Новая партия

Я вижу, как смерть достигает вершины холма. Я вижу, как смерть приближается, И не знаю, что делать. Нет, я не знаю, как мне поступить, Когда дело касается тебя. Должен ли я попытаться задержать её снаружи, Попробовать заблокировать дверь, Оставив в дураках тех, кто ушёл раньше? Должен ли я впустить её Как старого друга, Зная, что это неизбежно? В каждом шаге, в каждом движении Я вижу смерть, следующую за тобой; Вижу смерть, собирающуюся погубить тебя, Перейдя через холм. Свободный перевод Over the Hill (feat. Sleeping at Last & Philip Sheppard) — Wax/Wane

                           Реальность и сон сливались, рваными отрывками оседая на помутневшем рассудке. Чьи-то голоса звучали совсем рядом, чьи-то — спорили и срывались на крик, другие — мирно ему нашёптывали, четвёртые — заставляли выныривать из этой трясины, в которую он неуклонно погружался. Или это был один и тот же голос?       Низкий, почему-то неявственно скрипучий, а затем охрипший и проникновенный. В какой-то момент звенящий и властный, а в другой — отрывистый и жалобный. И всё такой же подавляющий, чарующий, любимый… Чей же он?       Гарри чувствовал судорожную пульсацию жилки на виске, каждой клеткой тела переживал удары собственного сердца в глухом и рваном темпе и искажённую, притуплённую боль тоже ощущал. Везде. Та раскачивалась внутри подобно волнам, изредка накрывая его с головой, а изредка — отступая и утихая. И среди этой бушующей стихии внутри прорывались фрагменты особенно ярких воспоминаний, отрывки слов, смазанная картинка многозначительной улыбки и столь же знакомый, сколь чужой тембр, преисполненный мягкостью или же, наоборот, мрачным отчуждением.       «…Слышал ли ты про троянского коня, Поттер?»       Собственного ответа Гарри не разобрал: голос звучал размыто, будто под толщей воды.       «Разумеется, важен не сам миф, а трактовка. Кхм-м-м… Не отвлекайся, Гарри!» — Некто замолчал, а затем прочистил горло, кашлянув, и продолжил: «Следуя Гомеру, поводом развязать войну стала прекрасная Елена, похищенная троянским царевичем у Менелая, спартанского царя».       Голос затих, а свои слова Гарри не смог расслышать.       «Любовь? — поинтересовались у него. — Я склонен верить, что истинная причина несколько сложнее, да и та до сих пор остаётся загадкой для магловских историков. Заметь, Поттер, через Трою проходило множество торговых путей, и этими же путями пользовались и греческие племена. Сугубо экономический интерес?» — задумчивые нотки преисполнились глубиной, а после превратились в сарказм: «Романтизировать войну… Как это наивно, Поттер, и полностью в твоём стиле».       Гарри судорожно содрогнулся, перекатившись на бок, и, казалось, застонал. Боль иглами прошила тело, и его тотчас перевернули обратно — на спину, — а холодная рука легла на лоб.       — …К Мордреду, он весь горит!       Эфемерное, бережное, едва ли ощутимое прикосновение вызвало облегчение, но сразу же исчезло, и он потянулся следом за рукой, вновь задрожав и бессильно опрокинувшись на что-то мягкое, когда давление на плечи усилилось. Блаженная нега забытья вновь овладела им. Гарри хотел окунуться в тот голос, и он, точно по щелчку пальцев, погрузился вглубь.       «…Собрав войско Ахеи, Менелай пошёл на Трою. Война затянулась, и вскоре назрела одна, но довольно-таки серьёзная проблема для ахейцев: попасть внутрь мощных стен. Скульптор Эпей соорудил гигантского деревянного коня, внутри которого спрятался Одиссей, вождь данайцев — ему, кстати, и приписывается сия идея — вместе с группой самых искусных воинов. Коня ахейцы бросили посреди своего лагеря, а сами сели на корабли и отплыли от берегов Троады. Для вида, естественно. Рано утром троянцы нашли вражеский лагерь пустым, а посреди их встречал огромный деревянный конь. Подумав, что осада снята и ахейцы сдались, они решили затащить коня внутрь и установить на главной площади. Без промедления подоспел к общему сбору жрец Аполлона, Лаокоон, взывая к разуму троянцев: «Бойтесь данайцев, дары приносящих!»; а затем метнул копьё в бок коня. Но троянцы остались глухи к медному звону, донёсшемуся изнутри».       Речь прервалась, послышался короткий смешок, а затем некто иронично добавил: «Порой мы видим многое, но не замечаем главного. Не так ли? Так… На чём я остановился, Гарри? Ах да… В этот момент к царю Трои подвели пленённого ахейца, и тот поведал, что конь — дар богине Афине. Если дар будет уничтожен, то богиня может разгневаться и обратить свою разрушительную силу на город, однако если же установить коня перед её храмом, тогда Троя станет нерушимой крепостью. В то же время из бушующего моря выползло два чудовищных змея, что покусились на жизнь жреца Аполлона и его сыновей, стоявших рядом, и всем открылась истина: Афина покарала жреца за нанесённый вред священному коню. Никто не стал сомневаться в правдивости слов ахейца. Также не послушали троянцы речей Кассандры, являющейся дочерью царя Трои и в некотором смысле пророчицей, выступающей против сего действа. Соответственно, коня повезли к городу. А пока троянцы праздновали снятие осады и победу, ночью воины выбрались из коня и открыли ворота. Пленённый ахеец подал сигнал, и корабли возвратились обратно, захватив, наконец-то, город. Что ты думаешь об этом, Гарри?» — чужая интонация из любопытствующей стала напряженной явно в ожидании его ответа, которого Гарри не расслышал.       Шумно выдохнув, он потянулся в сторону, но его тут же уложили обратно, заключив в крепкие объятья. Знакомый запах защекотал нос, и Гарри глубже вдохнул древесный горький аромат, машинально уткнувшись лицом в чьё-то плечо или грудь — непонятно.       — …Не просыпается, Аделин?!       — Примени к нему легилименцию! — встревоженный женский голос зазвенел в ушах, сдавливая тисками голову.       — Не могу! — шипение, наоборот, стало отдушиной для растревоженного естества, и Гарри машинально прижался ближе к источнику звука. — Он полностью закрыт.       — С каких пор Поттер…       Слова растворились в шуме. Звон набирал громкость, а вместе с ним чужой голос стал громче, а переменчивость интонаций — яснее: «Я лишь даю тебе пищу для размышлений».       Перед глазами медленно проявилась картинка. Она стала чётче, и Гарри шагнул вперёд, следом и вовсе растворившись внутри, занимая положенное ему место.       Вокруг царил полумрак, но он смутно различал игру тени и света на мебели в собственной спальне и ощущал вес на коленях.       Том.       — Никогда бы не подумал, что ты изучал мифологию и историю маглов, — шутливость, с которой Гарри сказал это, отразилась алыми искорками веселья в чужих глазах.       — Мистер Поттер, — парировал Том, озорно улыбнувшись, — вас поработили стереотипы? Сопряжение обоих миров тогда было сильнее, чем ты можешь себе представить: кара или благословение мифических богов также были ничем иным, как волшебством. Например, я склонен верить, что пророческий дар Кассандры являлся настоящим: она была маглорождённой волшебницей. А война всегда была для меня захватывающей темой. С истоков существования… Знаешь, Гарри, — Том вновь обратился к нему, мазнув затуманенным взглядом, видимо, под влиянием воспоминаний или же раздумий, — греко-персидские войны утвердили могущество греков, а Пелопонесская война привела к упадку многих греческих полисов. Война чему-то начало, чему-то конец. Надеюсь, ты позволишь мне некоторое отступление?       Гарри лишь кивнул в ответ.       Разве мог он что-то ему запрещать или позволять? Он был готов впитать всё, чем Том желал поделиться с ним и даже больше. Казалось, это тот самый миг, которого он ждал: миг, когда он сможет проникнуть в чужие мысли.       — Я помню, как мы рассуждали на эту тему… Когда я выпустился, познакомился кое с кем. Гм, он был англичанином, но преподавал в Сорбонне. Война только кончилась, — глаза Тома сверкнули озорным огнём, а речь стала немного сумбурной, пронизанной странным трепетом. — Магл, увлечённый темой волшебства, а также античностью и историей. Война пленила нас одинаково, вот только во мнениях мы расходились. Мы встречались в одно и то же время. Я ожидал около фонтана, он подходил и всегда спрашивал: «Ну-с, юноша, ещё не передумали?» С первой нашей беседы он яро пытался убедить меня поступить в Сорбонну в следующем году, а я всякий раз качал головой и вежливо отказывался. Но он не сдавался, а спустя время это превратилось в своего рода приветствие. Привычку. Ирвин перестал дожидаться согласия и всегда опережал мой отказ своим жаль, затем прижимал к себе неизменно-потёртый портфель, присаживался рядом, доставал очередную книжку, раскрывал её наугад, тыкал в строки и спрашивал: «Что думаете?» Тогда начинался спор. Мы спорили. Упоённо и долго. Почти всегда, — странная улыбка тронула его губы. — Хотя… любой спор — восстание противоположностей. Я придерживался мнения, что война кроется в самой сути человека — в его желаниях и алчности, он же, как последователь мышления Гераклита, считал, что война присуща мирозданию, ибо в основе всего сущего лежит борьба противоположностей.       