Травы расцвели

— Я не должен был приходить сюда, — просто сказал ей Джиен. — Тедди будет чертовски зол, думаю, недели две разговаривать со мной он точно не будет. — Не будет… — Дженни сухо кивнула. — Но это не мое дело, оппа. Мне пора, и, если ты не против, я лучше… — И все-таки я пришел, — словно не слыша ее, сказал Джиен. — Чтобы увидеть тебя и убедиться, что ты в порядке. Это мое право. Я хочу видеть тебя и я пришел. — Права такого у тебя давно уже нет… — Дженни подвела черту. — Никаких прав на меня ни у кого нет. Но, впрочем, это довольно мило выглядит со стороны. Я бы даже спасибо тебе сказала… За заботу и все такое. — Пожалуйста… — Джиен поднял руку. — Не веди себя так. Это слишком… Это некрасиво даже для нашей с тобой истории. Он словно напомнил вдруг, кем был для Дженни, и она осела — мгновенно, за минуту. Просто у Квон Джиена действительно были на нее права, и глупо было бы отрицать это. Дженни могла бы ненавидеть его или себя, отрицать все и сразу, видеть себя или его в любом свете — но она все еще помнила, что существует маленькая квартира в небольшом городе, где школьница Дженни Ким сама целовала взрослого мужа своей мачехи и не жалела об этом. Она любила этого человека, и вот как они закончили. И чем… — Я пойду… — ей стало неловко и страшно, как ребенку, который вдруг оказался среди посторонних взрослых. — Мне, правда, пора. Не злись, оппа, но у меня так мало времени… И девочки сердятся. Они тут не при чем, но пострадали из-за меня. Я не хочу этого. Я и так слишком много проблем им принесла. И тебе… Простите меня… — Что с тобой? — не обращая внимания на ее глупости, он нагнулся и посмотрел на нее. — Ты плохо себя чувствуешь? — Нет, конечно, — нарочито фальшиво рассмеялась она. — Я бодра и весела. Я так счастлива, что ты приехал. Теперь мы можем извиниться друг перед другом, не так ли? И поставить все точки. И все закончится, наконец-то… С Ким Джонином-оппой я тоже все закончила. Теперь только работа и творчество, ничего больше. — Но ты должна понимать, что, отрицая все, ты не победишь в этой игре, журналисты от тебя не отстанут. — Тедди-оппа все решит, все решит, — как мантру повторяла Дженни. — Я так виновата, оппа. И перед тобой. И перед ним. И перед всеми. Я не права. Я должна исправиться и измениться. — Но жизнь твоя, и ошибки в ней будут неизбежны. И не Тедди проживать за тебя эту жизнь. — Он все решит, оппа, — быстро сказала девушка — нет, девочка. — Мне пора. Спасибо за беспокойство. Она вдруг замолчала — Квон Джиен поймал ее ладошку и прижал к себе. Как на мгновение, все изменилось, стало плоским и простым, соль и молоко, вода и небо. Ничего страшного и грязного, ничего плохого и болезненного. Есть Квон Джиен. Есть Дженни Ким. Они любят. Пусть уже и не друг друга. Он сюда не ради Тедди пришел. И не ради ее репутации. — И зачем ты пришел? — спросила она устало, поникнув, осев, став маленькой и слабой, какой и была всегда. — Я пришел тебя вернуть, — сказал он просто. — Я люблю тебя. И больше не могу без тебя жить. Вернись ко мне, Дженни. И проживи со мной эту жизнь. Она подняла глаза, посмотрела на его лицо, вспомнила все — и счастье, и радость, и отчаянье, и боль. Вспомнила красивое лицо Ким Джонина, его горячие поцелуи, вспомнила ненависть к Лисе за Чон Чонгука, вспомнила слезы Джису. Она ведь целую жизнь прожила, пока шла от Джиена к Джонину. И эта жизнь не смоется, не исчезнет, ничего это не изменит уже. Она не исправится, он не исправится. Они теперь и навсегда расстались. Больше они не будут вместе. Даже если она все забудет — он останется прежним. — Ты меня не простишь, да? — спросил он, хотя ей нечего было ему прощать. — Но я хочу вернуть тебя. Я не смогу без тебя, Дженни. Видит бог, я пробовал. Он глухо рассмеялся, а потом заплакал. Закрыл лицо руками и заплакал — и она вдруг поняла, в этой машине не один потерянный ребенок, а двое. И она, и он потерялись — и не нашлись. За ними не пришли. Их не спасли. Они остались одни в темноте, никто не спасет их. И вот он плачет, потому что понял это раньше нее, но не