Прячешь ты секреты свои?
Есть ли то, что держишь ты в тени? Что смогу увидеть, когда Честно ты посмотришь мне в глаза? Зачем ты лжешь, скажи Что скрываешь во лжи? Anberlin — Pray Tell
Душевная цельность, непоколебимая уверенность в будущем и совершенно непривычное ему спокойствие — и всё это нашлось у Гарри и даже откликнулось. Самые что ни на есть долгожданные выходные для напряжённых до предела нервов. Решив использовать уникальную возможность, пока столь необычное состояние не испарилось окончательно, Гарри завернул в кабинет, прикрыл дверь, а затем для верности наложил запирающие чары. Не то чтобы кто-то — например, Риддл — мог внезапно войти, но, как правило, непредвиденные ситуации происходили именно в такие моменты. Глаза закрылись. Гарри глубоко вдохнул, задержал дыхание и так же медленно выдохнул. В поисках чего-то неопределённого он бесцельно представлял себе разные картинки: море, лес, ночные огни, звёзды… Словно пытался за что-то уцепиться. Но всё выглядело слишком отстранённым, мёртвым, точно обычная фотография, на которой взгляд задерживается не более трёх секунд и переходит к следующей. Нужно было что-то родное, настолько близкое, что въелось в кожу. Простое небо — такая обыденная картина медленно развернулась, заполняя собой всё воображаемое пространство. Серо-голубоватый бескрайний горизонт простирался впереди, отгораживал Гарри от остального мира, отрезал все мысли, эмоции, даже ощущение времени и окунал его в абсолютную тишину. Один на один с собой — такую роскошь он мог позволить себе очень редко. Неожиданно сверху что-то свалилось и зашуршало. Недовольно приоткрыв один глаз, Гарри увидел скользящую по столу Эррол и валяющийся на его коленях громовещатель. Сова Уизли оторопело ухнула и кое-как встала, беспокойно крутя головой и теряя пару перьев. Ни минуты покоя. Недовольно поёрзав, Гарри аккуратно подхватил конверт и раскрыл его. — Гарри, хочу напомнить тебе, что завтра в девять часов вечера мы ждём тебя в Норе. Можешь опоздать, но только минут на десять. Не больше, — проникновенно вещало письмо голосом Гермионы. Вслед за тем оно воспламенилось и сгорело, бесследно исчезнув. Гарри перевёл взгляд на стену. Часы удивили: казалось, в своём медитативном состоянии он провёл от силы секунд тридцать, однако время твердило обратное — почти двадцать минут. Гарри пресыщенно улыбнулся и уже хотел вновь попытать удачу, но услышал позади шелест и обернулся. Дневник был открыт, а страницы бесконтрольно перелистывались, точно в попытке привлечь к себе внимание. Что ж, у них получилось. «Зайди ко мне в три часа», — сухо и кратко сообщало послание Тома. Проведя рукой по странице, Гарри подманил чернила и, макнув перо, тут же перенёс полученную информацию: «Экриздис скоро покинет Азкабан. В пределах месяца-двух. Я не знаю, полагается ли мне обо всём этом знать, так что не стал связываться самостоятельно с Шеклболтом». А затем добавил: «Чтобы ты потом не жаловался». Гарри гипнотизировал буквы с минуту, пока те не исчезли, однако новых не появилось: Риддл молчал. Гарри из кожи вон лез в попытке сохранить то состояние дивной безмятежности, подаренное ему времяпрепровождением с провидицей. «Что ты собираешься делать?» Затишье. «Может, поговорим?» Фыркнув, Гарри распотрошил перо и откинул в сторону, тут же подманив другое. «Если не ответишь, я спущусь!» — текст расплылся и замер кляксой. А не пожалел ли Риддл о создании дневника? Быть может, даже уничтожил его, дабы отделаться от докучливого собеседника. Утопил в унитазе, к примеру. Как грозился сделать сам Гарри. Хмыкнув, он скользнул пером по бумаге: «Настолько хочешь меня видеть, что молчишь? Соскучился, но боишься признаться?» Внутри вспыхивали искры веселья, что, впрочем, уже не удивляло. В Хогвартсе Гарри постоянно его поддевал. Сначала открыто издевался, срывал на нём свою злость; сложно сосчитать, сколько раз он использовал Круциатус, стоило тому не так посмотреть или не туда шагнуть, понимая, что сила его была не столь велика. Том лишь стискивал зубы и странно косился, а Гарри не знал, как интерпретировать этот взгляд: то ли это была злоба, то ли, наоборот, насмешка над его потугами. Затем ярость остыла, оставляя лишь пепел из презрения, что выливался в словесные колкости и желание уязвить; сейчас же всё и вовсе изменилось — они поменялись ролями. «Том, Том, Том… Том! Тебя хватил удар из-за последних новостей?» Не совсем понимая как, но Гарри чувствовал раздражение, исходящее от бумаги, и ещё больше распалялся. «Или, может, ты занимаешься там чем-то непристойным?» Ухмыльнувшись, он промокнул перо и продолжил: «Тебя так завели мои вчерашние страдания? Небось не мог дождаться, чтобы выпроводить меня поскорее, а самому засунуть руку в штаны... Настоящий садист!» — поставив восклицательный знак, Гарри с мрачным торжеством хохотнул, в мельчайших подробностях представляя недовольную мину. Скромное наслаждение от этой