***
*бум*шурх*скрежет* Ранее идеальная комната сейчас больше походила на нечто, до чего человеческая рука не прикасалась годами. Учебники в разноцветных обложках и потрёпанные тетради в разнобой валялись на скомканном одеяле с пушистым пледом. Повсюду валялись атрибуты одежды и мелочь, что вывалилась из вышеупомянутой одежды. В центре же всего этого бардака сидел запыхавшийся и чуть ли не плачущий блондин, что то и дело лихорадочно оглядывался по сторонам и выворачивал очередную вещь или сумку. «Где? Где? Где? Где? Где…Где же они…?!» Зеницу почувствовал как на его глазах начали образовываться мутные, раздражающие глазные яблоки, слёзы. Всё тело ломило от бесконечного желания успокоиться. Похоже, парень был слишком глуп и перенапряжён в своё время, чтобы понять, что такое количество настолько сильных препаратов вызывает сильнейшее привыкание, именно потому у людей, которым они нужны, всегда с собой есть рецепт, чтобы, если что, пополнить свои запасы. Дежурный же, ничего подобного при себе не имел. Поэтому, в данный момент, находился в полной жопе. Кожу и мускулы будто голыми руками сдирали с костей, а в ушах стоял нестихаемый гул. Казалось, что даже адские черти ржали над его смехотворным невезением. «Боже, боже, боже…Какой же я идиот… ИДИОТ, ИДИОТ, ИДИОТ!!! Как…как я мог потерять их в первый же день…грх… Нет, как раз таки только я и мог так обосраться… Голова раскалывается… Божеее, как же было хорошо, когда эти таблетки работали… Я не думал ни о каких плохих вещах, концентрируясь лишь на учёбе и собственной жизни…Где… ГДЕ ЖЕ ОНИ БЛ*ТЬ?» В ушах стоял звон от нескончаемого потока мыслей. Хотелось блевать и плакать, пока глаза не высохнут, скурить все украденные у брата сигареты, пока не потеряешь сознание. Боже, как же хотелось умереть, чтобы это невыносимое состояние бесконечного стресса и агонии наконец закончилось, оставляя за собой лишь прекрасное, неощутимое забвение. *бум* — ЗЕНИЦУ! Блондин подпрыгнул на месте от неожиданности. Все мысли о недавно волнующих таблетках улетучились и канули в небытие, оставляя в пустой, дрожащей черепной каробке лишь бесконечный страх. Самое страшное, что только могло произойти — произошло. Тело начало лихорадочно трястись, а руки, что держали светло-коричневый, пушистый кардиган, самовольно разжались и похолодели. Зеницу чувствовал как в его сердце словно впились острыми когтями, разрывая эту тёмно-алую мышечную ткань и заставляя кровь переставать церкулировать по организму. Блестящие, медовые глаза стремительно потемнели, и настолько широко открылись, что даже слёзы не смогли выделиться, оставляя глазные яблоки сухими и измученными. Дежурный хотел что-то сказать, это было видно по его слегка приоткрытым, потрескавшимся губам, вот только не мог. Жилистые руки страха обвили его побледневшую, дрожащую шею, пережимая сонную артерию и нагло ломая шейные позвонки, лишая возможности восполнить недостаток кислорода, что так беспрепятственно покидал его внезапно запыхавшееся тело. Ноги словно вросли в землю. Но так хотелось убежать… — Кай…гаку? Зеницу проклинал свой идеальный слух. Проклинал больше, чем свою никчёмную жизнь. Ведь из-за него он мог… Понимать, когда его брат приходил домой пьяным. Когда блондин услышал некий неизвестный грохот, то его мозг снова заработал, а руки на автопилоте закрыли дверь на ключ, поворачивая тонкий, золотистый кусочек железа с, казалось, скоростью света. Максимально быстро и максимально тихо. Но спасаться уже было поздно. Слух Кайгаку был гораздо хуже, чем у Зеницу, однако у мужчины присутствовало так называемое «чутьё», которое с весьма высокой точностью могло подсказать мужчине, находятся ли рядом живые существа. Часто помогало на тренировках. И не только. Зеницу медленно попятился назад, прислушиваясь к пугающему сердцебиению и животному дыханию, которые заставляли кровь стынуть в жилах. Вдруг, за дверью стало до ужаса тихо. Как будто брюнет просто исчез, оставляя за собой лишь животный страх в сердце блондина. Зеницу попытался отдышаться, но сердце, что отбивало в ушных перепонках совершенно не помогало и лишь усугубляло и без того просто отвратительную ситуацию. Дежурному стало не по себе. Вдруг его брату стало плохо и он грохнулся в гостиной без возможности дышать? Вдруг у него из-за чрезмерного употребления алкоголя просто-напросто остановилось сердце? Если он умрёт, то Зеницу явно не выдержит вины, особенно от мысли, что он был за дверью и не вышел помочь, но… Блондин медленно подошёл к двери и дрожащими, мокрыми пальцами схватился за воротник ключа. Он хотел повернуть его, но вся сила, что текла в этих натренированных бицепсах, будто исчезла. Ему было тревожно за брата, но… Зеницу помнит весь тот ужас, что происходил, когда Кайгаку пьян. Будто его брат возвращается в те дни, когда ему было семнадцать. Дни, когда он был, словно не человеком, а самым настоящим бесчувственным бесом. Зеницу вспоминал все те налитые кровью синяки и сломанные кости, всю ту боль, что, казалось, тянулась вечно и мешалась с непреодалимым желанием выдернуть вены из податливого мяса и завязать их в тугой узел, заставляя сердце останавливаться и горячую кровь отливать от онемевших конечностей. *БУМ* — ЗЕНИЦУ, МАТЬ ТВОЮ! Резкий удар по двери испугал блондина настолько, что тот тихо всхлипнул и упал на белоснежный ковёр, что, слава богу, смягчил его падение и звук, который следовал за ним. Железная, прямоугольная ручка хаотично задёргалась, перекрывая железным скрежетом надрывистый, полный злобы рык стоящего за дверью мужчины: — Чё, думаешь спрятался и всё??! Думаешь, что если я тебя не увижу, то всё забуду?! Забуду всё-то дерьмо, что из тебя льётся?! Выйди, НЕМЕДЛЕННО! Всё это сопровождалось громкими дерганьями ручки, которую брюнет, похоже вот-вот сломает. Его голос хрипел, а некоторые звуки не походили на человеческие. Может, сейчас он и не был человеком вообще. Зеницу не знал что делать. Это был первый раз, когда от пьяного брата его что-то отделяло. Обычно, ему доставалось сразу же, было очень больно, очень страшно, но заканчивалось быстро. Это было сносно. Но сейчас, Зеницу приходилось сидеть как загнанный в лунку кролик, которого своими длинными, когтистыми лапами вот-вот достанет разъяренный, окутанный бескрайним чувством голода, волк. Хотелось просто открыть дверь и дать ему сожрать себя…Но всё же…Может она выдержит? Вряд ли. Слишком ветхая… Что тогда? Сбежать через окно? Это кажется наилучшим вариантом, но Кайгаку явно поймёт, если он попытается покинуть комнату. Зеницу даже не почувствовал момент, когда по его лицу покатились горячие, мутные слёзы, оставляя за собой влажные следы на щеках и футболке. Казалось, что тело постоянно меняло температуру, то закипая до состояния раскалённого железа, заставляя конечности лихорадочно трястись, а тёплые слёзы врастать в перевозбужденную душу, то замерзая, как ледяные воды Антарктики, из-за чего весь окружающий мир всё больше начинал походить на девятый круг ада. *звяк* «…?» «Ключ выпал.» «Что?» Зеницу нервно прикусил нижнюю губу. «Погодите… Ключ выпал?» Слёзы ещё более сильным потоком хлынули из красных, влажных глаз, а пересохшие губы покинул полный отчаяния