Иллюзия Свободы

«Ч-что? Что случилось?!»       Зеницу слабо понимал, что сейчас происходило вокруг него.       Цвета привычного бытия плясали перед глазами, словно группа поддержки на кубке мира по бейсболу, а реальность так нагло ускользала между дрожащими пальцами, даже не утруждаясь оставить и намёка на режущую человеческий интерес истину. Он помнил, что говорил с Танжиро на крыше. Отчётливо помнил каждую вымолвленную другом букву, что выедала проход в податливом мозгу, словно голодный ленточный червь. Ему не понравился их разговор. Ему было стыдно за то, что он сказал. Очень. Но Танжиро… Он был… Очень пугающим. Как будто другим. Зеницу не помнит, чтобы когда-то видел его таким.       Но потом… Потом что-то произошло. Блондин отлично помнил момент, когда железная дверь, ведущая на крышу с грохотом отворилась, чуть было не зашибив при этом самого паренька. Он также помнил, как Танжиро притянул его к себе, чтобы последнего так и не случилось. А потом…       Точно! Потом кто-то схватил его за свитер и затянул на чердак. Кто-то, кто сейчас нёсся по лестнице, как сумасшедший, держа при этом его онемевшее тело на руках и тяжело дыша.       Внезапная смена тона и резкое изменение его тела в пространстве сделали своё дело: вместо тянущего и давящего на пульсирующие виски паралича, по венам, словно трубам газопровода, забил адреналин. Руки невольно вцепились в сиреневый пиджак «похитителя» в холодном страхе не свалиться с чужих рук на такой огромной скорости. Смысл и картина окружения наконец начали доходить до мозга, поворачивая с громким скрипом заржавевшие винтики сознания. Он чувствовал что-то холодное и гладкое в свободной руке, но в таком положении посмотреть не было никакой возможности. Зато можно было разглядеть лицо человека, который его «украл». И вот этого Зеницу уж точно не ожидал «Г-ГЕНЬЯ?!» — Г-генья?! Куда мы- — ЗАТКНИСЬ! Потом объясню! — сквозь утомлённые вздохи прорычал брюнет, сварачивая за угол этажа и, при таком непрофессиональном манёвре, чуть ли не сбивая с ног какую-то проходящую мимо девушку.       Зеницу моментально закрыл рот, поняв, что сейчас он был не в том положении, чтобы спорить. Но, чёрт возьми, ему хотелось! Сегодня не день, а сплошной пиздец на пиздеце и пиздецом покрывает! Почему он не мог пройти спокойно? Почему всем резко, как грёбаный понос, на него стало не насрать? И именно в тот день, когда ему хуёво? Когда он хотел побыть в тишине? Когда рана на голове продолжала печь, а синяк на шее болезненно жечь кожу? За что? Почему Танжиро просто не мог забыть о нём? Почему все просто не могли забыть о нём? Всем же было откровенно всё равно, что с ним и как. Никто не задавал лишних вопросов, и когда он приходил в школу с новыми синяками и переломами, всегда отставали после пары отнекиваний и уже вьевшегося в язык «всё нормально, я просто очень неуклюжий». И Незуко...Почему Незуко ему наврала? Почему привела его к Танжиро, когда он просил этого не делать? У неё были на это причины? Думала, что Танжиро ему поможет? Всё равно...Это не было на неё похоже...       А Танжиро… Почему он так о нём заботился? У него же огромная семья, проблем, поди, тоже по горло, но он всё продолжает пытаться помочь! И продолжает, и продолжает, и продолжает… Зачем? Вот зачем? Этот твердолобый идиот совсем не понимает, что происходит? Совсем не понимает, как больно он ему делает, когда пытается помочь? Когда показывает свою любовь? Любовь, которая…не та, что нужна Зеницу. Всем этим он просто нагло напоминает, что дежурный никогда не сможет получить от него ту любовь, которую так жалко желал. Ведь Зеницу не был особенным. Просто Танжиро всегда был слишком добр ко всем, вот и всё.       Это так просто, так глупо… Он же понимает это. Понимает, но ничего поделать с собой не может. Многие влюблялись в Танжиро из-за этого. Наверное, и Канао-чан тоже… Из-за его бесконечно согревающей энергетики и ангельской души, из-за тёплых слов, идущих от самого сердца, и улыбки, которая, казалось, может вылечить тебя от любого самого страшного недуга. И сам блондин, конечно же, не стал исключением. Но… Сегодня на крыше что-то было не так… Его голос, его мимика, его сердцебиение… Они были другими.       