Моё благословение проклятием

Злобно усмехнулся Кордек, глядя, как объяснялся Бьорк с учителем, как, потупив взгляд, выслушивал Секвойю. Как расстроились родители омеги: отец — благородный Дир — осунулся и лишь молчал, качая головой; папа — гибкий Трот — растерял остатки и так уходящей красоты и не стесняясь плакал. Ещё больше мрачное божество порадовало то, как предстал перед Волчьим Советом непокорный Хродгейр. Как волки чуть не загрызли друг друга, решая, что будет лучшим наказанием для альфы-ослушника. Ведь это возмутительно! Свататься к тюленям, но при этом целовать лань. С грустью наблюдал светлый Лириен, как плачущий Бьорк уверял всех, и в первую очередь самого себя, что готов ехать в Облачную Башню принять посвящение в хранители рун. Совсем опечалило божество то, что Хродгейра по древнему обычаю посадили на цепь. Раньше, чтобы жених-альфа скопил семя и его омега смог сразу понести, альфу привязывали к дереву и поили встань-травой от новолуния до новолуния. Хорошо хоть, сейчас обошлись с волком не так позорно. На Хродгейра надели ошейник с цепью, какие надевают в городе на цепных псов, связали руки, чтобы он не смог сам себя облегчить, и заперли в сарае за отцовским домом. Лишь Акельм чуть улыбался и кивал златокудрой головой, словно был удовлетворён, что всё идёт согласно предсказанию руны. — Как далеко ты зашёл с волком? — тихонько спросил Секвойя ученика, когда они остались вдвоём в хижине, где Бьорк проходил обучение. Мальчишка поднял на учителя полные сомнений глаза, в которых были чистая невинность и огонь первых познаний плотской любви, отражение голоса разума и непредсказуемые порывы сердца, сияющая радость и бесконечная грусть… — Ты так и не выбрал свой путь, — понимающе улыбнулся Секвойя, пригладив светлые волосы Бьорка. — У меня ещё есть время, — не совсем уверенно ответил мальчишка. Учитель кивнул. — Но ты должен сделать правильный выбор. Чтобы не сжигать себя сомнениями и не травить сожалениями, — предупредил мудрый учитель. — Однако знай: и я, и твои родные примем тебя любого — хранителем руны или простым знахарем… Бьорк немного подумал, чего же он хочет больше — быть с любимым или познать руну — и не совсем уверенно произнёс: — Учитель, для меня ещё открыты двери Облачной Башни? — Насколько чистым ты остался? — уточнил Секвойя. Омега густо покраснел, вспомнив умелые ласки волка, его сладкие губы и жаркие руки. Его невероятные глаза в момент наивысшего наслаждения и даже тихонько заскулил. — Меньше, чем следовало, — признался Бьорк, вновь пунцовея. — Но я остался невинным! Секвойя лишь усмехнулся: — Быть целованным альфой, быть признанным супругом перед богами, но не дать мужу взять себя… — Совсем смущённый, омега закивал. — Это удивительно, Бьорк! — поразился учитель. — Но ты так и не определился с тем путём, по которому пойдёшь. Бьорк собрался с силами и заявил, что готов ехать в Облачную Башню. — Ты уверен? — Секвойя в очередной раз проверял искренность желаний ученика. — Да, учитель, — ответил омега, стараясь придать голосу как можно больше уверенности. Хотя на самом деле в глубине души он вовсе не был так уверен. Лани казалось, что, познавая Хродгейра, он стал больше понимать свою руну. Беркана раскрыла перед парнишкой свои новые толкования, стала более понятной и более близкой. Но путь хранителя подразумевал лишь духовную связь с руной. У Бьорка же возникла непозволительно сильная духовная связь с волком. И эта связь крепла день ото дня. Для полной гармонии им нужно было всего лишь познать связь тел. Но оба, имея на то веские причины, ограничились лишь самым малым. Хотя и это было слишком для будущего хранителя. Да и для чужого жениха сие означало нарушение закона! Альфа тоже понёс наказание. И если омега, сняв кольцо с пальца и повесив его на тонкой верёвке на шею, отправился к Сизым горам, то Хродгейр подвергся древнему обычаю для женихов-альф. Довольно унизительному для сына вожака, но столь необходимому, чтобы несдержанный альфа не создал проблем клану. Волк сидел в сарае и в показном смирении ждал, когда