небольшой мести разлилось по телу сладкой негой, а вот ожидания, что дневник воспламенится от чужой злости, не оправдались. Вновь мазнув глазами по часам, он с сожалением заметил, что до трёх оставался целый час. Слишком длительным выглядело ожидание, и Гарри не представлял, чем себя занять. Быть может, это были лишь оправдания, чтобы поскорее увидеть свирепую рожу Риддла. Захлопнув дневник, Гарри оставил его в кресле, буквально выскочил в коридор, чуть не врезавшись в дверь, ибо совершенно забыл о наложенных на неё чарах, а затем сбежал по лестнице на этаж ниже. Около двери Риддла он, наоборот, немного притормозил и дёрнул за ручку, ожидая, что та будет закрыта. Однако преграды не оказалось, и по инерции Гарри грузно ввалился в комнату. Повиснув на ручке, он выпрямился. — Разве уже три? — тут же послышался вопрос. — Где твоя палочка? — Гарри захлопнул за собой дверь и обернулся к Риддлу. Тот сидел в выбранном им любимом кресле и держал дневник одной рукой, а во второй был стакан… с алкоголем? — Ты собирался напиться перед процедурой? — удивлённо пробормотал Гарри, а следом прищурился, сделав угрожающий шаг вперёд. Янтарная жидкость покачивалась вместе с движением чужой руки. Когда Том отложил тетрадь в сторону и поднялся, сделав глоток и буквально ошпарив Гарри злобным взглядом, он также ощутил раздражение. Своё и будто бы чужое. — Повторяю: где твоя палочка? — Ты пришёл ради дела или палочками мериться? — презрительная усмешка тронула губы. — Мне в третий раз повторить? — И в первый раз услышал. Том неторопливо поставил стакан, растягивая каждое движение с каким-то показным наслаждением, и вопросительно вскинул брови. — Могу показать, если хочешь. Хочешь? Гарри, наверное, должен был оскорбиться, ну или смутиться, но вместо этого шагнул ближе и вскинул голову, выпятив подбородок. — Хочу, — почти ласково прошептал он. — Уверен, что потом сможешь спать спокойно, находясь в одном со мной доме? — Покажи! Том скользнул рукой по столу, а в следующий момент медленно, почти играючи крутил тисовой палочкой, которую, кажется, сам Гарри вечность не видел. Чары невидимости. Гарри ощутил мимолётное волнение, но виду не подал, лишь заинтересованно склонился вперёд. Насыщенный карамельный цвет дерева привлёк внимание: он впервые мог осмотреть её неторопливо и вблизи. — Дамблдор? — заключил Гарри и коснулся её, а Риддл не отвёл руку, напротив, поощрительно позволил утолить любопытство. — Дамблдор. — Откуда она у него? И вновь этот взгляд. — Ты сказал, где найти, — тут же заключил Гарри, на что получил кивок. — Тогда зачем скрывал? Сейчас ты лишь номинально невольник, — криво усмехнулся он, скользя пальцем от кончика до основания опасного орудия, пока не ткнулся в ладонь Риддла, ощутив тепло. Незаметно мазнув по коже, Гарри убрал руку и спрятал за спину. Эта палочка была его проклятием, и он на мгновение возжелал сломать её. Распотрошить. — Я не скрывал. — Неужели? А контрзаклятие манящих чар? — хмыкнул он, заметив, как Риддл напрягся. — Или не ты делал вид, что пользовался моей палочкой? — Выжидал, когда сам догадаешься. Альбус дал тебе месяц, меня же этот срок немного оскорбил, — Риддл склонил голову, с натяжкой усмехнувшись, — поэтому я сделал ставку на неделю. — Вы оба проиграли. Хотелось бы возмутиться, но от Альбуса Дамблдора Гарри стал ожидать чего угодно. Даже если завтра тот пришёл и признался бы со скорбной миной, что является его дедом, дядей или потерянным братом близнецом, Гарри бы не удивился. — Раз ты здесь, приступим, — безразлично предложил Том, убирая палочку. Насупившись, Гарри осмотрелся, больно ущипнул себя и тут же сморщился ещё больше. — Доволен собой? — он понизил голос, сделав шаг вперёд. Не изменившись в лице, Риддл подхватил стакан и отпил, точно собирался наблюдать за очередным утомительным спектаклем в его лице. Сейчас или никогда. Отняв у того напиток, Гарри опустошил стакан залпом и с громким стуком поставил его на стол. Горло тут же обожгло, а дыхание перехватило, что пришлось как нельзя кстати. Облизав губы, он злобно пробормотал: — Я всё знаю… Знаю, что случилось десятого февраля 1942 года. Прищурившись, Гарри буквально въелся взглядом в бледное лицо напротив. Он дотошно разглядывал малейшие мимические изменения, словно от этого зависела его жизнь. А изменения были: лицо будто окаменело, губы раскрылись и дрогнули, зрачки расширились, затопив алую радужку, а брови сошлись на переносице — лицо Тома заострилось. Гарри казалось, коснись он скулы — порежется. И всё же, что удивительно, Том не выглядел разозлённым, скорее испуганным. Если выражение его лица вообще можно было идентифицировать как-нибудь, пока действительно то не стало другим: яростным. Воздух потяжелел, буквально заискрив, и Гарри невольно отступил. Вместо того чтобы притупить чувства, огневиски обострил их: сейчас в комнате витала почти осязаемая угроза. И Гарри её хорошо прочувствовал. Он