Сначала всё было нормально… Камадо пытался его успокоить, нежно, словно какое-то незрелое дитя, приласкать и выяснить причину его поведения… (вот,зачем…?зачем…) Он был даже нежнее обычного в тот день… Держал его за руки и обнимал… Если бы ситуация была иной, то Зеницу бы расплакался от такого близкого контакта с любимым человеком. Верно, всё было относительно нормально в поведении юного Камадо, пока… Пока он не сказал Танжиро те ужасные слова.       Тогда на брюнете словно перевернули выключатель. Его голос стал до ужаса жутким, пробирающим до мозга-костей и заставляющим бурлящую кровь медленно стыть в венах. Впрочем, как и его лицо. Его глаза даже вспоминать не хотелось, будто перед дежурным стоял не его милый друг, а какой-то изнемождённый голодом дикий зверь, желающий жадно поглотить любого попавшегося под руку человека.       Казалось, в сердце Камадо в те самые минуты не осталось и грамма сочувствия или сожаления, и грамма чего-то человеческого…       Впервые в этой грёбаной жизни Зеницу почувствовал себя так жалко перед Танжиро, так разрывающе слабо и подавленно. Так… Будто он стоял перед своим братом. «Почему… Танжиро, почему… Я не понимаю… Я не хочу об этом думать… Мне больно об этом думать…» — А-а?       Зеницу наконец смог вылезти из этого тихо загнивающего потока мыслей лишь из-за резкой смены освещения. Туалет? Зачем Генья притащил его в туалет?!       Стены здесь были не из плитки, как почти на каждом этаже, а бетонные, светло-сиреневые с тёмно-синими вкраплениями. Получается, они были в туалете второго этажа… Генья что, только что в один ход пробежал два этажа, держа при этом его на руках? Зачем? *бум* — АГХ!       Всё тело Зеницу пробила резкая боль из-за того, что его, как какой-то мешок с говном, кинули на белое седалище унитаза. После подобного манёвра его жёлтая голова что было мочи долбанулась о бетонную стену туалета, открывая только засохшую рану на затылке и заставляя бесконечными импульсами наполнить тело невыносимым чувством боли. В ушах встал звон, не позволяя услышать, как парень повыше, что только что сбросил блондина со своих рук, спрятался с ним в ту же кабину и закрыл её на замок: — Блять, блять, блять… Зеницу…? Зеницу?       Голос Геньи не доходил до Агацумы. Было так больно, так невыносимо, словно мозги мешали большой кухонной поварёшкой, не скупаясь на обжигающие сознание специи и приправы. Зеницу смог лишь жалко схватиться левой рукой за голову, тихо постанывая от боли. «Больно.Больно.Больно.Больно. Больно.Больно.Больно…» — А…А…А... — Чёрт, блять, прошу, извини меня! Зеницу, слышишь?! Ты в порядке? Блять, дегенерат, тупой имбецил… — взволнованно ругался себе под нос Генья, взявшись за дрожащие руки блондина. — Зеницу…Я…Я... — Ах…Кх… Не волнуйся ты так… Это… Это старая рана открылась… Всё… Всё нормально… — кое-как выдавил из-за себя блондин, еле сдерживая образовавшиеся на краях глаз кристалики слёз. — Чёрт…Чёрт…       Младший Шиназугава смог лишь бессильно сползти на холодный пол уборной, уперевшись при этом мокрой от пота спиной к деревянной двери и взявшись за мышцу пораненной руки. Он мог чувствовать влажность собственной крови на кончиках пальцев, не то чтобы это ощущение было необычное, всё же он часто выходил из драк весь измазанный кровью, но в этот раз… Оно будто ощущалось иначе: — Блять… Это он сделал, да? — А…Что…? — будто выходя из ступора переспросил бедный дежурный, всё ещё придерживая рукой рану на голове. — Башку тебе разнёс? — Кто…? — Танжиро?       