Твоя любовь жестока,
Твоя любовь похожа на выстрел, Тяжёлый и тихий, такой тихий, и прежде чем он прозвучит, Я уже знаю, что не могу оставаться здесь дальше;
Я знал это уже давно — Всё кончено.
Знал, но продолжал ждать,
Как солдат последнего удара. Обними меня, отпусти меня;
Обними же меня, отпусти меня! Какими любовниками, какими же любовниками мы были? Какими любовниками мы были, когда топтали ковры из травы? Потом всё разрушилось, всё пошло наперекосяк, И мы не могли и мили пройти по этим осколкам. Для меня ничего не осталось там, снаружи:
Ничего, даже солнца. И в тот момент, когда я выйду за дверь
И посмотрю в небо, всё исчезнет. Иногда что-то мелькает в отдалении,
И я помню, как всё было, Как будто что-то ещё может быть,
Но нет моих сил терпеть дальше. Обними меня, отпусти меня.
Обними же меня, отпусти меня! Мертво, всё мертво, всё уже мертво, а не умирает, И корни в нашей земли больше не прорастают,
А сезоны не мелькают за окном. Скажи это, скажи, просто скажи;
Скажи вслух, что мы никогда больше Не будем вместе.
Давай каждый оденет свою перчатку, И мы похороним кости нашей погибшей любви, Той, когда мы были любовниками, Любовниками, которыми мы были, когда топтали ковры из травы. Вольный перевод Venice May — Limerence
Покинув библиотеку, Гарри шагал по нескончаемым коридорам школы, нервно покусывая щёку изнутри. Прошло уже около двух часов, а он до сих пор был взвинчен, рассержен, раздосадован — он был в бешенстве, но в то же самое время ощущал тяжесть на сердце. Эту тяжесть опалял огонь ярости, но являлась она всего лишь комком из страхов и тоски. Разговор растормошил Гарри и заставил чувства дребезжать внутри, словно битое стекло. Всё чересчур запуталось, и он прекрасно понимал, что сам испугался под конец. Настолько испугался, что не воспользовался шансом, предоставленным Томом: расспросить его, пока была такая возможность. А сейчас испуг потихоньку превращался в леденящий душу страх: в этот раз Риддл собирался совершить глупость, что казалось невозможным представить. Определённо у него должен быть запасной план, некая лазейка. То, о чём Гарри никогда бы не подумал… Но что, если невозможно ничего изменить? Когда он наведался днём в лавку Ваблатски, чтобы извиниться за свой поспешный уход и резкие слова, та казалась взволнованной, но тут же взяла себя в руки, выслушав его и горячо воскликнув: — За что ты просишь прощения? Это мне стоит извиниться… Я не хотела, чтобы всё так получилось. Гарри сперва удивился тому, что, как оказалось, к ней заглядывал Драко и просил поговорить с ним, а Ваблатски, зная, что сам Гарри собирался прийти — ох уж эти способности… — достала чайный сервиз и принялась его дожидаться. Пить чай не хотелось — воспоминания остались не самые приятные, — но и отказывать ей тоже. Особенно когда из подсобки выглянул Эдмунд и радостно помахал ему рукой. Что бы там ни говорил Том о хитрости, у этого мальчика была удивительная способность: чужая улыбка оказывала терапевтический эффект. К удивлению, Офелия в душу не лезла: рассказала шёпотом о странноватом клиенте, убеждающим её, что на него наложили сглаз ещё в детстве, из-за которого к нему привязываются разные привидения, затем она устроила ему тренировку, попытавшись проникнуть в мысли, а после вышвырнула Гарри из своей головы. Но не прежде, чем он успел увидеть себя её глазами. — Какой шустрый, — рассмеялась она, и он принял это за комплимент. Гарри не знал, сколь многое она заметила по его поведению, почувствовала и поняла, но её живой и далеко не сочувствующий взгляд тоже помог ему впервые за два дня вдохнуть полной грудью. А на выходе из лавки его остановил Эдмунд и попросил о встрече. Гарри хотел отказаться, сославшись на дела, но у того был столь серьёзный и напряжённый вид (надо заметить, впервые), что Гарри согласился. Эдмунд отказался от предложенного им