Коньки в кровавых васильках

Настойчивая трель в двери раздражает, заставляя быстрее идти к двери. Юра сам себе поражается. Как он смог забыть, что к нему должны были прийти, ведь обычно подобное парень держит у себя в голове? Ещё одна трель, а спустя несколько секунд пара сильных ударов так проходится по входной двери, что Юра начинает постепенно переживать за ее сохранность и целостность. Наконец открыв двери, Юра видит перед собой раскрасневшуюся от холода, но довольную Милу, что первым делом ставит в сторону все свои сумки и пакеты, а после накидывается на парня с крепкими объятьями, не обращая внимание на то, что чуть не снесла его с ног. — Ты мне чуть двери не снесла! — возмущённо прохрипел Юра от слишком крепких объятий Милы. — А нефиг было испытывать мое терпение, быстрее бы шевелил своим задом, меньше бы пекся за свои двери, — уж слишком довольно и радостно отвечала на недовольства Плисецкого девушка. — Ты холодная, — постаравшись отлипить от себя подругу, пробормотал Юра. — О-о-о, Юра, я прекрасно знаю это, — прикладывая ледяные руки к оголенной шее парня, Мила с нескончаемым удовольствием наблюдала, как его передёрнуло от этого действия, и очень широко улыбнулась, даже не скрывая, что ей нравится потешаться и немного издеваться над ним. — Ты знаешь, что слишком любишь приносить в жизнь других людей боль и дискомфорт? — это скорее было утверждение, чем вопрос. — Не-е, Юр, этот эксклюзив доступен лишь для тебя, так что получай удовольствие пока есть возможность, — подмигнув, сказала она, начав снимать с себя шарф и короткую куртку. — Я теперь даже не знаю радоваться мне или плакать, от такого-то счастья? — забирая чужую верхнюю одежду, Юра задержал на девушке взгляд. — Как ты, вообще, не вымерзла в этой куртке? Я в своем пуховике замерзаю, а ты в этом нормально себя чувствуешь на таком лютом морозе, — недоумевая, спросил парень. — Юр, все легко — это просто магия, — потешаясь, сказала Бабичева. — А про мое эксклюзивное предложение, я считаю, что ты должен быть просто без ума от него, когда оно закончиться, будешь плакать, я тебе это обещаю, — струсив с волос остатки снежинок, проговорила она. — А, про твоего кошака, он меня задрал за эту неделю. В который раз убеждаюсь, что собаки лучше, мне коты нравятся только до тех пор, пока они не начинают жить со мной на одной территории, — сказала Мила, отдав Юре переноску с Потей, что ещё была пару минут назад отложена в сторону с остальной кучей вещей. — Да знаю я, каждый раз так говоришь, а потом с таким удовольствием тискаешь его и также радостно тащишь его к себе домой, когда мне надо уехать на соревнования, — выпускав из переноски кота, Юра берет его на руки, обнимая. — Верно же, Потя, именно так каждый раз и происходит? — обращаясь к коту, спросил Юра, делая вид, что тот полностью его понимал. — Поть, я ведь надеюсь, ты обоссал ей все тапки и углы в квартире? Не разочаровывай меня, я ведь знаю, что ты хороший мальчик, — перейдя на шепот, что был прекрасно слышен даже не напрягая слух, пробормотал Плисецкий. — Юр, можешь не совневаться, я сохранила эти тапки специально для тебя, чтобы когда ты зашёл ко мне в гости, то полностью насладился этим прекрасным ощущением обоссаных тапок, — приторно-сладким тоном проговорила Бабичева. — Я так понимаю, мне на троих делать чай? — выйдя из кухни, уточнил Виктор у Юры, — Привет, Мил, — и лишь после этого парень поздоровался с ней. — Что он делает у тебя дома? — прошептала Бабичева слишком громко, будто специально давая услышать себя Виктору и делая акцент на своем обращении, явно показывая свое пренебрежение к нему. — Ну… Он теперь со мной живёт, — натянуто улыбаясь, ответил Юра, стараясь разрядить накалившуюся обстановку. Юра прямо ощущал, как вокруг них метали молнии, а он сам метался, не зная, что ему делать. Но поймав ошарашенный взгляд Бабичевой, Юра понял, что одним лишь этим ответом он не отвертится. — Вить, смотри, ты ведь куришь? Можешь не отвечать, я знаю, что да, постоянно вижу тебя за универом, когда ты со всеми своими дружками стреляешь сигареты. Ну так вот, я сейчас тебе даю пачку сигарет, а ты куда-нибудь сваливаешь отсюда хотя бы на полчасика, а лучше час, а вообще сказочно было бы, чтобы ты вообще не возвращался, — Юра ущипнул девушку за ладонь, будто говоря, что здесь уж она уже перегибает. — Ну как тебе мое предложение? Я знаю оно прекрасно, можешь даже не пытаться мне ответить или меня переубедить, оно