вздёрнул взгляд, плотно сжав губы. Раз уж начал, стоило играть свою роль до конца. А конец наступил довольно-таки быстро: острая боль пронзила висок, а по разуму словно лопатой прошлись, разбрасывая в стороны всё ненужное. Раздался довольный вздох. — Я оценил вашу маленькую диверсию, — произнёс Риддл. Гарри больно дёрнули за запястье, притянув к себе. Он всё ещё пытался отойти от такого грубого проникновения в разум: в сравнении с незаметным присутствием Ваблатски, Риддл, казалось, специально старался быть как можно заметнее. Вломился с ноги. — Трусливый щенок, — на последнем слове чужой голос понизился, а гласные растянулись, — ты думал, что можешь обмануть меня? Я уже жалею, что решил вас познакомить. — Зачем же ты сделал это? — мотнул Гарри головой, собирая мысли в кучку. Нужно было сфокусироваться. Риддл промолчал, лишь сильнее сжал руку, отчего, казалось, даже кости хрустнули. — Не трогай её, — вполголоса попросил Гарри, заметив стальной блеск в глазах, но страха по-прежнему не ощущал. — Ваблатски мне ничего не рассказала, и я не буду пытаться ничего узнать, Том! Она не виновата! — Малышу Поттеру так нужен наставник, что он готов в ногах валяться, умоляя за жизнь почти что незнакомки, — притворно-ласковым тоном заговорил Риддл. Гарри закусил губу, чувствуя, что в который раз проиграл. — Так зачем же я вас познакомил? — продолжил Том. — К кому бы ты потянулся со своей извращённой нуждой в старческом плече? К Шеклболту или, — о, ужас! — к Слагхорну? Лёгкая растерянность тут же превратилась в злость, а злость в азарт. Гарри моргнул, а затем вывернул запястье, вцепившись пальцами в его руку, и дёрнул на себя. — Меня мучит один вопрос — заговорил он. — Нет, на самом деле их множество, но… ответы от тебя можно получить лишь по талонам. Заметив немой интерес в глазах Тома, Гарри слабо улыбнулся. — А интересно мне, что ты такого стащил у Слагхорна, когда «искусно соблазнял» его? Ставлю на ингредиенты. И чуть не забыл: мне по нраву твоё плечо, — заявил Гарри полным наигранной ласки тоном, что использовал и сам Риддл. — По возрасту подходит. Он ожидал очередного витка раздражения. — Офелия плохо на тебя влияет, — вместо этого хмыкнул Том. — Сначала достань до моего плеча. А ставку ты выиграл: то были ганглии ведьмы. Ганглии ведьмы? Гарри запустил ладонь в чужие волосы, сжав мягкие пряди в кулаке, и приблизился. — А Слагхорн, слишком взволнованный твоими действиями, не заметил пропажи ценного ингредиента. На секунду ему показалось, что в глазах Тома промелькнуло одобрение, но эта призрачная эмоция тут же сменилась простым интересом в его словах. — Решил изменить свой выбор и поддаться настоящим желаниям? — уточнил Том. Чертыхнувшись, Гарри словно в колодец с ледяной водой окунулся. Следуя правилам заданной ими игры, он и правда забылся— позволил себе быть ведомым в этой непонятной беседе; позволил сойтись с ним в очередной ядовито-шутливой беседе и даже сделал вид, что проигрывает. Плохо... Всё было плохо. И с каждым днём становилось всё хуже. С каждой минутой что-то менялось, что-то происходило. «...Жить для себя — не значит предать веру всех остальных в себя...» — будто эхом раздались слова Ваблатски. — У меня в отношении тебя нет никаких желаний, — отрезал Гарри. Риддл резко отпустил его запястье. Ощущение скольжения назад оказалось необратимым: так Гарри упал навзничь поверх покрывала. Изумлённо наблюдая, как Риддл склоняется, упираясь руками по обе стороны от головы, он сглотнул. Сердце билось где-то в желудке, а руки дрогнули то ли от желания оттолкнуть, то ли, наоборот, притянуть ближе. «Разве это не делает мои поступки эгоистичными, поступай я так, как хочется?» — услышал он самого себя. Сердце неприятно ёкнуло, зашлось — разбилось. Кровь не бурлила от вожделения; он не был возбуждён, и желание не затуманивало рассудок, но ему до отчаяния хотелось прижаться своими губами к чужим даже в беглом и до смешного невинном поцелуе. Сейчас кровь не бурлила — да, но ему хотелось, чтобы она начала. «Замечательно, Поттер, признайся ещё, что соскучился», — бредовая мысль принадлежала ему, но безумно хотелось, чтобы её автором был пропавший двойник. До крови прокусив щеку изнутри, Гарри неподвижно застыл, пытаясь переварить неудобную правду. Смущающую и до абсурдности реальную. — Приступим? — промолвил Риддл вполголоса, выжидающе поглядывая на него сверху вниз. — Да, — еле слышно ответил Гарри, нервно раскинув полы мантии. Он не совсем понимал, зачем Том выбрал такую позу, весьма неудобную — интимную, — а потом просто потерялся в ноющей боли, растёкшейся по всему телу. Гарри был даже рад её появлению: мучительные ощущения выбили все нелепые мысли из его головы. Сегодня болезненные пульсации были интенсивней: тело пронзало тысячами маленьких осколков раз за разом. Дыхание сбилось, и, комкая покрывало в руках, он тянул его на себя, словно мог спрятаться под ним от непрерывных