Гул в ушах Зеницу словно по щелчку выключился, а мозги со скрипом заработали быстрее. Он хаотично заморгал своими светлыми ресницами, выжигая взглядом дыру в парне побольше. «Что? Почему… Почему Генья считает, что нечто подобное мог сделать Танжиро???» — Я… Что… Нет… Как ты мог о таком вообще подумать? — Не он, значит? — переспросил брюнет, взглянув прямиком в глаза дежурному. — Конечно же нет…       Генья ещё пару секунд смотрел в полные недопонимания и испуга радужки Зеницу, но, через мгновение, будто поняв что-то, промычал в знак понимания, после чего повернул свою голову таким образом, что его ушная раковина касалась лакового покрытия двери. Чтобы услышать, что происходило в туалете и коридоре, через этот тонкий, как лист А3, деревянный пласт, оставляя блондина наедине с собственным, разжижающим мозг до конечной нитки, недоумением. *тишина* «Так странно… У меня столько мыслей… По сути, Генья меня спас… Понимаю, что думая о подобном я делаю из Танжиро нечто опасное, но… Он в этом не виноват… Это я… Он так за меня волновался… Всё делал для меня… А я… Сказал, что «это будет не его делом, если меня убьют»… Это было жестоко с моей стороны… Слишком жестоко… Я заслужил то, что он на меня так смотрел… То, что он мне сказал… Да… Это было к лучшему, что Генья меня оттуда «спас»… Иначе, что бы я ещё ему сказал…? Хотя, может было бы и к лучшему там остаться… Чтобы я сказал нечто такое, что заставит Танжиро меня ненавидеть… Может это было бы и жестоко… Поступать с ним таким образом, но… Потом… Потом, он перестал бы обо мне волноваться… Они с Канао начали бы встречаться… Пошли в колледж… Завели семью, детей… А я… А я бы перестал отравлять всем вокруг себя жизнь…» — Тс-       Боль в ране на затылке Зеницу, сменилась с резкой, обвивающей всё тело до кончиков пальцев, на пульсирующую, покрывающую лишь кожу черепа и болезненно отдавающуюся в висках.       Блондин машинально потянулся к местоположению этой кровавой массы, чтобы хоть как-то перекрыть это, мягко говоря, неприятное жжение в затылке, даже если это действо и не имело никакого смысла, организм будто сам заставлял эти немеющие пальцы неугомонно тянуться к источнику боли- *шурх*шурх* — А…? ч т о Таблетки. В его ладони сейчас лежали его таблетки.       Должно быть он смог ухватиться за них в момент, когда Танжиро прижал его к себе. Из-за слишком быстрого и давящего темпа ситуации он до сих пор не заметил, что всё это время сжимал их у себя в руке.       Нечто животное запульсировало в висках Зеницу. Он хотел открыть их. Содрать эту белоснежную крышку вместе с кожей на подушечках пальцев и жадно поглотить орашённые собственной кровью пилюли. Все. Все до единой. Пока жидкость в венах не превратится в суспензию. Пока его жалкое сознание не превратиться во что-то, что хоть имеет право на существование. Золотые радужки с опаской глянули на парня, что сидел у двери, пока дрожащие пальцы дергано пытались засунуть заветный бутылёк в карман брюк. Ему нужно было сдержаться. Не сейчас. Как бы сильно ему не хотелось этого сделать, его организм начал привыкать к этим таблеткам. Из-за них он так себя вёл рядом с Танжиро. Он начал походить на наркомана, жадно хватающегося за последний шприц в надежде забыться, забывая, что после этого он снова вернётся в своё тело. Только ещё более мерзкий… Более отвратительный.       Нельзя было убегать постоянно… Нужно было решить этот вопрос. Хотя бы, чтобы Танжиро было легче.       Медовые радужки скользнули по массивному телу Геньи. Его звук…он был странным. Напуганным и очень злым. Словно мощные удары о барабанную установку. Нельзя было сказать, что этот гнев был животным, наоборот, более глубоким, словно раковая опухоль на сердце. Медленно пожирающим и находящимся где-то в глубине мозга.       Впервые Зеницу слышал, чтобы Генья испытывал «такой» гнев. Обычно младший Шиназугава испытывал более животный, более простой тип гнева. Тот, что загорается словно пламя свечи и также быстро угасает, этот гнев очень лёгок для понимания, но этот…он был более сложным. Будто случилось нечто ужасное.       Наконец глаза Зеницу уткнулись в руку Геньи, ту, которую он крепко придерживал свободной. Его веки широко распахнулись, а губы невольно приоткрылись. Точно, он слышал ещё один звук. Более тихий, но всё равно раздражающе отдающийся в ушах где-то на заднем плане.       