Гарри не перебивал его, замечая, как Риддл изредка прикрывал глаза, а на его лице отпечатывалось абсолютное умиротворение. Тому нравилось говорить, явно нравилось, что его внимательно слушали, чем Гарри и занимался, перебирая мягкие пряди чужих волос.       — Впрочем, одно другого не исключало, по крайней мере, для меня, — продолжил Риддл. — Две сошедшиеся в войне страны — это борьба противоположностей, но за этим противопоставлением антиподов стоят всегда экономические, политические или иные интересы — извечные темы, волнующие человека в его повседневной рутине: его желания. Ирвин же считал, что война кроется исключительно в самой жизни, а не в людях, проживающих её. Это жизнь создаёт эти стремления, человек же в эссенции чист от желаний. Профессор считал, что война воздаёт по заслугам по принципу справедливости — с чем частично я был согласен, — и только воюя, человек может познать себя и свои желания. Для меня же, воюя, человек мог в равной степени реализовать себя или же изничтожить, — задумчиво протянул он. — Да… Мы много спорили и в этой битве, возможно, постигли себя, а может, уничтожили. Какой ещё пример у тебя в мыслях, Гарри? — Том мазнул по нему взглядом, и уголок его рта дёрнулся в улыбке. —Наверное, сейчас перед твоими глазами яркий пример того, кто в попытке реализовать свои амбиции уничтожил себя. Я прав?       — Прав, — нервно облизал губы Гарри.       — Ты хорошо усваиваешь материал.       Гарри не сдержал смешок, а Том замолчал, устремив взгляд в никуда, а затем моргнул и заключил:       — Ты осведомлён, что мои годы обучения в Хогвартсе пришлись на время Второй мировой. На это время пришлось ещё одно важное событие… Какое, Поттер?       — Восхождение и падение Гриндевальда?       — В точку. Падение Гриндевальда, проигрыш гитлеровской коалиции…       А это здесь причём?       Не скрывая своего удивления и любопытства, Гарри впился с жадностью в каждую черту лица Риддла, а тот, словно не заметив этот алчущий взгляд, продолжил говорить с лёгкой, горьковатой улыбкой, блуждающей на губах:       — Вернёмся же в первое сентября 1939 года, в день начала Второй мировой войны. Так… Так, началась массовая эвакуация детей из крупных городов, в том числе и Лондона. Приюты следовали тем же правилам. Детей загружали в поезда и автобусы и распределяли по малонаселённым пунктам, а дальше разбирали по семьям — не худшее будущее для приютских, но незавидное для всех остальных. Поэтому многие так и не прижившиеся на месте дети спустя пару месяцев добровольно возвращались, а то и спустя недели. В этом был свой резон: назвать хоть какое-то место безопасным в то время стало бы откровенной ложью. Что до меня, то Коул, как ты понимаешь, безумно обрадовалась, когда я предоставил справку, подписанную директором, о том, что им не придётся заниматься мной, так как Хогвартс-экспресс увозил нас подальше от магловской войны. О, словно это было вчера, я помню презрение, затаившееся в её глазах, будто я не достоин особого отношения и уж точно такой привилегии, как безопасный путь в место, далёкое от тех смутных реалий.       Том тихо рассмеялся, однако Гарри не мог разделить его веселья: не видел повода для смеха. Вообще никакого.       — В конце августа 1940 года немецкие самолёты сбросили бомбы на окраину Лондона, — линия губ Тома искривилась, сделав улыбку гримасой. — Дым был виден отовсюду, а маглы, истощённые, скованные паникой, часто потерявшиеся на улицах, будто сомнамбулы… Трудно передать парой слов столь мрачную картину: ведь не смог был самым страшным, а витавшее отчаяние и страх. Они наполняли вид перед глазами красками, а точнее, лишали их. Тогда я самоутвердился: война действительно таила некую привлекательность для меня. Она ужасала и очаровывала, подавляла и вдохновляла, а также, к моему удивлению, вызывала печаль.       Задумчиво проведя ладонью по воздуху, Том дотронулся до лба, то ли потерев, то ли почесав, и выдохнул:       — Тем летом я гостил у семейства Лестрейндж. Столь банальная причина для временных отлучек, как наблюдение разрушений и страданий маглов, не вызвала ни единого вопроса. Каплю утрирования, пыль в глаза, ну и примерное поведение. У меня даже рекомендации были от Диппета: «Том — примерный мальчик». По большому счёту им было наплевать, где и с кем я, пока я не нарушаю установленные в доме правила. Меня же неудержимо тянуло обратно, словно лицезреть разрушения воочию было важнее собственной безопасности. А ведь ударь по местоположению бомба, и никакая магия не поможет под обвалом в плену пламени. Разве что аппарация. Однако в свои неполные четырнадцать без должной толики концентрации мои перемещения не обходились — когда же на тебя рушится здание, то сложно сосредоточиться на чём-то другом, — циничная усмешка тронула губы и тотчас исчезла, словно видение.       Аппарация в четырнадцать лет Гарри не удивляла. Вот чему тут удивляться, если это был Риддл? Если бы он сказал, что стал кавалером Ордена Мерлина в пятнадцать, Гарри, казалось, тоже бы пожал плечами. Ну и что? Стал и стал.       — …Тогда же опять начались массовые эвакуации и не только в пределах страны, но и за границу, — отвлёк от размышлений голос Тома. — Хогвартс работал в особом режиме. В Хогсмиде всем сирым и убогим был предоставлен коттедж на время каникул. Правда, мне не было дела до сожительства с маглорождёнными, как и с другими полукровками в схожей ситуации, но целостность образа весьма важна, и моё окружение, скажем так, открывало мне множество дверей. Приглашений провести то летние, то рождественские каникулы всегда хватало. Это позволяло обрести свободу вне стен коттеджа, находящегося под пристальным вниманием какого-нибудь из преподавателей-волонтёров. И не только это, но и иметь возможность посещать родовые библиотеки. Один лишь вид редчайших собраний… Невозможно устоять, — признался Том с лёгким придыханием и усмешкой на устах. — Бомбардировка прекратилась в мае, а в июне я вновь наведался в опустевший приют. Мне явственно открылось то привилегированное положение, отразившееся в глазах Коул: существовал оазис на земле, где я мог укрыться от разрушений, смога, постоянного воя сирен, призыва громкоговорителей… И тогда я поблагодарил Бога, в которого никогда не верил, что родился лишённым способности сострадать. У меня не было ничего, но одновременно было всё необходимое для достижения чего-то большего в жизни. Все мы желаем найти наше место в жизни, и уже тогда я видел свой путь. Смутно, быть может, но видел. Высшая цель? Да, наверное, это была именно она.       Гарри окаменел, замерев в описанном Риддлом состоянии: эти слова ужасали и очаровывали, подавляли и вдохновляли, а также вызывали печаль. Странную тоску. Его рука остановилась, запутавшись в чужих волосах, а Риддл перевёл на Гарри испытующий взгляд. Одно мгновение, и они впились друг в друга глазами, оцепенев в каком-то мистическом трансе, словно могли понять эмоции друг друга без лишних слов. А потом Том легко тряхнул головой, и Гарри отвлечённо продолжил перебирать тёмные пряди.       — Что ж, мы немного отошли от темы, — с неким раздражением выдохнул Том. — Знаешь ли, фигура Геллерта Гриндевальда очень будоражила наше поколение. Он был харизматичен, обладал выдающимися магическими способностями и возвышенными идеалами, с которыми нельзя было не согласиться: волшебники, как высшие существа, должны господствовать над маглами. Со стороны маглов мы имели тех, кто заявлял, что некоторые нации по рождению занимали низшую ступень развития; они пропагандировали такие определения как королевская кровь или же хорошая кровь. Собственно, я имею в виду искажённое понятие арийской расы Третьего рейха, и, надеюсь, у тебя есть хоть какие-то познания в магловской истории, Поттер? — Том расслабленно улыбнулся, вопросительно вскинув брови.       Гарри спешно кивнул в ответ, страшась нарушить эту идиллию неловким комментарием или же нелепым вопросом и стать причиной внезапной тишины. Дескать, лучше бы ты Поттер продолжал молчать и кивать.       