волн, накрывающих его с головой. Лишь бы не завыть. Поза никак не повлияла на ощущения. Они прибавились к вчерашним, и Гарри со стороны услышал собственные жалобные всхлипы, а когда сфокусировал взгляд, заметил на лице Тома улыбку — сытую и блаженную улыбку. Риддл явно был доволен причиняемыми им страданиями и даже не пытался этого скрывать. Сцепив зубы, Гарри проглатывал стоны, но взгляда не отводил. Нельзя. Чтобы он сдался?.. Признал? А затем, когда всё закончилось, его вышвырнули из комнаты, как нашкодившего щенка, со словами: «Завтра будь пунктуален». Дверь вновь захлопнулась, прежде чем он успел что-либо возразить. Гарри смотрел на тёмную матовую поверхность, но не видел её. Он задумчиво поглаживал палочку, пребывая в сомнениях: стоит ли разворотить стену к чертям собачьим и заглянуть внутрь или же поубавить пыл? Нехорошее предчувствие поселилось внутри, отговаривая от движимых эмоциями действий. Интуиция буквально вопила: «Нет!» — и Гарри почему-то отступил, прислонился к стене, буравя мешающую дверь взглядом. Если бы только он мог видеть сквозь предметы — вот это действительно был бы великий дар. Тем не менее у Гарри были три теории насчёт такой озабоченности точностью и попытками выставить его вон. Первая: Том, вопреки логике и антитрансгрессионным чарам, переносился. Вторая: он над чем-то работал, несомненно, секретным и, разумеется, очень тёмным. И... третья: Риддл просто не желал терпеть его присутствие лишние минуты, если на то не было необходимости. Последний вариант выглядел более правдоподобно, но вызывал неприятную тяжесть на сердце. Которую Гарри стряхнул. Или попытался. Скорее попытался, потому что его тут же заинтриговало нечто иное. Оно и ужаснуло. Выбери Гарри другой вариант — секс, — Риддл бы так же им попользовался, а потом выпихнул из постели, захлопнув дверь перед самым носом? Мол, гуляй, Поттер, нечего тебе здесь делать. Сомнений почему-то на этот счёт у него не было. И как бы поступил сам Гарри тогда? Обиделся? Оскорбился? Перестал бы с ним разговаривать? Глупо. Как будто Риддлу было до этого дело. Потерев лицо, Гарри поморщился. Мышцы одеревенели и неприятно ныли, точно он часами бегал. Или чего хуже — дрался. Дышать полной грудью оказалось болезеннено: внутри покалывало, как если бы лёгкое спицей проткнули насквозь. А частичная эмоциональная опустошённость, наоборот, порадовала. Гарри вдруг со стороны увидел их взаимодействие и задумчиво потёр лоб. За исключением приятной компании Ваблатски, его день с точностью повторил предыдущий. Напоминание о провидице всколыхнулось чем-то тревожным, и остро захотелось её увидеть. Переполненный противоречиями Гарри, с одной стороны, боялся, что ненароком мог поставить Офелию под удар, с другой — уверял сам себя, что раз она пошла на такой риск, значит прекрасно знала, на что идёт. А на Гарри сказалось напряжение, поэтому он и делает из мухи слона. Однако, вероятность того, что она окажется в опасности, всё-таки существовала. Не стоило его дразнить. Тяжело вздохнув, Гарри вперил упрямый взгляд в дверь и прищурился. Еле слышный стон отчаяния, что эхом пробежал по коридору, принадлежал ему. Весь год Риддл был паинькой, можно сказать: необычайно тихий и на удивление спокойный. Если бы Гарри не доверял Альбусу, подумал бы, что кто-то применил оборотное зелье и просто издевается над ними. Он пытался разглядеть знакомые ему проблески безумия в алых глазах и натыкался лишь на безразличие; старался увидеть всепоглощающую ярость, того, кто издевался над ним, продолжая пытать уже «мёртвое тело» на потеху толпы, но встречался лишь с обоснованным гневом — с реакцией на его собственные издевательства. И то не всегда. Том чаще сдерживался, чем давал волю эмоциям. Но иногда, бывало, крушил что-нибудь. Сейчас это выглядело чем-то профилактическим. Гарри вспоминал, как как-то не без желчи в голосе обратился к нему: «Мой повелитель, соизволите это съесть, или мне лишить вас еды на… месяц, например?». В тот день Гарри попросил эльфа приготовить и лично принёс ему жареную змею на шпажках. Риддл брезгливо уставился на блюдо, затем предельно медленно взял деревянный кончик и впился зубами в мясо, чтобы следом вытянуть шпажку, не сводя с него насмешливого взгляда. Тогда Гарри впервые ощутил горечь от проигрыша, пусть и выходка была детской: змея для змеи. Круговорот мыслей. Не думать о нём. Запереть это. Выбросить ключ... Гарри не мог; не мог не вспоминать задумчивые слова Снейпа на вокзале Кингс-Кросс: «…Связанный с тобой двойной связью, соединившей ваши судьбы так прочно, как ещё никогда в истории не были связаны между собой двое волшебников». И только сейчас, когда в Риддле не было и капли его крови или защитных чар матери — наоборот, теперь Гарри стал сосудом для сторонних сил, — он чувствовал эту связь. Чувствовал как никогда ранее, и она вносила смуту в его душу и тело — эти столь неправильные узы хотелось разорвать. Отречься