просто сногсшибательное, — доходчиво объяснила Виктору Мила, словно маленькому ребенку, и говорила так твердо, что от ее уверенности можно было растеряться. — Но… — Зайчик, если ты такой упрямый, я могу запереть тебя на балконе и не выпускать до тех пор, пока мы не договорим с Юрой, ты ведь, наверняка, уже знаешь, что ручка есть только с внутренней стороны квартиры, — на что Никифоров лишь удивлённо заморгал, не зная об этом. — В общем, вот сигареты, а ты просто сходи ненадолго прогуляйся. Можешь, если хочешь, посидеть покурить в подъезде, тебе тут и слова никто не скажет по этому поводу, кури сколько влезе, — достав из заднего кармана джинс помятую пачку сигарет и вручая ее прямо в руки Виктору, Мила следом ему отдала незнакомую для себя куртку и обувь, что точно не могла принадлежать Юре, как минимум, из-за своего слишком большого размера. Дождавшись пока Никифоров оденется и обуется, Мила, словно строгая мать, следила, чтобы тот все взял. — Когда мы закончим, Юра тебе позвонит, — выпроводив Виктора из квартиры, сказала девушка, помахала ему факом, а после захлопнула дверь. — Как ты узнала, где его вещи? — спросил Юра, ведь именно этому он удивился больше всего, уже зная, как терпеть не может Виктора Бабичева. — Ты хоть и мерзляк-мазохит, но не тупой, чтобы в минус двадцать носить лёгкие, рассчитанные на тёплую зиму, если не на осень, куртки. — ответила девушка, сняв с ног тяжеленные берцы. Мила поплелась в сторону кухни, где упала на первый попавшийся стул и, увидев чашку с зелёным чаем, сразу отпила из нее пару больших глотков. — Из нее пил Никифоров, — Юра не успел сказать раньше, чем девушка стала пить из этой чашки. — Была бы я брезгливой, то сказала бы: «А нельзя было сказать раньше?!», — ответила Мила, пародируя тон любой недовольной девушки из кофейни, в которой работала Бабичева, — но мне уже, честное слово, как-то пофиг, лишь бы это был не кофе. Меня сейчас просто стошнит лишь от одного его запаха, –устало проговорила девушка, откинувшись на спинку стула. — Знаешь, раньше я обожала кофе и все, что было с ним было связано, но стоило мне устроиться в эту кафешку, так мою любовь к этому прекрасному напитку вытрясли все недовольные клиенты. Сегодня, вообще, день какой-то неудачный: все покупатели были какие-то придурошные, хотя сегодня вроде суббота, три шкуры пытались с меня снять, ни чаевых, ни хорошего настроения. На, сделай мне ещё чая, — протягивала девушка чашку, заставляя парня выполнять ее просьбу. — Думала, что прийду к тебе, отдохну, а фиг там, у тебя тут Витя, совсем день испортился. Что он у тебя, вообще, забыл? И что значит, что он живёт у тебя? Это такая-то несмешная шутка? Не расстраивай меня, если это не так. — Ну я приехал от матери домой и вижу его под своим подъездом, не буду же я его бросать, чтобы он там насмерть замёрз, мы ведь вроде бы помирились и заново начали общаться и… дружить? — неуверенно проговорил парень, не зная какой реакции ожидать от Бабичевой. — То есть написать, ещё в Пекине, о том, что тебе позвонила мать, ты не забыл, а о том, что вы помирились с Никифоровым, да? Да и знаем мы твои «дружить» с Витей, — возмущённо начала Мила, но Юра совсем не был удивлён подобной реакцией. — Ну, может быть, совсем чуть-чуть? — улыбнулся парень, ожидая реакции Бабичевой. — Ладно, как помирились вы, меня не очень интересует, будет какая-то очень банальная история, про то, что его заставила с тобой прекратить общение очередная девчонка, а потом они расстались, и он вновь решил наладить с тобой общение. Так что дальше было? — правда, увидев Юрины глаза, что сейчас были размером в пять копеек, лишь спросила, — Что? — Я не понимаю. Либо ты экстрасенс, либо это настолько частая ситуация, что все случилось ровно также, — все ещё ошарашенно говорил парень. — Ну, конечно, я ведь реинкарнация Ванги, ты что смел во мне совневаться? — очень пафосно говорила девушка, растягивая на лице ленивую усмешку. — Что дальше было? — Ну встретил я его под подъездом, после того, как я приехал от мамы и привел его к себе домой, а он сказал, что его девушка выгнала из дома и теперь ему негде даже переночевать, ну и я согласился ему помочь. — Юра, какой же ты дурак… Влюбиться в этот придурка, хотя я тоже недалеко ушла, — откинувшись на спинку стула, Мила прикрыла глаза руками. — Ты о себе хотя бы подумай, я понимаю, что ты в него влюблён, но ты ведь сам понимаешь, что находясь рядом с ним ты сгоришь куда