Травы расцвели

— Я, видимо, немного не вовремя, — вежливо говорил Джиен, косясь на такую же кучу подарков, какую принес сам. — Прости, милая. — Оппа, сегодня день дебюта, — Дженни кивнула. — Прости, я думаю, что у меня совсем не будет времени поболтать с тобой. Так мало времени. Совсем нет его. Отвратительное чувство — она даже не пыталась соврать ему, чтобы немного успокоить его или дать ему надежду. Она просто говорила первое, что приходило ей на ум, и ничего не боялась. Равнодушная Дженни. Беспринципная Дженни. Холодная Дженни. — Такая я и есть на самом деле, — кивнула она. — Прости. — Но это не так… — Джиен поднял руку — хотел успокоить и обнять, но не смог разрешить себе. — Джен-ни, позволь мне… — Это же не вчера кончилось, — вдруг вырвалось у нее. — А так давно. Где ты был раньше, оппа? Где ты был вчера или месяц назад? — Я был в нашем доме, — подчеркнуто вежливо ответил он. — Ждал тебя к ужину, если ты забыла. — Меня? Или, может быть, Рози? — она кивнула в сторону покрасневшей Чеен, которая от неожиданности — даром, что смелая — спряталась за Лалису-Пранприю. — Или еще кого? — Ты с ума сошла? — возмутился Джиен. — Я ради тебя изменил свой мир, и готов поменять его снова, если потребуется. — А я об этом просила? — спросила Дженни. — Я вообще просила тебя хоть о чем-нибудь? О чем-нибудь, кроме любви, — добавила она. — Идентично, — скривился он. — Но, видимо, тебе интереснее с ровесниками. Они умнее, подарки у них лучше, с ними легко. Не думаешь ли ты, что я ничего не знал о твоих новых друзьях? Или я похож на идиота? — А я ничего и не скрывала, — Дженни подняла красивые глаза. — Я ничего не скрывала. Я ни от кого не скрывалась. Просто была дома, тренировалась, готовилась. Но возле меня не было того, кто, якобы, любит. Был тот, кому этого хотелось. И выводы сами собой пришли мне на ум. — Сделай больше выводов, — рассмеялся он. — Еще больше выводов, в конце которых нет нас, есть только ты и я. Реши все и сразу. Разрушь до основания. Ничем не дорожи. Живи по-своему. — А я так и делаю, — огрызнулась она. — Всегда и всюду. И если тебе это не по душе, увы, меня это не особо волнует. — Пожалуйста… — Джису, на правах старшей, решила вмешаться. — Тут много посторонних. Для них это бесплатное представление. Прекратите, иначе о вас начнут судачить. — А все и так все знают, — легко сказала Дженни. — В их глазах я приспособленка, которой оппа написал песни и оплатил дебют. Будто это так и было. Словно он мое главное достоинство. — Откажись от меня публично — и никто больше ни в чем тебя не сможет упрекнуть, — зло сказал Джиен. — По-видимому, тебе только этого и хочется, ни о чем другом ты и не мечтаешь. — Я хочу свободы и творчества. И в моих силах обеспечить это самой себе. А ты напиши песню другой девушке, живи своими страстями, возможно, будешь счастлив. — Она тебя не слышит, Джису-ши… — Джиен устал ссориться. — Она никого не слышит — думает только о самой себе. — А о ком мне еще думать? — рассмеялась Дженни. — Нет, я наоборот, слишком долго думала обо всех вас. Теперь, отныне и впредь я буду думать только о себе. Я лидер для себя, я свой ориентир. И мне плевать, если это кому-то не нравится. — Джендыки… — Джису подняла голову. — Ты что несешь? — Давайте оставим их наедине? — тихо попросила Лалиса-Пранприя. — Они хотят поговорить, нам тут делать нечего. Оставим их? А? Девочки, пожалуйста… — Я думаю, Джен слетела с катушки, — Чеен сердилась, что та вплела ее в историю — Чеен прекрасно понимала, за что ей такое — она любила песню, написанную Квон Джиеном, и не готова была от нее отказаться. — Я слетела с катушки, сошла с ума, прозрела — говорите, что хотите, — отмахнулась Дженни. — Я живу тут и сейчас. И я устала казаться всем хорошей. Все кончилось так давно, а у меня нет сил сопротивляться. Я