Естественно, некоторые знания остались ещё со школьных времён, а вот другие появились неожиданно. Когда программа магловедения после войны перетерпела изменения и там стали изучать не только бытовые вопросы, но и многое другое, а также появилось Глубокое магловедение, то в библиотеке Хогвартса расположилась целая секция с книгами по экономике, истории, математике, литературе, сборники стихов и рассказов, романы, пьесы, даже комиксы. Гарри просто не смог пройти мимо, разнообразив свой досуг, особенно когда развлечения были ограничены одним весьма целеустремлённым пленником, подолгу зависающим в библиотеке.       — Поттер? — настойчивая интонация вырвала его из пут воспоминаний.       Гарри озадаченно моргнул, мягко улыбнувшись, и коснулся кончиками пальцев шеи и затылка Риддла. Тот замер на долю секунды, а потом хрипловатым голосом продолжил:       — Абстрагируйся и слушай. Любая примесь портила арийскую кровь, даже наша, английская являлась кровью, заражённой нечистотами, а самой губительной была еврейская. Расовая ненависть оправдывала убийства, истребление части населения, массовые казни… Ох, — его глаза зажглись на секунду и тут же потухли, словно тлеющие угли. — Теория не нова и взята из трудов де Гобино. Меня особенно заинтересовала одна вещь, хотя, должен заметить, что не было чего-то, что меня оставило бы равнодушным. Гобино выявил законы отталкивания и тяготения между магловскими расами, конкретно — явление смешения рас. Оно, являясь необходимым для развития цивилизаций, одновременно являлось и пагубным. Возможно, это слишком сложно понять, — Том задумчиво поглядел на него, — тем не менее хочу, чтобы ты сделал мысленную ремарку для себя, Гарри… Я снова отвлёкся? Я также рассчитываю, что ты сам начнёшь проводить параллели. Мне столько нужно тебе рассказать, и этот твой взгляд так возбуждает: ты напуган и в то же время взбудоражен своим страхом; чем больше я даю тебе, тем больше ты заглатываешь. Прожорливый, и это восхитительно, — простонал Том, коснувшись его подбородка, и мазнул пальцами по губам.       Гарри шумно выдохнул, поёрзав.       — Продолжим, — тихо попросил он.       — Продолжим, — вторил ему Риддл. — Вернёмся к Рейху. Пока осквернителей арийской крови уничтожали и заключали в концентрационных лагерях, в Альпах Гриндевальд построил Нурменгард для заточения идейных врагов… О чём же я думал в тот момент?        Том умолк, прикрыв глаза на мгновение, словно и сам пытался вспомнить, какие мысли его посещали тогда.       — Я думал о порождённым всем этим хаосе; думал — нет, скорее изучал? — об аристократии: форме правления, где власть принадлежит знати, но не в нынешнем понятии, а именно лучшим из лучших. Где нет места правителю, будь то тиран или демократ. Я искал успокоение для своей души. Куда мне приткнуться и какой выбор сделать, Гарри? Ведь у меня было всё, чтобы обрести подлинное величие, — Том резко распахнул глаза, — и даже больше, чем у Геллерта: харизма, магический потенциал, страсть к знаниям, а ещё древняя кровь в жилах — кровь Салазара Слизерина как-никак. Стоило бы возгордиться, и в какой-то момент это и правда ударило мне в голову, но с неожиданной стороны. Я с кристальной ясностью осознал, что мой великий предок презирал бы меня из-за отца магла. Даже будь я трижды наследником, для Слизерина я был бы не чище грязи под его ботинками. И, знаешь ли, это очень воодушевило.       — Как это могло воодушевить? — с опаской уточнил он.       Странная какая-то логика.       — Гм, поговорим же о чистокровных, — Риддл лукаво улыбнулся, — и о трудах, что иллюстрировали отличительные признаки и особенности. Черпали они информацию из записей моего предка, само собой. Воистину чистокровный волшебник рано садился на метлу, а способности проявлялись до трёхлетнего возраста, к тому же он должен был обладать отменным физическим здоровьем, красотой и главное — врождённым отвращением к свиньям и маглам. А свинья и магл были одним и тем же созданием почти что. Интересный набор качеств. Можно даже предположить, что речь не только о превосходстве волшебников над маглами, но и чистокровных — высших рас господ — над остальными волшебниками, — глаза Тома сощурились, а губы растянулись в наглой улыбке.       Внутренняя дрожь охватила Гарри. С одной стороны, он понимал, к чему вёл Риддл, с другой — не мог это принять.       — Порой мы видим многое, но не замечаем главного, — повторил Том, не сводя с Гарри пристального взгляда. — Разумеется, после введения Статута именно затворничество дало импульс возрождению теории чистоты крови, однако эти мысли никогда до конца не исчезали среди чистокровных семей, хоть все они неизменно вычёркивали из фамильного древа то связанных с маглами, то сквибов. Благо, что иногда чистокровные являлись на свет с дефектом — отсутствием предвзятости или же фанаберии и наличием индивидуального мировоззрения. Надо же, таких также вычёркивали из семейного древа, так как чаще всего они не оправдывали надежд своих благородных родителей. Тем не менее не всё так категорично: из каждого правила есть исключение, Гарри. Что до чистоты крови, то её сложно сохранить в наши дни. Понятие это относительное и варьировалось оно от семьи к семье. Общепринятое «родители и родители родителей» традиционалистами виделось ещё глубже: на несколько поколений назад. Когда я изучал себя и свой род, я изучал и других. Мне было необходимо залезть им под кожу, понять их, знать их историю, ведь это всегда было: «А вы знали, Том, что мой прадед стал первым, кто…»; понять родовую гордость и притязания: чем они питаются, чем дышат, чего боятся и чего желают, — едва ли не проворчал Том. — Все чистокровные семьи были переплетены друг с другом, и связи можно перечислять вечность: Булстроуды являются дальними родственниками Блэков, Крэббов и Поттеров; Розье — Блэков, Лестрейнджей, Малфоев и так далее; Краучи — Уизли, Лонгботтомов, а также Яксли. Надо заметить, что Блэки связаны линией крови со всеми, их политика всегда была строже других: с девизом «Toujours pur» или «Чистота крови навек» они не только заключали браки меж кузенами, но и с фанатичной старательностью вычёркивали всех неугодных сей чистоте. Всё это нюансы, которые необходимы в общении с другими, Гарри. Каждое сказанное мной слово могло увеличить влияние или же погубить меня. Ошибки были недопустимы. Помни это.       Риддл совсем тихо выдохнул, словно его это удручало даже сейчас.       Но зачем это нужно помнить ему?       — Они боялись, что магловская кровь приведёт к потере способности колдовать? — Гарри встретился с ним взглядом.       — Этот страх был лишь оправданием, — пояснил Том, — однако именно кровосмешение приводило их семьи к упадку: не только физическому, но и магическому. Они сами подводили свой род к вымиранию, — протянул он, почти что напевая, а затем задумчиво провёл ладонью по лицу, будто смахивая усталость. — Только вычеркнутые из фамильного древа линии продолжали процветать, пока главная ветка следовала недостижимым идеалам и истлевала. Взять, к примеру, Мраксов, — Риддл внезапно улыбнулся криво и как-то нерешительно, чем озадачил его. — Да, наверное, Мраксы были тем недостающим звеном. При встрече я забрал все воспоминания Морфина о моей матери, о нём самом и о Марволо. Их несостоятельность привела к материальным лишениям, а жёсткие идеалы — к исчезновению главной ветви. Публичные проявления магии, дабы доказать, что та всё ещё им подвластна, что они ещё не докатились до становления сквибами; высокомерие и неуравновешенность — это всё, чем они были наполнены. Проявление из поколения в поколение психических… недугов, наравне с физической уродливостью, а затем и с магической опустошённостью — вот во что превратились славные потомки Слизерина. А теперь, Гарри, посмотри на меня.       И Гарри посмотрел.       Вопреки напускному легкомыслию и самодовольству, ему показалось, что каждая мимическая морщинка, появившаяся с улыбкой на лице Тома, таит в себе след скорби.       — Глоток свежего воздуха. Я был совсем юн, но магически одарён, как несколько поколений Мраксов вместе взятых; я был плотью и кровью своей матери, но тем не менее не обладал ни одной из черт задыхающегося рода: ни уродливостью, ни хлипким здоровьем, ни неврастеничностью, пусть многие, — подчеркнул Том, — в этом сомневались. Впоследствии воспоминания моего отца также стали и моими. Семейство Риддлов было магловским отражением рода Мраксов. Первые считали вторых оборванцами, вторые первых — отбросами. Конечно же, я поблагодарил Тома Риддла за дивное открытие, за недостающий фрагмент, что, впрочем, не изменило моего отношения к нему и никак не повлияло на его финал. Сейчас я не могу не понимать, что у отца было право на обиду, ведь, в конце концов, он действовал не по своей воле. Но, будучи юнцом, я понимал, что также у него было множество иных путей, но Том поддался собственной слабости, страху и досаде, выбрав самый простой из них.        