места, попросив об уединении, и говорил всё шёпотом. В конце концов, кабинет ЗОТИ всё ещё принадлежал ему, пока Альбус не нашёл нового учителя, и Гарри пригласил его туда завтра к полудню. Теперь же, когда он знал, что Офелия сообщила Тому об их беседе, настороженность и таинственность Эдмунда не давали ему покоя: мог ли он услышать что-нибудь из их с Риддлом разговора?.. В любом случае времени оставалось всё меньше, а Экриздис не давал о себе знать. Точнее, не появлялся перед ним во плоти, а вот сфера постоянно грела карман короткими фразами, на которые Гарри отвечал столь же коротко — это было быстро, но не слишком удобно. Гарри не хотел признавать, что это похоже на общение — странное, но всё же общение. Из-за чего теперь всё ещё больше запуталось: надвигающаяся катастрофа вновь грозила затронуть стены Хогвартса, в чём заключалась некая ирония. Это место притягивало разного рода события или же это Гарри, не покидавший стены школы, притягивал их? Вопрос, на который у него не было ответа. «Не желаете встретиться, Гарри?» — являлось очередное сообщение. «Вам не нужно было моё желание, чтобы явиться», — не удержался от сарказма Гарри. «Боюсь, я поступил слегка опрометчиво. Не хочу снова вас спугнуть». Гарри усмехнулся. «Я вас не боюсь». «Странно, да?» Гарри уже не видел в этом ничего странного. «Если хотите моей помощи, то вам следует сообщить мне хоть что-то», — была не была. «Разве я мало вам рассказал?» Гарри почему-то казалось, что тот сейчас улыбается. Чуть лукаво. Знакомо. Почему? Он тряхнул головой. «О том, что должно произойти — ничего», — нахмурился Гарри. «Справедливости ради, вас это никогда и не должно было коснуться». «Я хочу быть уверен, что никто не пострадает из-за ваших с Волдемортом игрищ». «Как же я могу обещать то, в чём не уверен? Мы оба знаем, что наш общий знакомый любит использовать людей, что временами влечёт их повышенную смертность», — последние слова сообщения развеялись дымкой внутри сферы. Экриздис не подтверждал ничего, но и не отрицал: он будто провоцировал Гарри обтекаемой формулировкой своих сообщений. Однако у них с Томом явно установилась некая договорённость, никак не касающаяся Даров, которая должна была разрешиться к пятому дню — это было очевидным. Разумеется, включала она уплату долга Тома перед Смертью. Также очевидным было и другое: если Риддл хотел, чтобы Гарри присутствовал там не ради самопожертвования, то его желание было обусловлено нуждой контролировать его действия. Наверное, будь он Томом, подумал бы, что легче держать Гарри на виду, чем ожидать, что тот появится откуда-нибудь в последний момент. Странным было другое: на месте Тома Гарри бы себя снова изолировал, как тот сделал до этого. Именно поэтому мысли, что он всё же нужен Риддлу там с какой-то целью, не оставляли. А такой, как Риддл, скорее всего, перестрахуется несколько раз, поэтому Гарри жизненно необходимо было иметь козырь в рукаве на тот случай, если Том рассчитывал на чью-то помощь в его контроле. Гарри рассчитывал на силу, но, как показали эти дни, у него никак не получалось с ней совладать. Поэтому можно было полагаться только на то, что ситуация сама вынудит ту проснуться в миг отчаяния, и, конечно же, на Гермиону. Гарри не хотелось её вмешивать — не сейчас, когда всё и без того сложно для семьи Уизли, — но он понимал, что присутствие Артура неофициально, но вовлекло их всех в неизбежное столкновение. Очередная потеря могла стать фатальной. Вот только когда Гарри зацепился за него в Министерстве, мистер Уизли слушать его не стал, вновь улыбнувшись той странной улыбкой и заверив, что всё будет хорошо. Гарри это выражение не понравилось. Сомнения отпали сами собой, когда он возвращался после Ваблатски: вовлечённость Драко натолкнула на неоднозначные мысли. Можно ли считать это предательством? Сейчас любой из них мог совершить