***
Глаза до сих пор слипаются, и даже пара выпитых чашек кофе не помогают. На улице примерно часов шесть, парень точно не знает, ещё не успело полностью светать. До сих пор небо выкрашено в мягкий розовый цвет, с ярко-желтыми проблесками, а серо-синие облака медленно плывут. До жути красивая картина, умел бы Юра рисовать, наверняка бы запечатлел бы это восход быстрым этюдом на бумаге. Проснулся он от лютого холода, ноги буквально ледяные, так же как и руки. Именно поэтому он сейчас сидит на маленькой кухне на стуле, завернутый в одеяло, словно новорожденный. Под носом дымится чашка горячего кофе, что совсем не бодрит, лишь обжигает язык и рот. Телефон не реагирует, лишь высвечивает красную батарейку на весь экран. Ясно, ночью сел. Что ж, теперь ему никто не дозвониться. И ладно, кто его может ждать. Хочется лишь надеяться, что он успеет застать Виктора с утра, перед тем, как он куда-то уйдет. И вообще, какого черта он проигнорировал все его звонки. Обещал же, что ответит и откроет двери. А если бы ему не повезло, и он бы оставил ключи и от этой квартиры? Сдох бы от холода на улице, как оптимистично, не правда ли? Да, Юра, ты явный пессимист, и как ты до сих пор не скинулся с ближайшей девятиэтажки с подобными-то размышлениями? На самом деле это так приятно, чувствовать абсолютную безмятежность, когда никто не трогает, все время не горит куда-то взашей, а руки не дергаются вечно делать что-то бессмысленное. Просто расслабиться и ни о чем не думать. Этого всегда так не хватает. Просто сесть и перекусить черничного пирога, дать себе отдохнуть и отвлечься, чтобы вернуться с новыми мыслями в привычный темп. В какой-то мере он даже рад этой дурацкой ситуации, ведь сам прекрасно понимает, что сам бы добровольно не пришел в эту квартиру. Это все та же квартира из его детства, из воспоминаний, все точно также, но этот неуловимый вкус близости, совсем исчез, будто бы испарился прямо из-под носа. Сейчас он смог полностью понять выражение, что дело не в месте, а людях. Здесь приятно, но уже никогда не будет так, как прежде, это не точно бы расстраивает, только слегка отпечатывается горечью на языке. Сделав последний глоток горького кофе, Юра поднялся со стула и, кинув на него одеяло, пошел одеваться. Пора идти домой, чтобы опять не остаться ждать до вечера под дверьми, чего очень не хотелось. Эта квартира казалась уже скорее чужой, за столько лет забывавшейся. Как говорится, в гостях хорошо, а дома лучше.***
Холодный ветер остужает горячую кожу. Сейчас эта разница температур ощущается куда сильнее обычного. Ночь выдалась беспокойной, поспать почти не вышло, а те крохи времени, в которые удалось заснуть, были слишком поверхностными и беспокойными. Сна от нервов не было ни в одном глазу, зато курить хотелось ещё как. Чем Виктор, собственно говоря, и занимался. Выкуривал третью сигарету подряд, и то ли это было от волнения, то ли от нечего делать. Незастекленный балкон весь засыпан снегом, а на плечи накинута куртка, пальцы уже порядком заледенели, но он старался это упорно игнорировать. Небо постепенно светлело, было заметно, как все больше и больше людей идут на работу. А ему что, Витя сегодня берет больничный, и у него все будет в шоколаде, если Юра, наконец, вернётся. Честное слово, ему уже казалось, что в скором времени ему больше не придется красить волосы, ведь ю седина будет вполне сливаться с его платиновым цветом. Температуру кое-как да удалось сбить, но намного легче от этого не приходилось. Все равно он себя чувствовал, как выжатая половая тряпка, то есть, мягко говоря, не очень. Мила пробегала по улице, ища Юру до полтретьего ночи, но так и не нашла, зато была злой, как собака, когда пришла к нему в квартиру, и поняла, что Виктор действительно слег. И в итоге, ещё более разозлённой пришла с аптеки с пачкой лекарств, предъявить, что он ей должен за заботу