от них. Снейп хмуро потребовал тогда: «Вспоминай, Поттер, что Тёмный Лорд сделал по своему невежеству, алчности и жестокости». Слова, что он сам повторял мысленно раз за разом. И смотрел. Гарри смотрел на Риддла, сомневался, подозревал и ненавидел его. А теперь он не понимал, что чувствует и что должен делать — просто осознавал, что им снова вертят, как хотят, указывая куда смотреть, пока остальное продолжает оставаться в тени. Что именно Гарри и силился понять. «Я думал, он придёт…» — так Волдеморт сказал в лесу. Гарри постоянно перематывал их последнюю встречу, цеплялся за детали, за интонацию, за позу Волдеморта, когда тот стоял спиной, точно зачитывая мысленно молитву, за ту горькую улыбку на его лице и явственно ощущал, что упускал нечто важное. Поэтому Гарри и вытянул то самое воспоминание и просматривал его в Омуте памяти раз за разом, пока в какой-то момент выражение лица Волдеморта не поселилось в мыслях очередной загадкой, не дающей ему покоя. Почему оно виделось гримасой скорби — улыбкой, полной сожаления? «Что ты пытаешься там обнаружить, Поттер? — безразлично спросил Риддл, стоило задать интригующий его вопрос. — Я сожалел тогда лишь об одном: что не смогу убить тебя снова. Но как видишь, второй шанс мне всё-таки представится. Когда-нибудь». Затем был Хогвартс. Он лежал у его ног, посматривал сквозь полуопущенные веки и тогда ничего не замечал. Гарри казалось, что Волдеморт трепещет от своей победы, выжидает, жадный до убийства, чтобы кто-то отказался присоединиться и он смог бы обагрить руки кровью очередного бунтаря. Но, просмотрев с десяток раз те фрагменты, Гарри подметил нечто иное, что из-за стресса и самой ситуаций попросту пропустил: усталость. В каждой чёрточке неживого бледного лица отпечаталась смертельная усталость. Возможно, это были просто фантазии, а измученность Волдеморта — последствие уничтожения крестражей. Возможно. Но эта усталость была не физической, скорее, моральной. Но почему в момент своего триумфа тот выглядел именно так? Почему? Почему не обращал внимание весь год на то, как Гарри зовёт его по имени? То, как среагировал Тёмный Лорд на это во время финальной битвы, не нужно даже было просматривать: Гарри прекрасно помнил и возмущение, и злость, и даже неверие. Будто он позволил себе что-то ужасное. Гарри по слогам разбирал их последний разговор: анализировал то, как пытался достучаться до Риддла, как тот бахвалился и отказывался слушать; анализировал свои эмоции от этого, и тогда величайший тёмный маг казался ему… кем? Глупцом? Да, именно так. Безумцем и глупцом, который нынче тыкал его самого носом во все оплошности и тем самым превращал в круглого идиота. Когда он сам пытался вывести Риддла на откровенный разговор, намеренно провоцируя и пытаясь уязвить его проявленной во время их последней дуэли глупостью, то ничего, кроме наигранного недоумения, от него не получил и лишь ещё больше запутался. — Меня поражает, что ты был недоволен моей финальной речью, — словно издеваясь, Том использовал тот самый ласковый тон. — Настолько недоволен, что часами торчишь в Омуте памяти, переслушивая её. — Я пытаюсь понять, как так вышло, что ты до сих пор здесь, — процедил злобно Гарри. — Ну что ж, если выяснишь, не забудь меня оповестить. — Том шагнул к нему, бегло коснулся лица и всё тем же мягким тоном добавил: — Мне ведь тоже очень интересно. А затем он вернулся к своему любимому делу — чтению, — оставляя Гарри в полном смятении. Постоянная смена масок Риддла подтолкнула Гарри к мысли, что, быть может, все те странные эмоции и правда являлись лишь миражом: он так сильно хотел обнаружить хоть что-нибудь, что цеплялся к мелочам. А потом снова приходили сомнения, и так по кругу. Словно бегущая по лабиринту мышь, Гарри с каждым кругом всё больше терялся в хитросплетении бесконечных путей. На мгновение прикрыв глаза, он вновь поддался воздействию раздражения. Вчера Риддл чуть ли от злости не лопнул, стоило Гарри умолчать о том, показавшемся пустышкой, видении, а сегодня, когда ему трактовку сунули, ничего даже не уточнил. Точно ему было совершенно всё равно, что Экриздис собирается выбраться из треклятого Азкабана и появиться где-то поблизости. Так что, или Гарри терял рассудок, или у Риддла действительно раздвоение личности. Что, впрочем, не стало бы сюрпризом. В любом случае гадать, думать, снова гадать, накидывать варианты, сомневаться, гадать, злиться и снова, чёрт побери, гадать — всё это было бесполезно. Поэтому в своё время Гарри прекратил пересматривать воспоминания: ответов всё равно там не получишь — только головную боль. Шумно вздохнув, он опустился по стене вниз, поправил мантию и скрестил ноги, сев по-турецки. Прикрывая глаза, Гарри медленно и по кусочкам воссоздавал уже знакомую ему картину, а затем погрузился в неё, пользуясь временной эмоциональной пустотой и отрешаясь от всего лишнего, даже от настырных мыслей о Волдеморте. Вот только мысли о Волдеморте не хотели отрешаться от него. И всё-таки... зачем ему понадобились ганглии ведьмы?***