хочу не светлого будущего, ясно вам? Я хочу всего и сразу. И сейчас! — И имеешь полное право, — Джису молча слушала ее, а потом просто взяла ее за руку — как ребенка. — Но не стоит просто выливать на наши головы свой негатив. Разберись в себе, а к нам приди, как к своей группе, как к друзьям, как к близким. И не наказывай нас за то, в чем мы не повинны. Мы это только мы. Ничего другого у нас нет. Ничем другим мы не обладаем. Только эта группа, в которой будет раскол, если ты не придешь в себя. Отрезвляющие добрые слова Джису, казалось, коснулись самого сердца. Дженни затихла, словно съёжилась вся, превратившись в крошечную мягкую игрушку. Все страшные несправедливые слова, которые она вынашивала внутри, исчезли, осталась только усталость от репетиций, тяжесть косметики на лице, натертые обувью ноги. Лалиса-Пранприя мягко коснулась ее руки — Джису помогла той собрать вещи и уйти из комнаты — последней вышла Чеен, она осторожно посмотрела на Дженни и Джиена напоследок — готова была защитить любого из них. — И что? — спросил Джиен, когда они остались одни. — Так все кончается, да? В самый важный для тебя день? — Все кончилось уже давно, — Дженни устало обняла колени. — Еще не начавшись, кончилось. И я кончилась. Я устала. Меня давно нет, тебя давно нет. Есть музыка, но музыка не согреет нас ночами, не родит нам ребенка. Ты не ищешь будущего, а я устала от прошлого. Ты слишком талантлив, оппа. Мне тяжело с тобой. — Звучит малодушно… — А я такая и есть. Малодушная я. Несправедливая я. И я больше не хочу бороться за отношения. Я буду бороться отныне и впредь только за себя. Я так решила, это мое мнение. Мужчины — все вы одинаковые. И я хочу свободы. Творить и расти. И стать однажды артисткой, которая сможет смело идти по жизни, без страха и тревог. Я люблю тебя, для меня это данность. Но себя… — Себя ты любишь больше… — сказал за нее Джиен, — Не так ли? — Так… — кивнула девушка. — Красивые подарки. Спасибо за внимание. Пожалуйста, поддерживай Блэкпинк в дальнейшем. Она заученно кивнула ему, торопливо выпрямилась — и Квон Джиен почувствовал, внутри не осталось ничего. Только боль и тишина — и мимо него пронесся ураган Дженни, чтобы унести его самого и утопить его в море. — Можно мне когда-нибудь навещать тебя? — спросил он, уходя. — Я хочу видеть и знать, что у тебя все в порядке. — Ты будешь видеть меня, — твердо сказала девушка. — Я клянусь тебе, теперь ты будешь видеть меня так часто, что однажды сам пожалеешь о таком решении. Я устала прятаться от чужих взглядов — все равно меня увидят все, кто захотят. Теперь я хочу, чтобы на меня смотрели все. Я хороша для сцены, я яркая, я центр. Весь свет будет падать на меня, и я буду блистать. И моя карьера пойдет вверх, а когда все будет лучше, чем было, я проживу счастливую жизнь, и никогда ничего никому не буду должна. Она выпалила тираду, села на стул и заплакала — от досады и чего-то большего там, внутри. Квон Джиен очень хотел, как прежде, сесть рядом с ней, обнять ее, поцеловать, пообещать ей целый мир и его кусочек, но вдруг почувствовал, что она не этого от него ждет. Настало время, когда вера в Дженни сменила веру в Квон Джиена — и он сам боялся что-то сделать с этим. Джиен ее любил больше жизни. Прикажи она ему умереть ради ее блага — он бросился бы под первый поезд. Но она просила всего-навсего уйти из ее жизни. И ничего другого Квон Джиен сделать не мог. Но он мечтал хотя бы надеяться на нее — и злился на себя за свою слабость. — Я тебя люблю, Джен-ни, — сказал он мягко. — Я буду рядом, если тебе понадобится помощь. — А я люблю тебя, — вздохнув, сказала она. — Тут и сегодня, завтра и сейчас. *** Наен сначала злилась — дебют Дженни и Джису оказался ярче и привлек больше внимания. Кроме того и рекорд побили сразу, а ее собственная группа