денег и нянькается она с Никифоровым, лишь потому, что ей жаль Юру, который будет очень опечален, узнав, что его друг детства слег в гроб от беспомощности и от неприспособленности ко взрослой жизни. Этим словам он не был ни разу удивлён. Его ещё очень усиленно пытались переселить с дивана на кресло, но эту схватку ему удалось выиграть полным освобождением территории от попыток захвата Милы, и теперь он мог и ноги закидывать на стол, и есть на кровати, не ожидая никаких гневных окликов. Бабичева ушла к себе домой, строгим голосом сказав ей позвонить, если Юра объявиться, волком сторожить окно, чтобы, если что, его впустить в квартиру. Гася об банку с бычками очередной окурок, парень уже собирается уходить, как кто-то со стороны остановки подходит к их дому, решив подождать, Виктор внимательно следит за фигурой. Не сказать, что этот человек слишком на Юру, но вдруг это уже у него проблемы со зрением или галлюцинации. Можно попробовать. — Плисе-ецкий! Юр, это ты?! — набрав в лёгкие побольше воздуха, крикнул он, провалившись туловищем на перила балкона. Но в ответ ему лишь был послан суровый взгляд, а после — полный игнор. Понятно, пора проверять зрение Витя. Юркнув обратно в квартиру, подальше от этого позора, парень поставил чайник в очередной раз за этот день и стал откровенно скучать. Ничего не понятно о том, куда мог пропасть Юра, что могло с ним случится. В общем полное молчание, и это крайне разочаровывало. На часах уже шел девятый час, но казалось, что должен быть уже полдень. Каждая минута тянется так долго, словно протекают часы. Терпения становится все меньше, заставляя крепче сжать челюсти. Каждая секунда ожидания, словно раскаляла и без того разгорячённые до предела эмоции. Казалось, ещё пару мгновений и его шар терпения просто лопнет. Совесть так сильно давит, что хотеться прогнуться под ее весом, и свалиться прямо на пол, лишь бы не ощущать этого паршивого чувства вины. Вина заполняла его от пят до кончиков волос, вызывая желание чуть ли не лезть на стены, лишь бы от него избавиться. Это отвратительное чувство орущих кошек, что надрывают глотки, лишь бы быть услышанными. Как давно Никифоров не испытывал это гнетущее чувство стыда. Кажется, сейчас он десятикратно восполняет этот пустующий сосуд. Это напоминало пытку, длинную, мучительную, прекрасно справляющуюся со своей задачей разворошить все чувства у себя в груди. — Вить! — в головке послышался отдаленный крик, словно через стекло. Ему кажется. А когда кажется креститься надо, что он и сделал. Ему точно показалось, но рука нервно забила по столу, отбивая неровный и слишком быстрый ритм. — Витя! — все так же глухо слышалось. Это уже не могло показаться. Не два раза подряд, поднявшись из-за стола, парень пошел к окну. — Никифоров! — надрывно звучало с улицы. Выглянув в глаза сразу бросилась небольшая фигура человека, что темным пятном выделялся на фоне белого снега. Точно не померещилось. — Я сейчас! — лишь крикнул он, и обратно захлопнув форточку, захватив телефон побежал открывать дверь, едва успев прихватить куртку. Сейчас он точно не ошибался. Да такого быть просто не может. Ноги сами несут вниз, перепрыгивая через несколько ступенек. Когда он в последний раз куда-то так рвался? Разве что в школьную столовую, чтобы первым стать в очередь, и урвать любимую булку. Распахнув двери, парень буквально вешается на шею до сих пор все ещё думая, что ему померещилось. Но нет, вот он стоит Юра зажиревший от подобных действий. А ему-то что, Виктор просто рад, что Плисецкий жив, и надеется, что здоров. — Осторожнее, гитару побьешь! — постаравшись выбраться из чужих слишком тугих объятий воскликнул Юра, но в ответ получил лишь нечленораздельное мычание. Сейчас в душе, наконец, все отлегло, кажется, даже дышать стало легче. Теперь можно расслабиться, и не волноваться за подобные вещи. Юра вернулся, руки, ноги