справился, а она сидит, стиснув зубы, потому что не может поверить в свое падение. — Я люблю тебя, — сказал он. — Я так тебя люблю. Зачем ты ушла с ним… Он ведь такой… Он обычный… Он никогда не оценит тебя по достоинству. Он просто живет жизнь. Ты заслуживаешь любви мира. Ты… — Поэтому и ушла… — Дженни кивнула. — Он не любит меня. Я не люблю его. Мы расстались, а потом сошлись — и это не так важно. Он просто живет жизнь, ты ее не жил совсем. Ты другой, оппа. Ты совсем другой. Ты пишешь песни для Чеен, ты строишь свой мир, ты постоянно в мыслях. Мне тесно и душно. Мне страшно. Я запуталась, а ты не помог мне разобраться. Я устала, оппа. Я устала. — И даже когда я ушла… Ты просто смотрел мне вслед. Ты был уверен, что я вернусь, потому что на тебе лежит ответственность за меня, а на мне — за тебя. Но жизнь не так сыграла. Нам стало хуже. Обоим. Я попала в скандал, который губит мою карьеру, ты потерял самого себя. И в этом нет виноватых. Это жизнь. — Я люблю тебя… — И я люблю тебя, — уверенно сказала Дженни. — С того самого дня, когда Ли Черин привела тебя в наш дом. Я ненавидела и любила, потому что никогда в жизни не встречала таких людей. Я мечтала поймать твой взгляд. И мечтала выгнать тебя оттуда. И потом я стала твоей, а ты стал моим — и я была счастлива. — А теперь? — А теперь я в огне… — она подняла ладошки. — Видишь руки? Они полны огня. Огонь есть. Он горит. Я думаю, что я ошиблась. Но мне больше не страшно. Спасибо. Спасибо. Это ты помог мне. — Чем? — Джиен поймал ее ладошку, — Чем я помог? — Когда нас двое, и ты боишься больше меня, я уже не имею права бояться. Я не имею права ошибаться. Я больше не упаду. Если бы ты был сильнее — я бы смогла преклонить колено, поплакать. Но теперь мое время утешать и исправляться. Спасибо. Спасибо тебе. Я сильная, я сейчас сильная за нас обоих. Она вдруг с нежностью посмотрела на него — и он понял, что она сейчас испытывает все на свете — трепет, заботу, надежду, но не любовь. И ему стало страшно от мысли, что он породил своими словами. Ему стало страшно. — Я не могу к тебе вернуться, — сказала она твердо. — Не к тебе. Ты слишком слаб. Ты путаешь страх с любовью. Но я вернусь, когда мы оба станем сильнее. Если мы оба станем сильнее… Найди меня тогда, Квон Джиен. Найди и не отпускай больше. Она поцеловала его руку — как отца — и вышла из машины, быстрым шагом удаляясь от него прочь. Решения зрели в ее голове, четкий план выстраивался, боль уходила. Единственное, чего она хотела теперь — это подкрепиться, проснуться, очнуться, получить заряд силы. Не приторной любви — силы. И она знала, где это взять. Из всех мужчин, которых она знала, только один никогда не был влюблен в нее. И именно он и был ей нужен теперь. *** Чимин ушел с тренировки последним — закрыл зал, попрощался с охраной. До общежития было недалеко, а он любил ночные прогулки. В голове крутилась дурацкая музыка из нового альбома — снова этот легкий стиль — а ноги приятно гудели от боли. Он любил танцевать, и умел наслаждаться этим. Дженни сама окликнула его — и он сначала не узнал ее. Она была в чужой машине — одолжила ее новая подруга Айрин — в огромной кофте с очками. Раньше она была трепетной и таинственной, сейчас вела себя резко и гордо. — Садись, — сказала она. — Надо поговорить. Он вдруг вспомнил, что она сейчас в скандале, вспомнил, что с ней нельзя контактировать, вспомнил, что его собственная репутация так чиста и незапятнанна. И вдруг ему стало абсолютно параллельно, что их могут увидеть вместе. Он бросил сумку на заднее сиденье и сел рядом. Два года они не виделись или даже больше — в ней он видел и Чеен, и Чонгука, и всю эту драму. — Я хочу поговорить, — сказала она. — Так нужно. Закрываю старые гештальты, называй это так. — Хорошо, — сказал он. Но почему-то сразу понял, чего она на самом деле хочет. И вспомнил их с Дженни совместное выступление, в котором выиграл только он. Как он смело отстранил ее от общей победы, как вычеркнул ее из своей жизни, как просто воспользовался ею… Как вещью. И почувствовал себя чертовски виноватым