Коньки в кровавых васильках

Сейчас только начиналась вторая половина дня, а Юра уже чувствовал ужасную усталость. Ноги затекли, заставляя лишь не сильно струсить усталость и плестись с высокой крутой лестницы на выход. Весь город куда-то спешил, но до этого Юре дела не было. Все дела на сегодняшний день уже были переделаны, и потому, можно было заняться тем, что Плисецкий слишком долго откладывал. Небо затянуло грозными тучами, не давая пробиться на землю и хрупкому лучику. Раскат грома лишь угрожающе разнёсся по городу. Сухой снег громко хрустел под высокой подошвой кроссовок, что, хоть самую малость, но увеличивала небольшой рост парня. Сколько лет над ним потешались сверстники за его рост, и сколько времени прошло с того момента, а комплексы до сих пор не хотели отступать, все еще грызя разум. На глаза попалась уже знакомый ларёк. Весь прилавок был заставлен разнообразными букетами и корзинками с цветами. Зайдя в магазинчик, Юра сразу смог отметить, что за то время, как он здесь был в последний раз, ничего не изменилось. Девушка, что из раза в раз продавала блондину цветы, приветливо улыбнулась, судя по всему, узнавая своего постоянного клиента. В какой-то мере за несколько лет стало привычкой покупать, именно в этом небольшом магазинчике цветы. Продавщица спросила, вновь ли парень берет незабудки, после чего Юра лишь утверждающе кивнул и чуть растянул губы, чтобы не выглядеть настолько расстроенным, каким был на самом деле. Сколько раз именно сюда захаживал блондин, уже не сосчитать, но то, что здесь цветы всегда были свежими, Юра уже не смел сомневаться. Ловкие пальцы девушки собирают незабудки в аккуратный букет, украшая белой атласной лентой. Юре ещё с самого детства дед привил любовь к простоте, и потому, столь простое оформление, казалось, как нельзя лучше дополняло такие нежные полевые цветы. Быстро расплатившись и на прощание негромко поблагодарив девушку, юноша вышел из прилавка, сжимая в пальцах аккуратный букетик цветов До нового года оставался почти целый месяц, а весь город уже был украшен яркими огоньками, раскрашивая снег вокруг себя в разноцветные кристаллы, а серые непримечательные панельные здания уже не казались такими грязными и потрепанными жизнью. Цветные гирлянды в окнах разбавляли темные шторы, и, казалось, что все не так уж и пасмурно. Хотя гром, который вновь раздался в небе, был с этим не согласен. Юра впервые видел, чтобы при снеге была гроза, но погода уж слишком подходила для этого дня. Казалось, все жизненные невезения в жизни Плисецкого начались с темного вечера, в которую бушевала сильная метель, когда Юра потерял самого близкого человека — дедушку. Что мог сделать любящий дед в последний момент, когда на них с внуком на бешеной скорости неслась машина? Правильно. Только закрыть подростка собственным телом. Редко, но во снах он до сих пор видит мертвое, лежащее в неестественной позе, тело деда, а вокруг него на асфальте быстро растекающаяся лужа крови. Сам же Плесецкий отделался в тот момент только сломанной рукой и шоком — так сказали врачи, не зная насколько он был огромным. После похорон дедушки Юрина жизнь кардинально поменялась. Никакие лживые улыбки соболезнующих дальних родственников и знакомых не могли заменить теплую и такую родную улыбку дедушки, потому что его улыбка была чистой и настоящей. Его улыбка могла приободрить в грустные моменты и успокоить, казалось, что все вокруг вновь окрашивается в яркие краски, и мог заставить все цвести полевыми цветами. Но после смерти весь чарующий эффект пропал, заставляя взглянуть по новому на все происходящее через черно-белую призму. Чужие стены отпугивали, не было в них того самого тепла и уюта, что и в небольшой квартире на окраине Питера. Новые стены квартиры Юриной мамы казались чем-то чужим и холодным, заставляя прижаться коленями к груди и зажмурить глаза от кровавой картины перед глазами, представляя перед собой родную улыбку дедушки. Улыбка матери казалась вынужденной, ведь не случись этой катастрофы, она бы и дальше не вспоминала о своем сыне, продолжая устраивать личную жизнь и бизнес. Возможно, если бы она появилась лет на пятнадцать раньше, все действия в сторону блондина не казалась бы такими фальшивыми. Изо дня в день одно и тоже. Все вновь одевали свои маски и пиджаки, играя