Гарри до глубокой ночи прокопался в библиотеке Блэков, пересматривая все книги о зельеварении, но так и не нашёл подходящего рецепта, где бы использовался этот ингредиент — не идти же с этим к Слагхорну. Ганглии ведьмы оказались редким растением, а круг применения — весьма ограниченным. По описанию ничего не подходило. Ему стоило бы заскочить в библиотеку Хогвартса, вот только столкнуться с Дамблдором снова категорически не хотелось. Был у Гарри вариант получше. Поутру он наведался в Косой Переулок, чтобы прикупить оставшиеся подарки и пару бутылок эльфийского вина, доподлинно зная, как сильно оно нравится Джинни. Это был не откуп или оправдание: он просто хотел дать понять, что прекрасно помнит о её предпочтениях. Своеобразный намёк, что он — всё тот же Гарри. Гарри, который знает её, как никто другой. Это было и напоминанием о том, сколь многое они вместе пережили. Определённо, их отношения не должны были заканчиваться таким вот образом — на столь нелепой ноте для двух близких людей. Это было воплощением его ожиданий, хрупкой надеждой, которую он лелеял, за которую цеплялся с упрямостью осла. Особенно после круговорота назойливых мыслей, что крутились днём и ночью, — все они о Риддле. Казалось, что если Гарри не вцепится в идею примирения, в идею будущего с ней, то навеки потеряет себя. Это было волнующе и страшно. Он ощущал себя утопающим. Джинни была его плотом. Последним. Купив последний подарок, Гарри в нерешительности постоял перед Лютным, сгорая от желания наведаться к Ваблатски, но всё же решил, что это будет неуместно — вернуться буквально на следующий день. Провидица, наверное, тоже занята в преддверии Рождества и ничем ему не обязана, если так-то подумать. Он же не может поселиться там лишь потому, что ему так спокойней? Опасность существовала, но здраво оценить её степень Гарри оказался не в состоянии. Когда Риддл будет окончательно свободен в том, что касается перемещений, он хотел внести её в число ближайших к нему людей. Может, она уже была в безопасности, просто потому, что он считал её близкой. Однако перестраховаться не помешало бы. Но каким именно образом обезопасить ещё и её Лавку, он не представлял. Разве что караулить Тома под дверью заведения, чтобы доказать свою недальновидность. Гарри сокрушённо потёр шрам, точно желая его стереть. Том это, Том то… Том, Том, Том! Он заскрипел зубами. У него куча других проблем — каких же? — а все его мысли только об одном. Будто всё, чем он живёт, так или иначе возвращает его к Риддлу. Так не должно было быть теперь: он сам сказал, что больше не будет вмешиваться в его дела. И это, если учесть его намерения в сторону Ваблатски — едва знакомой ему волшебницы, по сути, — выглядело абсурдным сейчас. — Мистер Поттер? — раздался восторженный голос за спиной, и он тут же обернулся. — Я знал, что это вы, мистер Поттер! — мальчишка аж подпрыгнул, сияя белозубой улыбкой. — Направляетесь к госпоже? У того в руках обнаружилась плетёная корзина. Эдмунд явно делал какие-то покупки или бегал по поручениям. — Рождественские мелочи, — указывая на пакеты, стоящие у ног, пояснил Гарри. — И зови меня просто Гарри, если ты не против, Эдмунд. — Вы запомнили моё имя, сэр! — послышался робкий шёпот. Голубые глаза засияли и, забавно ойкнув, Эдмунд поправил сам себя: — Простите. Понял... просто Гарри. Гарри невольно задержал взгляд на вихрях больше медовых, нежели рыжих волос, как ему изначально показалось в полумраке комнаты, и ощутил необычное желание — потрепать парня по голове. — А когда вы придёте вновь? — прощебетал тот. — Это, конечно, смущает, но я с нетерпением жду наших занятий! Госпожа только недавно взялась за моё обучение. До этого она говорила, что я слишком юн для создания ментального щита, а ещё я очень рассеянный и никак не могу… — он вдруг замолк и залился краской. — Я вас утомил, да? Простите, сэр… Ой, Гарри! Я много болтаю, когда нервничаю, и госпожа Ваблатски говорит, что иногда нужно уметь вовремя заткнуться. Вот... я смог наконец, — и он досадливо закусил губу, опустив взгляд и неловко помяв ручку корзины. Слишком много всего. Однако Гарри внезапно рассмеялся, склонив голову. — Давай перейдём на ты, — всё так же улыбаясь предложил он, пуще прежнего желая потрепать парнишку по волосам. — Во сколько же лет ты хотел начать обучаться? В одиннадцать, что ли? — В четырнадцать, сэр, — поведал он официальным тоном, и Гарри слегка растерялся. — Но госпожа согласилась только полгода назад. Всё твердила: «Психика не окрепла… Ещё рано… Это может навредить тебе…» Скоро мне стукнет шестнадцать, но не могу сказать, что стал более собранным. Всё также отвлекаюсь на мелочи и не могу долго противостоять напору госпожи, — горестно вздохнул Эдмунд. Щуплый невысокий паренёк казался ему совсем ещё юным. Ошибочно, конечно