придёт знахарь и снова напоит его отваром встань-травы. От неё внутри всё горело, скручивало болезненными жгутами, било по самому низу живота и распирало плоть до дрожи в коленках. Сначала Хродгейр дёргался, пытался освободить руки, пробовал тереться восставшим членом об усыпанный соломой пол. Но от этого становилось только хуже. — Просто сиди и думай о чём-то далёком, — посоветовал ему Грорейст, когда в очередной раз пришёл с тарелкой еды и кружкой отвара. — Не могу ни о чём думать, — огрызнулся Хродгейр, с отвращением поглядев в тарелку и чувствуя тошноту от запаха отвара. — Понимаю, сын Агнара, — знахарь явно сочувствовал молодому волку. — Я пробовал отговорить твоего отца, чтобы он не проводил тебя через это унижение. И Санори с Колгримом меня поддержали. Не вышло… — Он поднёс к губам альфы кружку с отваром: — Поэтому пей! Так надо. Стиснув зубы и подавив в себе сопротивление, Хродгейр глотнул сладковато-кислую жидкость с привкусом лёгкой горечи. Ещё больше горечи было на сердце. — Скажи, почему всё так происходит? — застонал альфа, через силу глотая отраву. — Всему виной твой горячий нрав, Хродгейр, — ответил знахарь, не переставая вливать в альфу питьё, для верности зажимая молодому мужчине нос. — Уже несколько столетий никого не требовалось сажать на цепь. Сын вожака лишь скривил в оскале тонкие губы и сверкнул прозрачно-голубыми глазами. — Это унизительно для альфы! — заявил он. — Для всех унизительно, — вздохнув, согласился знахарь. — Сколько мне тут сидеть? — прищурил глаза Хродгейр. — Почти до новолуния. И сразу же отправишься на Тюленьи острова. На свою свадьбу, — как можно спокойнее ответил ведун. Волк издал стон обречённости и сполз на соломенный пол. Если Грорейст будет поить его встань-травой каждый день, то он не выдержит не то что до новолуния, а первую четверть не переживёт: ведь едва зародился новый месяц на небесах! Внутри плескался жар, разливался мелким противным дрожанием. Сердце колотилось рывками, кровь неслась по телу острыми шипами и, свернувшись клубком, разрывалась в паху. Если так тяжело через несколько дней после новолуния, что же будет, когда луна совершит весь цикл? Хродгейр даже боялся думать об этом. Он порадовался, что неравномерный стук в висках прогоняет любые мысли. Едва знахарь ушёл, унося с собой опустевшую кружку, из которой он буквально насильно напоил Хродгейра, и тарелку с едой, к которой сын вожака даже не притронулся, молодой альфа упал на пол. Он всячески старался усмирить свою похоть, распаляемую не только выпитым отваром, но и образами светловолосого омеги, что являлись ему каждую ночь. — Бьорк… — слабо застонал волк, сгорая от желания. — Маленький мой… Зачем же ты ушёл в Башню? — Он смотрел на проникшую в сарай полоску лунного света совсем прозрачными глазами, которые становились ещё более прозрачными от навернувшихся слёз. Всё сильное тело альфы ломило от жара, которому не суждено было выплеснуться. Крепкую шею сжимал ошейник, унизительно напоминающий ему, что он всего лишь средство для достижения целей клана. Волчьи запястья стягивал широкий кожаный шнур, не давая возможности прикоснуться к пылающей плоти и хоть немного облегчить свои страдания. Альфе казалось, его семя в исступлении стучит у него в голове, ища выход. Хродгейр, с вспыхивающим ледяным огнём взглядом и сжигаемый изнутри болью от невозможности излиться, с нервным рычанием метался по сараю. Наконец он упал на колени, уронил голову на широкую грудь и тихонько заскулил. Потом вскинул голову, утёр слезу о плечо и жалобно завыл. Стал звать своего омегу, своего избранного, свою любовь… Через широкую долину и синие озёра от леса Дорн до самых Сизих гор пролетел ветром тот тоскливый вой. И если никто не заметил его, то Бьорк услышал его сердцем. — Сильна в тебе сила твоей руны, — сказал омеге настоятель рунного храма, когда лань прибыл. — И путь познания труден и извилист. Парнишка лишь опустил взгляд, чуть смущаясь от мысли, знает ли настоятель, высокий статный бета, о том, что кандидат в хранители познавал до этого не