стон, граничащий с обрывчатым вздохом. «КЛЮЧ ВЫПАЛ? ОН НЕ МОЖЕТ ВЫПАСТЬ ПРОСТО ТАК, ОН МОЖЕТ ВЫПАСТЬ, ТОЛЬКО ЕСЛИ КТО-ТО ПОПЫТАЕТСЯ ОТКРЫТЬ ДВЕРЬ С ДРУГОЙ СТОРОНЫ, Н-НЕТ, У КАЙГАКУ ЕСТЬ КЛЮЧ ОТ МОЕЙ КОМНАТЫ? ПОЧЕМУ, ПОЧЕМУ, ПОЧЕ-» *щёлк* Зеницу был уверен, что его сердце остановилось. На несколько секунд. Но лучше бы навсегда. Кайгаку не был буйным, когда пил. О, нет. Он был до страшного, до необычного спокоен, таким, каким он не был в повседневной жизни, вот только…во время этого самого дзена происходили так называемые «взрывы». Эмоциональные порывы, которые, казалось, содержали в себе всю ту боль и ненависть, что брюнет накопил за годы своей тяжёлой жизни. Всё то говно, вся та желчь, вытекали из его организма через крик и насилие. Единственная возможность успокоиться, единственная возможность показать себе что в его проблемах есть виновник, кто-то, из-за кого вся его жизнь пошла по п*зде. И вот же везение, такой человек действительно существовал. Тот, из-за кого его жизнь была невыносимой, тот, из-за кого ему приходилось работать до ночи на износ, выслушивая недовольных клиентов и общаясь с жалкими людьми, которых так ненавидит, тот, на еду и одежду которому ему приходится тратить пол зарплаты и пособия по потере кормильца, тот, кто был слаб и постоянно всё херил, всё, что Кайгаку ему давал и ничего не получал взамен, кроме еб*чего нытья и беспомощности. Он был во всём виноват. И алкоголь с большим энтузиазмом напоминал Кайгаку об этом. И теперь, «он» беспомощно лежал перед ним на полу, тихо всхлипывая и лихорадочно тресясь. Его глаза опухли и приобрели коралловый оттенок, из-за чего мутные, медовые радужки сильно выделялись в компиляции с огромными мешками под глазами. Он выглядел так жалко. Так мерзко. Хотелось, чтобы он просто сдох. И, желательно, в мучениях. Кайгаку не сдвинулся с места. Лишь продолжал стоять в проходе не двигаясь и смотря Зеницу прямо в глаза. Молчал. Он хотел много чего ему сказать, но не хотел, чтобы этот идиот открывал рот. Но, конечно же, этого не случилось. Пересохшие, персиковые губы блондина слегка приоткрылись и в этой удушающе пугающей тишине, еле-еле выговорил: — Кай… Братик… Я… Я… В голове Зеницу не было ни одной мысли. Он не знал, что говорить, не знал, что делать. Хотелось кричать, но в тоже время молчать. Хотелось убежать, но тело говорило лежать. Ему было нечего сказать, но предатель язык отказывался тихо сидеть за белоснежной клеткой из дрожащих зубов. Брюнету хотелось блевать от этого жалкого зрелища: — Что ты бл*ть делаешь? Вставай. Зеницу не мог встать. Тело словно парализовало. Хотелось избить эту долбанную мясную оболочку, чтобы она наконец начала слушаться и перестала создавать ему столько проблем. Перестала ненавидеть его как и все остальные: — Не могу… *грохот* Зеницу тихо взвизгнул, когда его скальп пробила невыносимая боль, что за секунды разбежалась по всему телу. Сильная мужская рука схватила его за волосы, что росли на макушке и отбросили податливое тельце на кровать. Дежурный сильно ударился и так больной головой о бетонную стену, из-за чего в ушах невыносимо зазвенело. Парень жалостливо схватился за голову, будто пытаясь не дать ей отвалиться и покатиться по холодному, грязному полу, а только что безжалостно вырваным волосам вернуться на место. Он не мог поднять глаз. Из-за чего испуганный взгляд был направлен на передний карман чёрных джинс брюнета. Из него торчала полупустая пачка «Винстона» от которого несло табаком, но не настолько сильно, чтобы перекрыть этот выедающий глазные яблоки запах алкоголя. Но всю эту вонь очень