Том поднял взгляд, задержавшись им на лице Гарри, и вновь отвёл.       — И знаешь, в чужих воспоминаниях я обнаружил очень интересные грани. Редко, но горестная мысль о моей матери проскальзывала в его мыслях, иногда её образ появлялся во снах, и у него даже появлялись занятные помыслы: отыскать брошенного на произвол судьбы ребёнка. Но у каждого человека много разных недостатков, Гарри. Патологическая трусость была его дефектом. Он боялся не только колдовства или власти моей матери над ним, но и просто взглянуть мне в глаза, и поэтому постепенно заглушил все сожаления выпивкой. Не убей я его, думаю, он бы всё равно в ближайшее время скончался от болезни печени или разбитой головы в какой-нибудь подворотне, — вопреки сарказму в голосе, Том не улыбался. — Знаю, что ты думаешь, Гарри, — вновь встретились они взглядами. — Я считаю его убийство оправданным.       Гарри скривился и вздохнул.       Ему нечего было на это сказать, сейчас, когда Том лежал головой у него на коленях.       Что он мог сказать? Начать читать ему мораль? Что… можно сказать? Что нужно говорить в подобных случаях?       Может быть, у Дамблдора был ответы на все эти вопросы, а вот у Гарри не было ни одного.       — Ещё больше я был благодарен матери за сделанный ею выбор — она прервала проклятое кровосмешение. — Том приподнялся на локтях, приблизившись к его лицу, и с напускной небрежностью добавил: — И всё же ни одно из моих действий в тот день не уменьшило горечи внутри. Я просто смог вздохнуть глубже. Не более.       Неприятный холодок пробежался по коже.       Новые грани чужой истории, тесно переплетённой с собственной жизнью, теперь чётче поблескивали в неярком свете и слишком пугали его. У него не было ответов, но был страх, за который он хватался, пытаясь смотреть на всё с чужой точки зрения. Он должен был смотреть именно так, чтобы иметь шанс на принятие.       Именно это искал Том — другой причины, чтобы рассказывать ему свою историю, Гарри не видел. Но зачем ему принятие — всё ещё оставалось загадкой.       — А страх? — спросил он.       — Страх?       — Крестражи… Том, — пояснил Гарри.       — Смерти я не боялся, если ты об этом, — и он криво усмехнулся. — Я боялся не успеть.       — Что не успеть?       — Умереть раньше времени: с моими-то планами и ритмом жизни я мог… м, скончаться в любой момент. Разделить эти два страха очень сложно, Гарри. Пусть и не должен, но в защиту бедолаги Альбуса добавлю: он всегда любил проекции. Герпий Злостный и правда желал бессмертия, и всё же крестраж ему никак не помог для достижения этой цели. Благодаря этому, я обнаружил интересный побочный эффект от создания крестражей: когда привязываешь частички души к этому миру, это истончает более тонкую материю, но укрепляет тело. Само собой, от смертельного проклятия я всё равно бы погиб, но сопротивляемость к ядам и всякого рода… непроверенным средствам возросла.       — То есть… — Гарри не сдержался и в неверии хмыкнул, — ты создавал крестражи, чтобы рисковать собой во время разного рода экспериментов.       — Не совсем. Правда, что опыты часто влияли на моё физическое состояние: болезни, отравления, даже случалось пару раз магическое истощение… И там, где ни одно зелье не подействовало, связь тянула меня обратно. Крестражи стали своего рода временной страховкой. — Том на мгновение замолк, позволяя Гарри нежиться в собственном изумлении, будоражащем разум вереницей разных вопросов, которые он откладывал на отдельную полочку, помечая грифом важности. — Я не планировал создавать их до выпуска, — внезапно заговорил он. — Миртл стала случайностью, а отец — импульсом. Но, как я уже сказал, мне некогда было сожалеть. Да и не было подобных мыслей, честно говоря.       Том внимательно всматривался в его глаза, будто в поисках чего-то, а затем еле заметно вздохнул и продолжил:       — Мы ещё вернёмся к крестражам, Гарри. Позже. Если захочешь.       — А что же теперь? Ещё одна выдержка из истории?       — Именно, — осклабился он. — Тот год совпал со многими другими событиями. На магловском фронте советские войска одерживали победу, фашистское правительство Италии было упразднено, а новое — объявило войну Гитлеру, и к концу года баланс в пользу антигитлеровской коалиции был очевиден. Что до Гриндевальда, то его объявление войны целому миру на фоне буйствующей Второй мировой было сделано как под шумок. Маглы вели одну войну, волшебники — другую. Скажем так, втайне ото всех я держал за ниточки оба мира подле себя и не мог не задаваться вопросом — причастен ли Геллерт к обеим войнам?       — Мне кажется, что ответ очевиден, — не сдержался Гарри.       — Сейчас, может быть, но во время многих судьбоносных поворотов в истории существует информационный вакуум. Такой вакуум был и во время нашего противостояния. Разве нет?       Гарри понимал, к чему вёл Том. К тому, как его выставили едва ли не психом, когда он заявил о возвращении Волдеморта.       — Гриндевальд желал главенствовать над маглами, но число тех многократно превышало наше: один верный выстрел Вальтера был равен убивающему заклятию, ранцевый огнемёт — огненному шторму, авиабомбы или ракеты — взрывной волне от Бомбарды, к примеру. Только волшебник всё же устаёт от непрерывного применения мощных чар, от удержания массовых барьеров, а хладный металл оружия нуждается лишь в новых патронах, как и маглы — в новых солдатиках. Думаю, ты понимаешь, к чему я клоню: натравить маглов друг на друга, тем самым ослабить их и сделать из их лидера марионетку несколько ускоряло дальнейшее развитие событий для Геллерта.       — Империо?       — Не только. Нельзя игнорировать и увлечение эзотерическими практиками со стороны руководства Рейха. Репрессии, конечно, были, но не доходили до той жестокости, с которой они расправлялись с иными деятелями. Впрочем, появились активные борцы с лженаукой. В их понимании так называемые маги разрушали немецкий народ, поэтому, обзаведясь некоторыми покровителями, они стали обличать и разбивать оккультизм в газетах и журналах. И всё же им ничего не удалось: влиятельная банда чудодеев заткнула их за пояс. Они добились от гестапо запрета на деятельность рьяных борцов с магией и даже личный запрос не изменил мнения фюрера. Совпадение ли?       Гарри склонил голову, задумчиво покачав ею.       Сложно. Ему было сложно судить о ситуации по крохам информации. Так какой ответ он мог дать? Домыслы, не более.       — Как ты понимаешь, ко всему этому я пришёл лишь спустя годы, — будто бы ответил он на его вопрос. — Значилось ли это преступление в послужном списке Гриндевальда? Нет, Гарри, не значилось: он замёл следы. Пребывать под чужой личиной для Геллерта было не ново. Ранее он притворялся Персивалем Грейвсом — главой мракоборческого отдела. Кем же Геллерт обернулся в окружении фюрера? Возможно, идеологом Розенбергом? Однако Розенберг предстал перед судом и был повешен уже после падения Гриндевальда. Единственный из десяти казнённых, что отказался от последнего слова, гм… — Том многозначительно дёрнул уголком рта. — Так кому Геллерт поручил до самого конца играть роль одного из влиятельнейших членов партии? Проверить такое было достаточно сложно. Я предположил, что верным псом стал Краффт — немецкий волшебник и один из ближайших сторонников Гриндевальда, а также пропавший без вести после заключения того в тюрьму. Зачем же Геллерт приказал Арману Краффту добровольно пойти на смерть в чужом обличии и замести следы? — Том вскинул брови, вопрошающе глянув на Гарри, и он отвёл взгляд, потерянно шаря глазами по комнате.        — Чтобы Альбус не узнал… о его причастности к миллионам смертей маглов? — прошептал он.       — Вполне возможно, Гарри. На каждое действие есть противодействие, как гласит третий закон Ньютона. И о науке мы с тобой тоже позже поговорим, если захочешь, — скороговоркой добавил Том, опережая очередной вопрос.       Гарри, уже было открыв рот, тут же захлопнул его, с натяжкой улыбнувшись.       — Разумеется, я узнал чуть позже о связи Альбуса с Геллертом. Связи не столько дружеской, сколько… любовной.       Глаза Тома оценивающе сузились, а Гарри удивлённо моргнул.       — Полагаю, ты осведомлён об этом не хуже меня, — заметил Риддл, — так чему удивляешься?       — Об их дружбе и ранних намерениях Дамблдора, я знал — да. Мы возьмём в свои руки власть РАДИ ОБЩЕГО БЛАГА, а отсюда следует, что в случае сопротивления мы должны применять силу, — процитировал Гарри, слегка нахмурившись.       Но почему-то он не предполагал, что за этим скрывается нечто большее.       — Общее благо, которым он и тебе морочил голову, — Риддл еле заметно кивнул, а потом раздражённо вздохнул. — Морочил всем голову, не имея смелости называть вещи своими именами. Выдающийся волшебник, староста и лучший ученик, лауреат Премии Варнавы Финкли, представитель британской молодёжи в Визенгамоте, удостоенный Золотой медали за эпохальное выступление на Международной алхимической конференции в Каире, — с томным придыханием протянул Риддл.       Гарри ещё больше помрачнел. Ощутив укол в сердце, он дёрнулся, а потом чуть ли не рассмеялся в голос, потешаясь над самим собой.       Ревновать к Дамблдору? Это даже не смешно.       — …И настолько труслив — или же лицемерен? — что не мог назвать убийство убийством, а правление волшебников над маглами — тиранией, — подытожил Том со смешком. — Везение многих людей в том, что они смотрят на всё сквозь чёрно-белую призму, а категоризация весьма проста по своей сути, Гарри: я плохой, ты — хороший. К сожалению, мы живём в сером мире, в мире полутонов, в сложном мире, где перед каждым всегда стоит неразрешимая дилемма выбора. Каждый выбор — мазок определённой тональности, которым мы пишем свою историю. Получается она светлее или темнее — вот что важно. И Альбус… Альбус, — он вздохнул и будто бы махнул рукой. — Я был разочарован. Но это уже после. В первые годы моего обучения в Хогвартсе никак не мог понять, почему он присматривается именно ко мне, и остро ощущал его критически-недоверчивое отношение. Однако это и стало решающим фактором: профессора оказалось легко одурачить. Категоричное мышление, делящее мир на чёрное и белое, на светлых и тёмных, на добро и зло. Дамблдор придерживался этих полярностей, хотя в глубине души жил в мире оттенков, но отказывался оценивать собственные поступки по этой шкале, прячась за девизом общего блага. А если это ради общего блага, то его сторона и есть сторона света, что бы он ни натворил. В ту пору он отказывался оценивать и поступки Геллерта, закрывая на всё глаза… И тем не менее к обычному студенту Тому Риддлу Альбус прицепился намертво.       Том выдохнул будто с раздражением, эхом отозвавшимся откуда-то из прошлого.       — Самое забавное, Гарри, — продолжил он, — что Дамблдор что-то разглядел во мне ещё в приюте, имел множество различных подозрений, но ничего не предпринимал: будь я на его месте... устранил бы опасность до того, как она таковой станет.       — Это неправильно.       — А как же общее благо? Представь, сколько пользы бы принесло, избавься он от меня ещё тогда, — губы Тома расплылись в улыбке. — Всего-то один чёрный мазок, а сколько светлых…       Гарри нахмурился, сжав на мгновение переносицу.       — Откуда кому-то знать, насколько ты повлияешь на мир в будущем?       — Проанализировав ситуацию?       — Это попросту невозможно.       — Не для меня.       — Что ж, — усмехнулся Гарри. — Альбусу нужно было извиниться за то, что он родился не столь гениальным, чтобы сделать прогнозы с точностью, которая позволит сказать: кто станет маленькой угрозой, а кто — гигантской.       — Моя личность в его мыслях была противоречивой, сомнительной и, безусловно, дефектной. Угрожающей, Гарри. Так как Альбус не мог прочесть меня, он просто сформировал себе мой образ и благополучно поверил в него, а мне едва ли было необходимо подкидывать ему новые головоломки. И даже так, Альбус не пытался ничего предпринять.       — Ты будто винишь его в этом.       — Он позволил мне стать тем, кем я стал, Гарри. Как позволил и тебе. Это сделало его предсказуемым. Однако он просто проигрывал уже знакомый ему по себе сценарий: после визита к одной весьма одинокой, но обладающей столь волнующими воспоминаниями особе, я понял, что Альбус видел во мне воплощение Гриндевальда.       — Я отказываюсь быть воплощением Альбуса Дамблдора, — поморщился Гарри.       — Нас тоже связывают интересные отношения, не находишь? — вперил в него взгляд Том, будто требуя того, чтобы Гарри согласился с ним в тот же самый момент.       — Интересные — не буду это отрицать.       Любовные?..       Сложнее было смириться с таким определением.       — Или, может, Альбус перенаправил внимание с Гриндевальда на меня, — подытожил Риддл, точно и сам не знал верный ответ.       — Почему ты не воспользовался этой информацией, чтобы уничтожить репутацию Альбуса? Ни тогда, ни после, — задумчиво почесал Гарри щёку и запустил ладонь в волосы, с неким остервенением ероша их. — Если убрать Дамблдора с дороги, разгорелся бы скандал, он бы вряд ли смог стать директором Хогвартса, не создал бы Орден Феникса, не оказался бы рядом со мной… Конечно, тогда его действия стали бы менее предсказуемыми, как и передвижения — очевидными, — продолжал бормотать Гарри.       Он будто разговаривал с самим собой, а затем сам же и ответил:       — Ты оставил его там, где нуждался в нём сильнее всего.       — Да, — в голосе проявились бархатные, ласкающие нотки. — Как ты верно заметил, Гарри, столь грозным, а местами и непредсказуемым оппонентом, как Альбус Дамблдор, лучше управлять в привычной и комфортабельной для него обстановке. В ином случае он может доставить больше хлопот. Особенно если учесть внутренние противоречия Дамблдора.       — Общее благо?       — Не только. Он тоже хотел определить меня в контролируемую обстановку, но не доверял настолько, чтобы согласиться с моим возможным назначением в стенах школы. А последним штрихом полотна Тома Риддла, которое Альбус видел, была как раз просьба о должности профессора: Диппет отказал мне, но было ясно по чьей указке.       — Ты ведь понимаешь, что сейчас или признался в совершении величайшей стратегической ошибки, или же сознался, что допустил её намеренно? — подозрительно глянул на него Гарри, сжав кулаки.       Мысли сворачивались клубком змей, и он не поспевал за их сумбурным движением.       — Будь терпеливым, — Том едва ли улыбнулся, словно каждый раз ему было всё сложнее говорить. — Год моего выпуска стал воистину любопытным годом: Гриндевальд был побеждён стараниями Альбуса, амбиции Гитлера — остановлены силами союзных магловских войск; и тем не менее начались не менее тяжкие для всех времена. Одна проблема разрешилась, но породила собой другую: одна часть армии Геллерта, как он их называл, была арестована, другая — скрылась, третья — адаптировалась. Тебе ли не знать: принуждение, влияние Империуса, маска доброжелательности и роль жертвы в этой игре — известные отговорки, которые частенько принимались к сведению Визенгамотом. А всё по одной и довольно-таки простой причине: влияние. Предлоги, приправленные звоном монет, позицией в магическом обществе и принадлежностью к древнему роду — и вуаля! — ты уже не приспешник Гриндевальда, а совершившая незначительную ошибку жертва. Винда Розье или Алфея Кэрроу тому яркие примеры.       — А крутиться среди чистокровных удобно, — снисходительно заметил Гарри, получив в ответ озорной взгляд и беглое поощрительное прикосновение к щеке.       — А крутиться среди чистокровных удобно… — вновь повторил он, как заезженная пластинка. Гарри изумлённо моргнул, почувствовав себя странно.       Картинка перед глазами расплылась, и кто-то позвал его, но он отмахнулся от надоедливого зова, столь проникновенного, что тот буквально вибрировал внутри этим звучным и тягучим «Гарри-и-и…». Он не хотел покидать сей уголок, не желал останавливать сон или же череду воспоминаний, пока те были легкодоступны. И Гарри опустил руки на плечи Тома, сжав слегка, но тот будто не заметил чужого смятения и продолжил:       — … Страх перед превосходящей тебя силой — это то, что испытывают абсолютно все. Страх делает нас рабами обстоятельств. Будь эта сила богом, правительством, маглом, волшебником или же стихией. Нельзя слепо верить, что волшебная сила превращает нас в превосходящую маглов расу — ту, которая должна господствовать над ними. Обратимся к примеру домашних эльфов и гоблинов. Запрет на использование палочек был не простой прихотью — их магия свободна, как ветер; свободна и вместе с этим или же поэтому могущественна. И даже без палочек они могут бросить вызов любому из волшебников и одержать победу. Почему же в таком случае ни гоблины, ни эльфы не возглавляют нас, раз сила на их стороне? — Том криво усмехнулся.       