только Беркану, но и альфу. — Ты не должен стыдиться этого, — словно прочитал его мысли настоятель. — Это твой путь. Омежка вскинул на него полные надежды и наивности глаза: — И то, что я… познал… чуть больше, чем можно… не закроет для меня двери Облачной Башни? Чёткую линию губ настоятеля чуть тронула лёгкая улыбка. — Не больше, чем запрещает закон, — ответил он. — А чтобы не было в дальнейшем искушения — тебе надлежит переписать древнее знание. — Настоятель протянул Бьорку толстую книгу. — В моменты, когда ты не будешь занят молитвами и подготовкой к ритуалу посвящения, переноси эту мудрость не только на страницы новой книги, но и в свой разум. Покорился этой воле омега. Поблагодарил настоятеля за доверие. И отправился в свою келью, подготовленную специально для него, как для ученика, готовящегося пройти посвящение и стать хранителем. Началась подготовка омеги к обряду. Бьорк занимался тем, что выискивал ракушки для своего будущего ожерелья, руководствуясь наставлениями руны. Он вытачивал дощечки тем самым кинжалом, который ему подарил Хродгейр. — Хорошая работа, — сказал как-то настоятель. — Но я совсем не умею вытачивать из дерева, — ответил Берёзка, чуть пунцовея от смущения похвалой, как он думал, не вполне заслуженной. — Я про кинжал, ученик. Видно, что тот, кто его делал, вложил в эту работу частичку своей души, — ответил старик. Затем, поглядев во вспыхнувшие зелёными звёздами глаза омеги, добавил: — И всю свою любовь, когда делал этот подарок. Бьорк только чуть улыбнулся. — И ты сможешь, — уверил его настоятель. — Вкладывай всего себя в эту работу. Живи своей руной. Стань одним целым со своей мечтой. Расти её, как весенний сад. — Спасибо, учитель, — отозвался омежка и продолжил трудиться. Дни шли за днями. Дощечки, уже обточенные аккуратно, с выбитым на них изображением Берканы, постепенно нанизывались на суровую нитку, кое-где перемежаясь с ракушками. С каждым разом украшение хранителя всё больше и больше нравилось Бьорку, но одновременно он чувствовал холодок от мысли, что чем целее собирался знак его отличия, тем призрачнее становилась его мечта о волке. — Не могу … — как-то признался омега, не чувствуя единения ни с ожерельем, ни с книгой. — Отдохни немного, — посоветовал ему настоятель. — Тебе нужно ещё раз подумать. Чтобы принять правильное решение. И омега, поблагодарив учителя, отправился прогуляться по окрестностям Башни. В незаполненную мыслями о работе голову, тут же вплелись, словно мягкая лоза, мечты о милом Хродгейре. Как он? Что с ним? Накатила тоска на Бьорка. Нахлынули воспоминания о волке. Навалились сомнения. Тот ли путь он выбрал? Не будет ли всю жизнь мечтать о Хродгейре? Не станет ли его сердце сжиматься от любви к нему, такому далёкому и такому родному? Не будут ли слёзы застилать глаза? Бьорк чуть не расплакался. Но решил, что надо быть сильным духом. И свои мечты, которым не суждено сбыться, стал топить в работе: усерднее молился, делал ожерелье и переписывал книгу. Сначала такое рвение было вознаграждено: голос омеги на молитве зазвучал колокольчиком, настоятель похвалил за искусно вырезанную дощечку для ожерелья, а книга переписывалась, словно сама собой! Но ближе к полнолунию будто всё переменилось. Уже несколько дней Бьорк не мог сосредоточиться на работе. Рука дрожала, из-за чего на пергаменте оставались кляксы. Приходилось переписывать заново. Омега даже не вникал, что именно он переносит из книги в книгу. Ночами он не мог уснуть. Растущая луна заглядывала в окошко, укоризненно напоминая юноше, что он уже отступил от пути хранителя рун, позволив волку ласкать себя. С каждой ночью сияющий серп разрастался всё больше, как и разрастались сомнения в душе́ Бьорка: правильный ли он избрал путь? В тот день всё шло наперекосяк. Утром парнишка неловко перевернул на себя тарелку с нехитрым завтраком, оставшись голодным до самого обеда. Днём в центральном храме он задел своим кинжалом рунное ожерелье, которое сам делал и которое ему предстояло надеть на посвящении в ближайшее новолуние. Всё слетело с суровой