легко перекрывала хаотично и больно пульсирующие перепонки, что так невыносимо стучали по давно треснувшей черепной коробке, заставляя сфокусироваться лишь на собственной трели агоничного сердцебиения. Было слишком много звуков, но в тоже время никто ничего не говорил. Из-за этого удушающего молчания, в комнате стояла гробовая тишина, которую иногда разбивали тихие всхлипы Зеницу. Кайгаку ничего не говорил и лишь продолжал смотреть на жалко прикрывшего руками голову брата, что жалостливо постанывал, пытаясь вытереть свободной ладонью щекотящие щёки слёзы. Брюнет тяжело вздохнул, после чего громко цыкнул: — Ты опять не сделал то о чём я тебя просил? Зеницу сжался ещё сильнее, проминая между мозолистыми пальцами светлые локоны волос: — Я…*всхлип* Я не успел… У меня…у меня…*всхлип* Уууу… *бум* — У ТЕБЯ ЧТО БЛ*ТЬ? Кулак мужчины приземлился около головы дежурного, из-за чего тот тихо взвизгнул, машинально выдернув пару локон волос, за которые так крепко держался: — Дел было…очень много…школьных дел… – пытаясь правильно подобрать слова, пролепетал блондин, всё ещё не поворачивая её на брата и жалостливо прячя за ладонями. — ДА БРЕШЕШЬ ТЫ! — АЙ-АЙ-АЙ! Руки Зеницу не спасли. Кайгаку снова схватил паренька за волосы и заставил эти жёлтые радужки сфокусироваться на своих нефтяных кругах, что были гораздо уже обычного, и пышных, сильно нахмуренных бровях. Его белки пронизывали, словно нити паутины, бордовые капилляры, а всё лицо покрылось вздувшимеся, извилистыми венами: — КАКОГО Х*Я ТЫ ПОСТОЯННО ВСЁ ДЕЛАЕШЬ НАПЕРЕКОСЯК?! Я УЖЕ БЛ*ТЬ ЗА*БАЛСЯ СМОТРЕТЬ НА ТО, КАК ТЫ МЕНЯ НЕ СЛУШАЕШЬ И НИХ*Я НЕ ДЕЛАЕШЬ! – на повышенных тонах сообщал брюнет всего в сантиметрах от лица Зеницу, из-за чего тот попытался зажмуриться, но властная мужская рука дёрнула его вверх, заставляя от пронзившей всё тело боли широко открыть эти покрасневшие глаза.– ТУСОВАТЬСЯ СО СВОИМИ ЕБ*ЧИМИ ДРУЖКАМИ У ТЕБЯ ВРЕМЯ ЕСТЬ, ЧТОБЫ Я ПОСЛЕ СВОЕЙ ЕБ*ЧЕЙ РАБОТЫ ДУМАЛ, ВЫ*БАЛИ ЛИ ТЕБЯ В КАКОЙ-НИБУДЬ ПОДВОРОТНЕ, А?! А??! — Н-НЕТ! Прошу, АЙ, отпусти… Б-больно! – выкрикнул блондин, отчаянно вцепившись в запястья брюнета, однако Кайгаку отреагировал на это действие весьма негативно, схватившись за одно из запястьев брата свободной рукой и оставив на светлой коже тёмно-фиолетовые следы. — Нет, значит?! МОЖЕТ ЭТО ЕДИНСТВЕННОЕ, ЧТО СМОЖЕТ ХОТЬ КАК-ТО ВСТАВИТЬ ТВОИ ТУПЫЕ МОЗГИ НА МЕСТО! Мужчина что было силы ударил тем кулаком, что держал светлые локоны мальчика о стену. Голова Зеницу последовала за ним, из-за чего со всей дури впечаталась в бетонное покрытие, выбивая из пересохших уст болезненный вскрик. Звон, что стоял в ушах усилился, но теперь стал каким-то мутным и прерывистым. Всё вокруг плыло, а сознание сфокусировалось лишь на невыносимой боли в районе затылка. Зеницу что было силы пытался подавить нескончаемые жалобные всхлипы, что то и дело покидали его уста и так сильно раздражали разъяренного брата. Но это выходило слишком отвратительно: — Извини, прошу извини! Я же… Я же почти всё сделал, что ты просил, я… Прости, я знаю, что ты очень сильно устаёшь, прошу прости меня-АГХ! Брюнет снова потянул бедного мальчишку за волосы, теперь, держа его голову на весу, из-за чего эффект от недавнего удара начал мешаться с непероносимой болью от туго натянутых и вырывающихся клочьями локонов: — Извини?! ТЫ БЛ*ТЬ ПЕРЕДО МНОЙ ИЗВИНЯЕШЬСЯ?! ТЫ НЕ ПОМОЖЕШЬ МНЕ ОДНИМ ЕБ*АНЫМ «ИЗВИНИ»! ТЫ ПРОДОЛЖИШЬ ГУБИТЬ МЕНЯ СВОЕЙ ЧЁРТОВОЙ НИЧТОЖНОСТЬЮ, СВОЕЙ БЕССОВЕСТНОСТЬЮ И ИДИОТИЗМОМ! Рука, которой Кайгаку держал запястье Зеницу переместилась на его шею, с