Гуще крови

      Запах старых книг. Йоллен не сразу узнала запах, на мгновение наполнивший детскую, но, даже неузнанный, он захватил её целиком. Она, как борзая на охоте, встрепенулась и повела головой, резкими вдохами втягивая воздух. Он был до дрожи знакомым, этот запах, и успокаивал, но не своему свойству, а, скорее, по каким-то глубинными воспоминаниям, связанным с ним.       Но стоило Йоллен наконец почуять пыльные, затхлые страницы, как в воздухе остался только легкий привкус от горящего камина и мерцающих свечек. Она мотнула головой, рассеяно закручивая тоненькие, пшеничного цвета, волосы Калеба вокруг пальца. А он так и продолжал сидеть у неё на коленях и смотреть на неё.Маленькое личико сморщено, глазки сузились до щелочек, из которых внимательно глядел…       «Калеб. Это Калеб»       Собственный сын казался ей незнакомым.       Это странное ощущение заставило холодок подняться у неё по спине.       Вздрогнув, Йоллен поджала под себя ноги на ковре и прошлась неровным взглядом по детской, очертания которой почему-то ускользали от её взгляда.       Братья пока здесь не спали. Вряд ли будут в ближайшее время, учитывая, как они любят просыпаться по ночам. Но мать посоветовала приучать их к виду этой комнаты, приносить сюда поиграть. И будут прокляты все святые, если они втроем не попытались сделать эту комнату самой лучшей детской, что только могла быть.       Потолок был изрисован звездами, что светились по ночам, образуя созвездия, меж них мелькали огненные хвосты комет и падающие светила. Полки ломились от всевозможных игрушек, привезенных с разных концов света. Да чего стоили одни деревянные птицы, подвешенные под потолком! Некоторые заводные, некоторые магические, при небольших манипуляциях горные орлы раскидывали свои буковые крыльяи величаво «парили» над детьми. Дополнял всё огромный ковер из шкуры мамонта, который согревал и в самую суровую винтерхолдскую зиму.       Йоллен видела на границе своего зрения, как Серана застыла у края мамонтовой шкуры, глубоко задумавшись. Матиас в её руках жевал свою любимую куклу.       В глубокой тишине после рассказа Йоллен они слушали, как за окном волком завывал ветер и скребся в узкие стеклянные оконца.       Наконец Серана медленно выдохнула, словно вспомнив, что ей нужен воздух.       — И что ты думаешь? — спросила она слегка неуверенным голосом.       — То, что он знает про меня, не имеет значения, — пробормотала Йоллен, опустив голову в руки. — Половина профессоров помнит, как я объявилась в Коллегии в поисках Древнего свитка.       Йоллен тоже это помнила. Когда она подъезжала к окраинам Винтерхолда, начался снегопад, но медленный, почти ленивый. Тяжелые крупные хлопья падали со свинцового неба, накрывая всё белесой пеленой. Сквозь снежный туман едва-едва проступали грубые угольные очертания трех башен Коллегии.       Возвращение в институт казалось сном. Но не потому, что она не надеялась больше увидеть эти непокорные стены, гордый шпиль Центральной башни и недремлющего сторожа — статую первого Архимага, залитую кобальтовым сиянием из светового колодца.       Нет, бродя по пустынному кампусу, заглядывая в тихие кабинеты, Йоллен искала и не находила следов разрушения, бывших здесь, когда она уезжала. Теперь Коллегия как никогда походила на то странное место, которому не могло быть места в известной Йоллен действительности и которое она всё же нашла годы назад.       И это-то и казалось странным. Нереальным даже. Всё в крепости на краю мира оставалось неизменным, хотя мир за его пределами изменился. Гражданская война, возвращение драконов, усиление талморской активности, голод и разруха — казалось, ничего не трогало волшебников, которые выцарапали себе уголок спокойствия в глубине скайримской тундры и посвящали себя высокому.       Хотя Йоллен была несправедлива к ним. Часть магов осознавала некую нелепость своего положения и потому с ещё большим рвением отдавалась изучению магии, истории и языков. Они приветствовали грядущий апокалипсис цитатами из давно умерших поэтов, что пели славу народов, самые названия которых давно стерлись из истории и только память памяти которых осталась в пыльных томах их библиотеки.       