Новая партия

Беги, парень, беги! Этот забег — путешествие Беги, парень, беги! К секретам внутри тебя самого. Беги, парень, беги! Эта гонка — пророчество судьбы. Беги, парень, беги! Скройся среди деревьев. Грядёт новый день, Тебе не придется больше прятаться — Малыш, ты повзрослеешь! А пока беги! Беги! Woodkid — Run Boy Run

      Вспомнить каждую деталь происходящего — не значит смочь воспроизвести это. А вспоминать ту ночь Гарри не особо и хотелось, но он делал это раз за разом, буквально физически ощущая растущий внутри ком, а затем пытался высвободить напряжение.       Тем не менее ничего у него не получалось.       Тем вечером он несколько часов просидел, опустошая себя, оставляя всё накопившееся за, казалось, столь недолгое и одновременно не имеющее конца время в тишине кабинета, чтобы больше никогда не возвращаться к этому, и даже не заметил, как за окном начало светать.       Кричер меньше обычного ворчал с утра, а Гарри меньше обычного ощущал, словно всё внутри онемело, покрылось коркой льда, и даже сердце стучало равномерно — не ускоряясь и не замедляясь.       Завтрак, зал, Драко, Гермиона, ужин, сон, Гермиона, завтрак, Драко, зал — всё смешалось в комок и перестало иметь значение. Важным стало только одно ощущение: то, которое он испытал, отбросив Экриздиса от себя. В этом случае возможность применять магию без палочки и свободное управление способностью, чтобы обороняться и атаковать в одном темпе с врагом, обрели для него огромную значимость. Однажды Гарри смог сознательно воспользоваться этим, когда перевернул кровать, но сейчас, как бы ни концентрировался, ничего не происходило. Даже пёрышко не сдвинулось с места. Стало быть, проблема заключалась в эмоциональном накале, на что сейчас Гарри был неспособен… Даже воскрешая ту ночь в памяти, он ничего не мог заставить себя чувствовать, кроме самого желания чувствовать.       Могло ли его желание исполниться? Мог ли он выжечь все эмоции из себя, заставив впитаться в обивку? Если так, то единственная грань, которую он мог перешагнуть сейчас, — физическая: ощущение смертельной опасности всегда было отличной мотивацией. С чем бы ему не помешала помощь, но он понимал, что найти беспощадного партнёра для дуэли может только в одном месте, которое он не собирался посещать.       А Драко…       Драко, некогда атакующий его без жалости, сдерживал себя, «доставал» своим вниманием и пытался воззвать к голосу разума, который Гарри и не терял вовсе — просто у него была цель, на которой он полностью сфокусировался.       И всё же Гарри не желал закрывать камин, чтобы прервать визиты; не желал отгораживаться от друзей, но и по-другому не мог: никто не должен был узнать о его встрече с Экриздисом. Что до Ши Лан — это уже было второстепенно. Не так, как раньше, не так, как во время их противостояния с Волдемортом, когда Гарри, несомненно, нередко что-то скрывал от кого-то, но только похоронив именно эти две тайны в своём сердце, он осознал всю их тяжесть. Тяжесть тайн, от которых что-то зависит, а вот что именно — Гарри толком не мог понять. Поэтому Малфой… Гарри не хотел, чтобы тот видел его таким, однако запретить следовать за собой не мог. Ему нужно было место, где его не найдут. По крайней мере, сразу. Первой приходила на ум Тайная комната, куда Гарри не желал соваться до поры до времени по понятным причинам, а вторым таким местом являлась Астрономическая башня.       Посещение для студентов было строго-настрого запрещено вне уроков астрономии, но Гарри это не касалось — он уже перешёл в другую категорию. После случившегося с Дамблдором башня обросла не лучшей репутацией, и сюда даже Аврора Синистра боялась подниматься вне уроков — чего уж говорить об остальных? Они страшились встретиться то ли с призраком всё ещё живого директора Хогвартса, то ли — самого Волдеморта, то ли — всё того же Кровавого Барона. Сам же Гарри часто пропадал здесь вечерами, когда играл в надсмотрщика того, кто и не нуждался в этом.       Высоко и холодно — просто идеальное место.       «На моей памяти не один юноша сбросился с башни, страдая от несчастной любви…»       Гарри поёжился и направил палочку.       — Вердимиллиус!       Вспышка отлетела и, ударившись о невидимую стену, рассеялась столпами зелёных искр.       Ещё минут пять.       Барьер, создаваемый парочкой купленных им артефактов, предотвращал повреждение стен и поглощал урон, не позволяя видеть вспышки снизу, но не мог держаться вечность, а Гарри, кроме того чтобы притянуть палочку, камушек или книгу, несколько из которых он позаимствовал, невербальным Акцио, ничего не добился. Он пытался перестать произносить «Акцио», но тогда даже палочка оставалась неподвижной. Это и был его нынешний максимум: притянуть книгу, чтобы запустить ей в кого-нибудь — безусловно, самая настоящая оборонительная техника в его стиле. Если застать противника врасплох, можно и приложить его увесистым томом «Современной истории магии», например.       Мысль должна была вызвать улыбку, но он лишь скривился от отвращения.       Гарри понимал, что такое отнимает не год и не два изнурительных тренировок; понимал, что следовало бы записаться дополнительно на курсы мракоборцев, чтобы восполнить недостающие знания, ведь ему нужны были не книги, а наставник, но…       Но разве он не гений? Разве не должно у него получаться всё с первого раза? Он же Избранный, чёрт побери! Избранный!       Псевдоизбранный…       У Гарри вырвался смешок.       Это было… неожиданно раздражающе, и наверняка он бы уже пыхтел от злости, если бы не был настолько поглощён необъятной пустотой, внутри которой даже злость казалась маленькой и съёженной — ничего не значащей.       Даже размышления о Томе не вызывали ничего, кроме глухого «ничего». Возможно, он лукавил, но оттенок печали терялся на общем фоне: слишком слаб тот был, чтобы Гарри познал вновь всё послевкусие разочарования.       «Не распускайтесь, Поттер», — внезапно вспомнилось ему.       — Я не слабый, — глухим голосом говорит Гарри.       Ярость бушует в нём так, что он готов наброситься на Снейпа.       — Так докажите это! Возьмите себя в руки! — рявкает тот. — Подавите гнев, владейте собою! Пробуем ещё раз!       — Я не слабый, — прошептал Гарри.       Пройдя в центр зала, он убрал палочку и застыл.       — Ещё раз.       Мысли хлынули умиротворённым потоком, тело напряглось, и Гарри попытался сдвинуть грузные кольца, воссоздавая мысленно те же самые ощущения, что и во время Акцио: нужно подобрать палочку, нужно стиснуть камень, нужно поймать книгу, нужно сдвинуть чёртовы кольца — всё это нужды, с которыми он действовал так или иначе.       Шумно выдохнув, Гарри закусил губу, гипнотизируя золотые кольца армиллярной сферы. Ладони дрогнули, когда он чуть поднял их, направляя мысли и воплощая их в чистое желание — желание, чтобы сфера начала вращаться. Один круг, два круга, три круга, которые та нарезала перед его мысленным взором, но в реальности кольца не сдвинулись ни на дюйм.       — Ещё раз! — сделав шаг вперёд, прошипел он, не сводя взгляда с неподвижной металлической конструкции.       Руки поднялись выше. Гарри будто собирался собственноручно катить сферу, если та не поддастся, а та не поддавалась. Даже не скрипнула.       В чём же дело?..       — Ты слишком напрягаешься, — приглушённый голос позади застал его врасплох.       Сконцентрировавшись, Гарри упустил из виду своё окружение, совершив очередную ошибку.       — Я делаю всё в точности, как тогда, но ничего не получается, — не оборачиваясь, заверил он. — Не понимаю, почему сейчас всё иначе.       — Сейчас ты всё видишь иначе: не чувствуешь саму сферу, но пытаешься подчинить её. Поэтому я говорил, что беспалочковая магия намного сложнее: она требует больше от тебя самого; больше от твоего восприятия.       Гарри лишь склонил голову, а затем ощутил, как Том встал вплотную. Он почувствовал его спиной и не отодвинулся — лишь вскинул взгляд к неподдающейся громадине.       — Одной силы воображения недостаточно, — продолжил Риддл. — В тот раз было не точно так же: заглушив весь эмоциональный фон — постоянный внутренний раздражитель, ты почувствовал нечто на совершенно ином уровне.       — Я будто слился с кроватью, — глухо отозвался Гарри. — И управлял ей, как собственным телом.       — Сейчас же ты просто пытаешься мысленно сдвинуть сферу, напрягаясь физически, — заметил Том, а его руки легли Гарри на плечи, слегка сжимая их, а затем и шею. — Не сутулься.       И Гарри распрямился, невольно прижавшись к груди Риддла, отчего внутри всё содрогнулось.       — Мне нужно совладать с этой способностью… Я думал, что этот навык более интуитивен. Что он основан на эмоциях…       — Что ж, — задумчиво протянул Том, — в детстве в порыве злости я и правда раскидывал вокруг себя вещи, но это совершенно нецелесообразно. Я родился с этой способностью, Гарри, и с ранних лет ей… баловался. Ты же приобрёл совсем недавно — не пытайся перепрыгнуть через ступень.       — А я разве пытаюсь? — раздражённо спросил он.       — Первая ступень — проявления стихийной магии без какого-либо контроля. Вторая ступень — контроль с помощью волшебного инструмента и вербальной формулы; третья — с помощью волшебного инструмента и невербальной формулы; четвёртая — с помощью невербальной формулы; пятая и последняя — с помощью мысли. Ты толком ещё на третьей не стоишь с уверенностью, а пытаешься овладеть пятой.       Гарри поджал губы.       — Для начала ознакомься с третьей ступенью, ознакомься со своей магией и окружением, к которому ты хочешь её применить.       — Я не понимаю, — выдохнул Гарри, пытаясь не выглядеть удручённым. — Не знаю, что должен чувствовать, если не желание сдвинуть эту треклятую сферу.       — Воображение не всё, но первый шаг, — тихо ответил Том и словно стал ещё ближе. — Попытайся представить. Ты ведь жил в доме, где есть электричество, Гарри. Палочка помогает направить магию — она её проводник. Сердцевина — это медная проволока, а древесина — изолирующий материал; палочка — это провод, твоя магия — ток, твоё тело — природный генератор, — Том задел его ухо губами.       Гарри прикрыл на мгновение глаза, концентрируясь на негромком голосе.       — Чтобы применять чары без палочки, ты должен самостоятельно прочувствовать весь этот процесс, — ладонь Тома легла Гарри на грудь и спустилась ниже. — Ощути, как она скапливается здесь. Ощути, как она поднимается, — рука передвинулась выше, к сердцу, — и расходится по твоим венам…       Пульс Гарри участился, когда Том пробежался пальцами вдоль его плеч, будто направляя поток, и сжал запястья, продолжая:       — Ощути её на кончиках своих пальцев; ощути, как она готова сорваться и устремиться вперёд, следуя твоим желаниям, — шёпот обжигал кожу шеи, — а своё желание оберни конкретной формой и дай этой форме направление, если оно того требует.       Том буквально заставил его повернуть ладони по кругу.       — А теперь мысленно шепни «Ротатор».       «Ротатор».       Армиллярная сфера утробно заскрипела…       И всё.       Гарри разочарованно вздохнул.       — Попробуй снова, — почти потребовал Том и отступил, освобождая его руки, но по-прежнему оставаясь стоять за спиной.       Гарри почти физически ощущал его взгляд.       «Ощутить скопление…» — проговорил он мысленно и вновь прикрыл глаза.       »…Как когда он поглощал свою силу обратно», — будто подсказала интуиция.       «Ощутить подъём», — Гарри раскрыл глаза и чуть поднял ладони, замечая, как подрагивают пальцы.       Покалывание волной разбрелось по телу.       — Собрать на кончиках пальцев, — прошептал он. — И сдержать…       — Пока не прочувствуешь своё желание, — протянул Том за спиной.       — Пока не дам этому желанию форму, а форме — направление, — Гарри чуть повернул пальцы по кругу.       — И тогда отпускай.       «Ротатор!»       Сфера ещё громче заскрипела, а одно из колец будто покачнулось. Гарри не знал, чувствовать ли себя победителем или проигравшим.       — Я безнадёжен.       — Скорее чересчур амбициозен, — заметил Том.       Гарри обернулся, встречаясь с ним взглядом.       — Что похвально, — добавил Риддл, склонив слегка голову.       Они не виделись всего несколько дней, но почему же всё так изменилось? Как всё может меняться так быстро и так радикально? И что он должен сказать теперь? Как ему поступить?..       — Как ты меня нашёл? — тихо спросил Гарри и вновь сфокусировал внимание на сфере.       — Ты часто сюда сбегал.       — И ты наблюдал за мной.       — Гм, — неопределённо произнёс Том, и Гарри вернулся глазами к нему.       Повисла неловкая тишина, которая прервалась его просьбой:       — Покажи мне, как ты это делаешь.       Том едва глянул на конструкцию, как та тихо заскрипела и кольца сделали полный оборот.       — Хочу так же.       — А как же упорство и трудолюбие?       — Хочу всё и сразу, — повторил Гарри, наблюдая, как сфера замедляется. — Не хочу ждать… Не могу больше ждать.       — С каких пор?       Гарри не ответил на вопрос.       Скопление, движение, сдерживание, пожелание, оформление и выпуск.       «Локомотор», — прошипел он мысленно.       Одно из колец едва шелохнулось… Но шелохнулось ведь?       — Победа, — безрадостно заявил Гарри, понимая, что это самый настоящий проигрыш.       — Теперь попробуй с этим, — внезапно сказал Риддл.       Перед глазами у Гарри зависло то самое крохотное пёрышко, и он вздохнул.       Однако стоило ему отпустить своё желание, как перо закрутилось подобно смерчу.       — Слов нет, — прошептал Гарри едко. — Трепещите враги Гарри Поттера: устрою вам снегопад из гусиного пуха!       — Испытаешь на практике? — проигнорировав его выпад, спросил Том.       Он обошёл Гарри по кругу, глядя исподлобья, и предложил:       — Попробуй тем же Вердимиллиусом.       Как долго он наблюдал за ним?       — Ты будешь стоять не двигаясь?       — Боюсь, твой противник не будет стоять столбом, Гарри, — осклабился Том.       — Но ты не особо двигался тогда.       — Потому что это была дуэль.       — А теперь что?       — Сражение, — сказав это, он сместился в сторону, не шагая, а левитируя. — И, если гусиный пух поможет тебе отвлечь противника, воспользуйся этим.       Гарри нахмурился.       — Всенепременно.       Сконцентрироваться было сложнее, когда вместо огромного шара оказалась едва ли не тень. И тень весьма подвижная. Гарри не смог сконцентрироваться, не смог оформить желание и даже с формулой запнулся — Вердимили… соус, чёрт возьми! — отчего на лбу выступила испарина.       — Помедленнее, — попросил Гарри.       Том прислушался, но это не сильно повлияло на результат: при новой попытке чары вырвались, рассеиваясь облаком дыма, заставившим его закашляться.       — Хочешь всё и сразу, но не стараешься, — раздался голос Риддла совсем рядом.       В следующую секунду он вновь оказался в нескольких метрах: ускорился.       — Стараюсь, — процедил Гарри сквозь зубы.       Глаза начали слезиться из-за уже рассеявшегося дыма. Нервно коснувшись век, он потёр их, и плечо тут же кольнуло. Опустив взгляд, Гарри увидел у своих ног рассыпавшийся… снежок?       — Один-ноль, — флегматично произнёс Том. Заметив вытянутую фигуру в тени стены, Гарри мгновенно переместился вбок.       Один, два, три…       Вздох.       «Вердимиллиус».       Тонкий, едва живой поток искр вырвался вперёд, тут же погаснув. А вот снежок метко попал ему по руке, оставляя на ткани рукава белый рассыпчатый след.       — Два-ноль.       Вспыхнувшее раздражение заставило Гарри сжать пальцы сильнее. Он понял, что и сжимать-то особо нечего: палочки в руке не оказалось.       Следующий снежок попал прямо в живот.       — Три-ноль. Не спи, Гарри.       — Это глупо, — с досадой заявил он.       Что за ребячество?       Нахмурившись, Гарри отступил на несколько шагов, а Том моментально оказался прямо перед ним. Хоть внешне тот казался полностью сосредоточенным на происходящем, на лице вдруг расцвела открытая, едва ли не мальчишеская улыбка, а затем очередной снежок угодил Гарри в другое плечо, отчего он пошатнулся.       «Чёрт! Вердимиллиус!» — И скопление искр рвануло к Тому, но тот отмахнулся от них, как от надоедливой мухи, и многозначительно усмехнулся. А вот Гарри было не до насмешек, когда снежок попал ему аккурат в пах.       Желание притянуть палочку взорвалось удушающей волной в груди, но Гарри, сцепив зубы и недобро взирая на Риддла, сдержался.       — Неплохо. Пять-ноль, — раздался его звенящий голос.       — Пять-один, — поправил его Гарри.       — Ты не попал, Поттер, — развёл руками Риддл. — Теперь попробуй воспользоваться защитными чарами. Это должно быть проще.       Небрежно стряхнув с себя снег, Гарри скосил на него взгляд, пытаясь понять, когда тот вновь собирается «атаковать», и сосредоточился на щите, проворачивая весь процесс заново от начала до конца, чтобы воплотить его в нужный момент.       Вот оно.       Том сдвинулся влево, а в Гарри уже летел снежок. Казалось, время растянулось, позволяя ему видеть комок снега, с вибрирующим гулом рассекающий воздух, чтобы за долю секунды столкнуться с какой-нибудь частью тела.       И Гарри не должен был допустить этого.       «Протего!»       Гарри разжал ладони, невольно выпятив грудь вперёд, словно отражая всем своим телом атаку, а затем сделал шаг назад. Удар. Ледяной снаряд столкнулся с невидимой стеной. На губах Гарри расцвела победная улыбка — первая за несколько дней, — чтобы затем бесследно исчезнуть. Щит слабо блеснул, лишь на мгновение задержав магический снаряд, а затем пропал, и едва раздолблённый чарами снежок попал ему в лоб, осев ледяной трухой на волосах, лице и даже попав под ворот мантии.       Замерев от настигшего его потрясения, Гарри медленно коснулся лица и, моргнув несколько раз, отчего снежинки сорвались с ресниц, пришёл в ярость. Он прорычал нечто невразумительное, в отчаянии вцепившись в теперь уже влажные волосы, и потянул за них.       — Бесполезно! — на глазах выступили злые слёзы.       Ничто не может дать ему ответа: в книгах всё описывалось чересчур туманно. Никаких пошаговых инструкций, никаких техник или же подсказок — всего лишь общие описания, которые не дали никакого результата ни вчера, ни сегодня. Но и с точными инструкциями у него ничего, чёрт возьми, не получалось!       — Что случилось? — проникновенная интонация застала его врасплох, а тёплое дуновение осушающих чар прошлось мурашками по коже.       — Я бесполезен — вот что, — не взглянув на Тома, продолжал цедить Гарри.       — Ведь я предупреждал, что это сложно, — напомнил тот. — Со временем…       — А ещё ты предупреждал, что не будешь меня учить. И тем не менее ты здесь, — он наконец отнял руки от волос и вперил тяжёлый взгляд в успевшего подойти Риддла.       — Потому что ты всё равно сделаешь по-своему, — как-то уклончиво ответил Том. — Лучше направить тебя, чем позволить тратить время в бесполезных метаниях.       Гнев заклубился внутри, становясь плотнее.       — Направить меня? Как ты делал всё это время? Переставлял меня с поля на поле, словно пешку? Весело было наблюдать за моими метаниями? Стоило оно того, Том? Наверняка ты себя сейчас просто распрекрасно чувствуешь, наслаждаясь всем спектром эмоций — не так ли? — чеканил Гарри каждый вопрос. — Что же это я?.. Как мог забыть? Ты же подавляешь их! Поэтому и знать, что чувствуешь, не можешь, треклятая бесчувственная глыба! — невольно перешёл он на Парселтанг.        И тут же растерялся, во-первых, осознав, что теперь пустота стянулась до крошечной лужи внутри, а эмоции, напротив, растеклись океаном, заполняя Гарри до краёв. А во-вторых, вместо ответной насмешки или каких-либо возражений Риддл нервно коснулся лица и глянул на него, сквозь пальцы.       — Зачем ты пришёл, Том? Всё, что ты мог забрать у меня, ты уже забрал, — устало прошептал Гарри. — Тебе нечего, по всей видимости, мне дать. А у меня больше не осталось ничего, чем бы я мог тебя порадовать.       «Кроме собственной жизни», — чуть не вырвалось у него, но Гарри вовремя прикусил язык, давясь этими словами.        Том молчал. Он отступил и остановился в проёме арки, повернувшись к нему спиной. Каждое его действие порождало в Гарри новый виток ярости, будто дремавшей эти два дня после случившегося с Экриздисом. Стоило ли удивляться, что Том продолжал иметь подобное влияние на него?       Гарри хотелось кричать; хотелось подойти и встряхнуть его; хотелось запустить книгой ему в затылок… И он сдерживал клокочущую внутри ярость, которой хватило бы на десятерых, мысленно повторяя один и тот же вопрос: «Неужели тебе даже сейчас нечего мне сказать?»       — Я… — внезапно раздался сипловатый голос, — сожалею.       — Мне не нужны твои сожаления, — мгновенно ответил Гарри, вновь ощущая привкус разочарования на губах. — Ты не можешь изменить прошлого, о котором весьма обстоятельно мне поведала Ваблатски — а она многое рассказала, уж поверь. И про пророчество в том числе.       — Верю.       — Она сообщила тебе, — заключил Гарри, но тот лишь передёрнул плечами.       Что ж, теперь понятно, отчего сам Том не искал его.       — И извинения мои тоже ничего не изменят, — Риддл оглянулся на него, но Гарри не смог разглядеть выражение его лица. — Я не должен был приходить.       — Верно. Но ты пришёл. Зачем? Разыгрывать из себя учителя? Собираешься теперь пожалеть меня? Или, может, ты пришёл для того, чтобы вновь стереть мне память?       Снова повисла тягучая, почти осязаемая своей тяжестью тишина.       — Зачем? — вторил он эхом.       Гарри цокнул языком, коснувшись шеи и почесав её, не зная, куда деть руки, чтобы не начать расхаживать из стороны в сторону, как когда-то делал Альбус в этом же месте.       Наблюдавший за ним Том внезапно отвернулся.       — Сейчас я совершаю ошибку, Гарри.       Казалось, он сам себя в чём-то убеждал этими отрывистыми фразами.       — Совершающий ошибки Том Марволо Риддл — невиданное дело! — трагично воскликнул Гарри. — В чём же заключается ошибка? Решил сброситься с башни?       И вновь он не удержался от намёка.       «Чёрт!»       — А ты? — спросил Том вдруг.       — Что?       — До того как расставить артефакты, ты стоял на самом краю и смотрел вниз, Гарри. Скажи мне, о чём ты думал?       — Ни о чём, я просто люблю высоту, — нервно ответил он.       — Что случилось?       — Ничего не случилось!       — Не скажешь?       — Только ты имеешь право на секреты? — вырвалось у него.       — Таким образом, всё же что-то произошло.       «Даже твои знакомые пытаются меня использовать — вот что!» — мелькнула яростная мысль.       — Тебя это не касается, — слукавил Гарри.       Он понимал, что в тот вечер слёзы не иссыхали не из-за того, что сделал Экриздис, а из-за того, что он понял во время процесса.       — Значит, ты зол не на меня? — уточнил Том.       — Тебя это не касается, — повторил Гарри категоричным тоном.       Вновь воцарилась тишина.       Вдалеке сверкнула вспышка молнии. Снег вновь таял, превращаясь в моросящий дождь, который густым влажным облаком оседал на каменистую поверхность башни.       Явно не Экриздис привёл Риддла сюда — он ничего не знал, иначе этот разговор бы проходил иначе. Но тогда что?..       Однако ответов не было, как обычно, а Гарри ёжился, совершенно не понимая, что здесь делает Том и что делает он сам. Это было бессмысленно. Они постоянно топтались на одном и том же месте, приходя к негласному соглашению: не вместе, но и не врозь. С одной стороны, наверное, это было закономерно: чтобы всё было гладко, слишком многое их разделяло, и с каждой раскрытой истиной этого становилось то меньше, то больше. С другой — Гарри не мог так дальше: эти чувства изводили его. Они мучили из-за вечной позиции Тома «всё слишком сложно» и из-за собственного осознания, что всё действительно так.       «…Любовь без честности постепенно изничтожает сама себя», — в этом он был согласен с Экриздисом. Даже если оставить прошлое позади, Том никогда не был с ним честен насчёт своих чувств. Когда он навестил его и обозначил возможные будущие столкновения с Эдмундом словами «а этого я не потерплю», Гарри показалось, что это первый шаг… Но затем тот снова отступил. Хоть Гарри теперь знал, что послужило тому причиной, но из-за того же подвешенного состояния никак не мог понять, чего Риддл добивался: отстранился ли он, чтобы Гарри не пострадал, или же сделал это, чтобы затем без сожалений принести невинного агнца в жертву — себя пожалел. И вся эта путаница происходила потому, что в чувствах Тома чёрт ногу сломит, а словами он отказывался пользоваться.       Это был замкнутый круг.       И если Том собирался сыграть в последний момент на его чувствах, то лучше бы так и сказал. Прямо сейчас. Возможно, разочаровавшись окончательно во всём, Гарри бы даже сопротивляться не стал — пошёл бы на смерть и сам как-нибудь договорился с ней, о чём он частично размышлял всё это время. А если Риддл желал оградить его, внезапно став воплощением жертвенности, которой так чурался, Гарри тоже хотел знать: хотел знать всё о том, что у того скопилось внутри за это время… Потому что, если всё пойдёт по косой, он не желал умирать или, того хуже, жить, переполненный сожалениями. А сейчас этих сожалений в нём было хоть отбавляй. Наверное, именно поэтому он вскормил в себе пустоту: чтобы не погрязнуть в них и в жалости к самому себе.       — …Пророчества, Гарри, — внезапно загудел голос Риддла, словно колокол в тишине, — всего лишь неполные фотографии будущего. Ты можешь спрятать фотографию и забыть о ней, а можешь сжечь и развеять пепел, но так или иначе запечатлённая на ней сцена произойдёт. Пророчества не даются, чтобы что-то изменить, если не несут сами по себе альтернативных вариантов, как в нашем с тобой случае: «И один из них должен погибнуть от руки другого, ибо ни один не может жить спокойно, пока жив другой…» — плечи поднялись и опустились, будто Том вздохнул. — В действительности оно никогда не оставляло нам вариантов, ведь мы оба в каком-то смысле должны были погибнуть от руки друг друга. Я это понимал: чтобы вернуться, мне собственноручно понадобилось бы убить тебя, тем самым уничтожив крестраж, и умереть. Ещё до того, как я начал воплощать это в жизнь, всё было предрешено. Я знал, что вернусь, а как именно — уже другой вопрос. Мне был известен результат, но не способ, и именно в способе заключается произвольность пророчеств. Так, по крайней мере, может показаться на первый взгляд. В действительности даже выбор способа предопределён, ведь он должен привести к определённому результату: успеху или провалу. Поэтому то, что меняется, лишь антураж.       — Хочешь сказать, что будущее нельзя изменить и ты ничего не мог с этим поделать? — усмехнулся Гарри, покачав головой.       — Можно изменить детали, но результат останется неизменным, — отозвался глухо Том. — Мне было известно, что ты станешь моим врагом через смерть родителей, но разве означало это, что именно я должен был забрать их жизнь? Сколько разных путей могло привести к этому? В течение какого-то времени я и правда считал, что свобода «выбора пути» кроется в неточностях, следовательно, нужно просто найти такой вариант, который исполняет пророчество, не исполняя его буквально: исполнившись, строка судьбы вплеталась бы в жизнь, но по-другому. Мне казалось, что всё дело в вольной интерпретации всякого пророчества.       Гарри раздражённо повёл плечами. Он подошёл к Риддлу, по-прежнему оставшись стоять за спиной.       — К чему ты клонишь?       — После твоего рождения… — Том замолчал на мгновение, будто осмысливая что-то, прежде чем признаться: — Я навещал тебя. Тайна вашего местонахождения была раскрыта чуть раньше, но я заставил Питера забыть об этом, потому что видел его внутренние метания.       Вздрогнув, Гарри невольно приблизился.       — Почему я этого не помню?..       — Ещё бы ты помнил, — улыбнулся он. — Эти воспоминания даже извлечь невозможно, слишком юным ты был. А я в тот момент ещё не решил, какой вариант развития событий приведёт к меньшим потерям, поэтому спешка мне была ни к чему…       — К меньшим потерям? — перебил его Гарри полным едкого сарказма вопросом. — Так это теперь называется?       — Тебя ведь это больше всего преследует? — невозмутимо поинтересовался Том, но на ответ явно не рассчитывал, а Гарри и не собирался отвечать.       Зачем? Если и так всё было понятно.       — Теперь меня волнует ещё и другое: что ты делал, навещая меня? — настороженно спросил Гарри.       — Пока искал способ получить полное пророчество Трелони, чтобы узнать, вносит ли оно какие-нибудь существенные изменения в моё или же дополняет его, пытался понять, что в тебе особенного, наверное, — глухо отозвался Том, будто и сам ещё не нашёл ответа на этот вопрос. — Я не понимал, чем ты можешь мне помочь, но осознавал, что смерть твоих родителей — единственных родных — от моей руки сделает наши с тобой отношения в будущем едва ли возможными, — Том внезапно шагнул в сторону и припал плечом к колонне. — Всё дело в интерпретации, и я подумал, что можно всё переиначить. Что, если я отниму их на время? Инсценировав их гибель, просто заберу? В таком случае пророчество исполнится: для тебя они погибнут, и через их «смерть» ты станешь мне врагом. Признаюсь, на эту мысль меня натолкнула просьба Северуса. А затем я спросил себя, что, если, поступив подобным образом, а затем вернув их тебе по окончании третьей войны, именно так начнётся та часть, которая гласит о возлюбленных? Что, если именно это и имеется в виду? Ведь, безусловно, временное лишение лучше смерти.       Гарри забыл, как дышать, чувствуя, как сердце гулко колотится в груди.       — Они?.. — только и смог что выдавить из себя он.       — Нет, — мгновенно ответил Том. — Мертвы.       Нет… Конечно нет.       Спрашивая, он уже знал ответ заранее, иначе бы Том их вернул. Или нет?       — Были ведь другие члены Ордена Феникса, которые исчезли и не вернулись до сих пор…       — Альбус поделился?       Гарри лишь кивнул, зная, что Том не мог это видеть, однако тот уже ответил:       — Для многих путь обратно закрыт. Родные их оплакали много лет тому назад, а новая жизнь стала удовлетворительной компенсацией — никого из них не держат под замком, если ты на это намекаешь. Что до твоих родителей, то вряд ли что-то могло их удержать вдали…       Гарри не хотел это слушать, понимая, что просто сейчас услышит очередное неутешительное подтверждение их гибели, поэтому поспешно спросил:       — Аластор Грюм?       — С ним было сложнее всего, — спустя мгновение произнёс Том. — Но на здоровье он не жалуется.       И Гарри не сдержал вздох облегчения.       — А Пий Толстоватый, Скримджер, Рикберт, Теффингтон, Брайс… Чарити Бербидж?       Гарри наизусть помнил эти имена, которых было куда больше. Их он использовал первое время, каждый раз когда смотрел в глаза Риддла и ощущал эту неподвластную тягу.       Том посмотрел на него и усмехнулся.       — Зачем ты спрашиваешь, если боишься услышать ответ? Хочешь спросить, сожалею ли я?        Гарри знал ответ на этот вопрос. Он читался в мимике Риддла.       — Все они и миссис и мистер Лонгботтомы, Том, были не напрасными жертвами или их потенциал был чересчур незначительным, чтобы оградить их?       — Есть вещи, — произнёс Риддл медленно, — которые происходят, потому что должны, а есть те, что ускользают даже от меня. Наверное, ты считал, что я был безжалостен ко всем, раз и моим соратником доставалось, — улыбка Тома стала кривой. — А всё потому, что невообразимый садист, которому всё равно, в кого кидаться непростительными заклятиями.       Гарри даже подтверждать это не пришлось.       — Тем не менее пример, что ты привёл…       — Какой именно? — перебил его Гарри.       — Пример Лонгботтомов доказывает, — с нажимом продолжил Риддл, — что я был недостаточно жесток. Ты часто сталкивался с Пожирателями и должен понимать, что это не просто кучка аристократов-идеалистов, готовых переступить черту, пока их делишки скрыты моим именем — таких можно пересчитать по пальцам одной руки.       Гарри на ум почему-то пришёл Люциус. И Северус.       — Часть продала свои услуги, что, скорее, было плюсом: верность, купленная за деньги, стабильна, пока не появится тот, кто может предложить больше. Многие другие вступали в ряды Пожирателей просто потому, что хотели безнаказанно причинять боль маглам и не только маглам — всем. Радикалы, фанатики, убийцы… — всех их нужно было контролировать. Лишь страх перед тем, кто сильнее и бесчеловечнее тебя самого, способен усмирить собственного зверя и заставить выполнять приказы.       Нельзя сказать чтобы Гарри никогда не думал об этом, просто для него то, что объединяло Пожирателей, был не страх и не сила, а скорее фанатичная идея, которой они следовали. Может, он всё упрощал, может, просто не хотел думать об этом…       — Хочешь сказать, что та четвёрка была недостаточно напугана и потому ослушалась?       — Хочу сказать, что этого бы не случилось, будь я на месте, — отозвался он. — Но ты и сам знаешь, что со мной стало.       — То есть это моя вина, что ты развоплотился, твои верные рыцари напали на Лонгботтомов и Невилл остался без родителей? — едва ли не задохнулся от возмущения Гарри.       — Я такого не говорил, — покачал головой Том и скосил взгляд на Гарри. — Но кровь Лонгботтомов была слишком ценна, чтобы исчезнуть…        — Так вот в чём дело, — Гарри хмыкнул и покачал головой. — Твоя жалость исходит исключительно из досады терять ценные ресурсы.       — Как и твоя, Гарри. Только наши определения ценности разные. Твои сентиментальные: друзья, семья, любимые… Мои более объективные.       — Объективные? И что ты оцениваешь: потенциал? чистоту крови? пользу обществу?       — Примерно, — спокойно ответил Риддл.       — Боже… — Гарри едва не застонал.       — В любом случае, Гарри, я был столь зациклен на решении задачи с твоими родителями, что упустил из виду другое: пророчества ещё чудны тем, что связь определённых строк с другими может быть нарушена во временном континууме, — голос Тома стал задумчивыми и далёким. — Скрывать больше смысла нет, да и ты вспомнишь это сам. Фраза о том, что первая война, что меж паутины найдёт своё начало, говорила о войне с Арахной. Она стала причиной того, что появился Тёмный Лорд.       — Это я помню… — задумчиво отозвался Гарри, пытаясь изъять из себя потухшую надежду, что встрепенулась из-за слов Риддла о родителях, и разочарование — из-за слов о ресурсах. — Я спросил тебя, собрался ли ты возглавить их, а затем помню лишь обрывки фраз.       — Это была самая настоящая проблема — глава организации. Голова паука. Негласный предводитель. На него сложнее всего оказалось выйти, даже когда я стал одним из столпов: рядовые члены мало что о нём знали. Как, впрочем, и прочие столпы. Как ты думаешь почему?       Гарри раздражённо повёл плечом:       — Не хотел, чтобы знали, кто он такой.       — Это очевидно, Гарри. Но почему он не хотел?       — Было что скрывать?       — Всем столпам было что скрывать, — слабо улыбнулся Том.       — Прекрати играть со мной в загадки… — нахмурился Гарри.       — Ну же, сделай предположение.       — Прекрати.       Гарри поджал губы и вздохнул.       — Возможно, он был знаменит… Многие знали его, — поправил он себя.       Том повёл рукой, будто приглашая продолжить.       — Открыться остальным могло стать его слабым местом в том случае, если он важная правительственная шишка, — заключил Гарри со вздохом.       — Видишь — это было не так уж сложно. Проблема заключалась в том, что с правительственными, как ты выразился, шишками, нужно быть осторожным. Голословные обвинения, расследования деятельности — всё это должно иметь основание. Иначе можно плохо кончить. А в нашем случае всё усложнялось ещё и тем, что любое оборотное зелье могло решить проблему узнаваемости — поймать призрака едва ли возможно, Гарри. Только после покушения на Нобби Лича и его отставки через Абраксаса я вышел на него. И был разочарован. Возможно, не стоило его идеализировать, чтобы не разочароваться после: не плут, а трус.       Том говорил так, будто этот некий глава стал для него задачкой, чьё решение стало разочарованием. Будто он ожидал большего…       — Я отсёк голову, сам занимая место главы, и изменил организацию изнутри. Старые члены заменились новыми — Пожирателями. Арахна теперь подчинялась единому лидеру и поэтому перестала существовать. Это была своеобразная реорганизация. Слияние и поглощение.       Гарри чуть ли не на пальцах пересчитал, вспомнив, что именно в семидесятых началась бурная активность Пожирателей. Он думал, что потому, что Волдеморт набрался сил, чтобы выступать в открытую.       — Почему Конфедерацию так волновала эта Арахна? — тихо спросил он.       — Потому что она перестала быть проблемой исключительно Великобритании, Гарри. Ведь я тебе говорил, — мазнул по нему взглядом Том. — Международная конфедерация магов на то и международная, что в неё легко проникнуть через правительственные структуры каждой страны, в чём организацию и подозревали: представь на месте главы Альбуса Дамблдора — волшебника, некогда занявшего пост президента Конфедерации. Какие перспективы это открывает и какую опасность в себе таит? Бывшие последователи Геллерта имели больше шансов на успех в воплощении его идеалов, чем сам Гриндевальд.       — Который спокойно себе живёт, прячась под личиной писателя, — заметил Гарри. — И совершенно не важно, сколько всего он натворил…       — Так зачем ты заступался за меня при всех? — обернулся Том.       Если бы у Гарри был ответ. Его всё ещё кидало из одной крайности в другую. Как во время разговора с Экриздисом. Понимать он понимал, а поделать ничего не мог. Будто моральный компас начал барахлить: он настраивал его раз за разом, и всё равно тот указывал неверно.       Том устало вздохнул.       — Это сложно.       — И всё равно я уже догадался, что ты собираешься мне сказать, — насмешливо заметил Гарри, разводя руками.       — Например, что образцово-карательная операция скрывала существование второй: экспериментальной, на успех которой даже я мало рассчитывал?       Гарри слукавил, кивнув.       Нет, к этому он ещё не пришёл, пусть и мелькало где-то на закромах.       Том добавил:       — Пройди всё успешно, это многое изменило бы. И изменило. Я положил на это жизнь.       Намёк, который в действительности им не являлся.       — Экспериментальной операции — что это значит? — глухо уточнил Гарри, пытаясь избавиться от вновь вернувшихся мыслей о сделках со Смертью.       — Шпионаж и внедрение — рядовые операции не только для органов правопорядка, — пояснил Риддл, вновь мельком глянув на Гарри. — Гриндевальд обернулся главой отдела мракоборцев Грейвсом. Далеко ходить не надо: ты сам, Гарри, так поступал, чтобы куда-то проникнуть, что-то выведать… что-то забрать, — очередной намёк.       — Но ты сам не скрывался под чужой личиной, — возразил он тихо.       — Верно, — кивнул Том. — В этом и в масштабах самой операции заключается её уникальность. Геллерт проник с одной целью: найти обскура. У меня же было много задач, первой из которой была ликвидация тем или иным способом возникшей на провале Геллерта теневой структуры, а затем было много других второстепенных задач, в том числе и выявить дыры безопасности, через которые Арахна просочилась: любой переворот начинается с волнений и с недовольства. Если недовольство обретает форму, рождаются социальные движения. Цель всегда одна: реализовать собственные интересны и добиться изменений. Но что, если эти изменения влекут за собой хаос?       — И кто вправе судить: влекут или нет, Том? — спросил Гарри, повысив голос.       — Если никто, Гарри, чего же ты так сопротивлялся моему правлению: оно бы привнесло определенные изменения в наше общество.       — Это другое.       — Это одно и то же, — возразил Том. — Ты считаешь себя достаточно, скажем, квалифицированным, чтобы судить, какие перемены «хорошие», а какие — нет. Каждый так считает, потому что каждый человек имеет своё собственное мнение. Кучка людей с одним и тем же мнением способна сдвинуть горы, если их грамотно организовать и дать доступ к ресурсам. Если всё в мире — это движение, если мир постоянно меняется, то не имеет никакого значения как, — махнул Том рукой. — Без изменений нет и прогресса. Только вот не все изменения ведут к нему. Поэтому я понятия не имел, сколько времени это у меня отнимет: возможно, пару лет. Может, всю жизнь, — Том еле слышно хмыкнул. — Из этого не выпутаться так просто и не оставить на полпути, пусть и бездействие многих Пожирателей после моего исчезновения было обнадёживающим. Однако оставлять всё как есть — значит рисковать появлением очередной террористической ячейки.       — Нельзя просто уничтожать всех тех, кто думает иначе, даже если это мышление опасно...       — Кто сказал уничтожать, Гарри? Выявлять и следить.       Повисла тишина.       У Гарри было много мыслей в голове, но все они казались сумбурными. Словно не до конца оформившимися.       — Вторая война, о которой говорится, — это наказание для маглов или для… Пожирателей? — спросил он.       — Моё наказание, — перевёл на него взгляд Том. — Я считал, что это случится позже, но две строки пророчества переплелись между собой в тот день: через смерть твоих близких я нашёл свой конец — это петля, которую невозможно было изменить.       Гарри вздохнул. Он коснулся век, ощущавшихся припухшими, и шагнул в арку, прислонившись к другой колонне.       — Не знаю, о чём ты подумал в тот момент, когда Офелия тебе всё рассказала, — продолжил Том, — но я не продумывал каждый свой шаг наперёд с целью воспользоваться тобой. Я ждал твоего появления — это правда. Может быть, это было как ожидание некого… гм, чуда. Но ты был для меня чем-то смутным и совершенно мне непонятным — далёким. А моя задача, напротив, была близка, сложна и опасна, чтобы днями напролёт думать только о том, как я смогу воспользоваться неким ребёнком, который когда-нибудь родится — у меня даже времени на это не было. Многие проблемы я решал по мере их поступления и многое понимал точно так же. Только когда я нашёл способ вернуться, я осознал, что мне придётся рискнуть и поместить свою силу в тебя, а когда ты вернул мне её, понял, каким образом ты должен был дать мне желаемое и как именно я сделал это возможным.       — Я позволил нашей силе слиться, — тихо пробормотал Гарри.       — Да, — посмотрел Том на него. — Но и это стало возможно лишь потому, что в тебе долго находился мой крестраж. Он оказал некое влияние на тебя.       — Сделав нашу магию похожей…       — И поэтому выбор палочек был таковым, — заключил Том. — Всё это промежуточные события. У каждого действия была другая цель, и всё же каждое из них превратилось в мазок полотна пророчества. Поэтому считаешь, что я мог такое предвидеть десятки лет тому назад? Мог предвидеть, что ты согласишься на слияние, когда я сам говорил тебе не слушать волю магии и не соглашаться с ней?       — Считаю, что для тебя нет ничего невозможного, — отгородился Гарри. — Я даже не знаю, почему ты так со мной… Не тогда, но после.       Он моргнул и уставился в тёмное небо, средь туч которого вновь сверкнула молния.       — Нет, я обманываю себя, — внезапно усмехнулся Гарри. — Я знаю. Ты ведь не хотел связываться со мной, поэтому пил подавляющие зелья на всякий случай, чтобы не дать чувствам расцвести. Получив свою силу обратно и в качестве приятного дополнения решение давней проблемы мнимой неполноценности, ты собирался исчезнуть и дальше заниматься своими важными делами. А Гарри Поттер? А что Гарри Поттер? Кому он нужен? Переживёт как-нибудь.       Гарри не хотел смотреть на Тома, страшась увидеть там подтверждение своих слов, оттого цеплялся взглядом за каждую пролетавшую мимо снежинку, устремляющуюся вниз уже в форме дождевой капли.       — Ты прав, — прозвучал наконец его приговор.       Сердце разрывалось, и лишь тогда Гарри понял, что эмоции держат его так крепко за горло, что он не может протолкнуть застрявший там ком и не может вдохнуть полной грудью, задержав дыхание.       Было больно. Было чертовски больно слышать подтверждение догадкам: одно дело отравлять себя домыслами, всегда оставляя крохотный шанс на ошибку: на ту самую надежду. Другое — лишиться её враз.       — После всего я бы предстал перед Визенгамотом, и меня бы осудили, — вновь раздался голос Риддла. — Разумеется, меня бы перевели в другую тюрьму, в камере которой остался бы Том Риддл до самой своей смерти, а я бы продолжил существовать под другим именем, появляясь на публике под чужой личиной. Последовал бы ты за мной, Гарри? Оставил бы всё позади? Или же проводил бы время в ожидании момента, когда я появлюсь, потому что я буду вынужден пропадать на дни, недели, может, даже месяцы? А что же семейные праздники вроде Рождества, после которого ты пришёл ко мне? Пойдёшь один? Пригласишь меня под чужой личиной, будешь изворачиваться и лгать всем о том, кто я такой, где мы познакомились, где я пропадаю? Так ты хочешь жить? Во лжи, в которой едва просуществовал год и уже страдал?       Гарри сглотнул, наконец протолкнув ком, и перевёл взгляд на Тома.       — Можно ведь посвятить их в эту тайну… У меня не так и много близких мне людей. Тем более что все мои друзья уже осведомлены, — растерянно прошептал он, одновременно понимая, что в Норе присутствовали не только Рон с Гермионой, а приводить туда Тома было бы, наверное, кощунством.       Без каких-либо объяснений, по крайней мере. Да даже объясни он всё, неприязнь и страх вряд ли бы исчерпали себя.       — Частично осведомлены, — поправил его тем временем Риддл. — Предлагаешь посвятить в это Уизли-старших? Или каждого из членов их семейства? Быть может, поставить их в известность относительно судебного процесса и моего заточения, а затем тайны освобождения? Или опубликовать это в газете? Нет, Гарри. У нас есть своя группа стирателей памяти для таких случаев.       — А я?       — Ты особый случай. Они — нет.       — Конечно… Особый, — невесело хмыкнул Гарри. — Поэтому ты стёр мне память лично.       — Я знал, что она вернётся. Постепенно, когда ты будешь готов к этим воспоминаниям и готов их защитить.       — А если бы я сказал, что последую за тобой? — выдохнул он внезапно.       — Я бы ответил, что ты лжёшь самому себе; ответил бы, что ты ошибаешься и пожалеешь об этом, потому что тебе придётся разорвать отношения, которыми ты дорожишь, и прожить остаток жизни в ожидании меня, что ничем не лучше домашнего ареста, или же начать новую, переняв чужую личину. Тебе бы пришлось похоронить Гарри Поттера и продолжать жить, притворяясь совершенно другим человеком. Я привык так жить, а ты?       — Но…       — Возможно, ты бы пошёл на этот шаг, находясь, скажем так, на пике своих чувств, — перебил его Том. — Но уверен ли, что не пожалеешь через несколько лет о своём решении? А пожалей ты, что же тебе останется, Гарри?       — Ты можешь стереть мне память.       — Как всё просто, — усмехнулся Том. — И что ты сделаешь? Вернёшься обратно? Попытаешься вернуть своё имя и свою жизнь? Собрать ошмётки того, что от неё останется? Отношение людей к тебе изменится, включая твоих близких, ведь ты просто бросил их. Тем более, будучи легилиментом, спустя некоторое время ты будешь всё вспоминать снова и снова.       Гарри медленно повернулся к нему, прислонившись к колонне спиной.       — А если просто встречаться? — прошептал он. — Пусть даже официально я буду один всю жизнь, как…       ...Дамблдор.       — И они не попытаются понять в чём дело?       «Она начала очередное расследование: «Что скрывает Гарри-олух-Поттер?» Т-тогда у нас и случилась первая серьёзная ссора», — так не вовремя вспомнилось Гарри.       — Не будут пытаться свести с кем-нибудь извечного холостяка? — задал следующий вопрос Том.       — Они поймут, — возразил Гарри, но голос прозвучал неуверенно. — Я могу выдумать, что у меня какая-нибудь болезнь, м-м… такого рода, — повёл он плечом. — Почему ты ищешь дополнительные сложности? Не верю, что у каждого, кто занимал твоё место, нет ни семьи, ни детей, а если и есть, то те, в свою очередь, не имеют близких.       — Я и не о своей должности говорил, Гарри. Не в этом заключается проблема, — его брови слегка приподнялись и опустились.       Гарри и сам нахмурился, понимая, что проблема — это Волдеморт и всё то, что он означает для самого Гарри и для всех тех, кто оказался вовлечён в это: Уизли, Лонгботтомы, даже Малфои… Возможно, он слишком расслабился из-за реакции Драко, а затем и Гермионы, забывая, что это скорее исключение из правил, чем норма.       Смешно.       Отторжение и притяжение. Нет, которое означает да. Злость и разочарование, смешанное с надеждой и желанием...       — Ты ведь мастер находить решения, Том, — дрогнул голос Гарри. — Это не безвыходная ситуация.       — Конечно нет. Я предложил тебе несколько возможных вариантов развития событий, но не хочу, чтобы ты выбирал ни одно из них. Я избрал такую жизнь для себя, но не хочу, чтобы ты делал этот выбор, движимый чувствами.       — Я множество раз делал выбор, полагаясь на свои чувства! — парировал с раздражением Гарри.       — Именно этого я и боюсь, — прошелестел Том, тоже оборачиваясь. — И себя я тоже боюсь.       Собравшийся ответить по инерции Гарри замолчал. Он уставился на Риддла в немом вопросе, а тот откинул голову назад, будто бы избегая пристального взгляда. Только тогда Гарри заметил, что лицо Тома осунулось, скулы заострились, под глазами вновь протянулась тень бессонной ночи или даже двух, а волосы были взъерошены, будто кто-то их постоянно нервно трепал.       Поняв, что ответа он не дождётся, Гарри всё же уточнил:       — Почему ты боишься себя?       Том продолжал молчать, потерявшись взглядом где-то под сводом арки.       Дождь, подкинутый порывом ветра, проник внутрь башни. Совсем близко прогремел гром, заставивший Гарри невольно вздрогнуть.       — Том?..       — Боюсь того, что могу сделать с тобой, — голос Риддла звучал хрипло, словно надрывно, отчего стало не по себе, — и того, что могу сделать из-за тебя.       — Я не понимаю…       Том опустил взгляд. На лице ходили желваки, словно он сдерживал рвущиеся наружу слова или же ругательства, но на губах появилась лишь кривая усмешка:       — Я уже сейчас не могу это контролировать. Невольно начинаешь думать, что мой эмоциональный дефект — это своевременная компенсация.       — Знаю. Офелия рассказывала мне про влияние Амортенции на детей…       — Не такого рода компенсация, Гарри, — перебив его, покачал тот головой. — Я не мог чувствовать, но никогда не признавался в том, что чувствовал.       — Я не понимаю... — совсем запутался Гарри.       Том нервно облизал губы.       — Когда ты пьёшь обезболивающее зелье, Гарри, это не означает, что боль проходит. Ты просто не чувствуешь её. В моём случае то же самое. Не ощущая боль, ты не можешь остро на неё реагировать, ведь так?       Гарри смахнул с лица каплю дождя и шагнул к Тому.       — Ты думаешь, что такова компенсация, чтобы оградить дитя Амортенции от повторения пути родителей? — еле слышно спросил он. — Чтобы ты не…       — Помешался на объекте своей любви, как моя мать, да, — поспешно заключил Том всё с той же кривой ухмылкой. — Я постоянно сдерживаю себя, а если перестану, что тогда случится? Что, если ты когда-нибудь захочешь уйти, а я начну поить тебя Амортенцией, лишь бы не допустить этого? Что, если я запру тебя... Что, если предпочту убить?       — Но ведь твоя мать ничего не сделала твоему отцу, когда он ушёл…       — Потому что у неё не было сил, Гарри! Любовь раскрывает в человеке всё самое ужасное. Как ты думаешь, сколько этого во мне, м? Ты ведь сам постоянно возвращаешься к этому мыслями — я знаю.       — То есть… — проигнорировав последние фразы, Гарри широко раскрыл глаза, чувствуя, как внутри всё переворачивается от осознания, однако Том предупреждающе глянул на него исподлобья.       — Не стоит в это углубляться, — его язык вновь нервно задел губу, а затем Риддл отвёл взгляд.       — В это, то есть в то, что ты испытываешь ко мне? — Гарри осклабился, цыкнул и спросил: — И чего же ты тогда ждёшь от меня? Хочешь, чтобы я понял, принял и отпустил тебя, потому что ты всё просчитал, всё предвидел и именно это лучший выход из сложившейся ситуации?       — Да. Именно. Но ещё я хочу, чтобы ты знал, будь всё по-другому… — Том запнулся, будто не зная, как выразить мысль словами, и Гарри это почему-то позабавило.       Позабавило сходство с… подростком, не знающим, как выразить свои чувства, и застрявшим между стеснением и страхом перед ними. Но это одновременно и разозлило: Риддл давно перестал им быть.       — Единственное, что я сейчас понимаю, это то, что тобой движет страх. Ты сам говорил, что невозможно всё предвидеть, и я не просил тебя оберегать меня от себя — я как-нибудь справлюсь с этим сам. А если мы утонем друг в друге, то так тому и быть.       — Нет, — опасно сощурил тот глаза.       — А может, дело не только в этом? Возможно, ты боишься, что твои обязанности отойдут на второй план и ты перестанешь с ними справляться, а планы изменятся? Ты, оказывается, у нас тоже тот ещё герой, Том: спасаешь мир от Экриздиса, — не сдержал Гарри усмешки, — спасаешь меня от себя, боясь залюбить, спасаешь себя самого от любви… Я ничего не забыл?       — Прекрати, Гарри, — утомлённо выдохнул Том.       — И не подумаю. Ты опять принял решение за нас обоих, идя на поводу у собственных страхов.       — Дело не только в страхе.       — Именно в нём: ты боишься, что, последовав за тобой, я разочаруюсь, а затем оставлю тебя; боишься, что, разрушив свою жизнь, как ты сказал, я обвиню тебя и возненавижу. Ты просто боишься, что у нас ничего не получится, и поэтому считаешь, что лучше вообще ничего не начинать! — интонация перешла с удивлённой в торжественную, а кулаки Гарри сжались.       Том не выглядел поражённым или уязвлённым, он лишь едва заметно качнул головой, то ли соглашаясь, то ли, напротив, отрицая.        — Это уже не имеет значения, — заявил он.       — Нет, имеет. Мне это ненавистно: ненавистно, что ты строишь из себя типичного взрослого, знающего, что для такого «ребёнка», как я, будет лучше, поэтому вертишь мной, следуя этим своим представлениям о жизни. Прямо как Дамблдор!       Том поджал губы. Он всё так же не оспаривал его слова, но и не соглашался с ними. Они с минуту буравили друг друга напряжёнными взглядами, пока Гарри в отчаянии не выдохнул:       — Ничего больше не хочешь мне сказать?       — Остался день, и нам следует снова всё обговорить. Тайная комната…       Всё понятно.       — То есть ты ничего не хочешь мне сказать, — оборвав его на полуслове, тряхнул Гарри головой и отделился от колонны, направившись к лестнице.       Ему хотелось оказаться как можно дальше отсюда.       — Ты ведь останешься в Хогвартсе? — послышалось за спиной.       — Тебе следует остаться в Хогвартсе — вот что ты на самом деле хотел сказать, — отмахнулся от него Гарри.       — И продолжишь тренировки?.. — задал очередной вопрос тот.       — А что, не следует? — Гарри резко остановился.       Он приманил артефакты, следом убрав их вместе с палочкой, и взял в охапку лежащие на деревянной ступеньке книги. Их следовало вернуть.       — Такой темп может тебе навредить. Не стоит торопиться в подобных вещах.       Опять!       — Наверное, мне следует закрыться в Тайной комнате и сидеть там, ничего не делая, чтобы не пораниться и не вляпаться в очередные неприятности, да, Том? Это верный вариант развития событий? Безопасный для меня, для тебя, для всех — правильно я понимаю?       — Гарри…       — Иди к чёрту! — рыкнул он и буквально сбежал по лестнице.       Звук захлопнувшейся двери сотряс башню.