ошибку. И Гарри понимал, о какой погрешности говорил Том: если тот всё уже для себя решил, то каждая их встреча делала только хуже. Теперь уже обоим. Тем не менее вне понимания Гарри оставалось то, что кто-то вроде Тома сдался лишь из-за давления обстоятельств… Разве не с самого рождения эти самые обстоятельства усложняли его жизнь? Разве сдался он на их милость? Нет. Но почему сейчас позволял диктовать себе условия, даже не попробовав что-нибудь сделать? Только ли из-за страха перед своими новоявленными чувствами? Безусловно, Гарри осознавал, что жёсткий контроль над собой, как на это ни погляди, для него стал бы неприемлемым — внутри тотчас просыпалось желание противоречить, такова уж была его натура, — но разве нельзя было найти приемлемое решение для обоих? Гарри понимал, что упрощать всё — глупо: для него самого эти отношения стали бы вызовом. Но и в том, чтобы создавать дополнительные сложности, он также не видел смысла. Нельзя было не признать, что в каком-то смысле Том был прав: к Гарри до сих пор было повышенное внимание со стороны прессы. Он сам сыграл на этом тогда, связавшись со Скитер и вновь превратившись в центр всеобщего внимания. Будь у него совершенно обыкновенная жизнь с Джинни, двумя-тремя детьми, к одиннадцати годам поступившими на факультет Гриффиндора, стабильной и ожидаемой для такого, как он, профессией мракоборца, а затем и поджидаемым повышением до главы департамента, газеты потеряли бы всякий интерес к его персоне. Но любое несоответствие с шаблоном могло запустить очередную охоту за сенсацией: «В чём секрет холостяка Гарри Поттера?», «Что скрывает некогда Избранный за плотно закрытыми дверьми Гриммо?» — перед глазами пробегали десятки заголовков, смакующих возможность выставить напоказ грязное бельё Мальчика, который выжил. О моменте, когда станет известно о суде ожившего Волдеморта, Гарри даже думать не хотелось… Может, Том не до конца его понимал, но иногда Гарри и правда хотелось уехать куда-нибудь, взять себе другое имя, возможно, чуть-чуть изменить свою внешность, чтобы быть «чем-то смутно похожим на того самого, да, того самого Гарри Поттера», если за пределами Великобритании вообще в курсе о том, кто он такой, и отвечать: «Мне это часто говорят». И единственное, что его останавливало, — друзья и Тедди. С одной стороны, это не было такой уж большой проблемой: они могли видеться регулярно, связываться через совиную почту или камин, да хоть приобрести мобильный телефон — для Рона или Драко, безусловно, подобное выглядело бы чудачеством, но не для них с Гермионой. С другой — это была большая перемена, а перемены всегда пугали. Но разве он не имел права жить своей жизнью? Жить её так, как хотел, и с тем, с кем хотел? Идиот. Секунда, и он всё забыл, всё отпустил и простил Риддлу всё то, что в ту ночь оставил в кабинете, потому что все его грехи меркнут в сравнении с этими «проблемами». Гарри бы хотелось головой об стенку побиться, чтобы пробудить здравый смысл и критическое мышление; хотелось перестать быть таким жалким. — Слабовольный идиот, — протянул он с раздражением, пытаясь прийти в себя. Тяжкий вздох эхом разнёсся по помещению. Гарри растерянно моргнул. Он сам не понял, как зашёл в туннели Тайной комнаты. Он не собирался её посещать раньше положенного срока: в отличие от Тома, Гарри было весьма и весьма неуютно здесь. Спёртый воздух слегка изменился: в нём ощущались нотки чего-то нового… Запах моря? Нет… Скорее это был аромат подземного источника: свежесть, что порождала желание дышать ею, и мороз, покалывающий в лёгких. В этой буре проскальзывали и тёплые нотки древесины, словно где-то только-только срубили пару деревьев, и сладкие — весны. Это заставило Гарри на минуту позабыть о своих тягостных мыслях и двинуться по уже знакомому коридору вперёд. — Что… — оборвав себя на полуслове, Гарри коснулся лица, словно