Но яснее всего в день своего возвращения Йоллен поняла, что и она тоже изменилась. А ей бы очень хотелось остаться прежней.       –… Но он знает, что ты раньше была вампиром, — продолжала Йоллен, хотя собственный голос казался ей чужим.       В детстве она не поверила матери, когда та сказала ей, что вампиры и вправду существуют. Однако после уверений отца, что две родинки у него на руке были укусом кровопийцы, Йоллен со всем методичностью исследователя на следующий же день отправилась в лес у их городка. Так странно, она не помнила почти весь свой поход, но было несколько деталей столь ярких, что она, верно, будет ясно видеть их и в день своей кончины.       Она помнила, как солнечный свет пробивался сквозь кроны деревьев. Чем больше Йоллен стояла, задрав голову, тем выше казались эти лесные титаны, пока под конец они не стали высотой с горные хребты.       Она помнила торчащий из земли ветвистый рог оленя. Полупогрузившись в бурую, закрытую ковром подлеска почву, белый его череп весело щерился.       А ещё она помнила свет желтых волчих глаз в сумерках, когда она, ободранная, пыталась найти дорогу домой.       Йоллен медленно выдохнула.       –… И он понимает ценность этой информации настолько, чтобы шантажировать нас.       Вдруг при этой мысли животная ярость схватила Йоллен за горло, заставила руки с хрустом сжаться в кулаки. Она поняла, что, окажись Ксаркс рядом, она готова прямо сейчас зверем накинуться на него, схватить его за черный чешуйчатый хвост и таскать лицом по полу, таскать, вбивая сапогом––       Огонь в резном каменном камине за спиной Йоллен вздыбился конем и полез по стенке в дымоход. Оранжевое зарево на мгновение залило всю детскую, и только длинная черная тень, брошенная её силуэтом, рассекала её пополам.       «Спокойно…»       Глубокий вдох. Вместе с выдохом чавкающее пламя успокоилось и спустилось обратно в поленья.       Что это такое было? Кровь всё ещё стучала в ушах, но багровый налет на глазах спал. Неужели она правда собиралась?..       «Закончим, и я лягу спать. Я не выспалась. Я чертовски устала и не выспалась».       Словно в ответ на её мысли, её стало клонить в бок, как если бы ей стало тяжело удерживать голову на плечах. Она чуть не упала на ковер, так что пришлось подпереть голову рукой о колено. Мир закачался и встал на дыбы.       — Потому что ты предложила это скрыть. — Теперь Серана медленно вышагивала вокруг ковра по стене, которой стал пол.       — И ты согласилась.       — Конечно, я согласилась, — ответила Серана, резко останавливаясь. Подумав мгновение, она присела на самый край ковра. Она и не догадывалась, что тело её балансировало на столь тонком уступе, что, одно движение, и она, кажется, полетит вниз, к ребристому полу с детскими игрушками. — Иначе как ты представляешь нашу первую встречу с твоей матерью? «Здравствуйте, мы с Йоллен собираемся пожениться — а, и, чуть не забыла, я — бывший древний вампир, чей отец пытался уничтожить солнце»?       — Именно! Тогда в чём…       — В том, что мы потом не рассказали ей правду.       — От этой правды никому лучше не станет. — Йоллен, одной рукой придерживая Калеба, чтобы тот случайно не улетел в потерявший ориентацию мир, другой массировала закрытые веки. — Мы вроде похоронили этот скелет, нет?       — Но его теперь выкапывают, — пробормотала Серана. — И потому мы должны первые всё рассказать.       Йоллен резко распахнула глаза и выпрямилась. Но мир не перестал шататься. Только сейчас она поняла, что у неё кружится голова.       — Нет.       — Что — нет?       — Мы не будем ничего рассказывать моей матери, — проскрежетала сквозь сжатые челюсти Йоллен. К горлу подступила желудочная кислота — начинало подташнивать. — Наша жизнь сейчас пребывает в хрупком, но балансе, понимаешь? Балансе. Я напомню, что мы задолбались его выстраивать, и рушить его сейчас какими-то никому не нужными признаниями…       Серана побледнела. Её и так сероватое лицо доедаемой малокровием женщины стало почти белым. А дымка в её взгляде сказа Йоллен, что она сейчас глубоко задумалась.       