Травы расцвели

Долго слушал ее Сехун — всматривался в ее лицо и нежно держал ее за руку. Джису не умолкала — все рассказывала и рассказывала, отчаянно пытаясь возместить ту пустоту внутри, оставленную Сехуном. И он понимал — поэтому и смотрел на нее с нежностью и любовью, как никогда в жизни до и после не смотрел на других женщин. — То есть… — резюмировал он. — У нас мог бы быть ребенок теперь… — Он бы уже родился, — подумав, сказала Джису. — Я бы никогда не смогла избавиться от ребенка… От нашего ребенка… Но то падение… Оно решило все по-своему. — Это я виноват, — Сехуну стало горько от одной мысли о том, что он своими руками уничтожил ту тонкую нить, что связывала их. — Я никогда не смел… Я не должен был… — Ты не виноват, — Джису сжала его руку. — Так сложились обстоятельства. И сейчас я могу точно это признать — ты не виноват. Месяца три или четыре назад я бы сказала по-другому, но теперь — нет. Жизнь бывает чертовски жестокой. Но не нам себя винить. — Но, Джи, если бы я тогда не пришел к тебе… — Возможно, я сама была виновата в твоем недоверии… — Джису задумчиво вспомнила легкость, с которой она относилась к Сехуну. — Ведь даже в первый раз… Я искала не тебя, а Бэкхена. Я хотела отдать все ему, потому что точно знала, что ему все равно. Но вместо этого нашла тебя. И полюбила тебя. — Ты любила меня? — Сехун с надеждой посмотрел на нее. — Любила… — сказала она в прошлом времени — и ему стало горько во второй раз. — Прости… — Джису выдержала паузу. — Все, конечно, в прошлом, но то, что было согревает мне сердце. И я счастлива, О Сехун. Я счастлива, что была с тобой. Это помогает мне верить в будущее. Это согревает меня. До тебя я не умела любить. С тобой научилась. И в будущем я буду любить еще и еще — и все это благодаря тебе. — Но наш ребенок умер… И этот из-за меня… — Он умер из-за моей легкомысленности… Я не береглась, совсем не береглась, много нервничала, ссорилась с Дарой-онни. Словно я бессмертна, словно мне нечего терять. И все-таки я потеряла его, самое дорогое. Доктор сказал, что я потеряла его еще давно, в самом начале, но мне казалось, что я прощалась с настоящим ребенком, сформированным и рожденным. — Мне жаль, что я не был рядом… Я чувствовал, Джи, я чувствовал… Все говорили мне, что что-то не так, и хен так быстро взял ответственность за тебя. Я злился на него, думая, что он просто подгадал момент, а на самом деле… На самом деле он защищал и тебя, и меня. — Джунмен-оппа любит меня, — улыбнулась Джису. — По крайней мере, так он говорит, и в это он верит. Возможно это правда. Я тоже была влюблена в него в детстве… Потом я возненавидела его за то, что он заставляет меня быть с ним, но теперь ненависти нет. Он всегда рядом, он защищает меня, он делает для меня столько всего… Скорее, это я виновата перед ним, а не он передо мной. — Но он шантажировал тебя… — А я манипулировала им… Но к его чести, он ни разу не коснулся меня против моей воли. Просто был рядом. — Он говорил… — Сехун думал, сказать или нет, но все-таки не смог промолчать, — Он говорил, что ты любишь другого парня… — Люблю. — Его зовут Мин Юнги, не так ли? Я видел его, мы пару раз выступали вместе. Он кажется нелюдимым, хмурым, говорят, что он хороший композитор, впрочем. Но разве о нем ты мечтала? Я никогда не слышал ничего о нем… — Он был со мной еще со школы… Потом уехал, чтобы чего-то достичь, и вот теперь он популярен, он на вершине, будет еще выше, поверь мне. Он безумно талантлив. — Тогда я рад за него… — эхом сказал Сехун. — Он получил тебя… Это дорогого стоит. — Он не получил меня, — Джису