенным сожалением рассматривал виноградинку. — А он правда сладкий, я бы на твоём месте всё-таки попробовал, — и подбросил ягоду, ловя её ртом. Как он вообще не промахивался, не делал хотя бы секундного перерыва в попытках вынуть из Серёжи душу одним взглядом?       «Давай же», — сквозило в том, как парень замер, не торопясь разжёвывать виноград. — «Чего ты боишься?».       Миша ждал так же, как он всегда ждал, пока после ужина Серёжа возьмёт в руки гитару; пока вытрет влажные после купания волосы полотенцем; пока догадается, что Миша в него — тоже — до невозможности влюблён.       Губы к губам, чужой настойчивый язык, одни руки на гибкой талии, другие — на широких плечах, вкус действительно сладкого винограда, две тонкие хлопковые футболки между ними.       — Так-то лучше, colonel, — никакое сбившееся дыхание не заставило бы Мишу не закончить партию.       — Je suis le lieutenant-colonel.       — Клёво. Никогда раньше не целовался с подполковником.