нитки и рассыпалось по полу, и омеге пришлось долго ползать на коленях, собирая деревянные бусины и ракушки. Бьорк чуть не плакал от отчаяния. Теперь ему нужно будет заново нанизывать каждую деталь, читая заговоры и соблюдая все ритуалы. — Плохой знак, — сказал храмовый настоятель, увидев это. — Не хочет собираться твоё ожерелье. — Я снова сделаю его, — ответил Бьорк откуда-то из-под постаментов, где стояли статуи богов, собирая укатившиеся бусины. — Но и доброе есть в этом знаке, — сообщил настоятель, кивнув на кинжал и зорким взглядом сокола указав омеге на ещё одну бусинку в самом тёмном углу. — Ожерелье спрашивает тебя, готов ли ты полностью стать тем, кем ты собираешься быть. Мальчишка, стоя на коленях и сжимая в руке дощечку, уставился на настоятеля, словно спрашивая, что именно он хочет сказать. — Твоя руна, послушник, через ожерелье даёт тебе время обдумать всё получше, — только и смог сообщить пожилой бета. — Тот ли путь ты выбрал? Разумом? Сердцем? Ах, если бы Бьорк мог объяснить, что разумом он выбрал путь служению руне. Но его сердце тянулось к волку, которого сейчас наверняка готовили к свадьбе с тюленями. — Я и сам уже не знаю, — выдохнул признание Бьорк, потупив в пол зелёные глаза. — Мой разум и моё сердце говорят мне разное… — И я догадываюсь, что именно, — настоятель приблизился к Берёзке, аккуратно поднял руками его личико вверх, заглянул в полные слёз глаза. — Как бы ни были сильны голос разума и зов сердца, тебе всё равно придётся сделать выбор. Понимаю, как это сложно. Но знай одно, послушник из клана Ланей, — бета осторожно смахнул потёкшие по щекам Бьорка слезинки. — Самое главное, чтобы ты не сожалел о сделанном выборе. Чтобы тебя не терзали сомнения. Бьорк сглотнул ком в горле и кивнул. От тёплого голоса настоятеля ему стало полегче, прошло оцепенение. Он даже слабо улыбнулся. — Что у тебя там? — настоятель кивнул на сжатую ладошку парнишки. Бьорк раскрыл пальцы. На омежьей ладони лежала дощечка с руной. Его руной! Беркана во всём своём великолепии поблёскивала в капельках пота от руки мальчишки и, кажется, придавала уверенности в себе. — Возьми с собой, — настоятель снова зажал ладонь Бьорка. — За эту ночь ты должен определиться, что для тебя важнее… — Спасибо, — улыбнулся сквозь слёзы омега и поспешил в свою келью в башне для послушников. Он мельком взглянул на книгу, что переписывал уже много дней. Нет, сейчас он не в состоянии работать. Руки подрагивают, мысли путаются. Бьорк взял один из свитков, чтобы проверить свои знания для прохождения ритуала посвящения. Неожиданно ворвавшийся в распахнутое окно порыв ветра вырвал из рук омеги свиток и швырнул его на пол. Юноша поспешил к окну, чтобы закрыть его. И замер. Бьорку показалось, что со стороны долины, из виднеющегося на фоне звёздного горизонта доносится тоскливый вой волка. Леденящий душу и полный боли, он словно оплакивал свою свободу и звал возлюбленного. Омега прислушался и вздрогнул. Да, то ветер доносил горький, стонущий вой привязанного альфы. Бьорк даже почувствовал терпкий аромат и ощутил тепло его рук, вдруг увидел его небесного цвета глаза и мелко задрожал, достав из памяти воспоминания о жарких ласках. — Хродгейр… — прошептал омега, коснувшись пальцами своих губ, так и не познавших до конца поцелуи волка. — Любимый… Мгновение Бьорк простоял в оцепенении, а затем, подобно ветру, сорвался с места, снял с шеи колечко, подаренное Хродгейром и надел его на палец. Затем схватил со стола деревянную бусину с изображением Берканы, задул свечу и побежал в конюшню. Оседлал одного из самых выносливых коней, вскочил в седло и направился к лесу Дорн. — Я должен успеть, — проговорил Бьорк. Затем нагнулся к лошадиному уху: — Ты мне поможешь? Конь мотнул головой, фыркнул, но будучи сжатым стройными ногами омеги, взял с места в галоп. — Спасибо тебе, — шепнул несущемуся коню омега. Его сердечко бешено стучало, отмеряя широкие конские шаги, дрожало, как осенний лист. Бьорк боялся не успеть к утру, когда Хродгейра, традиционно опоённого встань-травой и наверняка