Добро пожаловать в Мультифэндом: любовь во время зимы

      Получив чужие магические силы, Такхизис чувствовала себя как никогда прекрасно. Новый мир, пусть и неизвестный ей в нужной мере, её полностью устраивал: здесь были отменные климатические условия, множество магической живности и огромная энергия, которую можно было подчинять. Да, пусть пока это всего лишь несколько русалок. Они — лишь начало.        Подумав, темная богиня приняла решение о том, что не имея осязаемой оболочки она сможет куда выгоднее воздействовать на окружение, ведь если тебя не видно, то напасть на физическом уровне не выйдет и вовсе, в то время как на ментальном далеко не все могут стать для неё равными соперниками.        Такхизис кружила над лесом, обдумывая дальнейший план. Избавиться от не обладающих магией пешек показалось ей самым лёгким и в то же время эффектно-показательным. Что бы сказала Марго, столь стремящаяся к самостоятельности, увидев распластанную подругу мёртвой? Каково ощущать себя косвенно виновной в гибели близкого человека?       Усмехнувшись собственным мыслям, Такхизис продолжила развивать идею. Как именно лучше нанести удар в спину? Вариантов воистину масса! Можно отравить, задушить, сжечь, проткнуть или же утопить… Например, можно было бы заставить Катю стащить яд у Хелависы, после чего отравив им Оливье. Правда, яды могут быть под сигнальными чарами, и тогда все старания пойдут насмарку. Физически Катя слабее мужчины, так что ни драка, ни даже удушение во сне подушкой едва ли станут приемлемыми вариантами. Ситуации подходящей для утопления слишком уж долго ждать: да и трупы русалок на берегу едва ли станут приятной компанией и не отобьют охоту поплавать. А вот на счет удушения…       Если бы богиня приняла видимую форму, то в её глазах можно было бы отметить яркий блеск. Сейчас же только прокатившийся в воздухе вихрь мог быть доказательством удачно спланированного действа. POV Катя       Стоя на краю опушки, я смотрела на раскачивающиеся от ветра кроны деревьев: такие могучие и древние, однако прогибающиеся под чуждым напором. Щебет птиц становился всё глуше, сзади повеяло прохладой, а в грудной клетке надсадно защемило.       Внезапная мысль Оливье всполохнула на подкорке — черт побери, мне так и не удалось свыкнуться с тем фактом, что теперь мы практически связаны, хоть, признаю, порою это и вызывало улыбку. Однако сейчас мысли эти меня скорее встревожили: «Подкрасться было, на самом деле, не сложно. Она настолько мне доверяет, что даже не думает оглянуться. Нет, это не Катрин. Да, оболочка та же, но внутри сейчас — дьявол. Её нужно спасти, но для этого придётся причинить страдания. Сопутствующий ущерб, что поделать.»       Говорят, за мыслью не поспеть. Именно она — самая быстрая в мире вещь. Я не успела не то что отскочить в сторону, но даже банально обернуться. Чувство чужих рук на шее никак не исчезало. Осознание того, что эти руки принадлежали ему — и вовсе сбивало с ног. «Обхватить за шею, почти какое-то извращённое объятие. Сжать. Не-Катрин задёргалась, хватая ртом остатки воздуха. Ничего, потерпите, скоро всё закончится.»       Я хотела было закричать, позвать на помощь, подать хоть какой-то сигнал, но не могла позволить себе даже такой роскоши как вдох. «Оливье, неужели Вы меня предали?! После всего произошедшего, Оливье! Я ведь верила Вам! Это не Вы, нет, Вы не посмели бы!»        Горло саднило. Он тебя не слышит, о предательстве подумаешь потом, если останешься жива. Ну же, сосредоточься! У тебя есть несколько секунд — уровень объема твоих лёгких, который благодаря занятиям по плаванию чуть больше.       В отчаянии, я схватила одну руку Оливье, изо всех сил стараясь разжать его пальцы, держащие меня мёртвой хваткой. Нужно вырваться. Любой ценой!       Удар локтем по рёбрам.        Безрезультатно. «Атос! Хватит, слышишь! Прекрати! Сопротивляйся!»        Я осознавала бесполезность этих мыслей, всё еще продолжая бороться. Лягнув мужчину ногами я поняла, что сил практически не осталось. Последнее, что я помнила: свой резкий удар затылком по его нижней челюсти, боль от которого отпечаталась на подкорке.        Чувствуя, как образы передо мной расплываются, а в голове слышится чей-то чужой смех, погрузившись в тёмную пелену, я жалела лишь о том, что молчала всё это время.