С каким-то особенным вниманием, особой ясностью различала Йоллен каждое ее движение. Из странного, наклоненного ракурса она почти могла видеть, как мелькают образы в голове Сераны, воспоминания дробятся до самых мелких деталей и собираются вновь.       Йоллен всегда зачаровывал вид думаюших людей, и её жена сейчас представляла прекрасный пример этого.       — Я… не уверена, что понимаю, о чем ты.       Разочарование.       Почему-то Йоллен надеялась, что Серана поймет. Но так подумать, почему она должна была? Всё-таки это Йоллен занималась с профессиональной шпионкой.       Йоллен втянула поглубже воздух. Снова все упиралось в Дельфину — слишком часто для одного дня.       — Давай так, — сказала она, силой воли загоняя ужин обратно в желудок. — Мы поговорим об этом завтра, ладно? У нас есть время. Он не пойдет сразу на лобное место гласить наши грехи миру. А лучше… — она похлопала шкуру мамонта рядом с собой. Мех его был на удивление мягким, но плотным, и кисть буквально тонула в нем. Пальцы щекотало. — Ты взяла с меня обещание прочитать им новую книжку.       Она молчала так долго, что Йоллен показалось, будто она оглохла. Но нет, когда Серана ушла и вернулась с бумажным свертком, аппетитно хрустящим в руках, она перестала сомневаться в своем слухе. Но ей не хотелось верить своим глазам, ловящим острый, натянутый, как тетива лука, взгляд Сераны.       –… Ладно, — наконец пробормотала она, и, скрывая неудовольствие, села рядом с ней. Йоллен мгновенно почувствовала тепло её тела даже сквозь слои домашней одежды. — Мир. Но! — заметила строго Серана, ткнув Йоллен острым ногтем, — только на этот вечер, понятно? Даже не думай, что ты сможешь решить всё без меня. Хватит.       Йоллен побеждённо вскинула руки.       — Так что там у тебя за том? Калеб, Матиас, вам ведь тоже интересно?       — Га-а-а! — гаркнул Матиас за обоих братьев и засмеялся. Калеб посмотрел на брата, едва вскинув брови. При одной мысли, что когда-нибудь он научится говорить, у Йоллен начинала болеть голова. Судя по его лицу, для них всех он готовил не самые добрые слова.       Серана ничего не ответила, лишь поудобнее взялась за сверток плотной бумаги в руках и принялась его медленно распаковывать. Дети, привлеченные шуршанием, завороженно за ней наблюдали. Матиас — с широко раскрытыми глазами и улыбкой, Калеб — как всегда, нахмурившись.       Наконец показалась темная кожа обложки. Йоллен не могла не заметить хитрую улыбку, которая пробралась на лицо её жены.       — Это детская книжка, так что в ней будет много иллюстраций. Она была сделана на заказ.       На обложке золотой краской было выведено название: «Королева драконов».       Странно, Йоллен не знала такой истории, хотя, казалось, в детстве она прочитала все книжки про драконов, какие только смогла найти.       Правда, прежде чем Серана смогла её открыть, дети требовательно пощупали корешок, рубчик, металлические уголки и надписи. Казалось, мальчиков завораживали разные формы и разные материалы. Однако Йоллен уже не терпелось узнать содержимое, так что она их торопила, обещая еще потом к этому вернуться.       Наконец Серана смогла открыть книгу, её плотные желтые страницы явно были сделаны, чтобы пережить любопытство детей.       — На заказ? И про что--       Голос Йоллен вдруг оборвался. Мысли в голове разбежались в разные стороны, оставив там звенящую тишину, пока она остолбенело смотрела на иллюстрацию на первом развороте.       Миниатюрная рыжеволосая девушка в золотой короне восседала на троне в окружении милых округлых дракончиков. Не надо было быть гением, чтобы узнать прототип. Но Йоллен даже не смотрела на себя. Нет, она вглядывалась в стайку дракончиков, размером не больше королевы. Трое из них, несмотря на стиль, все равно казались до боли знакомыми, особенно белый, обломанный рог которого для Йоллен буквально зиял.       