перед ней. На темной парковке — он сам подсказал, куда поставить машину, как правильно встать, он поцеловал ее — губы у Дженни были сухие, глаза воспаленные из-за бессонницы. Под огромной ее кофтой была только тоненькая майка, и он поразился — какая же она худая, какая уставшая. Стянул с нее брюки, спустил свои. У него была эрекция — удивительно, а потом он понял, что эрекция у него была с того момента, как он увидел ее, и это тоже было удивительно. А еще она так туго сжимала его, что он готов был спустить с первой минуты — и вот этому он почти не удивился. Чимин нравился девушкам — с многими он спал — но только одну из них помнил он в постели. Это Пак Чеен — и помнил он ее потому что она всегда смотрела в сторону и думала о чем-то. Вернее, о ком-то. Чеен мыслями была в другом измерении, там, где ее любил Чон Чонгук, там, где Пак Чимин так и остался ее другом. До боли обидно было вспоминать это — и все-таки Чимин по-прежнему любил Чеен. И собирал ее фотографии, но так, чтобы другие не заметили. И вырезал моменты с ней из клипов. Он действительно любил ее. Но она не любила его. И это было в ней общее с Дженни. Дженни его тоже не любила. Дженни была той, кем он воспользовался. И даже не для того, чтобы забыть Чеен. А для того, чтобы высказаться, чтобы проявиться, чтобы получить чертово внимание толпы. То есть — просто так. Теперь Дженни брала свое. Чимин просто поймал себя на мысли — он лежит на спине в темной комнате, а Дженни Ким скачет на нем как обычная шлюха — та самая Дженни Ким — и ему чертовски хорошо от этого, чертовски плохо от этого, чертовски никак. Он просто ловил себя на мысли — оргазм, снова оргазм — и внутри живота распрямился сморщенный комок, а дышать снова стало хорошо и просто. Дженни танцевала красиво — она жила танцем. А трахалась она просто и обычно. И с нее капало, она тяжело дышала, он видел все некрасивые места ее тела. И в этом было что-то животное, что-то первобытное, что-то чистое и простое. Что-то, что никогда не испытывал он раньше. Что-то, что он мечтал повторить. — Ты любишь этого Джонина? — спрашивал он, когда они курили и пили колу в постели — Дженни не умела курить, а от колы у нее была икота. — Нет. — А любила? — Нет, конечно. — Он хороший танцор. — Согласна. Дурацкий разговор, дурацкий момент, а потом они снова трахались, и у него снова была эрекция. Кончились презервативы — но Дженни было все равно, она сама садилась сверху, а потом поворачивала его, снова поворачивала и снова, и снова, и снова. Чимин в парных танцах сам вел партнершу. А с Дженни он был ведомым и тогда, на сцене, и теперь, в постели. И огромная ответственность грузом ложилась на его плечи. — Хочешь встречаться со мной? — Нет. Раньше — да, сейчас уже нет. — А выйти за меня замуж? — Никогда не хотела. Он вдруг поймал себя на мысли, что не целовал ее — и вспомнил, как однажды вдрызг пьяный Чонгук говорил ему, что никогда не забывает вкус ее губ. Но так было правильно — поцелуи для любимых, а секс для него, и Дженни тоже все устраивает. Она его не любит, она берет свое. Теперь она использует его, и у него нет права на отказ. Проснулся он поздно утром, когда на небе давно сияло солнце. Это означало, что они не могут уйти отсюда — из этой красивой и холодной квартиры Бэ Джухен — Чимин видел ее фото на столике, и им придется остаться до темноты. Они приняли душ — вместе, а потом и по отдельности — заказали еду, почти не говорили ни о чем и много-много трахались. А уже поздно вечером, когда Дженни устала и уснула, он тихо ушел из этой квартиры. Он не мог понять, что с ним происходит, извинился перед менеджером за свое исчезновение, долго сидел в теплой ванне, с аппетитом поел и выпил много соджу. А потом лежал без сна, вспоминая теплое тело Дженни Ким, не понимая, как он мог так поступить, и что теперь думает обо всем этом она. И первое, что он сделал утром этой бессонной ночи, это написал на давно забытый номер. Просто он давно хотел это сделать — и теперь было самое лучшее время. — Привет, Чеен, — написал он. — Как ты? Она ответила не сразу.