***

       Жутко неприятный запах постепенно возвращал к реальности. Надо мной склонилась Марго, держащая в руках платок, пропитанный этой гадостью, от которой, казалось, слезились даже глаза.        — Ты как? Проблем с дыханием быть не должно, вроде, — с беспокойством спросила подруга, помогая прийти в себя. — Синяки останутся, но это не смертельно. Видела бы меня после тренировок… Повезло же, что твои сильные эмоции настолько яркие, что их слышно даже на таком расстоянии.        — Жить буду, — только и ответила я, оглядываясь по сторонам в поисках Оливье. Неподалёку стояли Ллейр и Хелависа, что-то экспрессивно обсуждающие, однако графа де Ла Фер видно не было.        — Это был не он…        — Я знаю, — отрезала, не желая в очередной раз проговаривать подобное. — После случившегося с Миледи это — последнее, что он стал бы делать. Манипулирование чистой воды.        — Ллейр и Хел пытались объяснить ему, — в голосе Марго была слышна тревога, — да он и сам понимает: как только ты потеряла сознание пелена влияния спала. Я прибежала в тот момент, когда он подхватил тебя, чтобы ты, не дай Всевышняя, не разбила свою голову. Катя, очнись уже! Наш мир — не сказочная полянка! А если бы целью Такхизис было убийство? Тогда что?        — Тогда подбирала бы дерево, из которого можно соорудить мне гроб, — ответила я на одном дыхании: мысли мои были заняты совершенно иным. — Где он? Мне нужно с ним поговорить.        Оглядываясь по сторонам я услышала лишь щебет птиц. Очевидно, Оливье не желал общения, и его можно понять. Чужие мысли в собственной голове только подтверждали данную теорию: его душевная боль чувствовалась практически на физическом уровне, отчего в горле застрял неприятный комок. «Если я скажу, что не виню Вас в произошедшем, Вы ведь не поверите, верно?»        Несколько мгновений, кажущихся вечностью, и ответ — столь родной голос, и одновременно с ним — воспоминания не столь давние. «Если даже и так, мадемуазель, это всё равно не оправдывает моего поступка. Я никогда не прощу себя за подобное действо, а Ваш взгляд в тот миг, клянусь, запомнится мне навсегда».       Я прислонилась к дереву, стараясь сохранить контроль над координацией. И что теперь? Хотелось уверовать в то, что Оливье не смог бы сделать подобного даже в теории, однако я прекрасно знала, что физически мужчина в состоянии задушить другого мушкетера, что уж говорить о девушке, с её хрупкой шеей. В семнадцатом веке в принципе смертность была в разы выше, чем в двадцать первом: сказывался уровень медицины, возможных ран, как от оружия, так и бытовых — будь то хоть ожог на кухне из-за пролившегося кипятка. В таких случаях скорая помощь не приедет — её попросту нет!        Вспоминая роман Дюма-отца, я памятовала также и о том, что Оливье повесил супругу, и о том, что частенько колотил молчаливого Гримо, и о том, что многократно лишал жизни гвардейцев, заезжих англичан и прочих господ. Я знала о жестокости этого человека, и всё равно не могла видеть и чувствовать его смятение, ощущая себя так же паршиво.       Отчаянно желая увидеть его, обнять, утешить и уверить в том, что всё это происходит не по его вине, я рассмеялась над собственными мыслями: он — взрослый мужчина, граф, мушкетёр, а я — всего лишь девчонка. После произошедшего Оливье со мной не только разговаривать не захочет, но еще и видеть. Мультифэндом, слёзные мольбы о спасении и защите… «Если бы я не испытывала к Вам чувств, Вас здесь не было бы. Жили бы в своем поместье, занимались своими делами, а не разгребали весь этот завал проблем». «Наши пути разойдутся и мы расстанемся — скорее всего навсегда. Возможно, Вам сотрут память и Вы не вспомните не только этого инцидента, но и меня.»        