желая протереть глаза. Домовики и правда постарались на славу, создавая небольшой уютный островок прямо перед раскрытым ртом статуи Салазара, отчего та растеряла и монументальность, и грозность. Температура здесь изменилась: стало теплее — Гарри стянул мантию, повесив её на сгиб локтя. Волшебная имитация солнечных лучей падала на возвышенность, состоящую из широкой кровати, наполовину скрытой пологом — возможно, по причине солнечного света, — вытянутого шкафа, переходящего в длинный стеллаж, пока что пустующий, и стола с набором кресел — комплект, уже знакомый ему. Этим столом пользовался Том, и на этом же столе они… Гарри судорожно вздохнул, тряхнув головой. Помедлив, он поднялся по небольшим каменным ступенькам, чтобы рассмотреть всё в деталях, и с удивлением замер, а затем уставился на траву, заскрипевшую-зашелестевшую под ногами. С одиннадцати лет Гарри начал жить в некоем подобии сказки — сказки о волшебниках, которые для него существовали лишь на страницах рассказов, но только сейчас, именно в этой обстановке, он внезапно остро ощутил свою принадлежность к этому удивительному и столь же сложному миру. Возможно, потому что узнал этот чудной островок-башню, в который превращал свой чулан на рисунках, и которые Дадли или высмеивал, или рвал на клочки, рассказывая «по секрету», что волшебников не существует. Эти слова слышала тётя Петуния, но её испуганный взгляд в тот момент Гарри принял за снисходительность. Сложно отрицать, что они всегда жили в страхе перед тем, что не совсем понимали и отказывались понимать — это их не извиняло, но ненависти в его сердце больше не было. Гарри осмотрелся, заметив по ту сторону кровати углубление в полу, выступающее очередной ступенькой. Напольное покрытие скрывалось под мягкой ворсистой тканью и было усеяно подушками, чтобы можно было и сидеть, и лежать. И играть, когда он был ребёнком… Это точно была калька с его рисунка, но откуда? Кто это всё обустраивал?.. Эльфы вряд ли стали бы принимать подобные решения: без направляющей их руки они бы сделали минимальную перестановку, чтобы Гарри было где спать, есть, умываться и, возможно, чем заниматься на досуге. На столе стояли три шкатулки: одна с углублением для кольца, вторая — для старшей палочки, третья не имела дна — для мантии, как понял Гарри. Также там стояла пара свечей, новый комплект для письма и стопка бумаги; на спинке кресла висел пушистый плед, точно кто-то беспокоился, что он может замёрзнуть, пока будет сидеть долгими вечерами за столом, делая… что? Чем он собирался здесь заниматься? Рефлексировать? Записывать все свои мысли? Гарри невесело усмехнулся, повесив мантию поверх пледа, а на стол положил поблескивающие на свету артефакты — какое своевременное приобретение. Он шагнул к краю и вновь остановился, когда его взгляд упал на тёмную гладь. Чёрные воды у самой статуи обрели фиолетово-изумрудную окраску, состоящую из множества неярких бликов, словно всё дно было усеяно разноцветной галькой, отражающей попавшие на неё лучи света. И это подобие купальни — или же простого источника — расходилось у подножья его нового жилища, словно берега реки, которые вместо привычной тёмной кладки камня были покрыты чёрным песком. Он поспешно стянул с себя обувь, оставил её в стороне, спустился по лестнице и ступил на мелкий песок. Ступни тотчас утонули в едва светящихся песчинках, которые тоже отливали где-то лиловым, где-то — зеленоватым. Пройдясь вдоль «берега» туда и обратно, Гарри увидел ещё одно сооружение, к которому вела узкая тропа. Стены были сооружены из того же тёмного камня, из которого в некоторых местах прорастало непонятное растение — как? — вьющееся причудливыми лозами и смыкающееся около арочного входа. На свой вопрос Гарри буквально сразу получил ответ: вертикальные участки земли смешивались с каменной поверхностью, будто врастая в