Гуще крови

      «Лучшие навыки передаются выжившими».         Йоллен к своему удивлению вздрогнула при воспоминании. Голос Дельфины, резкий и неприятный, прорвал стоящую в её голове тишину.        Тут же поморщилась. Ей было противно, что она до сих пор дрожит из-за одного человека.        Но с каким-то разглающим ощущением бессилия она достала сигарету — и после двух неудачных попыток её зажечь, судорожно закурила. Шрамы на руках под слоями одежды зудели и ныли.       Над Практикумом висела давящая тишина. По углам стелились тени — ещё одна лампа успела перегореть, только Йоллен не понимала, когда. Пятна крови, большие и малые, дугами падающих звезд летели по стенам.        — Архимагесса.        Интересно, сколько времени потребуется, чтобы это всё убрать?       — Архимагесса, посмотрите на меня.        Так много крови. Но всё становится понятным, стоит ей пошевелить губой — она не просто разбита, нет, она порвана пополам. Придется зашивать…        — Йоллен!         Она с хрустом позвонков повернула голову и посмотрела на Толфдира, сидящего напротив неё.         Йоллен поняла, что невольно сжимается под его взглядом. Когда Толфдир был недоволен, его седые брови наподобие грозовых туч тяжело сгущались над переносицей, а в голосе грохотали отзвуки дальнего грома. В своей сине-красной мантии он сейчас напоминал древнего бога-метателя молний из глубин мифологии предельских племен.       — Во имя Неба, Архимагесса, что… что это такое было? — воскликнул он. — Еще немного, и вы бы… — он осекся, не в силах сказать то, что они оба думали.       Йоллен держалась за свою сигарету, как утопающий за плот. Горячий дым распирал ей грудь — но её все-равно била дрожь. Казалось, у нее под ногами разверзается бездна, и она вот-вот туда улетит.       «Но этого не может быть. Я бы никогда… »       «Но ты уже», — напомнил ей голос в её голове.         — Это был тренировочный бой––        — Но на экзамене не планируется поединков! — перебил её Толфдир, тряхнув головой. Его серые вихры волос всколыхнулись, как сходящая лавина. — Архимагесса, мы много раз говорили про границы дозволенного в преподавании…        Только сейчас до Йоллен дошло, что он не понимает. Никогда не поймет, видимо. От вскипающей злобы она вскочила и что есть силы пнула ближайшую скамейку. Та с грохотом повалилась на пол, заставив Толфдира умолкнуть, эхо отдалось в потолке и ушло гулять в открытую дверь. А Йоллен в ответ захотелось что есть духу крикнуть: «Я не схожу с ума! НЕ СХОЖУ!».       Что было бы спорно, конечно. Здоровые люди не впадают в беспамятство во время уроков. А еще они не…       Она еще раз пнула скамейку, для острастки.       «Спокойно…»       Но где брать это спокойствие? Глаза ей говорили: тебе померещилось, но все остальные чувства вопили: нет, это было! Тот другой Ксаркс, он был прямо перед ней. Она видела катышки на черной ткани его робы, чувствовала влажный запах подземелья — и это было реальным.        Но не могло быть, потому что реальное — вот оно вокруг нее, сейчас, здесь…       — Архимагесса, вынужден вам напомнить, — пророкотал возмущенный громовержец, — что скамейки являются собственностью Коллегии, и весь причиненный ущерб вам придется выплачивать из своего кармана.        Это была секунда передышки между ними. Несколько вдохов, прежде чем они снова сойдутся на ринге.        — Не волнуйся, я выставлю потом Серане счет, — сказала в ответ Йоллен, зло фыркая. Она взялась за скамейку, собираясь поставить её на место, но потом, уронив, быстро повернулась к Толфдиру. — Скажи, ты ведь мне не мерещишься?       Кажется, этот вопрос его сильно удивил. Молниеносец, забывая о суровости, скептически осмотрел себя и спросил:       — Прощу прощения, а должен?       — Честно? Не знаю. — Йоллен устала потерла глаза. — Ладно, не бери в голову. Я просто…       — Вы просто — что? — голос его гремел под потолком, хотя он ни на мгновение не повысил его до крика. — Архимагесса — Йоллен, вы увиливаете, но я спрошу вас снова: почему вы довели Ксаркса до такого состояния? На нем живого места не осталось! Ваша удача, что я оказался рядом––        — С ним всё будет нормально, — с нажимом прервала его Йоллен. — Моя мать его быстро подлатает. И он получил ценный урок. Нельзя ничему научиться, хоть раз что-нибудь не сломав.       Брови Толфдира сошлись, как свинцовые тучи над перевалом, угрожая случайному путешественнику скорой бурей. Когда он говорил, голос, поднимаясь из жилистого и щуплого тела, рокотал с неожиданной суровой силой:       — Я не знаю, где вы… уяснили такие методы преподавания, — заметил он, приглаживая бороду, — потому что я никогда не обращался ни с одним моим учеником подобным образом, тем более — с вами.       Йоллен застыла. Потом медленно повернулась к нему, втягивая сгустившийся влажный воздух, а вместе с ним и древнюю пыль, и остатки мела.        — Вы, Мастер-Волшебник, не обращались. — Йоллен зашипела на него змеей, плюясь словами, как ядом. — Как не обращался и Архимаг Арен.       Он хватает её за руку, и Йоллен не может понять, в чьей крови они скользят, его или её. «Мне… жаль. Мне очень… жаль».        Светильники, до времени притихшие, вдруг вспыхнули. Слепящий белый свет заполнил зал, делая лицо Толфдира почти мертвенно-бледным, а тени под его широким носом сгустились, залегая меж глубоких морщин-ущелий. Это больше не было лицо человека, нет, только подобие его, грубое подобие, высеченное в неподатливом камне.        — Как не обращалась и Мирабелла.       Мягкий голос и острый взгляд. Она сжимает плечо Йоллен при их последней встрече. «Удачи тебе». Казалось, она не верит, что Йоллен вернется, но ей этого очень хочется.        Йоллен и сама не верит.       — Они были святы, как ангелы — и поэтому весь оставшийся ёбаный кавардак разгребать пришлось мне! — Её десятикратно усиленный крик разнесся эхом по пещере.        Толфдир вздрогнул — но своих колдовских глаз не отвел. А Йоллен кружила вокруг него, не решаясь подойти. Взгляд его метал молнии — и точно, в Практикуме было душно, как перед грозой.        — Кто отправился за Посохом в Лабиринтиан? Я!        Застыв перед ними, Йоллен прикрыла глаза. Вытянула руку и потянулась сознанием в карманное измерение — и с шелестом доставаемого из ножен меча Йоллен ощутила в вытянутой руке гладкий холодный металл. Тут же кровь будто вскипела, гулко ударяясь в ушах, а сердце пустилось в бег. В кончики пальцев будто вонзилась тысяча иголок.        Йоллен схватила Посох двумя руками и бросила в ближайшую стену. Со звоном тот ударился о камень и, равнодушный к её ярости, покатился по полу.        — Кто сразился с этим подонком Анкано? М? Пока ты лежал в параличе, Ураг выл, хватаясь за глаза, а прах Мирабеллы и Арена смешивался со снегом и кровью?        Сердце колоколом бухало в груди. Она слышала шипение светильников — нет, шипение двух встретившихся потоков магии, её и Анкано. Высший эльф, обрамленный синим заревом, ухмылялся.       «Никогда не доверяй этим заносчивым желторотым», — говорил ей всегда отец. Надо было его слушать.       — Мне пришлось залезть по уши в дерьмо! — Она ударила себя в грудь, и лампы согласно щелкнули. — Не им! — Новый щелчок. — Не тебе! — Палец её был в сантиметрах от перекошенного лица Толфдира. — Мне!       От её крика зал тряхнуло. Лампы над ними вдруг зашипели — и в следующее мгновение их обдало дождем из падающих искр. Они с Толфдиром отскочили в сторону и в молчании наблюдали, как затухают последние перегоревшие светильники. Наконец весь зал погрузился в тьму, только несколько огоньков, поддерживаемые магией, ещё теплились в остовах ламп. Они мерцали во мраке, как звезды на небосводе в ясную ночь.         — Но они… мертвы, — выдохнула Йоллен. — А я жива. Потому что у меня были силы сделать то, что надо.       «Потому что Дельфина меня этому научила».        Но никакие пытки мира не могли бы сейчас заставить её произнести это имя. Она скорее выплюнет собственные легкие. «Я не такая», — убеждала она себя. — «Я не как она».       Но всё говорило об обратном.        — Мне… очень жаль, моя дорогая Йоллен. — Она не видела лица Тофдира, но голос его… Йоллен невольно сделала рваных вдох. Голос поразил её глубиной скорби и вины, которая бурным подводным течением шумела в каждом его тщательно подобранном слове. — То, что с вами случилось…        Глубок и одинок был спуск в глубины нордских руин. Но тяжелее на ней висела чужая вина — и разочарование, которое оно принесло. Она никогда не думала, смотря на старого данмера, что он мог быть так расчетлив. Арен был в её глазах хорошим Архимагом, мир — интересным местом, а сила и магия — поощрением любознательных.        Как трудно было распрощаться со всеми своими обманами за одно схождение вниз. И всё благодаря Псиджикам, которые, против всех своих правил, решили сами выбрать Архимага для Коллегии.         «Ты — борец, Йоллен. Я чувствую это в тебе. Мир ломает твои надежды, ломает тебя — но, несмотря ни на какие трудности, ты принесешь все необходимые жертвы — и выживешь».        Йоллен прикусила язык, ощутимо, но без крови, и заставила себя вспомнить не шрамы, не секущую, как бич, речь Дельфины, еще звеневшую в голове — но другой, приятный уху звук.        Хруст носа Дельфины при соприкосновении с её кулаком. Ощущение, как он ломается и уходит в бок при ударе. Вспыхнувший при этом гнев, словно огонь, выжег из Йоллен страх и противный самой себе стыд.       «Никогда больше».       Еще одно имя вертелось у неё на кончике языка. Один-единственный учитель, который всегда был с ней только… Нет, не добр. Но она променяет тысячу добрых учителей на одного понимающего.       «И я его убила».       Йоллен сделала глубокий, дрожащий вдох, не дав вдруг накатившим слезам упасть. Она спрятала лицо в руки, будто желая оставить в них всю свою усталость. Какие же у неё грубые, жесткие руки!.. С сухой, потрескавшейся кожей, от подушечек пальцев до кончиков локтей покрытые шрамами, рубцами и порезами, новыми и старыми. От одной этой мысли у неё заболел шрам в боку и заныло обгоревшее плечо.       В полной тишине рука Толфдира вдруг озарилась светом, разгоняя сгустившуюся тьму  и освещая его фигуру. Его старое лицо, изборожденное морщинами, казалось, постарело еще на десяток лет. Но с неуловимой грацией по воздуху заплясали его пальцы, тонкие и сухие от возраста. Они казались ломкими, как тростниковые палочки, но только когда Мастер-Волшебник начинал плести ими заклинания, можно было понять, что он владеет не просто каждым суставом, но каждой отдельной мышцей своих конечностей, что каждое его движение было настолько же выверено, насколько элегантно. Её отец сказал бы, что у Толфдира были пальцы музыканта.        С хлопками лопающихся пузырей в воздухе возникли четыре шага чистого синего света, но при рассмотрении можно было заметить, как по их поверхности пробегали иногда молнии.        Но в этом холодном свету класс показался Йоллен пустым и заброшенным. Таким, каким он был до её прихода. Практикум был тем самым местом, которое они нашли в первую ночь в Миддене.        Разбросанные в разные стороны обветшалые скамьи, почти черные в бледном свете, который они не видели уже десятки, а то и сотни лет. Лежали на боках и на спинах остовы книжных шкафов, и зияли пустотой их полки. Пол усыпан осколками стекла, полусоженными бумагами и другим неразличимым уже мусором…          — Толфдир, я… — пробормотала она в руки. Она подавилась всхлипом. — Я…       Она хотела извиниться — но не смогла. Воздух вдруг иглами впился в горло, комом перекрыл глотку. Йоллен застыла в ужасе.       «Нет. Не может быть».       Она подождала мгновение, решив, что ей показалось…        Из глубины легких, карабкаясь липкими лапами, стал подниматься кашель, тяжелый, утробный, зверский кашель.       Паника схватила её за сердце.       «Нет, нет. Только не сейчас. Пожалуйста, только не сейчас».       Но выбора не было. Ей придется выпить микстуру от кашля перед Толфдиром. Она скажет… Да, она скажет, что это лечебное зелье. Все-таки Ксаркс разбил ей губу.         Йоллен потянулась к сумке у себя на поясе…       И замерла, как вкопанная.       Сумки с зельями не было. Рука поймала только воздух.        По ощущениям, у неё сейчас остановится сердце. Или наоборот, выскочит из груди и, бьющееся, поскачет по полу.        Йоллен стиснула зубы и закрыла рот левой рукой. Первый удар сотряс всю грудь и чуть не вывернул ее наизнанку. Хотела выругаться, но не могла выдавить ни слова. Второй удар вырвался, просочился, подрал горло — поздно.        — Мне… мне нужно…       Её согнуло пополам.       — Йоллен? — Толфдир подбежал к ней и подхватил под руки. — Вы в порядке?       Ухватив дрожащими губами глоток воздуха между, Йоллен попыталась вывернуться. Два удара сердца, три, четыре — она считала секунды до нового приступа.        — Да, я просто… — Йоллен что есть силы прикусила язык и закрыла рот рукой. Её выворачивало наизнанку.       «Крик», — вдруг подумала она. — «Это потому что я кричала».       — В Обливион это всё, — проскрежетала она сквозь сжатые зубы. — Мне… срочно нужно к Аккре.       На задках горла она уже чувствовала жгучую черную слизь. Ей оставалось только молиться, что у Аккры окажется запас её зелий.        «Или Обливион будет ближе, чем мне кажется».       Она двинулась вперед, выворачиваясь из рук Толфдира. Но с неожиданной резвостью он преградил ей путь из Практикума, их шевелящиеся тени бегают по стенам.         — Йоллен, вам явно нехорошо. Вам нужно идти не зельеварщице, а к вашей матери в больничное крыло.        — Нет! — скрывая ужас, Йоллен бросилась в обход Толфдира, но тот, словно призрак, выскочил прямо перед ней.        Пол минуты…         — Объясните хоть, зачем вам нужно к Аккре, и я принесу вам это!        Он вскинул руки — Йоллен подумала, что он будет колдовать — но он просто хотел удержать её на месте.        А тараканы в её голове судорожно бегали, стуча лапками по внутренностям черепа, и выворачивали все шкафы мыслей в поисках нужной.        — Я… Я забыла, мне нужно забрать… у Аккры… Микстуры для матери, вот, — она стала обходить Толфдира с другой стороны. — Срочно…  нужно бежать, понимаешь…        Толфдира этот ответ не устраивал.        Близилась минута. Бесценное время, которым Йоллен разбрасывалась, как миллионер медяками, теперь ускользало у неё прямо из пальцев.        Ей нужно добраться до Аккры — во что бы то ни стало.        Но прежде, чем Йоллен успела что-то решить, прежде чем даже успела подумать об этом — рука её сама вскинулась в привычном движении, соединяя три пальца — и направляя их в Толфдира.        Его глаза округляются в узнавании.        Но слишком поздно. Она хорошо выучила его уроки.        … Мел в руках Толфдира чинно скрипит по доске в тишине урока.        — И потому здесь мы ставим…        — Это невозможно.        Толфдир замирает в полужесте — а потом медленно, на каблуках, оборачивается к ней, как и все остальные ученики за партами.         — Прошу прощения?       — Ответ: к этому заклинанию невозможно применить Контрзаклятие.        