брала стабильностью и всем казалась детской. Тэхен, конечно, смог бы успокоить ее — подобрать слова или утешить, но Тэхен все еще не мог простить ей интрижку с Пак Чанелем, и поэтому Наен сама игнорировала его. Она знала себе цену — она была красавицей, пусть не такой, как заносчивая Цзыюй, но очень яркой и привлекала внимание и мужчин, и женщин. К тому же она была общительной и милой, нравилась людям, умела произвести правильное впечатление. Самой себе Наен казалась совершенством — по корейским меркам в ней было все для счастливой жизни, оставалось только правильно распорядиться своими ресурсами и порадовать всех. Директор намекал ей о соло, об обложках и контрактах, но сама Наен видела только мужчину — влиятельного и сильного, который окружит ее заботой, любовь, а далее организует ей и соло, и обложки… Тэхен на такого мужчину не тянул — никак, даже если приглядеться. Красивый парень, трогательный, немного нестабильный, все время напевает странные песенки, любит рисовать, а рисует он скверно. Но с юности он привык к Наен — а она привыкла к нему, и вот они уже восемь лет вместе — она его первая женщина, она часто ночует у него, слушает его демки и рассказывает истории о своих подругах в группе, будто бы ему интересно. Тэхен хорошо подыгрывает ей. А она иногда дает ему возможность любить себя. Это честно. Вот бы ему еще родиться во влиятельной музыкальной семье, где все продюсеры и авторы песен… Или просто в богатой семье, где ей было бы обеспечено великолепное будущее. Или он просто был бы чертовски талантлив. Или… Или… Так много условностей — он мог бы быть героем мира, но был просто Ким Тэхеном, и этим выводил ее из себя. Пока он рядом, она не сможет полюбить достойного человека, а лгать ему Наен считала ниже своего достоинства. Она предпочитала просто ссориться с ним. Изводить его, например. Искать предлог, чтобы в очередной раз расстаться с ним. И всякий раз, когда все заканчивалось, чувствовала себя необыкновенно счастливой — теперь в ее жизни все будет по-другому. Но приходил день, и ничего не менялось, Наен скучала по заботе и нежности, а Тэхен прибегал сразу же, если она звала его. Пак Чанель, конечно, был другим. Поначалу Наен понравился До Кенсу, строгий и холодноватый, но с ним она чувствовала себя странно, и долго не могла понять, почему. Зато Чанель был легкий на подъем, всегда шутил обо всем на свете, умел создать правильное впечатление. А еще он был богат, хорош собой и состоял в известном агентстве, в группе полной замечательных людей. Он был обречен на успех — хотя пел он средне. С ним Наен поначалу тоже держалась отстраненно — но симпатичная улыбчивая девушка приглянулась ему, и он легко ее добился. На первом же общем концерте, пока их группы отдыхали после номеров, он вытащил ее за руку в коридор, и поцеловал ее так, что у нее спортивные трусики промокли, как никогда раньше. На втором же концерте он уже не мелочился — после выступления нашел удачную гримерку, а там снял с Наен трусики и сделал с ней то, что до того было у нее только с Тэхеном. И ей понравилось, хотя она и должна была возмутиться. Стыдно было признаться — первый ее оргазм принадлежал Чанелю, и первая ее искренняя тоска по мужчине была к нему, Чанель стал ее миром и центром, а Тэхен остался где-то на периферии, и хотя самой Наен было жутко больно и страшно это осознавать, было уже слишком поздно. — Я буду встречаться с другим, — честно сказала она, когда в очередной раз нашла вымышленный предлог. — Тэхен-а, нам нужно расстаться. — Скажи, что было не так… — попросил он. — Я постараюсь измениться. Я сделаю все. — Но я не хочу, чтобы ты менялся, — разводила она руками. — Я просто должна идти дальше. Как и ты. И дороги наши расходятся. Она верила, что поступает правильно, убеждала себя в этом, но через два дня