Гарри расслабился, неторопливо поглаживая кожу на уровне ключиц, и уцепился за мерный рассказ, полностью сосредотачиваясь на воспоминании.       — Что же до маглов, то солдаты, направляющие оружие на мирное население, также становятся воплощением силы для вторых. Тем не менее это превращает их лишь во временных хозяев положения, потому что в любой момент может статься, что оружие направят на них самих. Всё это весьма очевидно, — нетерпеливо заявил Том, а Гарри не стал противоречить.       Возможно, это и было очевидно для Тома, но он сам пребывал в каком-то трансе, слушая его, и не прекращал испытывать разные оттенки удивления: от странного восхищения до лёгкого изумления-отвращения.        — …И приводит нас опять же к теме войны, — добавил Том с усмешкой. — Нашла коса на камень, как говорится. Вернёмся в Средние века, когда страх перед волшебством имел несколько иную подоплёку. Среди маглов вера в колдовство считалась языческим суеверием, а если дело и достигало суда, то рассматривался исключительно причинённый ущерб. То есть попади на суд один из нас, то убийство бы каралось за само действие, а не за использованный метод. Уже позже появились такие понятия, как демонические силы, совокупляющиеся с дьяволом маглы, маглы, соблазнённые самим сатаной и ставшие его слугами, — то бишь ведьмы. Что ж, преследование мнимых колдунов было подготовлено и позже приведено в исполнение Инквизицией. Нужно заметить, Гарри, что маглы поначалу сами неохотно верили в это и гонения встретили весьма отрицательное отношение с их стороны, а все ведовские суды заканчивались оправданием обвиняемого. Тем не менее, что голоса церкви, запрещающие обвинять кого-либо в колдовстве, что массовые протесты стали затихать, — на лице Риддла ни осталось и тени улыбки, лишь оттиски печали, — и наши миры стали раскалываться. Благодаря Гутенбергу маглы обзавелись книгопечатаньем. Трактаты, памфлеты — можно назвать это началом массовой пропаганды, нацеленной на выявление колдунов, ведьм и прочих случаев одержимости демонами. Господин Генрих Крамер, — в тоне Риддла проскользнули нотки презрения и сарказма одновременно, а губы искривились, будто само имя горчило, — после неудачного, по его мнению, судебного процесса и освобождения обвиняемых женщин написал «Молот ведьм». Такая маленькая вещица, а построила целую империю страха, Гарри. Не думаю, что ты интересовался этим ранее, и не знаю, насколько тебе это любопытно сейчас…       — Мне нравится слушать тебя, — перебил его Гарри, ничуть не лукавя.       До сего момента он сомневался, что у Риддла есть хоть какие-то педагогические способности, однако если бы вместо профессора Бинса ему преподавал историю Том, то вряд ли бы Гарри провёл часть уроков, витая в облаках, а вторую — пытаясь противостоять усыпляющим повествованиям привидения. Речь Тома его даже слегка возбуждала, если бы не само содержание, вводящее в некий эмоциональный ступор.       Заметив пристальный взгляд, Гарри неловко кашлянул и добавил:       — Прошу, продолжай.       — Нравится, значит? — Том внезапно хохотнул, коснувшись его щеки. — Что же за мысли гуляют в твоей голове, что ты вдруг покраснел?       И как только он разглядел это в полумраке?..       — Сам отвлекаешься и меня отвлекаешь, — упёрто заметил Гарри, сузив глаза. — Ночь длинная, но не настолько, Том. Продолжай, пожалуйста.       Риддл задержал ладонь на его щеке, поглаживая кожу большим пальцем, а затем медленно опустил руку, расправив плечи и устроившись поудобнее.       — Ты прав: ночь не может длиться вечно. А жаль. — Он отвёл взгляд в сторону, словно припоминая что-то, а затем продолжил: — Я не собираюсь пересказывать трактат, да и память не позволит. Ты можешь приобрести сие творение в обычном книжном магазине. Лишь хочу заметить, что в большей степени от этого страдали сами маглы и маглорождённые, ведь именно они чаще всего не осознавали своего дара, не были ознакомлены с нашим, так сказать, сообществом. А также страдали более юные волшебники, всё ещё не способные полностью контролировать магию. Иногда их просто не успевали изъять вовремя из общества, где уже в полную силу бушевал страх и власть суеверия. В какой-то мере, конечно, частое появление обскуров способствовало распространению вполне оправданной боязни среди маглов. Но хоть оно и было нередким, но не затрагивало и десяти процентов тех обвинений, что сыпались отовсюду. Ужас родителей иногда заставлял выдавать собственных детей: девочек от семи до десяти лет приговаривали и сжигали, как и мальчиков благородного происхождения. Да даже трёх-четырёхлетних детей объявляли любовниками дьявола… Доносы стали повсеместными; они превратились в эпидемию.       Гарри передёрнул плечами, и Том это заметил, невесело усмехнувшись.       — Мрачная эпоха, Гарри. И вопреки жестокости Инквизиции, если исключить некоторых чересчур увлечённых личностей, они следовали регламенту и проводили пытки в присутствие врача да судебного секретаря. Если раскаяния и признания не было, мнимого колдуна передавали в руки светских властей, и там уже творился полный хаос и чертовщина: влиятельные или же просто богатые колдуны могли откупиться от властей, а других же могли сжечь без суда и следствия. Кто-то считал, что они делали добро, очищая общество от влияния нечистых сил, а кто-то считал их самих приспешниками дьявола. А правда в том, что до этого мы часто помогали маглам — целительством в большей степени. Некоторые обвинённые подлинные колдуны успевали вовремя ускользнуть, других же лишали палочек. К примеру, тебе знакомого Почти Безголового Ника. Тем не менее это редкие случаи, Гарри. Взрослый волшебник мог сбежать, аппарировав, или вытащить другого из места заточения, стереть память о своём существовании или же вывести из строя нападавшего с помощью обычного Конфундуса. Николасу просто не повезло. Не только ему, естественно: слабым звеном в основном являлись именно юные волшебники — дети и подростки. Они не владели навыком аппарации, а эмоциональная неустойчивость при стрессовой ситуации и вовсе оказывала влияние на волшебный дар. Попытка же казнить обскура могла стоить жизни всем присутствующим на казни… Так что большинством жертв охоты на ведьм являлись сами маглы, как бы парадоксально это ни звучало. Вот только охота на ведьм была не просто охотой на ведьм — это была ловля неугодных по тем или иным причинам: религиозным, политическим, экономическим. Ничего нового — они даже на простой войне меж странами обвиняли друг друга в колдовстве, — Том покачал головой, ухмыльнувшись, — а мы, волшебники, просто стали своего рода жертвами сего беспредела или же, скорее, его свидетелями. Смена эпохи, надо заметить, и вызвала эти отчаянные действия с их стороны; лишённые точки опоры, на пороге многих открытий, как ты знаешь, Гарри, географических тоже, они попросту пытались найти своё место в новом непонятном для них мире. И главное, что спешность этой перемены — какие-то два-три поколения — стала причиной ощущаемой угрозы и опасности, а также иррационального, почти что истерического страха перед неизведанным. Сверхъестественным. Отрицание перемен выливалось в поиск конкретных виновных, тех, кто заставил мир меняться. Часто эти колдуны и ведьмы были просто идеологическими противниками. Так что, Гарри, здесь есть две немаловажные составляющие: время принятия и так называемые маглами научно-технические революции. Сейчас мы, волшебники, в процессе одной такой, как ты, наверное, слышал, и занял этот процесс определённое время, а продлится он ещё дольше. И это только начало.       Том улыбнулся, а в глазах промелькнуло такое воодушевление и тревожное ожидание, что Гарри слегка растерялся. Он впервые видел его таким — будто поймавшим за хвост мечту, которая сбывалась.       — Предположу, что проблема Гриндевальда заключалась в том, что он чрезмерно торопился? — сморгнул он увиденное наваждение.       — У Геллерта было много разных проблем, и поспешность являлась одной из них. В своём желании господствовать ему не стоило начинать с жестокости и уж тем более думать об армии инферналов для порабощения магловского общества. Знаю, о чём ты сейчас размышляешь, Гарри, — Том на мгновение перевёл взгляд, и внезапно его черты заострились, а лицо осунулось: — Я был не менее жесток и не собираюсь этого отрицать.       — Это не совсем то, о чём я думал, Том.       — Разве? Тогда поговорим о славе, — вновь мягко добавил Риддл, потеряв взгляд где-то в полумраке комнаты. — Вернёмся к концепту страха на грани помешательства — с ним ты часто встречался, — его губы тронула змеиная улыбка, а брови иронично приподнялись. — Страха, приправленного чем-то дьявольским и мистическим даже для волшебников, воплотившегося в фигуру неодолимой силы и жестокости. Что ж, таким образом можно создать легенду, облачив её в первобытный и суеверный страх. Та распространится, добираясь до самых отдалённых уголков света, и соберёт вокруг себя такую же тьму и жестокость. Сам-Знаешь-Кто, Тот-Кого-Нельзя-Называть и прочие туманные названия — отличный тому пример. Как одна из заповедей гласит: «Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно, ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит имя Его напрасно». Лишние жертвы мне были не нужны, и я надеялся, что волшебное сообщество быстро сориентируется —лебезить перед сильными мира сего всегда будет в моде.       В горле пересохло, и Гарри схватил с тумбочки стакан, сделав пару жадных глотков. Том замолчал, наблюдая за ним сквозь полуопущенные веки, и, казалось, что в чужом взгляде застыл и страх, и возбуждение, и любопытство, делая выражение лица на удивление эмоциональным.       —Даже после моего временного ухода со сцены страх никуда не делся, наоборот, усилился, — продолжил он вкрадчиво. — «Последний же враг истребится — смерть» — полагаю, тебе знаком лозунг моих дорогих Пожирателей. Опять же цитата из библии, но страх делал из них глупцов — они не задавали вопросов. По крайней мере, в большинстве своём. Знаешь ли, я ожидал, что многие из них одумаются за десятилетие, пересмотрят свои ценности, устанут от террора и коленопреклонения, и тем не менее одумавшихся или хотя бы сомневающихся оказалось крайне мало. Но кто я, чтобы осуждать их трусость? Или же веру? Или то и другое? — хохотнул он с неподдельным весельем. — Сейчас твой взгляд столь противоречив, Гарри. Ты злишься, ты удивлён, ты не знаешь, что мне сказать, и не понимаешь — хочешь ли всё это знать вообще… — внезапно заключил он, а затем поднял ладонь и убрал с глаз прядь волос, как-то нервно отдёрнув руку, будто боялся ошпариться.       Том нервничал — и это было любопытно. Чудно.       Однако тот был прав: Гарри находился в некой прострации, а чувства беспорядочно метались внутри. Он будто стоял на краю обрыва, и сам дьявол нашёптывал ему истины. Притягательные и жуткие истины. И Гарри не знал, что с этим делать: спрыгнуть или же отступить от обрыва и дальше пребывать в неведении.       — В армии Гриндевальда состоял один волшебник, Кралл, — продолжил Риддл, скрестив руки на груди. — Когда тот попытался переступить заколдованный огонь, который можно пересечь, будучи абсолютно лояльным идеалам и самому Геллерту, то не смог. Скорее всего, он стал сомневаться в целях Гриндевальда и был за это убит. Как видишь, Гарри, я этим методом никогда не пользовался, потому что Северус в своей шпионской игре провалился бы буквально в первый же день, как и Люциус, который тяготел к власти, но не любил пресмыкаться по-настоящему, а потом и вовсе сомневался во всём подряд. Поэтому чужие сомнения остались лишь тут, — Том коснулся виска пальцем, а после раздражённо добавил: — Такие случаи, Гарри, довольно-таки редки. Разумеется, мне не хотелось тешить себя предвзятым отношением, но я ожидал больше сомневающихся, больше открытых перебежчиков. Я понимал их почти что животный страх, но ведь страх не помешал твоему юному другу Лонгботтому открыто выступить против меня, размахивая мечом, — Том разочарованно усмехнулся. — Не помешал тот и Драко Малфою тянуть со своей миссией внутри стен школы до последнего. Вот только все они шли вперёд не из-за страха дезертировать, если так можно выразиться, а лишь из-за незыблемой веры в недостижимые изначально идеалы…       — Ты хотел… чтобы тебя предали? — еле слышно поинтересовался Гарри, заметив, что рука, держащая стакан, дрожит, и поставил тот обратно.       Это был скорее риторический вопрос, ведь Риддл сам только что поставил его перед фактом.       — Если всё так… — продолжил он. — Если всё так, как ты говоришь, то… что? Мои мысли слишком хаотичны, Том. Мне сложно понять, что к чему, сложно увидеть чёткую связь и осознать… Я… Чёрт! Ты хоть понимаешь, что сейчас вываливаешь на меня?! — он шумно выдохнул. — Если ты жаждал этого, почему убил Снейпа? Я был там… Тогда в хижине я был там и слышал вас!       — Всё хорошо, Гарри… Сделай вдох, ты начинаешь паниковать, — Том протянул ладони и зажал его лицо, поймав бегающий взгляд Гарри в плен.        Глубокая морщинка пролегла на чужом лбу, и Риддл бегло коснулся его губ, будто разделяя один вдох на двоих. И Гарри на мгновение задохнулся, ощущая тепло чужих губ и вбирая в себя этот глоток воздуха.       Том мягко оторвался, тихо предложив:       — Мы можем остановиться прямо сейчас. То… оно уже неважно. Прошлое может там и остаться, за этими дверьми, нет нужды их отпирать, если нет желания.       — Нет! — воскликнул раздражённо Гарри. — Я в порядке, просто… не понимаю, не могу никак понять… Ты убил его всего лишь из-за палочки, которая тебе вроде как бы и не нужна была? Ты дал приказ убивать моих друзей, но не трогать меня! Ты пытался убить меня столько раз, что и не сосчитать… Ты понимаешь, насколько бредово всё это звучит сейчас?! Ты будто пытаешься перестроить мой мир, перевернуть его с ног на голову за одну лишь ночь.       — Опережаешь события, — убаюкивающее шепнул Том.       — А ты всё никак не продвинешься вперёд, мы перенеслись аж в Средневековье! — Гарри внезапно смутился, вспомнив, что он сам заявил, что ему нравилось слушать Риддла. — Конечно, это очень интересно, но мне тяжело собрать тебя из осколков, Том. Твои мысли, твои намерения — я не могу понять, зачем тебе всё это было нужно. Зачем эти игры?..       — Гарри, — позвал тот, не отнимая ладоней от его лица, будто страшился, что он сейчас отвернётся, — это необходимо, чтобы у тебя, по крайней мере, появился шанс понять, — всё тем же терпеливым тоном пояснил Риддл. — Я прошу дать мне шанс, ничего более.       —Шанс? Шанс на что? Я всё больше теряюсь в твоих рассуждениях, — с упрёком протянул Гарри, отнимая его ладони от своего лица и сжимая их. — Я знал тебя! Я будто всю жизнь знал тебя: с тех самых пор, как ты появился простым слухом в моей жизни — шёпотом за спиной. Ты… — Гарри сжал его пальцы сильнее, заметив неясный оттенок страха. Казалось, Том отражает его собственное выражение лица, будто зеркало. — Ты разбил свою душу, ты не дорожил тем, что не понимал: ни домовых эльфов, ни детских сказок, ни верности, ни невинности; ты взял мою кровь, полагая…       — …Что это придаст мне сил, — заключил за него Риддл, а еле заметная улыбка расцвела на лице и тут же погасла. — Я принял в своё тело чары, которыми Лили Поттер защитила тебя, пожертвовав собой. И пока эти чары живы, жив и ты, Гарри, — мерно говорил он словами профессора Снейпа. — Часть моей души находилась внутри тебя, а в обмен я забрал крупицу любви твоей матери. Если бы я понимал хоть немного настоящую силу этих чар, я, понятное дело, никогда не посмел и притронуться к твоей крови, — в голосе прорезалась слабая ирония, — и я, связанный с тобой двойной связью, напал с помощью палочки, имевшей ту же сердцевину, что и моя. И я чертовски испугался, — Том многозначительно улыбнулся, продолжая цитировать, — ни о чём не подозревающий: ни о силе защитных кровных чар, ни о наших палочках, ни о слезах Феникса…       — Прекрати, — резко оборвал его Гарри.       Голос дрожал, как и пальцы секундами ранее.       — Ты сам пересматривал воспоминания и требовал ответов, а теперь, когда они, возможно, не оправдают твоих ожиданий, сбегаешь от правды?       — Я не сбегаю, — мрачно заявил Гарри, тряхнув головой. — Но, прежде чем вернуться к лекционной части, я хочу узнать о профессоре Снейпе.       — Ох, Гарри, — Том на мгновение прикрыл глаза, — ты спрашиваешь об одном из краеугольных камней. Мы вернёмся к этому позже. Но, если ты никуда не спешишь, а ночь хоть и недолгая, но пара часов у нас в запасе есть, давай всё-таки возвратимся к войне.       — А мы разве не о ней? Не о жертве этой самой войны? — глумливо спросил Гарри, театрально вскинув брови. — Снейп погиб в результате боевых действий между нами: тобой и мной…       — О другой войне, — перебил его Риддл. — О той войне, что началась бы, не случись предупредительного выстрела. Падение Гриндевальда не только принесло облегчение, но и повод для злости. Тщательно скрываемой злости среди бывших участников его армии, которые пытались обелиться перед взглядом общественности, но не прекращали действовать за кулисами. Пока маглы вели холодную войну, мы делали практически то же самое. Идеалы Геллерта так просто не выкорчуешь, а чужие убеждения — не поменяешь. А главное — они вселяли обиду в сердца тех, кто даже не участвовал в восстании Геллерта. Полагаю, нет нужды пояснять, что влиятельные семьи не ограничивались исключительно чистокровными. Они были богаты, обладали связями и множеством различных артефактов, иногда весьма опасных и тщательно скрываемых. Чего они хотели, Гарри? Всего лишь подмять под себя существующую власть, то бишь Министерство и изменить систему. Так было всегда: одна система заменяет другую, считая себя лучше.       