Йоллен улыбается и откидывается на стуле, сцепляя руки за головой. Качается на двух ножках, чуть вперед и чуть назад. Баланс.        — По-моему, это очевидно.        В классе повисла тишина. Онмунд с округлившимся в ужасе глазами делает ей какие-то знаки из-под парты — видимо, пытался попросить помолчать.        Чего Йоллен, конечно, не собирается делать.        — Это далеко не самая простая задача, моя дорогая, — шевеление кустистых бровей, как схождение лавины. Широкий нос, напоминающий горный склон, отбрасывает тени на стены.        Толфдир недовольно поджимает губы.        — И не всем всё может быть так очевидно.        Йоллен не можем удержаться — и потому смеется. Стул под ней ходит ходуном, скрипит, волнуется — но смех так и распирает её изнутри. Она словно змея, из старой оболочки которой наружу рвется новая свежая чешуя.        — Ну, так объясняйте тогда проще!        Губы Толфдира сжимаются в тонкую серую линию, Онмунд резко втягивает воздух, а Брелина качает головой.        Йоллен ждет реакции старого волшебника — хотя, наверное, винтики в его голове только заканчивают переводить её фразу на язык всех стариков.        И, тем более, что он ей может сказать? Она права. Она знает это, и он, да и класс весь тоже это знает.  А то, что она немного поторопила события — так они ей еще благодарны должны быть, иначе они никогда не дойдут до практики.        Толфдир медленно кладет мел у доски и вытирает руки, всё время смотря Йоллен прямо в глаза. Потом возводит взгляд к потолку, и губы его двигаются, словно в молитве. В отражении в одном из кубков в шкафу у стены Йоллен видит, как шевелятся его сцепленные руки за спиной, как напрягаются, сжимаясь и разжимаясь вновь. Кажется… Да, кажется, что он рука его сама делает первый жест заклинания, и ему нужно больше воли, чем он показывает, чтобы себя удержать.        Йоллен садится чуть прямее. А вот это уже интересно…        — Мисс Йоллен, — начинает он своим суровым тоном. Йоллен, как ни старается, не может не вздрогнуть от отзвуков дальнего грома в грохочущем голосе. —  Останьтесь после занятия. А теперь вернемся к теме…        … «Что же старик для меня запланировал? Никак порку? Нет, он не станет. Тогда пусть мелет языком — я хоть начну продумывать в голове эссе на завтра».        Когда последний студент выходит из класса, одаривая её сочувствующим взглядом, Толфдир тяжело поднимается. Лицо кривится — сгибание коленей приносит ему ощутимую боль.        — Вы сказали, что Телекинетическое заклятие в приведенной задаче невозможно отменить Контрзаклятием.        Йоллен чуть прищуривается. К чему он ведет?..        — Да, потому что по сути своей он близок к элементальной магии, — говорит она уверенно слова, которые произносила в голове за полчаса с десяток раз, — а соматический компонент…        Толфдир как-то печально улыбается, и по взмаху его руки столы разъезжаются в стороны, освобождая проход между ними.        — Для того, чтобы подвинуть столы, не нужно усилий, это так. С человеком — другое дело. Как точка пространства, обладающая собственной волей и желающая находится в этой точке, передвигать человека намного сложнее.        Он молчит некоторое время, разминая пальцы. Хруст — хруст их раздается у неё будто в самых ушах.         — Будьте добры, встаньте напротив меня. И нет, я не кусаюсь.        Йоллен усмехается, хотя ей уже не смешно. Но, плотно сжав челюсти, она встает в трех шагах от него. Учитель же достает из кармана записную книжку и кладет на пол рядом с собой.        —  В классе вы всегда голосуете за практические занятия. Ваш критический ум ничего не принимает на веру и требует эмпирических доказательств всего, что вам говорят. Я вам предлагаю такое доказательство — если вы коснетесь этой книжки, я без чтения приму ваш итоговый проект летом. Пусть там даже будет переписана, простят меня Девять, «Похотливая аргонианская дева», я засчитаю это и отпущу вас на каникулы.        