быстрее, чем если бы был на расстоянии. Ты когда в последний раз был у врача? — Мила прекрасно знала, что Юре бесполезно что-то втолковывать, когда ему пытались что-то объяснить, он словно попадал в вакуум, в котором была полная тишина, но свои попытки все не могла остановить. — Месяца два или три назад? — неуверенно промолвил парень, уводя взгляд в сторону, боясь наткнуться на гнев Милы. Но Юра услышал лишь тяжёлый вздох, который, как показалось парню, был насквозь проникнут разочарованием. — А когда собираешься сходить или вообще не видишь в этом смысла? — слова выходили словно через ком. Девушке было непонятно это отсутствие стремления к жизни, Миле казалось, что Юра умел плыть только по течению и пытался ему сопротивляться лишь на соревнованиях, а во всех остальных аспектах жизни он просто шел куда глаза глядят, даже не вдумываясь, какие последствия его могут ждать впереди. — Прием будет послезавтра. Я, конечно, сомневаюсь, что мне скажут, что-то новое, но когда-то же я должен буду там появиться, верно? — ответом ему послужил лишь скупой кивок. Юра поставил перед Бабичевой чашку с чаем, а между ними повисло молчание. Ни неловкое, ни напряжённое, ни уютное, просто никакое. В нем не было никаких эмоций, оно было абсолютно серым и бесцветным. Каждый был просто погружен в свои мысли и не стремился разорвать этот вакуум из молчания. Мила видела потухший взгляд у Плисецкого ещё с первой их встречи. Это читалось на раз два, стоило лишь взглянуть на парня, но либо она была настолько проницательна, что всегда это замечала, либо остальным было просто наплевать. Она чувствовала, что у Юры внутри все давно стухло и, казалось, не имело шансов вновь воскреснуть. А сегодня она смогла заметить такой жалкий, пусть едва заметный, но блеск в глазах, которого раньше и вовсе не было, это к лучшему, верно? Может, Миле просто надо смириться с тем, что Юре становится хоть немного лучше, находясь рядом с Виктором, и забыть про то, что его тело стремительно умирает от этого разрушительного, по-другому она и сказать не могла, общения. Если бы Юра был для нее чужим человеком, то она даже не обратила на это внимания, но сейчас и их обоих связывает та же отвратительная, удушающая, цветочная связь, о которой Плисецкий даже не догадывается. И если Юра был согласен постепенно тонуть в этом болоте, что было вызвано лишь чувствами, она была готова пройти через все девять кругов ада, лишь бы снова свободно вдохнуть грудью, которую не утяжеляли кусты из цветов. Их разница была лишь в том, что Юра уже давно смирился со своей участью, просто принял и теперь хотел поскорее умереть, а Мила слишком сильно стремилась к жизни, так что она была готова пожертвовать всем, лишь бы просто продолжить существовать, и просто не хотела умирать из-за каких-то чувств, которые даже не в силах контрастировать. — Мил, почему ты настолько сильно терпеть не можешь Никифорова? — Юра задал крутящийся уже последних полчаса на кончике языка вопрос. — Я так и думала, что ты когда-нибудь задашь этот вопрос. Ха, я буквально ждала его, — пробормотала девушка, ища в задних карманах смятую пачку. Мила раздосадованно цокнула, ничего не найдя, кроме зажигалки, которая сейчас была бесполезна. — Юр, вот ты знаешь, зачем я ему отдала свою последнюю пачку? — парень лишь отрицательно покачал головой. — Я вот тоже теперь не понимаю. В воздухе повисло молчание, словно недосказанность сейчас мозолила глаза своей явностью. Юре не хотелось бежать или прятаться от этой тишины, хотелось услышать продолжение фразы. Юра молчал, давал собраться с мыслями, не торопил, просто рассматривал, как за окном все так же долго падал снег. — Наверное, из-за того, что он отнимает тебя у меня. Насовсем, даже не осознавая. Просто своим существованием он заставляет тебя мучаться, а ты все так же охотно к нему идёшь, игнорируя боль. За это я его терпеть не могу, — подняв лазурные глаза на Юру, устало произнесла она. Без издевок, иронии и игривого поддразнивания. Слишком серьезно для Милы Бабичевой, но именно сейчас Юра ей максимально верил. Девушка выглядела очень уверенно, но внутри от каждого произнесенного слова все тряслось, словно занавески на ветру. Эти слова были искренними, от того давались в разы сложнее, словно продирались сквозь множество страхов, чувств и переживаний. Миле было страшно признавать то, от чего она так старательно убегала, пытаясь не думать. Ей, наверное, должно было стать легче, но