опустила голову. — Он сделал мне предложение, но сломался. Джунмен сказал, что он разрушает свою и мою жизнь, и он теперь боится навредить мне. Он отказался от меня. Но, я думаю, что он думает обо мне. По крайней мере, теперь мы поменялись ролями. — Ты не должна быть несчастной, Джи… — Сехун сжал ее руку. — Я… Я не прощу ни себя, ни его, если ты станешь несчастной. — Он знал о нашем ребенке… — Джису улыбнулась. — И? — Сехун внимательно ждал ответа. — Он хотел стать ему отцом, — девушка подняла огромные глаза полные слез. — Он готов был принять и ребенка, и меня. И стал бы им, если бы ребенок родился. Такой он, Мин Юнги, настоящий… Она прижалась к груди Сехуна — вдохнула знакомый запах. — Не осуждай его, ладно? — попросила она. — Он моя история. Я люблю его, даже если и не буду с ним вместе. Он мой человек. Как и ты. — Но его ты любишь до сих пор… — задумчиво сказал Сехун. — А тебя я простила, — Джису сжала его руку. — Ты дорог мне, О Сехун. Береги себя. — А что насчет хена? — Сехун вспомнил расстроенное лицо Джунмена в тот день, когда он был вынужден отказаться от Джису. — Он ведь любит тебя. — Я думаю, он многое понял, — Джису закрыла глаза. — И то, что насилие плохо, и то, что сам чувствует у себя внутри… Он хороший человек. Я всегда буду помнить это. И знаешь, теперь я и сама не понимаю, что чувствую к нему. Теперь я свободна, должна чувствовать облегчение, но его нет. — Нет свободы? — Ничего нет, — пожала плечами девушка. Словно я потерялась и не смогла найтись. Я настолько долго представляла свою жизнь вместе с ним, что теперь я осталась наедине со своими мыслями, и во мне нет к нему плохих чувств. Я благодарна ему за то, что он сделал для нас. И за то, что он защитил меня от Бэкхена. И за его поддержку. И за то, что он защитил тебя. И за Юнги тоже… — За Юнги? — За то, что защитил Юнги от меня, — улыбнулась она виновато. — Теперь он может полностью отдаться искусству и быть свободным. Это дорогого стоит. — А я? — тихо спросил Сехун — он вынашивал этот вопрос все это время, но только теперь решился задать его. — Как же я? — Ты? — удивилась Джису. — Ты… Ты мое прошлое, и я люблю его. — Я не хочу быть прошлым… — Сехун упрямо сжал ее руку. — Я… Я знаю, ты читала много обо мне и о Цзыюй, но мы только дружим. Я до сих пор жду тебя, Джи. Я думаю о тебе каждую минуту. И я чувствую вину, что не смог подставить тебе плечо в нужный момент. Я бы хотел быть рядом с тобой. Если бы ты только позволила мне… Я люблю тебя, Джи. Я… — Тсс… — попросила она тихо, прижав палец к его губам. — Не надо, Хун-и… В первый раз за этот вечер она назвала его ласково, и сердце Сехуна растаяло. Он вдруг вспомнил ее робкие поцелуи, ее тонкие пальцы на своем теле, и с горечью осознал, что все это останется в прошлом. — Не делай больно, — попросила она. — Ни себе, ни мне. Прошлое — это драгоценность. Но оно останется там. Ничего уже не сделать. И тебе это не нужно. Ты должен идти вперед. Без чувства вины или страха. Просто будь самым счастливым на свете, больше я ничего не хочу. — Я не смогу стать счастливым без тебя, — взмолился он. — Я не хочу пробовать. — Но тебе придется постараться… — Джису прижалась губами к его руке. — Я не смогу играть с тобой, а ты изменился. Я была опытом для тебя — в будущих отношениях ты будешь бережным и нежным. — Без тебя? — Без меня, — кивнула девушка. — Но зато кто-то другой будет безумно счастлив рядом с тобой, и тогда я с гордостью посчитаю, что в этом есть и моя заслуга. Она говорила невинно и просто, и сердце Сехуна разрывалось от боли. Он пришел сюда ради одной