Йоллен понимает, что стоит с открытым ртом — и рукой медленно его закрывает.         — В чем… — она охрипла от удивления, — в чём подвох?        Толфдир снова улыбается этой странной печальной улыбкой и разводит руками.        — Никаких подвохов.        Она не знает, сколько они смотрят друг на друга. Толфдир стоит неподвижно, сцепив руки за спиной, как скала — но в отражении Йоллен видит его сухие руки, дергающиеся от возбуждения.        Она приподнимается на носках, перескакивая с одного на другой, как на боксерском ринге.        Всё кажется убийственном простым.       Так в чём тогда подвох?        Есть только один способ узнать.        Йоллен прыгает вперед тигром из засады, рука тянется––        Сапоги её скрипят по полу, когда её относит назад, на шаг дальше, чем она изначально стояла.        — Что за…        Йоллен бросается на Толфдира…          Его рука змеей вскидывается, пальцы левой руки неуловимым образом делают два жеста, пока три пальца правой сходятся вместе. Слова заклинания выскальзывают из него также быстро, как легкое дыхание, как воздух…        Её понесло. И вдруг какая-то звериная злоба заставляет её выкинуть вперед руку, почти повторяя его движение, только неуклюже и тяжело…        Ошибка. Йоллен крутануло с такой силой, что она не может устоять на ногах — и катится кубарем по классу.        Объятия стены жестки, как руки мертвеца.          — Йоллен! Именем Девяти, вы в порядке?        Она поднимает качающуюся голову — Толфдир уже рядом с ней и протягивает руку…        Она перекатывается назад и кошкой вскакивает на ноги. Тяжелое дыхание. В горле клокочет.         Нет. Так не пойдет. Йоллен не доставит ему это удовольствие.        — Не… надо. — Она взмахом руки останавливает его попытки удержать её. — Я, кажется, поняла, в чем кроется загвоздка.         — Поняли?.. Ах, да, это… — Толфдир смотрит на свои иссохшие кисти и качает головой. — Право, это была плохая идея. Я прошу прощения––         — Давайте, Толфдир, — Йоллен вскидывает руки перед собой, словно собираясь драться с ним на кулаках. Она и сама не уверена. — Я ведь сейчас выиграю наш спор.        Толфдир хмурится — но всё же встает перед Йоллен в двух шагах.        Первый шаг…        В отражении извиваются хрупкие старческие пальцы — но искрящиеся ленты магики с проворством юности закручиваются вокруг них.        Последний шаг.        Йоллен выпускает из себя слова, как воздух. Они соскальзывают с её языка, прыгают ей в руку, когда она вытягивает её на Толфдира — и серебряное плетение сыпется искрами по полу. В следующую секунду она держит его книжку перед ней.        — Что вы там говорили про «Аргонианскую деву»?..       Йоллен роняет книжку, когда Толфдир принимается радостно хохотать, его борода веселыми летними облаками порхает вокруг его заостренного лица.        — У вас получилось! Боги, Йоллен, у вас действительно получилось!        Он хлопает её по плечу, и разноцветные глаза его светятся не от магики, но от гордости.        — Я ни секунды в вас не сомневался!        Контрзаклятие Толфдира просвистело у Йоллен над ухом — но она одним инстинктом увернулась и рассекла воздух рукой.        Толфдира подняло от земли и бросило в сторону, прочь из круга света. Она слышала грохот опрокидываемых по пути скамеек — но не смела оглянуться.        Йоллен стрелой вылетела из Практикума, ни на мгновение не переставая считать удары сердца. Полторы минуты…        Она может не успеть. Но выбора не было. Она добежит до Аккры — или умрет, пытаясь это сделать.       А потом Йоллен найдет того, кто украл её зелья, и покрасит весь Практикум от пола до потолка его кровью.