рыдала и скучала по Тэхену, хотя прекрасно знала, что в следующий раз все будет по-другому. Возможно, если бы Чанель тоже обещал ей семью, брак и успех в будущем, она замкнулась бы вокруг него — но Наен была умна и понимала — Чанелю меньше всего сейчас хочется думать о будущем. Напротив, будущее его пугает. Он мечтает о другом, и это другое греет его — женщины, слава, новый альбом, счастливый билетик, концерт, товарищи, женщины, женщины, женщины… — Но ты ведь любишь меня? — настойчиво спрашивала она. — Любишь? — Люблю, — лениво говорил он, и она знала, что он не врет. Просто сейчас и в это время он действительно верит, что любит ее. А что будет дальше он не знает. И не скажет. Даже если б знал, не сказал. Риск и удача — так интереснее… Наен поздравила Джису и Дженни с дебютом и пригласила к себе домой. Прошел год с ее дебюта, у нее были деньги — она смогла снять хорошее жилье в дорогом районе, и туда часто приходили ее друзья. Помимо Дженни и Джису, она позвала Сану — та дружила с Джису, и Сыльги из другого агентства, та хорошо знала их всех с детства. Ну и, разумеется, позвала Чанеля. С другом. Другом этим мог быть только Джонин — все-таки больше флирта и похвалы Наен любила только сводничество и легкие сплетни. Дженни и Джису приехали рано — оделись просто и незаметно, джинсы, свитерки, летние мягкие туфли без каблуков. Им сейчас светиться было не нужно — но Дженни и Джису особенно с момента дебюта и первой победы выглядели как-то по-особенному, раскрепощенно и открыто, и Наен это понравилось. Чанель привел с собой Джонина — и тот увел Дженни в свою сторону, они болтали на балконе, шутили обо всем и сразу, а остальные с интересом всматривались в их сторону — такая красивая пара и ничего не бояться. В отличие, например, от Джису, над которой висел дамоклов меч скандалов — она боялась даже слово сказать другим, молча смотрела и улыбалась, жертва своей собственной глупости. Чанель больше никого не привел — слишком глупый, но пообещал, что один его друг придет попозже. Наен предложила поднять первый тост — все зашумели, начали шутить и смеяться. — За моих подруг, которые пойдут по черно-розовому пути, — пошутила она. — За их будущие успехи… Вечеринка стала совсем шумной — у Джису с непривычки разболелась голова, и она нашла себе убежище — свободная спальня, где Наен хранила свои книги. Джису с радостью нашла томик английской поэзии девятнадцатого века, которую любила, и тут же погрузилась в чтение. Не заметила она, когда дверь открылась, и О Сехун не нашел ее в тишине и окружении книг — как в прошлой своей жизни. — Джи, — сказал он, как-то по-доброму что ли, — Как дела, Джи? Джису не ответила — ахнула — так давно не видела его, просто прижалась к нему и закрыла глаза. Обиды и боль давно ушли — не было даже воспоминаний, кроме воспоминаний о нерожденном его ребенке, и Джису с нежностью слушала его сердце, которое когда-то любила. О Сехун был его дороже любых воспоминаний. — Ты прекрасно выглядишь, — сказал он. — Смелая и открытая. Таким мне точно не стать. Поздравляю с дебютом… Ты лучше всех для меня, хочу поддерживать тебя всю свою жизнь. Джису рассмеялась — в глазах блеснули непрошенные слезинки. Она почувствовала — настал тот день, когда она должна поговорить с ним, расставить все точки, убрать скобки и запятые, решить все сразу и для себя, и для него. Так долго ее не было в жизни О Сехуна — и все-таки он ее человек. Единственный и самый лучший на земле. Не Юнги, конечно. И не Джунмен. И даже не Минхек. Просто Сехун. — Я была беременна от тебя, — сказала она, чтобы не передумать. — Ребенка больше нет, но я планировала родить его. — Прости… — машинально пробормотал он. — Прости, что ты сказала? — Нет… — улыбнулась она устало. — Это ты меня прости. А я тебя простила миллион лет тому назад.