на душе после этого признания стало так пусто и тихо, что становилось страшно. По ощущениям она бродила в мертвом лесу, где не было ни одного живого существа, и оттого становилось лишь тревожнее, ведь никто не сможет подсказать ей тропинку к выходу. Она словно была под водой, где лишь обрывками можно было что-то услышать. В душе было лишь молчание, Мила хотела услышать ответ на свои слова, но понимала, что, скорее всего, ничего не услышит. У нее была лишь возможность продолжать что-то рассказывать, чтобы хоть как-то избежать этого зудящего молчания. — Юр, помнишь вечер когда я узнала, что ты болен ханахаки? Я буквально видела, как ты сильно волновался, ты трясся, как хворостинка под ветром, тебя никогда так не трясло перед прокатами, как тогда, когда ты это мне рассказал. Но ты тогда так и не решился рассказывать в кого был именно влюблен. Почему именно со мной ты решил этим поделиться? — Потому что когда поделишься с кем-то своей проблемой, становится легче? — не слишком уверенно, ответил парень, сам не зная правдой ли были его слова. — И как, стало проще? — Не помню. Между ними вновь это раздирающие в клочья душу молчание. Оно постепенно начинало раздражать. Мила знала, что в тот момент Юриной жизни она была чуть ли не единственной, с кем общался парень, но почему-то спустя время его признание болезни выглядело больше как вынужденное действие, нежели действительно желанным. Это чувство было слишком горьким, чтобы спокойно его ощущать. — Плохо. — Что? — переспросил парень, не поняв, к чему сказала это Мила. — Плохо, что не помнишь, говорю, — она встала из-за стола и под все ещё недоумевающий взгляд Юры пошла к прихожей. — Ты куда собралась? — Мне домой пора и так сегодня слишком разоткравенничались. Ненавижу подобные разговоры, от них всегда остаётся странный осадок, — одевая шапку и обматывая шарф вокруг шеи, говорила рыжая. — Тебя провести до дома? — Юра честное слово порывался это сделать, но девушка охладила его порыв. — Тут минут десять ходьбы, не переживай, все будет в порядке. Лучше позвони Виктору и скажи, что он может возвращаться, замёрз ведь наверное, — и, посмотрев на телефон, девушка поняла, что с ее прихода успел пройти почти час, а стрелки часов стремительно двигались к полуночи. — Ну все пока, я пошла, — и, чмокнув парня в щеку, Бабичева выбежала в подъезд, сдерживая порывы кашля, которые ей рвали горло. Слезы скопились в уголках глаз от режущей боли в лёгких. Ноги перепрыгивали через ступеньки, лишь скорее подводя к выходу из дома. Когда Мила открыла подъездную дверь, ей в лицо мгновенно ударил холодный ветер, но девушка лишь сплюнула кровавый сгусток на белый снег. Почувствовав прожигающий взгляд на спине, девушка, обернувшись, увидела перед Виктора. Вытирая губы о манжет куртки, девушка вплотную подошла к парню. — Только попробуй ему ляпнуть что-то лишнее или как-то его обидеть, я тебе этого не прощу, — зло проговорила Мила, схватив рукой Виктора за грудки, наклоняя к своему лицу, чтобы тот точно услышал все, что ему сказали. — Ага, уверен в случае чего твоя месть будет очень страшной, — явно потешаясь на девушкой, сказал Никифоров, с улыбкой на лице. Было забавно наблюдать за тем, как Бабичева печется о Юре. — И да, спасибо за сигареты, у меня как раз сегодня закончились, — разжав чужое запястье на своей куртке, Виктор отошёл на на несколько шагов подходя к подъезду. — Смотри там, не болей, — усмехаясь, сказал парень перед тем, как зайти в подъезд и захлопнуть за собой дверь. — Очень смешно, — прокричала девушка в уже закрытую дверь. Ветер жег щеки и побуждал скорее начать двигаться в сторону своего дома, даже если глаза Милы стараются разглядеть, что происходит в окнах квартиры на пятом этаже, но натыкаются взглядом лишь на плотные шторы, что не позволяли увидеть даже расплывчатые силуэты. Под тяжёлой подошвой берцев хрустели сугробы и оставляли глубокие следы, что сразу старался укрыть падающий с неба снег. Миле уже самой было пора разобраться в себе, а не вариться во всей этой каше из-за Юры. Миле нужно было понять, что она сама хочет от этой жизни, чтобы понять, что делать. Пора, наконец, сделать свой выбор. Лёгкая вибрация телефона в кармане куртки привлекает девичье внимание. Глянув на экран, она замечает напоминание. Что ж, завтра ей самой нужно будет наведаться в больницу, и узнать есть ли ещё шансы на выбор. Может, цветы увяли также быстро, как в ее груди разрастались новые бутоны.