надежды поговорить с ней — и этот разговор состоялся. Более того, Джису отвечала ему, она простила его, она хотела быть с ним рядом, она говорила о любви — но грань между ними стала отчетливой и ощутимой, и вернуть прошлое было уже невозможно. Джису смогла простить его — Сехун все понял. Но только потому, что перестала любить как мужчину. Если бы ее сердце до сих пор было бы полно любви, она бы никогда не смогла забыть ни ту страшную ночь, когда он сделал ее матерью, ни ту, когда отнял у нее ребенка. — Прости… — вырвалось у него. — Прости, Джи. Я так виноват перед тобой. Я целиком и полностью не прав. Я… Я и только я тот, кто причинил тебе боль. И у меня нет права просить тебя вернуться. — Я бы хотела вернуться, — честно сказала Джису. — Я была с тобой, и я люблю тебя. И знаю, кто ты и как с тобой может быть хорошо. Это было бы удобным вариантом для нас обоих. Поэтому я и не могу так поступить. — Ты любишь другого, — проговорил Сехун. — Я люблю другого, — кивнула Джису. — И ничего не могу с собой поделать. Прости, что так вышло. Я люблю другого, я… Я не смогу забыть его. А оскорблять тебя подобием чувств или отношений, я не хочу. Я слишком уважаю тебя, чтобы врать тебе. — Но я могу быть твоим другом? — с надеждой спросил он. — Ты всегда будешь дорогим моему сердцу человеком, — сказала Джису. — И никто не сможет изменить это. Они так и просидели некоторое время вдвоем, когда в комнату не постучалась Сыльги, чтобы сказать Сехуну, что за ним приехал его хен. — Поговоришь с ним? — спросил Сехун у Джису. — Он, вероятно, хочет этого… — Ким Джунмену будет гораздо лучше, если я полностью исчезну из его жизни, — сказала Джису. — Это не так… — Сехун смотрел на свои рубцы на сердце снисходительно — но не желал такого никому. — Он, видимо, еще не до конца понял, что стал жертвой игр айдолов и обстоятельств. Он тебя защитил, стало быть, он не враг тебе. Да, возможно, раньше он поступал нечестно, но, скорее всего, он очень хочет поговорить с тобой. — Тогда, видимо, и мне нужно сказать ему то, что на душе, не так ли? — спросила Джису. — Пожалуйста, — попросил Сехун. — Сделай это также, как сделала со мной… Попрощайся с ним или обозначь границы… Но не причиняй ему боль, он такого не заслужил. Он любит тебя. Он верил, что с ним ты будешь самой счастливой. Теперь его веры больше нет. Я это точно знаю, я живу с ним в соседних комнатах. — А как же ты? — с улыбкой спросила девушка. — Что будет с тобой? — Я буду счастлив, если счастливой будешь ты, — сказал Сехун. — Ты лучшее, что есть у меня, что было, то есть. И я всегда буду на твоей стороне. Даю тебе слово. Клянусь памятью нашего ребенка. Я больше не подведу, Джи… *** Дженни на сразу поняла, как они с Джонином сбежали с вечеринки. Сначала все начали пить соджу на время, потом были танцы, но им с Джонином никто не был нужен — они разговаривали обо всем на свете, смеялись над глупыми танцами Чанеля, а потом он незаметно принес ей куртку и осторожно вывел за собой. Никто не заметил их исчезновения, а они и не пытались кому-то что-то доказать. Расставание с Джиеном больно задело сердце Дженни — свежие ссадины болели. Но Джонин сумел одним своим видом сгладить горечь разлуки. Слишком хорошо он знал Дженни, понимал, какие слова она хочет услышать, чего она ждет. — Ты такая красивая сегодня, — шепнул он ей на ухо, когда они приехали на берег реки Хан. — И в клипе ты была ярче всех. — Я не вижуал, — пошутила Дженни. — Джису-онни намного красивее меня, а Пранприя, то есть, Лалиса намного ярче. — Для меня красивее и ярче всех ты, — просто отмахнулся