Гуще крови

      — Ты не против, если я?.. — начала Йоллен с полуулыбкой, доставая из самых глубин мантии припасенную на подобный случай маленькую курительную трубочку. Но она даже не успела попытаться её зажечь — мать резко вскинула руку и скривилась.       — Прошу тебя, Йоллен, не надо. — пробормотала она, и голос ее становился всё тише с каждым словом. — Ты же знаешь, не надо.       Йоллен с самым своим доброжелательным видом пожала плечами и убрала её обратно, скрывая гримасу в потирании носа. Туман в голове после микстуры Аккры почти рассеялся, и на место его пришла тупая головная боль в районе затылка. Странно, но туда Ксаркс её не ударял, хотя ощущения были именно такие.       — Вина?       В этот раз мать не успела ответить — Йоллен уже махнула в сторону серебряного штофа, и тот, поднявшись в воздух, наполнил кубок. Едва видимое прозрачное мерцание, напоминающее расслоение света по краям мыльного пузыря, выдавало очертания невидимого слуги Бэрримора.       Второй взмах рукой, и кубок, проскрежетав днищем о стол, пододвинулся к матери.       Несколько мгновений они сидели в тишине, нарушаемой только тихим тиканьем и треньканьем магических конструктов, занимавших большую часть шкафов и полок в её покоях. Мать вглядывалась в темную жидкость, а Йоллен вглядывалась в неё.       Йоллен знала, что во внешности её матери было много привлекательного. Догадывалась, что она выглядит моложе своих неполных шести десятка лет. Но ни бронзовый блеск её кожи, ни её коса рыжих волос или глаза цвета изумрудов не были первым, что она замечала в облике Катерины Сорании Аврелианы.       Нет, Йоллен видела в её увядающих чертах, в морщинах на лбу и порой туманном взоре скорбь, не вызывающей у неё ничего, кроме брезгливой жалости. Возможно, в ней говорило раздражение, всегда находящее на неё после выпитого зелья — но сейчас Йоллен еле удерживала на лице чуть ироничную улыбку, готовую в любой момент стать оскалом.       Мать наконец вздохнула. Потом взяла кубок и, еще не отпив, поморщилась.       — Сладкое анеквинское, — сказала Йоллен, откидываясь в своем кресле. — Ты точно угадала.       Женщина едва пригубила вино и отставила его в сторону.       — Боюсь, оно слишком приторное для меня. А лунный сахар чересчур затуманивает разум.       Йоллен пожала плечами.       — Я всегда была сладкоежкой.       К её удивлению, её мать вдруг слабо улыбнулась.       — Это точно, Йоллен. Мы избаловали тебя сладким в детстве.       Несколько мгновений ее мать смотрела на неё, но на самом деле она её не видела. Взгляд женщины был где-то далеко, там, куда Йоллен не было дороги.       Она ненавидела этот взгляд.       Йоллен не думала. Она просто схватилась за свой кубок и осушила его в один длинный глоток. Не вытирая рта, что есть силы тряхнула кубком о стол. Сложно было удержать оскала, видя, как её мать при этом вздрогнула и заморгала. Взгляд её прояснился. Она снова была здесь.       Не то, чтобы такое происходило часто, но Йоллен привыкла. Всегда на втором месте. Мертвых любить проще, чем живых.       Йоллен с улыбкой взяла из чаши с закусками орех и отправила себе в рот.       — Значит, насчёт--       Она сжала челюсти — и вдруг в глазах у неё посыпались искры под зубодробительный хруст. Весь верхний ряд зубов стрелял болью, будто ей в оголенный нерв втыкали иглу. Не понимая, что происходит, Йоллен попробовала пошевелить языком — и из горла тут же вырвался полустон-полувсхлип.       Мать уже была рядом с ней, держа её за плечо.       — Йоллен, что с тобой?       — Ёбаные даэдра, — прошипела она, пока на глазах наворачивались слезы. — Шкорлупа жешткая попалаш…       Йоллен ценой нескольких глубоких вдохов удержала влагу на глазах. Потом медленно, как ювелир во время тончайшей работы, запустила руку в рот, пытаясь достать ореховую скорлупу…       — О боги, — пробормотала её мать.       Йоллен даже нечего было добавить. В свете магических ламп вместо ореха блестел её коренной зуб. Наполовину погрузившись в чернильную массу крови, слюны и остатков кислоты в чашечке её ладони, он напоминал маленькую двуострую звезду, плывущую в обманчивом ночном небе.       Мать протянула подрагивающую руку и двумя пальцами взялась за зуб, поворачивая всеми сторонами на свету. Глубокая морщина на лбу стала ещё больше, а глаза прищурились так, что изумруды сверкали в них, как в замочных скважинах.       — Сariesprofunda… Йоллен, да он весь изъеден изнутри! Он держался, видимо, на одних святых молитвах. И смотри, вышел с обоими корнями! Удивительно! — смесь материнского беспокойства и профессиональной любознательности заставила Йоллен поморщиться. Она платком стерла кровь с рук и почти против воли посмотрела на объект, пленивший воображение её матери.       Коренной зуб с верхней челюсти, с нездорово поблескивающей желтой эмалью и остатками алых пятен. В выбитых зубах для Йоллен не было ничего необычного, но сейчас она почувствовала желчь во рту, когда к горлу подкатила тошнота.       В серном боку зуба зияла черная дыра, уходящая в глубь, как в гнилом дереве, которым долгое время питались насекомые. Потемневшие участки расползались по здоровым тканям, пуская в крестовину свои бурые щупальца.       — Я не… я не понимаю, — выдавила Йоллен. –Я… я не экшперт, но они не должны так выпадать, нет?       Мать повернулась к ней.       — «Не должны так выпадать?» — Она махнула зубом в пальцах. — Йоллен, это ненормально! Четыре месяца назад у тебя не было кариеса вообще, я хорошо это помню. Чтобы за такой период такое поражение тканей…       Йоллен сглотнула — и вздрогнула, когда в разорванной десне снова стрельнуло болью.       Мать, в это время заворачивающая зуб в платок, бросила на нее быстрый взгляд. Йоллен сразу поняла, что он означает — но вывернуться из хватки на плече уже не могла.       А та тем временем потянулась в рукав мантии, и, словно фокусник, достала оттуда точным движением свою волшебную палочку темно-зеленого цвета. Стукнула ей о ладонь один раз, и на самом кончике зажегся маленький белый огонек.       — Йоллен, будь добра открыть рот, я зашью тебе десну.       Она хотела встать, хотела отказаться, но внимательный и напряженный взгляд матери пригвоздил её к креслу. Йоллен молча вытерпела все унижения, пока мама заращивала её рану.       Молчание её было куплено одним условием — ей всегда нравилось смотреть, как она работает. Как сосредотачивается, так что её прищуренные глаза сверкали, как две искорки, как шепчет слова заклинания, пока её палочка-магический проводник заживляла раны прикосновением, словно пророки из священных алессианских писаний.       Когда мать закончила, Йоллен повела челюсти — боли больше не было, даже гудение в голове отступило. На мгновение слова благодарности уже готовы были сорваться с её языка…       — Я думаю, — сказала она вместо этого чуть хрипло, но теперь в силах произносить свистящие, — что зуб расшатался во время боя с Ксарском. Когда он несколько раз надавал мне по лицу. — Йолллен хмыкнула. — Ты ведь об этом пришла поговорить, верно? Честно, я не понимаю, почему вы все так за него дрожите.       Ее мать открыла рот, собираясь что-то сказать, потом, подумав, покачала головой. Казалось, она никак не может найти правильные слова. Боится, что Йоллен не поймет.       — Йоллен… Сами травмы не угрожали его жизни, это правда. Его тело выказало удивительную восприимчивость к Магии восстановления, так что сломанная челюсть и латеральный хрящ мгновенно встали на место. Рана на голове стала уже сама заживать к моменту, когда я до неё дошла, что можно было назвать удивительным, если бы не его аргонианская физиология. Не знаю, был ли он ранен как-то ещё, так как он не дал себя осмотреть…       — Не дал осмотреть? — эхом повторила Йоллен, но мать уже продолжала:       — Но меня беспокоят, на самом деле, не его увечья, а вся ситуация в целом. — Она провела пальцем вдоль кромки стола. — Ты знаешь, я, как врачевательница, порицаю насилие в любом его виде…       Йоллен фыркнула.       — Не помешало тебе сбежать на войну в восемнадцать лет.       Ее мать резко втянула воздух через нос.       «Кажется, она предпочла, чтобы я об этом забыла. Или чтобы она сама забыла».       Но Йоллен помнила. Фразы, брошенные украдкой между родителями. Письма, что она находила, пока никто не смотрел. «Друзья», их иногда посещавшие, все в шрамах. Теперь та война была и её память тоже, хотя она закончилась еще до её рождения.       — Нет. Не помешало. Но там я лечила раненных. Облегчала участь умирающих. Я никогда никому умышленно не вредила.       Йоллен поняла, что наклоняется в кресле и всматривается в нее со всей внимательностью. Ей показалось, или мать села чуть прямее? Нет, вряд ли. Она все-таки говорила правду.       И это в ней Йоллен тоже ненавидела. Правда. Всегда только правда. Если бы её мать хоть раз соврала, Йоллен было бы легче.       — Хорошо, — сказала она, откидываясь на спину кресла и вздыхая. — Хорошо. Последний удар по голове был лишним.       — Потому что?..       — Потому что я могла его убить, Даэдра побери, вот почему, — проскрежетала она, сползая еще чуть ниже. Потерла руками лицо. Потом посмотрела через стол, через стопки и стопки бумаг и книг, которые теперь возвышались над ней, словно башни. — Мне просто тогда показалось… — она осеклась, заметив выражение лица матери. Вопрошающее. Непонимающее. И может быть, чуть напуганное.       — Тебе показалось что, Йоллен?       Она не успела ответить, потому что тяжелые дубовые двери, ведущие в покои, стали открываться. В образовавшуюся щель как всегда бесшумно скользнула черноволосая женщина средних лет с рельефными скулами. Бледная даже для чистокровной нордки кожа, напоминающая о снеге, в котором зимой находят потерявшихся путников, становилась ещё белей из-за темного одеяния. Она казалась хрупкой и болезненной на вид — но то был лишь обман зрения. Йоллен на себе испытала силу этих рук, скорость этих ног, остроту ногтей...       Серана. Чуть прищурена, чуть напряжена, она посмотрела прямо на Йоллен.       — Йоллен, я…       Она замерла на пороге, вдруг заметив её мать. На мгновение повисла неловкая тишина. Потом Серана махнула рукой.       — О. В смысле, здравствуйте, Катерина.       — Добрый вечер, Серана, — сказала ее мать со слабой улыбкой. Йоллен, сама не зная почему, всегда ждала, что ее мать как-то пожалуется на ее выбор. Не в смысле кандидатуры Сераны. В смысле жены вместо мужа.       Но и тут её нельзя было ни в чем упрекнуть. С самого момента их знакомства она была только добра и приветлива. Правда, знай она всю историю целиком…       Серана неловко переступила с ноги на ногу и двинулась в сторону лестницы на второй этаж.       — Я, э-э-э, не буду вам мешать…       — О нет, что ты, Серана! — Ее мать спешно поднялась. — Это мне стоит оставить вас обеих в покое после долгого дня. — Она замерла в нерешительности. Потом, подумав мгновение, обогнула стол и подошла к Йоллен.       Она поняла, что невольно выпрямляется, словно готовится к чему-то. Но мама просто наклонилась и опустила поцелуй ей в макушку. Легкий, как дыхание ветра, он слегка-слегка примял ей волосы.       На мгновение от нахлынувших воспоминаний Йоллен прикрыла глаза. Как в детстве. Поздней ночью ее мать, бывало, заходила к ней после работы и целовала также, думая, что она спит. Йоллен не знала, почему, но ей нравилось притворяться спящей. Нравилось чувствовать, как она тихо вдыхает ее запах…       Йоллен резко открыла глаза. В том доме теперь жили другие люди. Нет отца. Нет и той девочки, что сдерживала хихиканье, утыкаясь в подушку.       Ее мать аккуратно взяла ее лицо в руки, проводя большим пальцем по щеке.       — Йоллен, будь добрее — к себе и окружающим, ладно?       Она смотрела на нее несколько мгновений, ожидая ответа.       Йоллен медленно втянула воздух через нос, не моргая смотря ей прямо в глаза.       — Спокойной ночи, мама. Когда дверь за ней закрылась, Йоллен выдохнула и спрятала лицо в руки. Она давно не чувствовала себе такой вымотанной.       — Если еще хоть один человек спросит меня про долбанную ящерицу…       Серана неловко кашлянула. От этого звука ей захотелось завыть.       — Слушай, Йоллен, насчет этого…       Она вскочила на ноги, чуть не опрокинув кресло. Ее буквально трясло от ярости.       — Да чтоб этой сволочи проваливаться в Обливион! — проскрежетала она, щелкая зубами. — Что ещё?       Даже ей послышалось какое-то звериное рычание в ее словах, но Йоллен ничего не могла поделать. Если бы все просто перестали себя вести, будто она кого-то убила!..       Серана отступила на шаг назад. Но это не было движение напуганного человека. Нет, так опытный охотник медленно отходит от лося, когда тот начинает прокалывать рогами воздух.       — Йоллен…       Но её уже было не остановить. Негодование полилось из неё, словно река, прорвавшая наконец плотину.       — Обливион меня побери, это была случайность! Случайность! — она взмахнула рукой, рассекая ей воздух, как мечом. — Я не хотела его бить, просто, когда мне показалось, что это другой Ксаркс, и что вообще это была не я, а кто-то другой…       Под внимательным взглядом Сераны она вдруг осеклась.       — Погоди, Йоллен. — Брови ее жены ползли вверх. — Что, ты говоришь, тебе показалось? Другой Ксаркс? Другая ты? Что это вообще должно значить?       