неё. Помещение оказалось ванной комнатой, в которой он задержался дольше, чем необходимо, рассматривая своё отражение. Гарри смотрел на себя и будто бы смотрел на совершенно другого человека. Чёрные вихри волос отросли и теперь почти скрыли шрам на лбу, а заодно и переносицу; скулы резко очертились, словно он и правда похудел, как заметила Ваблатски, а губы были искусаны не во время их разговора с Риддлом, а после. Наверное. Он и сейчас прихватывал зубами мягкую кожицу, сдирая её, и ощущал облегчение от лёгкого жжения. Гарри в трансе наблюдал, как выступила капля крови, чуть не соскользнувшая по подбородку, и вовремя слизал её, ощутив металлический привкус. Скользящий шорох за спиной привлёк внимание, однако в зеркале не отразился никто посторонний, и Гарри медленно обернулся. Он замер, с немым изумлением наблюдая, как в комнату заглядывает нечто и, уставившись на него огромными для своего тельца жёлтыми глазами, так же изумлённо моргает в ответ, чуть склоняя голову. Мурашки пробежали по коже, потому что в какой-то момент ему привиделось нечто другое… Василиск. Поэтому Гарри невольно отступил. Однако мимолётное помешательство тут же прошло, потому что это создание походило лишь отдалённо. Оно обладало таким же змеиным туловищем, покрытым то ли чешуйками, то ли оперением сине-изумрудного цвета с фиолетовыми вкраплениями, и таким же хохолком того же оттенка. Но вместо широкой и тупой морды змея у существа она была длинная и острая — словно на полпути от драконьей к птичьей. А также главным отличием были небольшие крылышки, которые с трудом можно было так назвать — перья по бокам забавно топорщились и колыхались, когда малютка внезапно потянулся вперёд, словно в попытке взлететь, а получился некий змеиный бросок вперёд. — Привет? — спросил Гарри, прочистив горло. Казалось, что он не говорил уже целую вечность. Ответом ему был взгляд вылупленных глаз и очередной взмах ярких крыльев. — По крайней мере, ты не выглядишь агрессивным, — протянул он задумчиво, чувствуя себя с каждой секундой всё более глупо. — И откуда же ты взялся?.. Вряд ли эта кроха смогла бы пробраться сюда откуда-то извне Чёрного озера. Эта его подземная часть была отделена от внешнего мира, по крайней мере. Гарри шагнул вперёд, и чудное создание обогнуло его, метнувшись в сторону и щёлкнув подобием клюва, что вызвало невольную улыбку. Казалось, тот напуган этой встречей гораздо больше самого Гарри. — Да не трону я тебя, — усмехнулся он, ступив на дорожку, ведущую к источнику. Существо тут же неуверенно выглянуло, склонив голову набок и моргнув, будто размышляя, стоит ли ему последовать за Гарри или же лучше держаться на расстоянии, а затем медленно выползло. Гарри заметил на хвосте небольшие отростки, но не смог разглядеть, шипы ли это или очередные перья. — Пойдёшь со мной? Малыш взвился на месте, подобно кобре, и вновь щёлкнул клювом, чтобы в следующий момент показать раздвоенный как у змеи язык. Впрочем, зрачки у него тоже были продолговатые, но не такие заострённые, как у Василиска, а овальные — ближе к кошачьим. — Или не пойдёшь? Гарри шагнул к воде, ногой поддевая песок, и существо забавно тряхнуло головой, словно собираясь чихнуть. — Где же ты живёшь? — вновь задал он вопрос в никуда. — Там? — и Гарри махнул рукой в сторону лаза Василиска. Однако создание лишь наклонило голову в другую сторону и забило хвостом, будто раздражённый его нерасторопностью книззл. — Прости, я не хотел тебя обидеть, — улыбнулся Гарри. Малыш тотчас пригнулся к песку, отчего перья на загривке встали дыбом. Гарри закатал рукава рубашки и брюки, а затем присел на песок, опустив ноги в воду. Та была тёплой, и такой её делала галька на дне: заколдованная согревающая порода, наверное. Если судить по небольшим поднимающимся завихрениям. Рядом раздался очередной шорох, привлёкший его внимание. Существо