Это пульсировала мышца руки брюнета, на которой образовывалось алое пятно крови, поглощая при этом белоснежные волокна бинта, словно упавшие на лист тетради чернила: — Генья… Твоя рука… — выдавил из себя парень, будто завороженно фокусируясь на медленно расползающемся пятне крови. — Не бери в голову.       Сухо. Этот ответ звучал очень сухо. Будто Шиназугаве хотелось отмахнуться от этого вопроса и забыть о боли, которая явно была не только в руке, но и в глубине сердца. В этих трёх словах также отдавались нотки…скорби? Странно…: — Ты сам как…? — тихо начал Генья, не поднимая мокрую от пота голову с деревянного пласта двери. –… — Зеницу? — А… Я? — Ага. — Я… Не знаю даже. — Ну, это ясное дело… –… — Что там произошло?       Зрачки Зеницу невольно расширились. Что там произошло? Такой обыденный вопрос, но он, словно стальная игла, ударила в самое сердце, заставив его пропустить несколько лишних ударов, а красные кровяные клетки, дружным хороводом проходить свой путь по твёрдым каналам из вен всё быстрее и быстрее, отдавая болезненной пульсацией в грамоздкой ране на шее.       Он не хотел говорить, что там произошло. Стыд и страх покрыли его холодеющее с каждой секундой тело. Если он расскажет, то Генья узнает и о таблетках, и о порезах, и о Кайгаку. И о том…насколько он ужасный человек и друг. Он не хотел. Не хотел, чтобы такой прекрасный человек, как Генья ненавидел его.       Дрожь пошла по его коже. Ему нужно соврать. Как всегда. Как он привык. Врать, врать, врать, всё время врать. И сейчас нужно было соврать. Чтобы Генья не разочаровался в нём, как Танжиро…чтобы он не задумался о том, не зря ли он его стащил с этой чёртовой крыши…: — Ничего особенного… — промямлил Зеницу, опустив глаза в керамическую плитку уборной. — Мы с Танжиро просто говорили… И всё… — О чём вы говорили? — Я… Я не могу тебе сказать… Там не было ничего такого, правда… «Хах…?» Странно. «Погодите…» Это…странно…       Буквально на мгновение, блондин замолчал. Его зрачки хаотично изучали недавно вымытую плитку туалета, после чего, медленно поднялись, чтобы взглянуть на массивную фигуру, что сидела напротив него: — Генья…а почему ты вообще прибежал на крышу? И-и зачем притащил меня сюда?       Зеницу готов был поклясться, что в эту самую секунду, сердце Геньи пропустило пару лишних ударов, да и его сверхчеловеческого слуха не нужно было, чтобы понять, что этот вопрос его озадачил и будто бы…напугал. Его тёмные брови слегка сузились в районе переносицы, можно было спокойно заметить, как посуровели его черты и как напряглись мокрые от пота мышцы лба и шеи. В его голове стояли слова. Слова, которые Зеницу не мог услышать, но мог прочувствовать все те эмоции, что он испытывал, вспоминая о них: «Ты ведь никому не расскажешь, что тут произошло, Генья?» — Гх… «Я бы не советовал этого делать» — Хах… «А то с кем-то из твоей семьи, кто не настолько быстрый и сильный может произойти нечто ужасное»       На белках брюнета выступили тонкие алые капилляры, огибая глазные яблоки, словно нити паутины, а радужки, как у какого-то дикого животного, заплыли тёмным, густым туманом: — Ты себя вообще видел со стороны? Ты выглядишь как ходячий, блять, труп! — резко переменился в тоне парень, упираясь кулаком о холодную текстуру двери. — Если бы ты пошёл на урок, то учителя и все остальные точно бы заметили! И кто вообще тебя так шандарахнул по башке, если это был не Танжиро?!       Зеницу, мягко говоря обескураженный тем, о чём сейчас говорил Генья, невольно сжал шершавую ткань своих салатовых брюк. Он совершенно потерял нить происходящего, всё слишком быстро летело к чёртовым ебеням прямо у него на глазах, ускользая между пальцами как зыбучий песок диких пустынь.       Генья заметил его состояние с самого утра? Тогда почему сначала, как обычно, не стал давить, зная что он не ответит, а теперь мало того, что прямо в лицо всё высказал, так ещё и спрятал его в этом чертовом туалете? Да и…Танжиро, Танжиро, Танжиро… Причём тут вообще Танжиро? Неужто Генья считает, что это был… Нет. Нет, нет, нет, это какой-то бред…