Вдруг Матиас тыкнул пальцем в королеву и, просияв, сказал:       — Мама!       Серана улыбнулась ему и погладила по красным волосам.       — Правильно, Матиас. Мама. А скоро появится и «мам», — и Серана ей подмигнула. Йоллен в ответ смогла выдавить из себя нечто, похожее на улыбку, хотя больше всего на свете ей захотелось взять эту книгу и кинуть её в камин.       Меч, черный от крови, скользит в руках, не даёт за себя ухватиться…       «Спокойно…»       Она не испортит им вечер. Не испортит.       Йоллен искоса посмотрела на жену.       — Ну, это была твоя идея, так что ты и читай, — сказала она Серане. Почти без хрипоты.        «Нужно отвлечься… Смотри на картинки». Но как она может на них смотреть, если они будто специально напоминают ей о лучшем друге, которого она убила?       Серана прокашлялась, приготовилась и на удивление артистическим голосом принялась читать. Невольно мелькнула мысль, что она тренировалась. Неужели это была проверка?.. Нет, скорее всего, случайность. Она, верно, думает, что делает Йоллен — даже не детям, а именно, что ей — хороший подарок.       — «В некотором царстве, в некотором государстве, жила-была королева, над всеми драконами госпожа, собой прекрасна и умом мудра… »       Почти против воли Йоллен вместе с детьми зачарованно рассматривала иллюстрации, выполненные в пастельных тонах, и только корона и элементы одежды мерцали золотом в свете камина. Матиас что-то оживленно лепетал, Калеб, как всегда, сидел в полном молчании, хотя по его нахмуренным бровкам пшеничного цвета было понятно, что он заинтересован. Дети щупали страницу — Йоллен тоже инстинктивно положила палец на платье королевы — и охнула.       — Оно… шершавое.       — Да, иллюстратор порекомендовал. Сказал, детям нравится трогать разные текстуры.       На первом развороте, видимо, были показаны сценки из жизни королевы и её дракончиков. Слева две милые ящерки, мало напоминавшие Йоллен существ, посещавших её ночные кошмары, летали «восьмеркой», а вокруг них кружилась серебряная вязь слов. Йоллен вчиталась в текст…       — «Абыр-бар-бур… Лоп-пуп-дуп»…       Помолчала. Подумала. Почесала голову. А потом её вдруг осенило. Она развернулась к Серане, не зная, фыркать или улыбаться.       — Ты хочешь сказать, это драконья речь? «Абыр-бар-бур»?       Серана сохраняла стоическое выражение, но румянец на её бледном лице горел огнем.       — Ну, и я подумала, что это, м-м, звучание вполне отражает суть драконьей речи…       Йоллен не выдержала и затряслась в беззвучном хохоте.       — Если всё это время я так звучала со стороны… О боги… о боги… — Что бы она сейчас не отдала, чтобы показать это Арнгейру! Душного монаха при таком святотатстве бы хватил удар. — Тысячелетия устной и письменной традиции… Годы медитации…       Она перестала улыбаться только когда поняла, что был всё-таки один Седобородый, которому бы эта интерпретация драконьего понравилась…       — Ну, давай, продолжай! — сказала Йоллен с бодростью, которую не чувствовала. Мех мамонта теперь впивался ей в зад и ноги, как обожжённая земля. — Обливион, мне--       Серана закатила глаза.       — Йоллен, мы же договорились о ругательствах.       — Чёрт, прости-- в смысле…       Серана вздохнула.       — Если к ним что-то прицепится, они ведь нам покоя не дадут, понимаешь?       Йоллен кивнула с самым серьезным видом, но одно воспоминание заставило её повеселеть. Однако лучше было не сообщать Серане, что как-то на её глазах Матиас повалил башню из кубиков и воскликнул: «Мо!». Йоллен моментально узнала собственную ругательную интонацию - и быстро поняла, какое слово он пытался сказать. Нет, его речь развивалась за двоих, это точно…       — Ну, зато с этим нам пока такое не грозит, — и Йоллен кивком указала на Калеба.       Мгновением позже она пожалела о своих словах. До этого живое, раскрасневшееся лицо Сераны тут же посуровело. Она посмотрела на Йоллен не раздраженно, не разочарованно — нет, печально. Устало.       