в театре притворства. Каждый жест казался настолько наигранными, что появлялось желание разбить к чертовой матери свою черепную коробку о кирпичную стену и размазать по светлым обоям свои мозги, чтобы вся эта показушность наконец пропала, но Юра вновь продолжал во всем этом участвовать. Возможно, лет десять назад ему нужна была семья, в которой все следовали давно устоявшимся канонам, но не теперь. Уже было слишком поздно, что-то менять. Слова сочились мнимой любовью, заставляя лишь устало прикрывать глаза и продолжать весь спектакль до самого вечера. В школе все шло наперекосяк, не давая вздохнуть свободной грудью даже там. Вечные насмешки из-за выбранного спорта и уж слишком женственного образа заставляли лишь ещё сильнее выставить острые иглы, не давая подойти ближе, чем на метр, а для особо смелых — получить удар в челюсть и громкий матерный поток в лицо. Единственной отдушиной был каток, где не было всего этого спектакля, все было ясно с первого взгляда, никто не скрывал своей неприязни или симпатии, и все говорилось в лицо без утайки. Хотя в прочем, Юра мог просто не догадываться, что все кругом было тоже соткано, может и более тонкими и невидимыми, но нитями лжи. Всем было понятно, что в любой момент ты можешь утратить все лавры, упав с высоты птичьего полета, сломать себе все возможности в успешное будущее, так же, как, поднявшись с колен, пойти покорять горы. Всегда все знали, что каждый прыжок — это риск, даже если он был неоправдан, всегда шли на него, чтобы не случилось. Кто не рискует тот не пьет шампанское, так ведь там говориться? Хотя, возможно, это была лишь более искусно скрытая ложь, настолько натренированная за все эти годы. В любом случае, ставки были слишком высоки, чтобы в одно мгновение все потерять. Может, ложь уже образовала оболочку искусственно созданного характера, что едва ли можно было отличить от настоящего. Юра этого не знал. Стоило в материнской квартире хлопнуть тяжёлой двери, и щёлкнуть замку в небольшую комнату, на время выделенной Юре, в чем парень не смел совневаться, строки на листах сценария пьес и маски двуличных актёров могли быть откинуты до самого утра, а коньки с голубыми шнурками были бережно оставлены до ближайшей тренировки. В комнате снова слышались громкие всхлипы в подушку, заглушаемые лишь толстыми стенами в доме. Плечи дрожат крупной дрожью, постоянно вздрагивая тяжелого, неровного дыхания. А с утра, умываясь ледяной водой, Юра старался скрыть темные оттенки на лице и покрасневшие от слез глаза. Спектакль вновь начинал ставить свои концерты. Мотнув головой, парень постарался вытеснить воспоминания, но это, как и было ожидаемо, ничуть не помогло. Смешанные чувства пускают туман в голову, от чего зябкость на коже стала по-особенному сильно ощущаться. Сейчас Юра был согласен, что тогда все чувства усиливались, как через линзы очков, но разве от этого они становились более искусственными? Ступать по приснеженной земле на несгибающихся ногах с каждым шагом все сложнее. Будто снова погружая в тот самый вечер после Гран-При, не давая перелистнуть книгу на новую главу, позволяя лишь пробегаться по строкам. Вновь обрывать корочку с ран и, заставляя сердце обливаться кровью, а цветам внутри все сильнее обхватывать тугими стеблями органы. Каждый шаг оставлял в голове гулкий удар пульса, который вытеснил все другие звуки из головы, не давая слышать ни холодный свист ветра, ни жалобный треск веток, ни глухой хруст тонкого льда над землёй. Были лишь громкие удары сердца, и бегущие строчками текста мысли, от которых внутри заставляло все похолодеть. В руках все также покоился небольшой букет, а промозглый ветер старательно покрывал светлую кожу зябью. Снова тот же кованый забор и высокая арка у входа в кладбище. Чуть поодаль небольшая будка, в которой, наверняка, как и всегда охранник, тихо посапывая, спал на неудобном стуле. Юра мог поспорить, что нашел бы нужную надгробную плиту вслепую, столько раз он уже был здесь. Высокие надгробия неровными рядами выстраивали небольшие дорожки. Летом у множеств памятников расцветали яркие цветы, рассеивая всю ту тоску и грусть, что непременно присутствовала на кладбищах. Множество разных шрифтов с именами и прощальными посланиями. Черно-белые фотографии с разными лицами и фальшивыми