он. — Я видел только тебя. Хотя, возможно, в последнее время я всегда вижу только тебя. Слишком уж ты хороша. Яркая и незабвенная. Как звезда. — Морская? — улыбнулась Дженни. — Липкая на стенке аквариума, да? — А я всегда любил моллюсков. С оливковым маслом они вкусные… Она подхватила его шутку — они оба смеялись громко, Джису-онни не понравилось бы такое. Дженни и не заметила, как лицо Джонина оказалось возле ее лица. Он поцеловал ее — целовал и раньше — но в этот раз что-то изменилось. Дженни поддалась лишь слегка — он уже раздвигал языком ее губы, углубляя поцелуй, и в этом поцелуе для Дженни совсем не было любви, совсем не было нежности. Был вкус его мятной жвачки и легких сигарет. Но было и еще кое-что… Внизу живота протяжно затянуло, и Дженни легко выдохнула — она отстранилась, а Джонин ей не позволил. — Прости, — сказал он. — Но я хочу тебя. Я давал тебе слово не влюбляться, но не смог. Прости, идет? Я не могу тебя потерять, Дженни Ким. Но и отказаться от тебя не могу. Я запутался, — виновато сказал он. — Но ты же не любишь меня, — с удивлением заметила девушка. — Ты даже не влюблен. Ты просто был всегда рядом и… — Я хочу тебя, — серьезно сказал он. — Понимаю, ты привыкла, что мужчины от тебя без ума. Но я не могу просто любить тебя. Я тебя уважаю, я восхищаюсь тобой, я учусь у тебя. А теперь вот хочу тебя. Не стоило так, да? — Ну… — тактично протянула Дженни. — По крайней мере, это честно. — Ты мне очень нравишься, — Джонин развел руками. — Я мужчина, это нормально. Но вот целовать тебя сложно теперь. У меня эрекция, и довольно часто. Он рассмеялся, и удивленная Дженни вдруг поняла, что тоже смеется вместе с ним. Любовь оказалась сложной — столько боли и предательств, будущее туманно, а вот дружба с Джонином проста. Он не любит ее. Он ее хочет. Она тоже хочет его. Это неправильно, но нормально. Или ненормально? Джису-онни такое не понравилось бы, Джису-онни любит любить и страдать. А Дженни — нет. Дженни хочет наслаждаться жизнью. Дженни хочет получать от жизни все. Дженни хочет покоя. Дженни хочет быть счастливой. И Дженни тоже хочет Джонина. Очень хочет. Прямо тут или еще где. В машине она позволила ему поцеловать себя еще раз. А потом он поцеловал ее на пороге своей квартиры — он, как и Наен, снимал хорошее жилье в безопасном районе, однажды и Дженни такое будет по карману. В коридоре он снял с нее куртку и запустил обе руки в ее майку. Дженни позволила ему и это, а потом позволила снять с себя джинсы — и он поцеловал ее там. Такое с ней было впервые — не нежности и забота, а страсть, хотя нет, однажды такое было и с Чонгуком. В хранилище карт на полу. Грубость и страсть. Но Джонин грубость не принимал — зачем это нужно. Джонин просто целовал ее везде, а потом вошел в нее, и застыл на мгновение. Он был внутри Дженни. И Дженни это принимала. Дженни была счастлива. Она занималась сексом с Джиеном по любви, с Чонгуком тоже по любви, и переспала с Намджуном из чувства вины и долга, поэтому точно знала, что в глубине души Намджун всегда ее ждет. Но то, что было у нее с Джонином, это было что-то другое, что-то, что могло бы быть у нее с Чимином, с единственным мужчиной, разделявшим ее интересы. И она испытала оргазм, удивляясь заранее своей раскрепощенности, а потом второй и третий, и ей было безумно хорошо, хорошо и спокойно. — Давай встречаться, — предложил ей Джонин, когда отвез ее в общежитие обратно. — Я, конечно, не Квон Джиен… — И слава богу, — тихо сказала ему Дженни — в ней до сих пор согревалось его семя. — И слава богу. Без любви все оказалось гораздо лучше.