Йоллен наклонилась к ней.       — Эй, не надо унывать. С ним всё нормально. Он потом так заговорит, что ты будешь с досадой вспоминать эти минуты тишины! — и Йоллен ей ободряюще улыбнулась. Ей честно хотелось верить в свои слова.       Несколько мгновений они смотрели друг на друга, потом Серана вздохнула.       — Надеюсь, ты права…       — Права-права, читай дальше, а то Матиас вырвет у тебя книгу.       «И продолжай мои вполне заслуженные пытки. Ха-ха-ха».       Серана лишь кивнула и перешла к следующей странице.       — «Королеве нравились драконы, и они ее любили. Но вот королева соскучилась по людям. Решила она отправиться в путь-дорожку, поискать себе дружка-подружку…».       Маленькая королева с палочкой-посохом уходила от драконов, маша им рукой. Дракончики хмурились и плакали, вытирая слезы маленькими платочками. Королева тоже грустила, но в её глазах блистал узнаваемый задор и надежда.       Йоллен вдруг поняла, что сжимает ковер до побелевших костяшек. Ей хотелось крикнуть девочке: «Не уходи от них!». Но девочка-королева все равно уверенно шагала на следующую страницу.       Йоллен покосилась на Серану. Та, казалось, была полностью поглощена процессом. Аккуратно высвободив страницу из рук Матиаса, который уже успел за неё ухватиться, она перелистнула книгу дальше.       — «Шла она долго, коротко ли — но многое с ней успело приключиться. Раз чуть не потонула она в речке, раз — злой волшебник чуть не украл её посошок…»       Иллюстратор не преминул изобразить злоключения бедной королевы — особенно удачно вышла картинка, где та висела в воздухе, хватаясь за посох, пока огромный черный колдун держал его перед собой. Несколько миловидных скелетиков лупили девчонку по бокам, используя кто свою руку, кто ногу. Видимо, что-то в страдающе-гневном её лице показалось Матиасу столь забавным, что он захихикал. Даже Калеб изобразил некое подобие улыбки, правда, видимо не совсем понимая, что это такое, так что вышло кривовато.       — А чего вы радуетесь, дети? Это же мне пинков дают! — воскликнула Йоллен, изображая истинное негодование.       Дети, как истинные черти, не выдержали и засмеялись — точнее, Матиас-то засмеялся, а Калеб…       Лицо его неожиданно скривилось, словно он хотел чихнуть, потом расправилось, и вдруг, втянув побольше воздуха, он расхохотался, как сорокалетний норд, пьющий из них тридцать. Это был взрослый заливистый хохот, который так контрастировал с его маленьким детским тельцем, что устоять перед ним было невозможно.       — Ах так? Так вы меня любите?! — восклицала Йоллен, судорожно пытаясь не смеяться. Она просто не могла поверить, что этот звук исходил из тела её годовалого сына.       «Боги, если он таким же голосом станет говорить…»       — Йоллен… Йоллен, пожалуйста, прекрати… — бормотала Серана, пряча лицо в руках; ее буквально трясло.       — Нет, я не успокоюсь, пока эти маленькие краказяки…       Когда Йоллен наконец перестала распалять детей, Серана убрала руки с лица, потирая скулы.       — У меня теперь лицо болит, понимаешь?       Йоллен на это лишь лучезарно улыбнулась.       — Это была твоя идея! Так что давай, работай.       Серана глубоко выдохнула.       — «… И вот королевна вышла ночью на поляну, а на поляне той была пещера, а в пещере той — девица в заточении… »       Матиас и Калеб оба уловили схожесть с их мамой в черноволосой бледной принцессе и ткнули в картинку пальцами — только Матиас еще и сопроводил это довольным бульканьем, тогда как Калеб продолжал быть нем.       — «… И обратилась прекрасная Принцесса к мудрой Королеве: «О, Королева, десять лет в этой пещере я сижу, десять лет света не вижу. Меня охраняет ужасное чудище, похитившее меня у родителей. Днем оно спит, а ночью улетает охотиться. Коли ты заколешь его, стану я твоей женой».       Йоллен пыталась представить, какие у детей останутся воспоминания о первом знакомстве их родителей. В книге было довольно… вольное переложение истории их встречи.       