Как ни странно, Оливье ответил. В мыслях его слышалась горькая улыбка: «Находясь на «Титанике» Вы, не ведая, что я тоже на корабле, обращались ко мне с просьбой, никак теперь не выходящей у меня из головы:"Граф, если бы Вы были здесь, смогли бы Вы спасти меня от этого удушающего чувства?» Ваши мысли стали пророческими, мадемуазель». «До этого, помнится, я возжелала, чтоб Вы пустили мне пулю в висок» — парировала я. — «И мы оба понимаем, что физически мы оба сумели бы спустить курок, однако решение проблемы подобным образом крайне неконструктивно. Марго вот к Хелависе в Аальд сбежала, и что? Никто из нас не может быть сильным постоянно — Вы сами мне об этом говорили. Так неужто мы сдадимся на милость победителя, сующего свой нос в наши мысли?! Когда я была дома, а спустившаяся за окном ночь вгоняла в беспросветную тоску, я была маленькой девочкой, отчаянно цепляющейся за тот единственный якорь, что у меня оставался. — Воспоминания нещадно кололи в груди. — Я молила Вас, Оливье, о силе на то, чтоб пережить следующий день. Изо дня в день я всегда верила в Вас, вставала и шла дальше: через ошибки, обидные слова и боль, поселившуюся в моем сердце.» «К чему Вы обо всём этом рассказываете?» — голос его был на удивление спокоен, теперь можно было понять лишь то, что мужчина чертовски устал. «К тому, что если Вам нужна сила духа для преодоления этого события, то я к Вашим услугам».        Мысленно нарисовав стальную шпагу, которой я рассекаю воздух, отгоняя всё зло, которое лишь можно себе представить, я улыбнулась, видя наконец неподалеку от себя Оливье, будто ожидающего очередного подвоха, не решающегося поднять на меня взгляд.        — Не думаю, мадемуазель, что эта ваша мысль более резонна, чем моё недавнее поведение.        Я слышала его. Значит, он всё ещё не против общения. Значит, ещё не всё потеряно. Ведь сейчас представить свою жизнь без него казалось мне пыткой. Что бы там ни происходило, я сумею за себя постоять, что до Оливье… Я ведь знала, что он такой, что у каждого человека есть как светлая, так и тёмная сторона, что отнюдь не помешало мне испытывать столь горячие чувства именно к нему, не взирая на каноничную жестокость, флегматичность и отрешённость после пары бутылей бургундского.        — Это не Ваша вина, — еще раз уверила я, надеясь лишь на то, что поймёт и он.        — У Вас сейчас такое выражение лица, Катрин, что я уже обеспокоен, что Вам понравилось, — грустная усмешка погасла практически тут же.        — Потому что я всё еще Вам доверяю. Вам и только Вам, — добавила уже мысленно.        Контраст залитой солнцем поляны и серьёзной задумчивостью вгонял в ступор. Словно сюрреализм, чья-то глупая сказка или же байка. Словно нарочно, в насмешку. Ведь ничто не может воздействовать на человека так сильно, как его собственное подсознание, зародив в котором тревогу остаётся лишь ждать, пока он сам не сведёт себя с ума.        План-то, может, был и хорош, если бы не несколько"но»: граф Оливье де Ла Фер бывал и не в таких переделках, не говоря уже о дворцовых интригах, к которым он, к собственному сожалению, тоже порою был причастен; Катя же буквально учила техники манипулирования, а также — что немаловажно — защитные механизмы и «якорные» структуры, так что даже беря в расчет полное отсутствие магических способностей, списывать их со счетов при помощи дешёвых уловок ментальной магии — чушь!        Это же понимала и тёмная богиня, наблюдающая за развитием событий из укрытия. Сильный порыв ветра и громкий хохот, раскатывающийся по поляне, ясно давал понять, что все необходимые данные она уже получила и теперь была готова действовать в открытую.        — Ну здравствуй, освободитель, — манерно поклонилась женщина, обращаясь к удивлённой Кате. — И, конечно, моё почтение Вам, герой, — очередной кивок в сторону Оливье. — Неужели дорогая Хелависа оставила вас одних на произвол судьбы? Какая досада…        Голос её был вязким и приторно-сладким, словно мёд, а взгляд — острым и проницательным. Блеск её глаз на солнце сверкал столь же ярко, как и шпага, вытащенная в одно мгновение из ножен.