сломленного, отвезут на Тюленьи острова. Но волк держался из последних сил. Даже будучи посаженным на цепь в сарае за отцовским домом, он выл, звал своего омегу. Ждал, что придёт Бьорк и облегчит его боль. Но вместо нежного возлюбленного пришёл Ферт. Только сейчас Хродгейр заметил, что младший брат вырос, начал матереть. Это уже был не маленький мальчик, который так восторженно смотрел на старшего брата. Из юного осторожного волчонка Ферт превратился в молодого наглого волка, который не упустит свою добычу. Он и сейчас подошёл к брату, словно претендовал на часть трофеев. — Пришёл позлорадствовать? — хрипло спросил Хродгейр, дёрнувшись на цепи. — Смотри. Нравится? Ферт прислонил к стене копьё Хродгейра и обошёл вокруг брата. Сердце предательски сжалось. До чего ж жалок был могучий волк с ошейником на сильной шее и связанными руками, посаженный на цепь, как дворовый пёс у городских людей. Но в то же время альфа вызывал уважение тем, что даже такой, исхудавший и униженный своим положением, не был сломлен. Ни рваное дыхание, ни пламя похоти, подогреваемое отваром встань-травы, которым его постоянно насильно поил Грорейст, не превратили Хродгейра в животное. Да, его глаза стали совсем тёмно-синими от бушевавшего желания, кожа горела, внутри всё болело от потребности, словно гон, который всё никак не кончался. Но что-то заставляло его и дальше оставаться в своём уме. — Давай, скажи что-нибудь! — отчаянно заявил волк брату. Ферт ещё раз обошёл вокруг брата: — Знаешь, пока ты носился в своих мечтах под берёзками, я вырос и многое понял! — наконец заговорил он — Твоё присутствие в Дорнвальде лишь расколет наш клан пополам. — Да неужели? — дерзко усмехнулся Хродгейр. — Да. Охотники, которых водишь, призна́ют вожаком тебя. Для них ты и так безоговорочный вожак стаи. Волчий же Совет придерживается традиций. Они считают, предводителем клана должен быть первенец вожака, рождённый в священном браке. И мне ничто не мешает занять место отца, когда он уйдёт в лучший из миров. Хродгейр хрипло зарычал: — Ты уже делишь отцовское место в стае? — Это дальновидность, брат, — уже мягче возразил Ферт. — Думаешь, почему тебя посадили на цепь и так торопятся отдать тюленям? Старший альфа лишь хмыкнул. Конечно, за последний год великолепный Агнар сильно сдал. На охоту стаю водил Хродгейр, а Ферт всё чаще выступал от имени отца на Совете, пока вожак украдкой дремал на своём троне. На пирах, где раньше он вовсю пил медовуху и пел песни, Агнар почти перестал появляться. Предпочитал остаться дома, со своими омегой Ари и бетой Фроди. Уже близок был тот час, когда жизнь, словно клонящееся к закату солнце, погаснет в старом альфе, и духи предков уведут могучего волка за собой в мир теней. — Отец хочет быть спокоен, что после его смерти в клане не будет раскола, — сказал Ферт, как-то по-братски, тепло поглаживая старшего по ирокезу, так отчётливо выделяющемуся на похудевшей спине Хродгейра. — И мне самому больно смотреть, как тебя кормят этой проклятущей травой, от которой ты воешь… — Знал бы ты, что это за мучение! — рыкнул Хродгейр, преодолевая очередной морок встань-травы, которой его вечером в очередной раз накормил Грорейст. — Всё тело горит. Плоть восстаёт. Не могу думать ни о чём, только о том, чтобы овладеть кем-то… — Понимаю, — Ферт сел рядом с братом. — Я слышал тогда на Салоарне, как ты объяснялся с тюленёнком, — сверкнул глазами Хродгейр. Младший волк вспыхнул, но сдержался. — Да! Мы с Сеалой любим друг друга! Но почему-то он должен достаться тебе. Это несправедливо! — А что в мире справедливо? Думаешь, справедливо изгонять из клана первенца? Или справедливо забирать возлюбленного? — Конечно же нет, — выдохнул Ферт. — Поэтому я тут. — Что ты задумал? — Освободить тебя, — ответил Ферт, доставая кинжал. — Давай, — Хродгейр упёрся грудью в острие ножа. Ферт вздохнул и помотал головой. — Ты не так всё понял. Беги отсюда. — Думаешь, это что-то решит? — насмешливо усмехнулся Хродгейр. — Тюлени найдут другого альфу в другом клане. Ферт замер, призадумался. Удивлённо