Как сейчас она слышала звук открывающейся гробницы, скрежет тысячелетнего камня о камень. На нее пахнуло сыростью и пылью. Черный провал в бледном вечернем свете — и вдруг из него начинает падать девушка, может, чуть старше Йоллен. Прыжок — и ни о чем не думая, она подхватила её за мгновение до падения. Длинные ресницы задрожали, и глаза её медленно-медленно раскрылись…       В них, оттеняя бледные скулы, плескалось жидкое золото, подсвечивая их изнутри.       Девушка с шипением оскалилась. Острые клыки заблестели, как два обнаженных кинжала. Дымка в её глазах исчезла, и Йоллен обжег горящий взгляд, одно ощущение которого заставило ее тело покрыться мурашками. Она не думала — она знала, что это было последним чувством жертвы перед тем, как ее жизнь будет оборвана хладнокровным хищником.       Йоллен мотнула головой. То, что было дальше, она предпочитала не вспоминать. Но рука сама потянулась к бледному шраму, оставшемся у неё на щеке.       — «… И села Королева ждать. Три дня и три ночи выжидала она чудище, наконец, на четвертый день, показалась из-за гор страшная черная тень… »       Йоллен, резко выдувая воздух трубочкой, изобразила взмахи тяжелых крыльев, как делал когда-то её отец. Матиас весело замахал руками, изображая полет. Правда, его чудище было больше похоже на планирующую курицу…       — «… Чудище было огромное, с три дуба высотой, с рогами, с копытами, с клыками и крыльями… »       Йоллен издала рокочущее дыхание и рык. Матиас сидел буквально с открытым ртом, а Калеб всё больше хмурился, вглядываясь в иллюстрацию. Не переставая изображать приближение чудища, она тоже всмотрелась в картинку. Кожистое создание с изогнутой спиной и большими перепончатыми крыльями, оно казалось знакомым…       «Неужели она так изобразила своего папашу?» — мелькнула вдруг мысль. Что же, это вполне соответствовало образу существа, чуть не устроившему конец света.       Но тут молнией рванула и другая мысль: чувствует ли Серана ту же боль, когда смотрит на эту картинку? Вспоминает ли она своё детство, когда отец её, возвращаясь из очередного похода с дружиной, приносил ей бесценные подарки? Вспоминает ли она время до?       Йоллен могла только гадать.       — «…Пока прекрасная принцесса отвлекала чудище разговорами, королева, обнажив волшебный меч, пробиралась в пещеру… »       Дети вдруг испугались. Матиас что-то затараторил на своем детском, повернувшись к ней и хватая ее за одежду. Отчетливо было слышно только «мама» и настойчивое «ня!». Калеб же с такой злобой посмотрел на чудище, будто желал испепелить его взглядом. Он сделал несколько взмахов руками…       Йоллен поняла, что застыла с открытым ртом. Кажется… Нет, не может быть…       Но чем больше Йоллен смотрела на его взмахи, тем отчетливее понимала: он пытался колдовать.       Она подняла глаза и встретилась взглядом с Сераной, которая сейчас успокаивала Матиаса. Выражение лица ее жены было непроницаемым. Однако Йоллен казалось, что она может различить в их бледной глубине что-то вроде вопроса.       Йоллен пожала плечами.       — Мы ведь в магическом университете, так?       Но она сама уловила легкое дрожание в своем голосе. Неуверенность. Неуверенность заставила его подняться на пол октавы на последнем слове.       Было ли это слишком рано для него? И что он мог бы уже сделать? Перспективы были… пугающими.       «Заметка — поговорить с мамой про случаи колдовства в детстве. Кажется, было что-то с подожженным сараем?..»       Когда Серана наконец убедила детей, что все закончится хорошо, она перевернула страницу.       — «Взмахнула королева мечом один раз», — Вжух, шикнула Йоллен, изображая свист рассекаемого мечом воздуха. Дети охнули. — «Но не пробила шкуру. Ударила второй раз», — вжух, — «не получилось. Наконец, на третий раз, что есть силы замахнулась Королева — и заколола чудище…» — Йоллен не преминула издать булькающий рык издыхающей твари, закончившийся последним хрипом чудища, — «…и освободила она прекрасную Принцессу».       