Гарри вскинул брови, изумлённо прошептав:       — Переворот?       — Смена власти — да. Видишь ли, они упрекали в крахе Геллерта не его самого, а существующее правительство. В глобальном смысле: Конфедерацию. Так что, чтобы избежать очередного фиаско, сперва необходимо постепенно ослабить правительство, затем заменить систему власти, а потом уже порабощать маглов, — Том задумчиво потёр подбородок. — Союзы заключались, паутина разрасталась, а вместе с ней и коррупция среди чиновников. Не смотри так на меня, Гарри. Я был вхож в их семьи, вращался среди их детей, имел, по их мнению, такие же возвышенные идеалы и стремления, а моя уже к тому времени подтверждённая родословная отворяла любые двери. Всё это было лишь лицемерие: улыбнись сейчас, чтобы получить влиятельного союзника завтра. Так оно функционирует издревле. С другой стороны, работа в «Горбин и Бэркс» также была полезна: я лично встречался с волшебниками более «простого кроя», посещал их дома — случалось, что и за пределами страны. Амбиции прежнего поколения зацепили и новое. Это было подобно хвори — заразе, которая понемногу проникала во все слои магического сообщества. Ядовитый паук — Арахна.       Гарри услышал себя словно в отдалении:       — Арахна?       — Пожиратели смерти… Арахна — как же без красочного, вселяющего трепет названия? — шутка, которая шуткой не казалась. — Единого лидера у Арахны не было, лишь столпы. Потеря одного члена ничего не значила для них: на пустом месте тотчас появлялся новый столп и паук продолжал плести свою паутину. Их деяния привели бы к хаосу, Гарри, по одной простой причине: они действовали сообща, пока двигались в том же направлении, но стоило занять нишу власти, как паука бы разорвало на части из-за разногласия его лап. Договор с гоблинами стал ещё одним опасным пунктом из-за разрешения на ношение палочек взамен на содействие. Гоблины, как известно, глупыми никогда не были и вовремя перестраховались. Маглорождённых же собирались провозгласить новой расой — низшими существами, которые должны были прислуживать волшебникам. Хуже оборотней; своего рода рабами. Им бы запретили носить палочки, а каждый маглорождённый после обучения должен был заключить магический договор с волшебником. Домашним эльфам пришлось бы потесниться, — невесело усмехнулся Том. — Очередная тирания стала бы спусковым крючком к новой войне — к бунту маглорождённых и тех полукровок, отвергнувших последний порядок. Может быть, случись всё так — и ты бы был среди мятежников, Гарри.       — И что ты решил сделать? Возглавить их? — настороженно осведомился Гарри, пытаясь обнаружить ниточку связи в этом извилистом повествовании, мотавшем его туда-сюда, по кочкам истории, событий и личных мотивов. Непонятных мотивов.       Внезапно его качнуло, и он попытался вцепиться в Риддла, но Том не сдвинулся, продолжая щуриться и улыбаться. Картинка расплылась — и вот Гарри уже стоял возле кровати, наблюдал за всем со стороны, словно во время очередного визита к Омуту памяти.       — …Иного выхода нет, Том! — прозвучало совсем рядом.       Гарри резко обернулся, но за спиной никого не оказалось. Ощущение, когда он перестал быть самим воспоминанием, чтобы превратиться в стороннего наблюдателя, отрезвило и одновременно взорвалось бурей эмоций.       Он начал вспоминать… И вскоре прекратит: его вырывали отсюда.       — …Воротимся же к аллегории троянского коня, Гарри, — раздался вновь голос Тома, однако звучание было отдалённым. Искажённым. — Я был не настолько самонадеян, чтобы думать, что смогу справиться со всем в одиночку… — голос дрогнул, вновь отдаляясь, а речь прекратилась. — …Надёжные и здравомыслящие, которые, невзирая на мой юный возраст, прислушались бы… Собрать скверну вокруг себя…       — Держи его, не позволяй двигаться! — вновь загремело совсем рядом, обрывая речь Тома.       Нет, только не сейчас!       Весь мир перевернулся, и Гарри очутился около входа в спальню. Будто само воспоминание стало отторгать его, а он, в свою очередь, категорически не хотел вырываться из плена памяти, когда наконец-то смог её вскрыть незнамо как.       Это было слишком мало, катастрофически мало!       «…Спенсер-Мун был на удивление разумным Министром… — звук ещё больше исказился. — Где была она, а где я? Йа Чжоу, естественно, выставила меня за дверь… Смеёшься, Поттер? Однако именно это её убедило… Что? — смех Тома звучно задребезжал, а затем стих. — О нет. Моя память стала оружием, а воспоминания — доказательствами».       Гарри ловил обрывки фраз, ощущая, как рассудок проясняется.       «…Вильгельмина была убита… Её сын воспользовался положением матери, её мудростью и выдержкой, но сам по себе ничего из себя не представлял — пустышка… Мы отрубили шестую конечность, но Арахна — живучая тварь… Нобби Лич — первый маглорождённый Министр… Абраксас Малфой был последним. Опытный игрок… Когда их организация содрогалась в предсмертных конвульсиях, Абраксас сам отсёк себя, сумев договориться… Малфои всегда умели приспосабливаться и постоянно вели дела с маглами. Для них кровь имела значение лишь для виду, а на самом деле они чтили только силу денег и влияния, будь то чистокровный или магловский лорд».       Гарри ощущал крепкие объятья, а также конвульсии собственного тела. Дрожь заставляла трепетать, на языке горчило вкусом какого-то зелья, а голова раскалывалась от боли.       «…Первые беспорядки… Марш за права сквибов… Северус Снейп недолюбливал Альбуса… И что он сказал?.. Грубо? — вновь раздался мелодичный смех Риддла. — Полагаю, плата кровью за проход опустила меня ещё ниже в его глазах. А я так старался напомнить ему о воздушных замках, что он возводил с Геллертом… Нет, Поттер, это были жертвы Гриндевальда, а намёк, по всей видимости, оказался слишком прозрачным. Даже жаль… Нарцисса не желала ни господства над маглами, ни триумфа чистокровных, она хотела лишь процветания своей семьи и будущего для Драко… Сделала правильный выбор в своё время… Люциус меня приятно удивил… Могут меняться… Иногда впадал в безумие и терял нить реальности. Сложно контролировать себя, когда от души остались едва лишь ошмётки… Прояснять разум… Конечно нет, Поттер! Исключительно как инструмент… Всегда был под присмотром…»       Гарри вновь тряхнуло, а голову запрокинули назад, вливая что-то в рот. Пряное, кислое, солёное, сладкое — вкусы смешались, и он чуть не задохнулся.       «…Общего блага не существует, Гарри. Всегда приходится выбирать меньшее из двух зол… Почему я? А почему бы и нет? Ты убивал врагов, и тебе снились кошмары… Неоправданная жестокость? Что ж, тогда я палач — и такова моя ноша… Сделал всю грязную работу… Сомнительные поступки президента Конфедерации… Надзиратель, корифей, председатель — как тебе будет угодно, — опять раздался хрипловатый смех. — Ты даже не понимаешь, насколько это сложно… Считаешь, ты один чем-то пожертвовал?.. Другой выход? Какой же? Просвети меня, Гарри… Невозможно. Нельзя всем угодить… Новые отрасли жизни, новые профессии, новое будущее… Постепенно всё изменится: постепенно я всё изменю», — голос звучал всё глуше и глуше, а фразы становились короче.       По телу прошлась волна озноба, а следом — жара, вынуждая его со свистом вытолкнуть из лёгких раскалённый воздух, как ему казалось.       «Северус так пожелал… Крестражи могут пытаться воплотить в жизнь идеи создавшего их… А, что, собственно, произошло в Тайной комнате?.. Я и правда сильно ждал встречи с тобой… — еле слышное придыхание в голосе. — Ошибка Люциуса, не более… Он испугался влияния и вместо того, чтобы спрятать его подальше, просто избавился от крестража… Осколок из дневника сошёл с ума, Гарри, и это ждало их всех. Почему, ты думаешь, я пытался держать их как можно дальше?.. Знал ли я?.. Нет, крестраж в тебе был особенным… Осколок моей души защищал… Скажи мне, желай я тебя убить, сидел бы ты передо мной сейчас?.. Нет-нет, не так!.. Пророчество… Ты заблуждаешься… Это не так!.. Гарри!»       — Гарри? — настороженный голос вытянул его из забытья, и он резко распахнул глаза.