посмотрел на брата. — Ну сбегу я. И что дальше? — с вызовом спросил Хродгейр. — А к-куда ты пойдёшь? — осторожно поинтересовался младший. — В город. Мой папа был из клана Камней, — спокойно ответил старший. — А в городе всегда рады видеть человека, способного держать в руках копьё или меч. Или молот. Ферт осознал, что брата-то он освободит, но это не даст возможности быть с любимым. Лицо его помрачнело, челюсти сжались. — Предложи отцу заключить с Тетнингом одну сделку, — словно прочитав его мысли, заявил Хродгейр. — Ты возьмёшь замуж своего тюленёнка, а несколько альф из нашего клана могут отправиться к тюленям. — Ты уверен? — недоверчиво посмотрел на брата Ферт. — Предложи это волкам, которых я водил на охоту. Заодно избавишься от тех, кто не очень-то будет рад видеть вожаком тебя. Ферт, уже собравшийся перерезать широкий ошейник на брате, словно нарочно задел кончиком кинжала крепкую шею. Хродгейр лишь усмехнулся, дождался, когда Ферт перережет путы на запястьях, и стёр капли крови на шее. — Одно ты усвоил хорошо, — сказал он, разминая затёкшие руки. — Не всегда прямая атака приносит победу. — Так у тебя научился, — ответил Ферт, бросив брату мешок с вещами. — Пригодится! — И это подготовил, — как-то зло хмыкнул тот, ловко поймав котомку. — Далеко пойдёшь! Но за это, — он помахал торбой, — спасибо. Хродгейр вскочил на ноги, привычно оглянулся по сторонам, повёл носом, словно на охоте. Затем быстро обнял брата, бросил на него прощальный взгляд и направился к двери. — Вот ещё, Ферт, — сказал он, сверля его ледяным взглядом. — Попадёшься мне на пути — загрызу. И не посмотрю, что ты мой брат и освободил меня от… пожизненного заточения. Ферт лишь хмыкнул, ловко убрал кинжал в сапог. — И ты тоже не переходи мне дорогу. Хродгейр фыркнул, подхватил своё копьё, вышел из сарая и задрал голову, глядя на луну. Ровный свет отразился в его ставших совсем светлыми глазах, в них вновь вспыхнул огонь азарта. В альфе проснулся охотник. Он повёл мощными плечами, вдохнул полной грудью ночной воздух, чтобы хоть немного остудить жар, прожигавший его много дней, и поспешил к городу. Жар похоти, что подогревался отварами встань-травы, никак не отпускал. Поэтому волк благоразумно решил не соваться сразу в Гроссбург, дабы не натворить дел из-за своего неостуженного желания. Он надумал отсидеться в Берёзовых Кущах пару дней. Будет погружаться в холодную воду речки и успокаивать себя сам, покуда это страдание немного не утихнет. Тогда можно и в город прийти. А охотиться можно и в одиночку, благо альфа был опытным охотником. Он уже соорудил себе небольшую хижину на берегу, где проведёт несколько дней. И почему-то совершенно не боялся, что его будут искать. Больше всего он боялся, что потерял своего омегу, маленького нежного оленёнка со смышлёными зелёными глазами. Горечь одиночества перехватила дыхание, хмарь тоски заволокла глаза пеленой, свела болезненным спазмом исстрадавшееся тело и израненную душу. И вырвалась тоскливым воем в предрассветный туман. В ответ послышался звук конских копыт и звонкий голос, звавший его: — Хродгейр! Я иду к тебе! Быть того не может! Неужели его боль столь сильна, и тоска так затуманила голову, что ему слышится голос Бьорка? И каково же было удивление волка, когда прямо к его хижине выскочил взмыленный конь с миниатюрным гибким всадником! Светловолосый юноша ловко спрыгнул с лошадиной спины и упал в объятия альфы. — Мне кажется? Или это действительно ты? — спросил тяжело дышавший омега, растекаясь в руках волка и закатывая нежно-зелёные глаза. — Как ты догадался, что я окажусь тут? Хродгейр… Любимый, — мальчишка ласково провёл изящной рукой с колечком на пальце по волчьей щеке с щетиной. — Мой маленький, — прошептал волк, обнимая омегу и утопая в его невероятных глазах. Сколько же в них было любви и нежности, сияния и чистоты! Волк покрыл поцелуями всё лицо Бьорка, словно сцеловывал усталость от долгой скачки. — Тебе надо отдохнуть, — сказал он, едва сопротивляясь сводившему его с ума желанию взять омегу. — Потом, — уверенно