улыбками заставляли лишь сравнивать с самым родным выгравированым на толстой плите изображением — улыбающимся лицом, которое, казалось, самым искренним и честным. Тяжёлая подошва ботинок остановилась у того самого надгробия. Сколько часов Плисецкий в свое время провел у этого места, явно больше нескольких суток. Он помнил, как после похорон в первую неделю оставался здесь сутки напролет. Помнил, как его новоявленная мать силком затаскивала домой, за что в доме были слышны громкие крики в перемешку с рыданиями. Помнил, как потом тайком сбегал на кладбище, и оставался таки там ночевать, за что потом получал звонкие пощёчины от новоявленной мамы, а потом все так же прикидывался, будто ничего не происходило. Помнит, как после одной из таких ночей слег с высокой температурой и тяжёлым кашлем, как после оказалось с бронхитом, с которым мучался потом ещё целый месяц, но приходить на могилу так и не прекращал. Помнил, как после каждой тренировки шел с таким же букетом незабудок в руках, как сегодня, и, долго рассматривая надгробие, вспоминал счастливые дни, когда он ещё жил в небольшой, но очень уютной квартире. Но с тех пор, как этот памятник появился на этом месте, прошло ровно четыре года. Юра в последнее время все реже появлялся на кладбище, из-за чего в глазах блондина можно было заметить стыд, который буквально с каждым днём становился все более узнаваем. В последний раз блондин приходил сюда почти два месяца назад, из-за чего парень лишь пристыженно склонял голову, а изо рта не могло вырваться и звука. Опустившись на холодный снег, Юра глубоко вдыхал обжигающе-холодный воздух, что тяжёлым комом спускался в израненные легкие. Толстый деним на коленях стремительно пропитывался влагой, от чего ткань становилась более грубой и вновь раздирала едва ли зажившие раны. Худая кисть счищает толстый слой снега с могильной плиты, а тонкие пальцы проходятся по выгравированным инициалам. Николай Плисецкий. Так гласили инициалы на надгробье, тонкие буквы переплетены со множеством завитушек и петель. Юра точно знал, что его дедушка не выбрал бы столь вычурный шрифт для надписи, а предпочел бы что-то максимально простое и лаконичное. Этот подчерк вовсе не подчеркивал присущие его деду качества, а, напротив, диссонировал и резал глаз. Все что доказывало, что это была действительно нужный памятник: инициалы, фотография, даты рождения и смерти. Искусно вырезанные края плиты в лишний раз заставляли усомниться в подлинности могилы, но Юра точно знал, что здесь похоронен его дедушка. Подобная помпезность и пафосность, что присутствовала на памятнике, сразу выдавала натуру Юриной матери, что была всегда падка до чего-то слишком вычурного, и как ей казалось, изящного. Словно ворона, увидавшая сверкающие предметы старалась забрать их себе. Юра был уверен, что его дед бы выбрал, что-то более незатейливое, что сразу бы затерялось на фоне прочих надгробий. Тоже Плисецкий. Это до сих пор грело душу, ведь у родной матери давно была другая фамилия, а фамилию отца он и подавно не помнил. Плисецкий — звучит достойно. Но то, как произносил это слово его дед, вызывало желание вскинуть голову и проходиться гордым взглядом по другим людям. Цветы опускаются на счищенную плиту, вместе с любимыми шоколадными конфетами. Почему именно незабудки Юра едва ли знал, но в голове будто было высечено, что эти полевые, такие же простые и бесхитростные, как и сам Николай, цветы были в фаворитах среди других сортов. Глупый смешок пропал в глухом кашле. Если на дедушкиной могиле летом расцветали синие незабудки, то на юриной расцветут голубые васильки. Разница лишь в том, что его никто не спрашивал какие конкретно он хочет цветы в грудной клетке, что стремительно разрастаясь, убивали его. Так что оставалось довольствоваться малым, и знать, что около его плиты цветы никогда не завянут, даже если о нем все забудут. Излишне длинный полосатый шарф волочился по земле, собирая всю влагу и грязь на себя, и сколько бы Юра не закидывал его за спину, проворный ветер его сбивал, заставляя лишь устало подметать пол. Терпкий аромат ментоловых сигарет и лаванды впечатался глубоко в волокнах толстых нитей, так как и в памяти блондина. Этапы Гран-При в России закончились ещё пару недель назад, и примерно с того дня в его гардеробе прочно затесался эта несуразная гладь шерстяных ниток, что были связаны в излишне длинное изделие.