огромной скоростью перенося вес на неё и прижимая блондина к кровати. Тоже самое сделала и вторая рука, высвободив волосы парня и перенеся всё давление ниже. На его шею: — Извини?! ИЗВИНИ?! МОЖЕТ ТЫ ИЗВИНИШЬСЯ ПЕРЕД ДЕДОМ?! ЕСЛИ БЫ НЕ ТЫ, ТО ОН БЫЛ БЫ БЛ*ТЬ ЖИВ! Зеницу всеми силами пытался убрать всё сужающиеся пальцы брата со своей глотки, тщетно хватаясь за явно превосходящие в силе руки и тихо, хрипло всхлипывая: — Кай…кх…прошу…хватит… Кайгаку его не слышал. Все звуки, что гуляли вокруг него словно перестали существовать. В ушах лишь стояли мысли, что сидели в голове уже столько лет, но страшились покидать уста. Он не говорил всего этого лишь потому, что любил Зеницу также сильно, как и ненавидел: — ЕСЛИ БЫ ТЫ ВСЁ НЕ ПОХЕРИЛ, ТО МНЕ БЫ НЕ ПРИШЛОСЬ ЖИТЬ КАК ЕБ*ЧИЙ РАБ! ЕСЛИ БЫ ДЕД НЕ ПРИВЁЛ ТЕБЯ В НАШ ДОМ, ТО ОН БЫ ОСТАЛСЯ ЖИВ! ТЫ БЛ*ТЬ ЭТО ПОНИМАЕШЬ?! Вены на шее Зеницу, как и на лбу, до ненормального вздулись, а лицо его покраснело. Покрасневшие от слёз глаза стали ещё темнее, а медовые радужки начали самовольно закатываться вверх, не видя ничего, кроме размытых слуэтов и чёрных, мигающих пятен. Воздух перестал поступать ему в лёгкие, а боль от недавних ударов не давала здраво мыслить, из-за чего он не мог контролировать хриплые, но до ужаса громкие всхлипы, что покидали его глотку. Мальчишка мог лишь тихо принимать эту какофонию ненависти, что продолжала литься из его брата, не имея возможности дать отпор. В таком состоянии, он и не заметил, как на его лицо начали падать горячие кристаллы слёз, а голос брата сорвался на истерически надрывистый: — ЕСЛИ БЫ ТЫ НЕ БЫЛ ТАКИМ ИДИОТОМ, ТО ДЕД БЫЛ БЫ ЖИВ, МЫ БЫ БЫЛИ ОБЫЧНОЙ *всхлип* НОРМАЛЬНОЙ СЕМЬЁЙ! Я БЫ НЕ ПРЕВРАТИЛСЯ В ЕБ*НОГО ОТЦА ОДИНОЧКУ, А *всхлип* ИМЕЛ БЫ ХОТЬ КОГО-ТО, КТО БЫ ЗАБОТИЛСЯ ОБО МНЕ! Я ЖДАЛ ЭТОГО ВСЁ ВРЕМЯ, ПОКА ЖИЛ В ЭТОМ ЕБ*ЧЕМ ДЕТДОМЕ И КАК ТОЛЬКО У МЕНЯ ПОЯВИЛСЯ ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ МЕНЯ ЛЮБИТ *всхлип* ТЫ БЛ*ТЬ ЕГО ЗАБРАЛ У МЕНЯ!!Он был прав.
Слова Кайгаку лишь частично доходили до лишённого кислорода мозга Зеницу, но он уловил суть. Кайгаку был совершенно прав. Он был во всём виноват. Просто ему забывали об этом напомнить. Из-за своих друзей, из-за других проблем и, казалось, снова наладившейся жизни, он совершенно забыл, что он наделал. Слёзы ещё большим потоком хлынули из его глаз. …больно, больно, больно, больно, больно…«Убей меня.»
Пальцы его брата надавили настолько, что воздух совершенно не доходил до лёгких, оставляя в глотке лишь непереносимую боль от давления на перенапряжённые мышцы. Но эта боль не могла перекрыть ту муку, что сейчас врезалась в юное сердце и разрывала податливую мышцу на куски, ту, что, как волосатая сороконожка, пронизывала мягкую структура мозга. Она шипела, она скреблась. Она заставляла тебя сходить с ума. …больно, больно, больно, больно, больно…«Убей меня, прошу.»
Он был слишком слаб, чтобы сделать это самому. Это был его шанс. Возможность для такого мусора умереть от рук того, кому он испоганил жизнь. Он заслуживал смерти. Только такой. Самой мучительной. Звуки, мысли, ощущения — всё это перестало иметь смысл, мешаясь в единую кашу. Чёрные пятнышки почти застлали весь обзор парня, хотя, какая разница, его радужки и так закатились до самого основания черепа, о слёзы с кровавыми вкраплениями заставляли алые белки мутнеть. Ослабевшие, похолодевшие пальцы уже не могли цепляться за давящие на шею руки. Всё казалось единым, мутным, болезненным. Но это уже не имело смысл. …бльо, олно, бльн, оьно, льно…«Умоляю.»
Больше Зеницу не смог ни о чём подумать.