Матиас засмеялся, а Калеб захлопал в ладоши, медленно, уважительно, как профессионал профессионалу. Это одновременно смешило и нервировало Йоллен, но она ничего не сказала.       Она, напевая простенькую танцевальную мелодию, всматривалась в последнюю страницу. Королева и Принцесса плясали в окружении дракончиков, и несколько из них хвостами играли на скрипках и барабанах. Оказалось, книжка была с бумажными вставками, дерганье за которые заставляло фигурки двух девочек качаться взад-вперед к другу другу, словно в бретонской польке.       Детям это так понравилось, что они чуть не поругались на своем детском языке, выясняя, кто будет дергать за бумажку, которая, в итоге, отвалилась. Плач, обиды, успокоения Сераны, и, наконец, новый мир…       Но Йоллен не принимала в этом участия. Против воли слегка дрожащим пальцем она водила по контуру старого белого дракона, с улыбкой глядящего на счастливую пару. Шершавая текстура краски напоминала чешую…       Хотя нет, не напоминала. Это был жалкий отзвук того ощущения под пальцами. Йоллен всегда удивляло, как такой твердый материал, как чешуя дракона, может быть столь… мягким на ощупь. Казалось, надави чуть сильнее, и она вомнется, как глина.       Но это было обманчивое ощущение. Одновременно прохладная и обжигающе горячая, словно тоненькая корочка магмы, под которой, едва сдерживаемый, бурлил поток раскаленной лавы, драконья чешуя её завораживала…       — «И стали они жить-поживать, да добра наживать… »       В ушах зазвенело. Йоллен мотнула головой, словно пытаясь освободиться от наваждения. Глубоко вдохнула и выдохнула, распрямила напряженные плечи.       Покосившись на неё, Серана попыталась закрыть книжку…       — Мам! Ня! — запротестовал Матиас. Калеб же быстро положил ладошку на страницу.       Йоллен вяло ощерилась. Мир снова кружился, но рывками, застывая на мгновение, будто пытался зацепиться за свою ось, но в последний момент срывался и начинал качаться вновь.       — Кажется, они хотят на бис.       Следующие пол часа дети сами перелистывали страницы, щупали иллюстрации, пытались издавать звуки, как Йоллен — в общем, от всей души веселились. Даже когда они уже клевали носом и буквально сидя засыпали, они отказывались расставаться с книжкой. Поделить её между двумя кроватками было нельзя, так что под общее негодование Серана её все-таки убрала. Они обе взяли по ребенку и направились из детской по короткому коридору в сторону их спальни. Йоллен, на самом деле, даже уже не помнила, что было в этих помещениях до ремонта. Хотя магические реагенты иногда вывалилась из-за двигаемых предметов.       Когда все ритуалы перед сном были закончены, Серана провозгласила:       — Так, на сегодня хватит! Сейчас все спать. — И, бросив взгляд на Йоллен, добавила, — Вот, посмотрите, мамы тоже будут спать сейчас!       — Что––       Но Йоллен уже потащили в сторону кровати.       Она могла только надеяться, что хоть немного сомкнет глаза этой ночью. Да, она надеялась. Может, в этот раз?..              Йоллен стояла над кроватками детей, вслушиваясь в их дыхание. Их маленькие тельца были лишь смутными очертаниями во мраке — она не зажигала света. Но даже на слух они были такие… умиротворенные, такие беззаботные…       Она не знала, сколько было времени. Ночь. Она ворочалась. Скидывала одеяло, когда было жарко. Накрывалась, когда кожа покрывалась мурашками от холода. Ложилась на бока и на спину.       Ничего не помогало.       Йоллен думала про книжку. Про последнюю страницу. Снова и снова прокручивала её в голове. Сказка закончилась хорошо. У читателя в конце не было вопросов, что могло случиться дальше, всё и так было ясно.        «Жить-поживать, да добра наживать… »       Руки сжали стенки кроваток до белых костяшек. Ей вдруг захотелось смять древесину, так сильно, чтобы та хрустнула и раскрошилась в руках, чтобы щепки вонзились ей в ладони, окрашивая светлое дерево кровью…       На плечо ей опустилась рука и мягко сжала его. Йоллен почему-то даже не удивилась.       — Всё в порядке? — спросила Серана шепотом.       Йоллен вздохнула, ослабляя хватку.       — Нормально.       Какое-то время они молчали, и тишина говорила за них. Бархатная, мягкая тишина, она обволакивала комнату. Но сквозь неё для Йоллен начинали пробиваться другие звуки. Она резко боднула головой, как раненый олень. Но ей не от кого было защищаться.       Точнее, ей было не защититься.       Серана втянула воздух через нос.       — Дело… в Партурнаксе, верно? — спросила наконец её жена.       Йоллен не ответила.       — Я знаю, что ты скучаешь по нему… — Серана неловко почесала шею, смотря куда-то в сторону. — И, возможно, я немного… перестаралась с книжкой…       Тут уже Йоллен смогла выдавить из себя слабую усмешку.       — Нет, книжка классная. Дети просто в восторге.       Йоллен почувствовала на себя внимательный взгляд Сераны. Кожа пошла мурашками. Она повернула голову и подняла на неё взгляд.       Ошибка.       Йоллен поняла, что тонет. Тонет в арктическом море её глаз, барахтается среди льдин её радужек, и её хватало только на то, чтобы каждые несколько секунд отчаянно хватать ртом воздух, прежде чем её снова накроет волной странного чувства, разливающегося в её груди. Ему не было названия, не было определения. Комок ощущений, он родился в ней при их первой встрече, он умрет вместе с ее последним вдохом.       Йоллен наклонилась, медленно, словно преодолевая сопротивление воздуха. Но их поцелуй был быстрым, неловким даже, как в самый первый раз. Словно воры, в полной темноте они столкнулись тогда губами, как будто неожиданно для самих себя. Йоллен тогда долго не могла поверить, что ей это не привиделось.       Сейчас же они стояли, припав друг к другу.       — Ты ведь понимаешь, что эта книжка и для тебя? — шепот Сераны, совсем слабый, как дуновение ветерка.       Йоллен кивнула.       — Мне просто показалось, что картинки с ним…       Йоллен хотелось сказать: «Мне от них тошно». Хотелось крикнуть: «Ты просто не знаешь, что я его убила. Что я не имею право на эту память. Ты бы не делала этого, если бы знала, что я убийца».       Пальцы пытаются ухватиться за лезвие, но скользят в крови.       Вместо этого она сказала:        — Нет, нет, я рада, что у меня будет… — её голос надломился, и она осеклась. Потом сделала глубокий, дрожащий вдох, сжала руку в кулак, так что захрустели пальцы. Потом отдельно хрустнула каждым, уже намеренно.       Раз. Мизинец.       «Вжух, вжух, вжух» — свистел воздух в перепонках крыльев.       Два. Безымянный.       Громом катится по небу рёв, так, что у нее вибрирует ребра.       Три. Средний.       Рокот драконьих слов пронзает мир пополам и отдается обертоном где-то в груди.       Четыре. Указательный.       «Я просто… порой я не понимаю, откуда у меня берутся некоторые мысли в голове. Они появляются, и мне нужно время, чтобы осознать, что это… ненормально. Для людей ненормально»       Пять. Большой. Он вжимается в ладонь и закрывается остальными четырьмя, пока кулак не начинает трясти.       Выдох, который может откинуть ее в сторону, но вместо этого нежен, как весенний бриз.       О, как они оба пожалеют о его словах.       «Был…гейн…Один. Похожий на тебя»       Йоллен медленно выдохнула.       — Я рада, что у меня останутся его изображения — ну, кроме маминых атласов, — и она издала жалкое полуфырканье-полувсхлип, как бы шутя, но не находя сил для юмора.       Иногда врать было ужасно сложно.       Вдруг Йоллен поняла, что злится. По-настоящему, ужасно и бессмысленно злится. Серана сжала её плечо и хотела что-то сказать — но потушенный камин за их спинами зашевелился, заплевался, зашипел, отвечая на закипающую в ней злобу. В треске разгорающихся углей Йоллен услышала уже другой треск — треск снега под ногами. Шаг, шаг, шаг…       Йоллен проваливалась. Или, может, это прошлое дымкой проступало сверху над настоящим, так, что она смотрела на детей, на Серану, но их черты как бы расплывались, пока что-то горячее обжигало ей щеки.       Шаг, шаг, шаг — так хрустели кости.