Красный от мороза нос лишь сильнее спрятался за чужим кашне, что, как нарочно, было забыто в его квартире. Запах сильнее бил по рецепторам, заставляя в воображении вновь представить Вика, с переливающейся на свету платиной волос и ясными, как голубое небо, глазами. Да, у Юры было много возможностей вернуть этот шарф Никифорову. Но если это единственный предмет, что может заставить хоть на мгновение потешить свои надежды, то стоила ли чистота совести этого? Наверное, нет. Внутри все ещё бился ураган эмоций, но все чаще в нём появлялись искры тоски, что оседала в лёгких и сжимала грудную клетку толстыми прутьями, не давая вытравить ее оттуда. Куда проще было бесновать вместе с сильным штормом в океане, чем с маленькой речушкой, что оседала в каждой частичке тела и оставляла за собой едва уловимое ощущение скорби и сожаления, что все сильнее захватывала места от других эмоций. Сил на разговоры больше не было, а вести монолог было ещё отвратительней, чем просто молчать и всматриваться в плиту, что, казалось, уже была засмотрена до дыр. В голове вертится карусель воспоминаний, что из раза в раз воспроизводит забытые на задворках разума моменты. Каждое воспоминание является ярким и важным экспонатом в картинной галерее, что был осторожно помещен в резную рамку на стене. Едва прикоснувшись, сразу погружаешься в блондинистую голову, осторожно наблюдая со стороны за детскими мыслями, переосмысливая сказанные когда-то в далёком прошлом фразы уже покойного деда и воспринимая их совершенно по иному. Губы искривлены в улыбке, но уголки понуро смотрят вниз, не давая прочесть, что чувствует парень. Казалось, будто бы его сломали, ведь чувствовать одновременно скорбь и воодушевленность невозможно, но Юра чувствовал. Странная смесь отдавала едва ощутимой сладостью, которую почти мгновенно перебивала горечь, что не оставляла даже послевкусия от сахара. Юра очень скучал, и если бы знал, что та поездка, сможет настолько изменить его жизнь, то ни за какие коврижки не согласился, чтобы дедушка забирал юношу из аэропорта. Глаза стеклянно смотрят на надгробную плиту, парень вырисовывает уже окоченевшими пальцами замысловатые узоры на тонком слое снега, что старательно застилал землю. Кончик носа замёрз от холода, а на длинных ресницах покоятся мелкие снежинки. Зелёные радужки уныло смотрят на поверхность плиты. Глаза уже не настолько насыщенные, как четыре года назад, в них больше не плещется надежда на светлое будущее, ведь все уже предрешено, но единственное, что в них все так же присутствует — это твердая решимость урвать свою победу. У Юры больше ничего не осталось, ведь совсем скоро все закончится, и будь он влюблен в золотую медаль, то ничего бы не изменилось, ведь она все так же оставалась такой же недоступной, а Плисецкий таким же до глупости упёртым. На улице уже стемнело, и неяркое солнце уже давно сменилось на тощий полумесяц. Фонари теплым светом едва доставали до могилы, а снегопад все усиливался, заставляя высокими горками покрывать весь город. Худая рука в последний раз провела по надгробию, и с тяжестью в сердце парень поднялся на вымороженных ногах, и, стараясь не закашляться, спокойным шагом отправился к воротам кладбища. Достав телефон из кармана, юноша посмотрел на время, и, не обветрились бы губы так сильно, что от любого движения кровь сразу начинала тонкой струйкой стекать по подбородку, Юра бы точно присвистнул, а так, лишь пометив в голове, что уже перевалило за пять вечера, и через час ему надо быть на катке, парень ускорил шаг и поторопился домой, чтобы забрать свою сумку с коньками. Тело замёрзло настолько, что колени едва ли не подрагивали. Глаза слезились от пробирающего до самых костей ветра. Щеки сильно кусало, а про тонкие пальцы и вовсе стоило молчать, ведь парень уже догадывался, что паутинка царапин на коже не заставит себя долго ждать. В голове мысли все так же путались, но забрасывать коньки сегодня, было бы далеко не самой лучшей идеей, ведь уже через пару дней финал Гран-При, и было бы неуважением к себе в столь ответственный момент откладывать тренировки. Так что собравшись, отбросив столь животрепещущие, но так не вовремя проявившиеся эмоции, парень поспешил домой.