Опаньки, смотри, теперь из-за твоей глупости ещё и Танжиро записали в насильники. Молодец, продолжай в том же духе. Брата не хватило, так ещё и друга решил за собой потянуть? Боже, какое жалкое зрелище.

— П-почему тебя это так резко стало заботить? Ты же знаешь какая у меня репутация у наших хулиганов… В этом нет ничего необычного…

У тебя голос дрожит. Он всё поймёт, не дурак же. Поймёт, что ты врешь и посчитает, что это сделал Танжиро.

«Нет…У него нет никаких причин так думать…»

Раз он стащил тебя с крыши, значит есть. Он уверен, что это сделал он и, поверь, твоё мерзкое, жалостливое к самому себе, лепетание явно его в этом не переубедит.

— Зеницу, хватит мне пиздеть. Эти пидоры всегда бьют там, где потом не будет видно, они бы ни за что не отхерачили тебя прямо по башке, чтобы каждая собака видела! А тем более не целились бы тебе в шею или же пытались задушить! Ты думаешь никто не задумается какого хера ты ходишь внутри здания в ебучем шарфе? Да любому идиоту ясно, что тебя отхуярил кто-то, кто гораздо сильнее обычной шпаны!

Видишь? Он всё понимает. Он, как и Танжиро, пытается лишь заботиться о таком куске дерьма, как ты. Видишь к чему приводит твой тупой пиздёж и идиотизм? Если ты не скажешь, что это сделал Кайгаку, то Генья будет считать, что тебя избил Танжиро, а ты ведь даже не сможешь его переубедить. Смотреть тошно.

«Нет, нет, нет…Это какой-то бред…»

Тем более…там на крыше.

Ты же сам думал…

Сам думал, что Танжиро с тобой что-то сделает, верно?

«Ч-что? Нет…Нет, нет, нет, я так не думал…»

Его сердцебиение было таким страшным. Оно напомнило тебе звук, который исходил вчера от Кайгаку, разве нет? Такой глубокий, проникающий в каждый уголок ушных раковин, звук. Склизкий и жирный, как нефть. Болезненно удушающий и заставляющий мышцы неметь.