заявил Берёзка, прижался к Хродгейру всем телом. Альфа, почувствовав аромат своего избранного, рвано задышал, моментом наполнился огнём. — Что же с тобой сделали? — воскликнул Бьорк, ощущая болезненно пульсирующую плоть любимого. — Зачем так жестоко? — Уже не важно, — рыкнул волк, срывая с омеги одежду, пропитанную по́том. — Мне нужно омыться, — тихо сказал Бьорк, мягко переступая стройными ногами к воде. — Я с тобой! Не смогу больше отпустить тебя! — альфа подхватил уже подрагивающего возлюбленного на руки и вошёл в воду. Руки сплелись, взгляды слились. Альфа осторожно провёл костяшками пальцев вдоль подбородка Бьорка. И тут же ланьи ресницы затрепетали, вырвался глухой стон. Губы волка осторожно, но настойчиво коснулись омежьих. Язык сильно прошёл по губам, заставил их приоткрыться и скользнул внутрь. Оттого, как уверенно и сильно двигал языком альфа, по телу Бьорка прошла волна дрожи, а за ней накатилось желание. Он издал требовательный стон. Хродгейр оглаживал его стройное тело, помогая прохладной воде смыть пыль дороги от Сизых гор до леса Дорн. — Ты только мой, — прошептал волк, глядя на своего омегу глазами, ставшими совсем тёмно-синими. — А ты только мой, — ответил Бьорк, поглаживая альфу по тёмным волосам. — И я хочу тебя полностью, без ограничений и запретов. С меня... с нас этого довольно. — Конечно, оленёнок, — назвал он возлюбленного, как в первые встречи. Не выпуская из объятий свою драгоценную ношу, Хродгейр вышел на берег, положил омегу на шкуры и залюбовался, как лучи восходящего солнца переливаются в капельках воды на гибком теле, словно драгоценные камни. — И ты стал ещё красивее, — сказал волк, проведя рукой по влажной шелковистой коже. Не в силах больше сдерживать себя, он коснулся губами полных губ Бьорка и заскользил ниже. Зацеловал изящную шею, плечи, понежил выпирающие ключицы. Поиграл с твёрдыми сосками. До чего ж сладкие стоны вырываются из груди омеги, когда Хродгейр катает на языке розовые бусинки и чуть прикусывает их. Бьорк выгибался навстречу и требовательно просил ещё, поскуливая и прикрывая свои зелёные глаза. Не переставая разжигать огонь желания нежными прикосновениями рук, альфа спускался ниже, целуя впалый живот. Провёл пальцами вдоль омежьей плоти, широко прошёл языком от основания до головки, собрав блестящие капли с вершины. И, заслышав протяжный стон, вобрал в себя целиком, вместе с небольшими яичками. Заскользил губами, влажной рукой лаская всю промежность. Бьорк запустил тонкие пальцы в тёмные волосы волка и умоляюще проскулил: — Хродгейр, возьми меня! — Дай только подготовлю тебя, — отрывисто продышал тот в ответ, едва сопротивляясь природе и не желая сделать больно любимому, а затем продолжил ласки: развёл стройные ноги в стороны, сильно прошёл языком вдоль шовчика на промежности и закружил вокруг начавшей сочиться дырочки. Словно целовался с колечком, проникая внутрь. Омега, чувствуя, как под рёбрами отдаётся тёплой волной это наслаждение, подался бёдрами вперёд, насаживаясь на проворный язык, утопая в страсти и млея от прикосновений любимых рук, мнущих его ягодицы. Наконец альфа оторвался от сладкого естества. Глянул полными синей нежности глазами на Бьорка и опять припал к тёплым губам. — Теперь я, — тихонько прошептал ему в ухо омега. Потёрся щекой о щёку возлюбленного. Провёл рукой по крепкой шее, получив в ответ нетерпеливое сопение. — Дай мне насладиться тобой, — попросил он, заглядывая в потемневшие от вожделения глаза. — Не могу уже сдерживаться, — умолял хриплым стоном Хродгейр, но отдавался нежным ласкам с таким удовольствием, словно ничего слаще и не было в его жизни. А сладкие губы омеги скользнули к груди, отметили каждый шрам и татуировку. Бьорк игриво чуть прихватил зубами крупный сосок, другой стал пощипывать пальцами. — Ох, маленький, научил я тебя на свою голову, — пробормотал Хродгейр, на самом деле уносясь в своём наслаждении далеко-далеко. — Для меня честь научиться этому у тебя, — ответил омега, приласкав волка зеленью взгляда из-под опущенных ресниц, и мазнул