же. Гарри, если вспомнить себя, тоже выглядел младше своего возраста. — Где ты учишься? — задумчиво поинтересовался он. Эдмунд покраснел, замялся и промямлил: — В Школе Чародейства и Волшебства Хогвартс, сэр. — Но я тебя не видел на уроках, — Гарри озадаченно потёр подбородок. Возможно, со всей этой вознёй вокруг Риддла он просто не обратил внимания. Ох. Хорошо, что никто, кроме стихшего «я», не слышал его мысленный стон. — Я не окончил обучение. Когда был введён режим «Сами-Знаете-Кого», — еле слышно прошептал Эдмунд. — Школа стала небезопасным местом для таких, как я. Госпожа взялась лично за моё обучение, но я хочу окончить Хогвартс чуть позже. Обязательно! Даже намеревался в этом году, ведь там… — он запнулся, и алый румянец залил лицо. Улыбнувшись, Гарри вскинул брови. — Хотел, чтобы я был твоим профессором? — уточнил он. — А кто бы не хотел?! — едва не лопнув от напряжения, воскликнул Эдмунд. Его голос дал петуха, странно сорвавшись на последней ноте, и он робко кашлянул. Затем вздрогнул, глянул на часы. Глаза широко раскрылись, выдавая потрясение. — Мне нужно бежать, сэр! — вновь затарахтел он. — Госпожа Ваблатски голову мне открутит, если опоздаю… Она очень строга в этом плане! То есть в плане пунктуальности. Не то чтобы она любит головы откручивать — не подумайте ничего плохого!.. — До встречи, — с улыбкой кивнул Гарри, а Эдмунд неловко подхватил корзину и, окинув его печальным взглядом, точно не хотел вообще никуда идти, буквально полетел на своих двоих — с такой скоростью нёсся парнишка. По дороге он чуть не врезался в волшебницу, когда оглянулся на Гарри, и тут же исчез за углом. Чудной. Настроение несколько улучшилось после этой неожиданной встречи, а потом опустилось до нуля. Вернувшись домой, Гарри с раздражением заметил, что уже пятнадцать минут четвёртого. Опоздал. Риддл встретил его на пороге комнаты, не сказав ни слова, «присосался глазами», подобно дементору, — мать его за ногу, — и, когда остался доволен, вытолкнул Гарри, словно выбросив опустошённый фиал. В этот раз Гарри не сдержался. Он всё-таки протаранил стену, вошёл, схватил Риддла за запястья и сорвал ограничители — две оставшиеся печати. Всё равно от них не было никакого проку теперь, а напряжённо следить весь вечер за тем, чтобы Уизли не заметили тонкую линию татуировок, он не хотел — Артур сразу бы понял, что это такое. После использования браслеты были бесполезны, о чём он сожалел сильнее, чем о проделанной в собственном доме дыре. Это действие только в очередной раз доказало, что многие из его поступков в отношении Тома бессмысленны. Всё выглядело бессмысленным: испугаться того, что Том может вернуть магию, сообщить Дамблдору, следить за ним, вернуть часть в обмен на ментальную стабильность, ограничить возвращённую часть с помощью артефакта одного использования, стать свидетелем того, что Альбуса перспективы возвращения Тёмного Лорда не пугают и что он готов отдать тому всё, снять первую печать во имя сохранения совести (ещё бы Гарри сам масло приманил — ужас-то какой!), договориться о постоянном потоке силы в одну сторону... снять артефакт полностью. Бесполезный ныне. Казалось, что он просто выкинул его в мусор, совершив кучу абсурдных телодвижений. Что это, если не неразумность? — Оставь их мне, — единственное, что тогда сказал Риддл. — За эти три дня… сколько силы ты забрал? — Около двух процентов, — отозвался Том, не поворачиваясь, будто даже смотреть на него лишний раз не хотел. Неприятно, но нужно. Пусть лучше так. Гарри молча опустил наручи на стол и покинул комнату. По дороге он попросил Кричера сделать что-нибудь с дырой. Мог и сам, конечно, но сейчас хотел одного: быть подальше от этой комнаты. А если Риддл собрался создавать из использованного артефакта очередной крестраж, то быть тому свидетелем Гарри не имел ни малейшего желания. Плевать. Не он отпустил его. Абсурдно, если тот использует самого Гарри в качестве жертвы. Абсурдно, что он думает в этом направлении: Гарри ему всё ещё нужен. А столь ценный артефакт стал лишь красивой побрякушкой. Побрякушки Тому всегда нравились. Как-то Дамблдор их назвал охотничьими трофеями — сувенирами. Да и волновать Гарри должны были те два процента. Такой ничтожный прогресс — и как он понимал, два это процента или три? — означал, что Риддл продолжит его мучить, упиваться его болью, а затем выбрасывать, словно какой-то мусор. Длиться это будет довольно-таки долго. Сколько ещё он выдержит? Когда ему больнее от чужого пренебрежения, чем от физических ощущений. Перед глазами всплыло хладнокровие, с которым его вытолкнули из комнаты, а затем прямая спина — Том даже не обернулся, услышав взрыв. Только когда Гарри дёрнул его за руки, тот одобрительно улыбнулся, но не ему, а чему-то другому. Тряхнув головой, Гарри с горечью усмехнулся. Стоило ли объяснять самому себе, куда текли его мысли? Что он пытался сделать теперь? Джинни была его плотом, Том — наводнением, прорвавшим плотину. Сам Гарри продолжал барахтаться, пытаясь добраться до чего-то, в чём он мог быть уверен. Пытался спастись. Замеченные ранее взгляды, тронутые тревогой, оказались его фантазией, его искушением — игрой разума. Как и та печальная улыбка в лесу. Он хотел рассмотреть в лице Риддла сочувствие или толику вины за всё содеянное им, хотел очеловечить — сделать понятнее для себя. А понятнее, значит, ближе. Что само по себе выглядело смехотворным. И поэтому следовало смеяться, задыхаться от смеха, но испытанное им поддельное веселье горчило, а уголки губ, помимо воли, тянулись вниз. Гнетущее ожидание чужого раскаяния — не более чем фантастика. Сказка о волшебниках, в которых он не верил, пока сам не стал одним из них. Приложив ладони к лицу, Гарри яростно растёр его, а затем спутал волосы. Он потянул за них в попытке собраться с мыслями и наконец прийти в себя. Часы пробили семь. У него было ещё время, если перестать предаваться рефлексии. Гарри забрался в ванную, прикрыл глаза, пытаясь хотя бы сегодня правильно выполнить задание, порученное Ваблатски. Отчасти получилось, а отчасти он просто задремал. Хорошо хоть эмоции уснули вместе с ним, не донимая в виде кошмаров. Димбл разбудил его в полдевятого и то потому, что Гарри чуть не захлебнулся, погрузившись в воду. Домовик избегал его на протяжении всех этих дней и только виновато пялился, когда попадался на глаза. Гарри попытался с ним поговорить, ведь это не его вина, что Альбус дал такой приказ, а он сам был излишне любопытен, однако Димбл замотал головой и тут же исчез. Как и сейчас: пролепетав нечто странное, эльф кивнул, а затем испарился. Досадливо поморщившись, Гарри надел обычную магловскую одежду — джинсы да свитер поверх рубашки — и отправился к камину. Но на третьем этаже застыл как вкопанный, сверля взглядом тёмный коридор. В крутящийся вокруг сочельника водоворот мыслей проникла другая — обескураживающая. И очевидная. Бесящая его и вводящая вновь в состояние бессилия. Гарри почувствовал себя опустошённым и одновременно переполненным. Мыслью этой был вопрос. Гарри волновало, что собирался делать Риддл в рождественскую ночь. Скорее всего, ничего: тот, наверное, ненавидит этот праздник. Как и любые другие — почему-то так ему показалось. Чувство тоски заполнило грудную клетку и вырвало сдавленный вздох. Что-то утерянное, что-то потерянное — он себя не понимал. Давно перестал уже. Гарри хотел продолжить спускаться дальше, но ноги не слушались. Обречённо посмотрев на потолок, затем на пол, точно искал там ответ на толком не сформулированный им вопрос, он тряхнул головой и позвал Димбла. Эльф явился быстро, но продолжал смотреть себе под ноги. — Можешь отнести… — начал было Гарри и тут же прервался. От праздничного ужина Риддл, скорее всего, откажется, так что выбор оказался невелик. И его желание теперь было иным: Гарри не хотел его мучить несварением — хотел угодить. Прочистив горло, он вновь заговорил: — Отнесёшь Риддлу кофе по-ирландски? Затем озадаченно глянул на эльфа — вдруг тот незнаком с напитком? Он никогда не интересовался, умеют ли домовики готовить любое блюдо или есть ли у них какие-то ограничения. — Гарри Поттер может не волноваться, Димбл знает рецепт и даже усовершенствовал его. Мистер Риддл останется доволен. О-очень доволен. Что-нибудь ещё? — и наконец-то тот улыбнулся ему. Как-то по-заговорщицки. В огромных глазах вновь засиял утраченный блеск, словно маленькое задание вернуло его к жизни. — Да… Пожалуйста, не говори, что это я поручил тебе, — еле слышно попросил Гарри. Эльф кивнул, довольно прищурившись, и тут же испарился. «А кто ещё мог поручить?» — пискнул голосок здравого смысла. Глупо, конечно, но дело сделано. Лучше бы он снова отправил ему тележку с пюре из репы и запеканкой из почек. Вот только если Том будет кривиться, Гарри этого не увидит. Досада-то какая. Это было моментным порывом, и, наверное, судя по недавним событиям, Риддл больше оценил бы цельную бутылку огневиски, а не сладковатый напиток со сливками и пряной каплей алкоголя. Это же не презент. Так, мелочь. Пустяк. Да и что можно было бы ему подарить? Очередную чёрную мантию, чтобы Тому было в чём покидать его дом? Гель для укладки волос, раз эти волосы теперь имелись в наличии? Невольно Гарри представил его лицо, когда тот распаковал подарок, и улыбка растянула губы. А затем Гарри упёрся лбом в стену, зажмурив глаза… Что вообще с ним происходит? Что с ним? Что. С. Ним? Даже если он может перестать думать, то не думать о кое-ком просто невозможно. Какое-то наваждение. Проклятие самое настоящее. Отмахнувшись от самого себя, Гарри сделал обязательный крюк через кабинет в Хогвартсе, чтобы не оставлять камин открытым, и оказался в Норе. О да, у него самое что ни на есть праздничное настроение. Нацепив самую радостную из улыбок, он заметил, что опоздал на целых пятнадцать минут. Гермиона будет в ярости.