«Завали своё грёбаное ебало… Ты совсем рехнулся? Чтобы Танжиро сделал мне больно? Это идиотизм, ебаный идиотизм… Да и тем более-» — Это не имеет никакого значения…! Да и вообще…какое это сейчас имеет значение?! Почему ты стащил меня с крыши и притащил сюда? Ты мне так и не ответил! Откуда ты вообще знал, что именно там буду я вместе с Танжиро? И почему ты из-за этого так волнуешься? — Я…       Генья замолчал. Буквально на мгновение. Но для Зеницу это не долгое мгновение казалось вечностью. Потускневшие в приглушённом свете туалета радужки скользнули вниз, а левая рука лишь сильнее сжала мягкую ткань влажного от крови бинта. Он молчал. Молчал, но сердце продолжало стучать о белоснежные ребра, словно механизм самогонного аппарата. В этих нотках был страх.       Агацума не понимал. Уже совершенно ничего не понимал. Как будто всё происходит за его спиной и эти детали невидимого пазла просто нагло прятали где-то в неизвестности. Он уже начинал не выдерживать: — Тебе кто-то сказал? Ты проследил за мной? Но если ты заметил моё состояние с самого утра, то почему только сейчас сказал насколько всё плохо? И только сейчас решил спрятать, когда я промотался почти по всей школе? Да и причём тут вообще, Танжиро? –… — Генья, пожалуйста, не молчи! — Я… Я не могу… *тишина*       Чёрт, это было неописуемо ужасно. Зеницу просто не мог понять какие эмоции он сейчас испытывал. Голова болела, впрочем как и рана на ней, да и синяк на шее совершенно не хотел дать о себе забыть. Мелодия его сердца, впрочем как и Геньи, отдавалась барабанной дробью в ушах, заставляя последних невольно пропускать этот надоевший звон мимо мозга, пытаясь хоть как-то смягчить давление, что шло на него. Такая громкая по сравнению с тишиной туалета, в котором обычно стоял невыносимый гул во время перемен или обеденного времени. Хотя, он всё ещё мог слышать тихое шуршание страниц, доносящееся из соседнего кабинета. Похоже уже начался урок, а он на него опоздал. Так себе дежурным он был, конечно… Все были заняты своими делами, они думали о школьных предметах, о таких простых вещах, как недоделанная домашка или косой взгляд со стороны учителя…простых, хах… Может и у него всё было «просто», и он этого не понимал? Может всё не так ужасно, как он думает? Нет… Нет, это было неправдой… Всё не было «просто»… Всё просто лишь разрушалось. Быстро и без перерыва, будто он совершенно ничем не управлял. Будто бог наказывал его за бесконечную и беспросветную ничтожность. Почему он ничего не понимал? Ведь это же всё из-за него, разве нет? Тогда почему…       Взгляд Зеницу похолодел. Его сердце заколотилось смиренным потоком, а в милых чертах не проскакивало ничего кроме леденящего душу отчаяния: — Почему вы все себя так странно ведёте…? Ты…Танжиро…Незуко… Я не понимаю…       Рука Агацумы скользнула ему на лицо, закрывая ладонью глаза. Свет, даже такой приглушённый, раздражал. Хотелось спать, уйти отсюда поскорее, чтобы больше ни с кем не контактировать. Хотелось…проснуться от этого кошмара…: — Зеницу…       Блондин через силу поднял свои заплывшие туманом радужки, чтобы взглянуть в лицо Геньи. Его бледные черты не вызывали ничего кроме желания проявить сожаление, но у Зеницу…у Зеницу не было сил, чтобы это сделать. Совершенно.       Брюнет ещё немного смотрел в измученные глаза парня, после чего тяжело вздохнул: — Ты поверишь мне, если я скажу, что просто не могу тебе рассказать? — Но…почему? — По той же причине по которой ты не можешь рассказать мне откуда у тебя эти раны.       Вот как. Это имело смысл. Верно. Он не имел права что-то выяснять, когда сам ничего не рассказывал… В этом Генья был прав. Только легче от этого совсем не стало.       Увидев то, как печально Зеницу отреагировал на эти слова, Генья, снова сделав тяжёлый вдох и, не без усилий, встал с холодной и гладкой плитки туалета. Он аккуратно положил свою здоровую руку на дрожащее плечо дежурного и мягко потрепал его: — Давай сойдёмся на этом, хорошо? — тихо проговорил Шиназугава, всё ещё не убирая руки с пушистого рукава свитера Зеницу. –…х-хорошо       Генья одобрительно кивнул головой, после чего выпрямился во весь рост, разминая при этом спину: — Мгх… Тогда… – начал брюнет, снова взявшись за больную мышцу руки и тяжело вздохнув. – Нужно вернуться в медпункт. Обработать твою рану на башке. И мне бинты поменять…       Зеницу словно выбило из ступора. Не полностью, лишь слегка. Слова о руке, наконец вбили в глаза и голову дежурного нить осознания, что Генья сейчас стоял перед ним бледный как лист принтерной бумаги с кровавым алым пятном, что медленно расползалось по эластичному бинту уже персикового оттенка. — Стоп, стоп, стоп, ты уверен, что дойдёшь? Ты… – взволнованно замахал руками дежурный, лихорадочно взявшись за бицепс парня, который в данную секунду пытался дрожащими пальцами переместить защелку на двери. — Хех, если я потеряю сознание от такой херни как но-…впрочем не важно… Если я не смогу дойти до медпункта из-за такой фигни, как рана в руке, Иноске надо мной до конца жизни ржать будет… — У-уверен? — Агацума, я тебя на этой самой руке два пролёта протащил. Харе сопли размазывать и пошли уже. Ещё не хватало, чтобы Та-…чтобы учителя нас увидели. — Ладно, я понял. На меня упрись хотя бы, что-ли. — Нахуя? У меня же рука болит, а не нога. — Чтобы если ты, дебил, сознание в коридоре потеряешь, я тебя смог на плече донести. — Ой, блять, не неси чуши. Нормально я дойду, не сдохну, не волнуйся. — Ну, смотри…       Несмотря на то, что тон Геньи явно помягчел, его сердце всё ещё отдавало грубой и холодной мелодией страха. Как будто в том коридоре, куда они сейчас направились, шастали зомби или ещё какая нечисть, что-то, что могло навредить или же убить. «Ладно...Сейчас нет времени об этом думать...Нужно быстрее добраться до медпункта, пока Генья совсем не истёк кровью, и валить домой как можно скорее... Скажу, что упал с лестницы, а то ещё Шинобу-сан не так всё поймёт из истории в которой "Генья меня слишком сильно и решительно кинул на сидалище унитаза, из-за чего я разбил свою тупую башку о стену туалета"»       Зеницу также не покидала мысль о том, по какой причине Шиназугава считал, что раны, которые были на его теле, нанёс ему Танжиро. Генья всегда считал Танжиро прекрасным человеком и хорошим другом, хоть и твердолобым идиотом. Они каждый день обедают на крыше школы, много общаются, бывало даже дрались вместе... С чего вдруг такие мысли? Странно...Очень странно.