языком по твёрдому прессу. Вылизал крупную головку, всю в смазке, и получил в награду довольный полустон-полувой. А затем насадился ртом, помогая себе рукой. Словно горячая волна прошла по могучему телу альфы, делая его желание таким острым, что он развернул к себе Бьорка, не выпускающего волчий член изо рта, посадил себе дырочкой на язык и проник внутрь, выбивая из парнишки сладкий стон. Омега впустил огромное достоинство глубоко в рот, а язык — в свою плоть, а затем ласковый палец, ещё один и ещё. Каким же неземным наслаждением для Хродгейра было толкаться членом в податливое горло омеги, а пальцами в его горячий анус, слышать его всхлипы и стоны, чувствовать, как дёргается и трепещет хрупкое тело над ним. Одним движением волк приподнял Бьорка, поставил на колени, чуть надавил на острые лопатки, роняя на шкуры, и развёл в стороны стройные ноги. Погладил горячим навершием своей плоти по раскрывающейся дырочке и слегка проник внутрь одной головкой. Парнишка чуть болезненно заскулил, принимая волка в себя. Хродгейр надавил на поясницу омеги и начал осторожно проталкиваться глубже. Бьорк переступал на коленях, стараясь принять положение поудобнее, потом, попривыкнув к размерам альфы, вздохнул. Услышав этот сладкий вздох, волк понял, что мальчик принял его не только душой, но и телом, всего. Задвигался, наслаждаясь жаркой узостью омеги и его томными стонами. — Хочу целовать тебя, — хрипло заявил Хродгейр, покидая омегу и любуясь его открытым отверстием. — Тоже хочу целовать тебя, — отозвался Бьорк, поведя хрупкими плечами. Альфа вылизал горячую дырочку, сел на шкуры, прислонившись к дереву спиной, и нанизал на себя Бьорка. Парнишка лишь тихонько вскрикнул и закусил губу, глядя словно туманным взглядом. Снова руки переплелись, губы встретились в жарком поцелуе. Хродгейр подхватил омегу под маленькие ягодицы и задвигался, беря своё. Беря то, о чём он так долго мечтал, но чего так и не смел так долго сделать. Бьорк сходил с ума от наполненности любимым, от его тёплых рук, горячих губ, от его жаркого дыхания и той любви, в которой утопал. Хотел делиться своей любовью. Скулил от ощущения плоти Хродгейра в себе и постанывал оттого, как трепещет его собственное естество, зажатое между их взмокшими животами. Казалось, нет в мире никого и ничего — только они вдвоём, делятся собой, своими душами, своими телами, становятся одним целым. Сливались в одной страсти, растекались одной негой и возносились к небесам одним стоном. Выплеснули они свою страсть одновременно: альфа с громким рычанием излился глубоко в теле любимого, оглашая окрестности, что завоевал самый сладкий трофей в своей жизни, а омега с протяжным стоном оросил животы обоих жемчужными каплями и уткнулся взмокшим любом в могучее плечо, тихонько выскуливая признание, что отдался своему единственному, с кем познал всю любовь, все грани этого великого чувства. Но он познал и свою руну, открывшуюся ему с новой стороны, познал её глубину, её силу и всё её благословение. Опустошённые и счастливые лежали Хродгейр и Бьорк, обнявшись и не сводя друг с друга нежных взглядов. Их телесное единение сделало их духовную связь ещё более крепкой и прочной. — Теперь ты навсегда мой, — прошептал волк, проведя пальцем по шее лани с намёком на метку. — Так сделай это скорее! — простонал омега, чувствуя, как раздувается в нём узел альфы, доставляя сладкую боль и головокружительное наслаждение. Волк тихонько поглаживал любимого по спине вдоль торчащего ирокеза, гладил губами шею, скользя отросшими клыками, и не верил, что его Бьорк позволил ему поставить метку. Изящный омега томно вздыхал, слышно было, как отрывисто он дышит и как колотится его сердечко в ожидании подарка альфы, который ознаменует то, что они теперь принадлежат друг другу. Хродгейр, чувствуя приближение нового пика наслаждения, приласкал рукой омежью плоть и, как только они со сладкими стонами вновь излились, запустил клыки в нежную кожу на шее Бьорка. Слизал кровь с ранки и припал губами к губами своего любимого, своего омеги, своего супруга.