с ним, а, значит, все в порядке. На лице никаких синяков нет, что тоже успокаивало, значит, в никакую передрягу не попал. Уже этому можно радоваться. — Может, уже отлипнешь, и мы подойдем домой? Я замёрз, вроде как. — неуверенно протянул Юра. — Ты где был? Мы так волновались за тебя, — положив руки на плечи стал расспрашивать Витя. — Во время отвечал бы, был бы дома. И кто такие «мы»? — Я с Милой. Она полночи пробегала, тебя искала. — Ты ещё и Бабичеву достал. Какой черт тебя дёрнул, она ведь уже себя извела я не знаю до какой степени. Так ты ее ещё и по темноте отправил ее на улицу, пока в это время прохлаждался? Умница, Вить, что мне ещё сказать. Слушаю твою оправдательную речь, от нее будет зависеть, как долго я на тебя буду ругаться, — строго сказал Плисецкий, сложив руки на груди для пущей убедительности. — Я с температурой слег. Пойдёт? — Ты… Черт, почему тогда тут прохлаждаешься? Бегом открывай двери. Не хватало тебе ещё с каким-то осложнением слечь. — Да, сейчас, — открывая двери пробормотал под нос, пропуская перед собой Юру. — К врачу будешь идти или сам попытаешься как-то выкарабкаться? — тоном точно его матери спрашивал младший, громко шагая по ступенькам. — Хотел тебя дождаться и пойти. — А если бы я не пришел? — Уже бы хоронил в своих мыслях твой холодный труп, — с самым серьезным лицом проговорил он, уже зная какую реакцию получит. Очень недовольное выражение лица, с нахмуренными бровями. Его это всегда крайне забавляло, что пришлось тихо прыснуть со смеху. — Поговори мне тут, — остановишь перед нужными дверями, сказал Юра, не хватало лишь протянутого к чужому лицу кулака, для лучшего закрепления. Открыв дверь квартиры и быстро сняв куртку, Виктор пошел ставить чайник на плиту. Вскоре к нему подтянулся и Юра, присев на табурет у стола в углу маленькой кухни, положив на стул рядом гитару. — Где ты был, и каким образом ты выцыганил эту гитару? — заливая в кружки кипяток, спросил Никифоров. — Не выцыганил, а просто принес вещь, что давным-давно потерялась, думал ее уже никогда не увижу. А был я в дедушкиной квартире. Вот оттуда и принёс. — Подожди неужели эта та самая гитара, что я… — постарался сказать он, на что Юра лишь довольно улыбнулся и кивнул, заставляя продолжить говорить. — Что я потерял где-то, — завороженно промолвил он. Руки сами по себе тянулись к змейке на чехле, показывая резные колки и тонкий гриф гитары, что был очень хорошо знаком. В душе все трепетало от щенячьего восторга. Ему словно подарили долгожданную игрушку, о которой он грезил уже несколько лет. — Неужели она все это время лежала у тебя на старой квартире? — все ещё очень радостно спросил он. — Ну как видишь. Ты, судя по всему, как-то ее забыл у меня, а потом все это случилось, и когда я переезжал к матери удалось взять только одежду, тот самый минимум и коньки. Как-то так, — рассказывал Юра, вытирая руки об колени от неприятной влаги. — Хорошо, что ты хотя бы ночевал в тепле. А ключи ты откуда взял? — вытаскивая инструмент из чехла, расспрашивал Виктор. — Ну мне, честное слово, повезло, что я не успел выложить ключи из кармана, после того, как ездил к матери, я же именно за документами и ключами от квартиры туда ездил, так бы сомневаюсь, что ещё бы явился к ней на порог, ты же знаешь. — Я не думал, что ты именно за этим ездил. Вдруг ты просто решил повидаться с ней, — на слух подкручивая колки, задумчиво ответил он. — Сыграешь что-то? — проведя по инкрустированным вставкам на деке, попросил Юра. — Конечно, как пожелаешь, — обаятельно улыбнувшись, ответил Никифоров, проведя по струнам и ставя на лады первые аккорды. Сейчас, когда давно знакомые ноты разливаются по стенам этой квартиры, все кажется жутко правильным. Все постепенно становится на свои места. Это все даёт погрузиться в давние дни, когда они только так и проходили. Может, это и есть его лучший подарок.