Йоллен резко провела рукой сквозь ёжик своих волос, взъерошивая их еще сильнее. Ощущение электричества, стреляющего вспышками в крови, ощущение воздуха, застывающего у неё в легких — ощущение проходящего и никогда не заканчивающегося времени. Она могла бы это описать, но Серана поняла бы ее не лучше, чем рожденный ползать понимает способного летать. А единственный человек, до кого бы дошел смысл её слов, отбывал сейчас, должно быть, свое наказание в Обливионе.       Йоллен выдохнула.       — Еще бы я сама понимала, что это значит… Но эта картинка в моей голове — я помню её очень четко. — Йоллен нахмурилась. — Я видела Ксаркса, это точно был он, но в другой одежде и в другом месте… Как будто это был другой человек…       Йоллен вдруг застыла. Она действительно очень хорошо помнила того аргонианина перед ней.       Настолько хорошо, что при желании она могла бы его отследить.       — Слушай, у меня есть идея. Странная идея, но…       — Йоллен, у тебя все идеи странные. Ты же волшебница.       Она широко улыбнулась жене, скаля зубы.       — Так, Серана, — сказала она, разминая пальцы, — настало время… — Она выдержала драматическую паузу, — дивинации…       Серану пробрал такой хохот, что она сложилась пополам. Но заметив, что Йоллен не смеется, она выпрямилась и утерла выступившие слезы.       — Погоди, ты это серьезно говоришь?       — Абсолютно. — Йоллен уже была у рабочего шкафа за письменным столом в поисках нужных ингредиентов. — Там, в дальнем стеллаже…       Йоллен запнулась. Моргнула несколько раз, ожидая, что эфемерная реальность снова задрожит, расслаиваясь по краям.       Но её поясная сумка — кожаный карман не больше обычного пенала — продолжала лежать перед ней на самой нижней полке. Открыв её и заглянув в абсолютно черный провал, Йоллен опустила вспотевшую руку внутрь по локоть. Представила себе бутылочку с желтоватой массой…       Склянки, одна за другой, ложились ей в руку, а потом, отпущенные, улетали обратно в подпространства.       Всё было на месте. Значит, Аккра (как и всегда), была права. Она действительно просто забыла сумку, когда собиралась с утра.       — Йоллен? Что в дальнем стеллаже?       Она чуть не подпрыгнула, услышав Серану за собой. Но, быстро придя в себя, не оборачиваясь и усиленно копошась в книгах, бросила ей через плечо:       — В дальнем стеллаже есть хрустальный шар. Да, хрустальный! Принеси его.       — Йоллен, но ты же ужасна в дивинации, ты сама это говорила! — воскликнула в ответ Серана. Тем не менее, она вернулась к Йоллен с предметом шарообразной формы, завернутым в фиолетовую ткань. Прежде чем Йоллен успела ей что-то сказать, её жена, поддразнивая её, одним пальцем приподняла покрывало…       — Не трогай! — зашипела ей Йоллен. — Эта штука — канал в обе стороны. Поэтому стоит держать её открытой как можно меньше. Обливион, — выдохнула она. — Теперь я звучу как Толфдир, да?..       Пол вдруг волнами заходил под ногами. Йоллен ухватилась за шкаф в поисках опоры, пока мысли океаническими валами с рокотом падали на неё.       За бегом до Аккры, туманом в голове и разговорами с матерью она совершенно забыла, как сбежала от Толфдира в подземелье. Грохот опрокидываемых скамеек буквально звенел в её голове.       Мастер-Волшебник будет недоволен. Возмущен даже. Ей повезет, если завтра он не поставит её на лобное место.       Но это будет только завтра.       — Йоллен?.. — обеспокоенный голос Сераны из-за спины. — Ты в порядке?       Она еле удержала хохот, уж очень ей самой был интересен ответ.       Вместо слов Йоллен щелкнула пальцами — и Посох Магнуса появился из воздуха прямо в её руке. Он был необычайно легким, этот посох, а вечное магическое напряжение в нем заставляло подниматься волосы на затылке. Держать его в руках было равнозначно схватить за хвост бьющую в землю молнию.       Йоллен выпустила забытый в груди воздух. Отступая в спешке из Практикума, она забыла свое оружие на полу, и к ней уже успела прокрасться шальная мысль, что с посохом без её внимания могло что-то случиться…       «Но не случилось же».       Вторым щелчком Йоллен отправила его в карманное измерение — или куда он там перемещался, покидая материальный план. С такими артефактами никогда ничего не ясно. Тот же посох, с его проводимостью магики, можно было использовать, как передатчик энергии или её конвертер в масштабах целого города. А магический фон, который он излучал в радиусе десяти шагов от себя, одним своим присуствием мог вечно питать одновременно до пяти ламп.       И вот этот Посох она носила в руках каждый день.       «Интересно», — подумала Йоллен, готовясь к ритуалу дивинации, — «это из-за него у меня выпадают зубы?».