остановилось чуть поодаль, балансируя на одном месте. Однако стоило их взглядам пересечься, как кроха отвернулся, будто смутившись тому, что его любопытство было замечено. То, как в его поведении отражались все испытываемые малышом эмоции, казалось удивительным. Гарри отвернулся к воде, не желая его нервировать, и вновь услышал шорох, что вызвало уже открытую улыбку. Не хотелось, чтобы тот подумал, что это над ним он насмехается — мало ли кроха горделив? — поэтому склонился над прозрачной поверхностью, следом выудив крохотный камешек, который тут же уколол кожу теплом. Наверное, прошло около пяти минут прежде, чем он задал новый вопрос, искренне надеясь, что нежданный гость уже успел немного привыкнуть и перестал опасаться — хотя кому и стояло опасаться, так это Гарри. — Чем ты здесь питался? Чем ты вообще питаешься? Жуков здесь явно нет… Как и рыбы, — со скепсисом протянул Гарри. Создание склонило голову из стороны в сторону. Выглядело едва ли не возмущённым. — Я говорю сплошные глупости, да? — Окками питаются крысами и птицами, — настигло его чувство дежавю вместе с низким голосом, прозвучавшим рядом. Гарри вздрогнул, повернув голову так резко, что ему почудился хруст позвонков. — В основном. А пока что вот… — добавил Том, окинув Гарри внимательным взглядом. Он присел, протягивая руку с чем-то похожим на кукурузу. — Приблизься, — мягко прошипел Риддл. Создание в одно мгновение оказалось подле него, выхватывая клювом зёрна. — С ним можно общаться на Парселтанге? — вполголоса спросил Гарри. Том отнял взгляд от жадно уплетающего свой ужин малыша и кивнул. — Пока что он слишком юн и смутно понимает смысл сказанного, но когда подрастёт, то общение с ним ничем не будет отличаться от того, как я общался с Василиском. — Почему он здесь, Том? Почему ты снова здесь, раз всё решил? Гарри поднялся, ощущая, как песок пристаёт к влажным ступням. — Это ведь ты всё устроил? Сомневаюсь, что эльфы и Альбус стали бы так сильно заморачиваться. Не буду спрашивать, откуда идея, но ты решил ещё и питомца мне подарить? — процедил он, шагнув вперёд. Обернувшись, так называемый Окками затрепетал и раскрыл клюв, протяжно прошипев что-то нечленораздельное. — Ты его пугаешь, — как ни в чём не бывало заметил Том. — Ему здесь… понравилось. Гарри выдохнул, опустив взгляд на малыша. Тот вновь еле заметно махал крыльями и бил хвостом, а хохолок стоял прямо, придавая ему воинственный вид. — К какой категории он принадлежит? — ХХХХ, — незамедлительно ответил Риддл, распрямляясь и отряхивая ладони. — То есть ты решил оставить в школе опасное существо, которое требует особого обращения и которое всего на категорию ниже самого Василиска? — в неверии спросил Гарри, а Окками дёрнулся в сторону, будто оскорблённый этими словами. — Не в школе, — поправил его Том, шагнув навстречу, — а с тобой. Ты подарил мне Нагини, я подарил тебе… Как ты его назовёшь? — Змея не требует особого разрешения, в отличие от него. У меня даже соответствующих навыков по уходу нет, как и лицензии, — буркнул Гарри и отступил бы, но за спиной была лишь вода. — Уже есть, — улыбнулся Том. — Проверь потом почту. Тебе, скорее всего, её уже выслали. Что до ухода… — Том! — рявкнул Гарри. До них вновь донеслось красноречивое шипение. — Том, — пытаясь взять себя в руки, понизил он голос, — ты опять поступаешь, как тебе вздумается… Ты даже не спросил, нужно ли мне это! — Ты тоже не спрашивал, когда подарил мне Нагини, — парировал он с лёгкой улыбкой. — Считай это подарком на твой день рождения. — До моего дня рождения ещё куча времени, — возразил Гарри, ощущая горечь от осознания. Что это? Прощальный подарок? Да с какой стати? Нет. — Да… — задумчиво откликнулся Риддл, словно на мгновение погрузившись в себя. — Тогда на день преподавателя — это ведь скоро? — встрепенулся он, вскинув брови. — Я больше не преподаю. — Тогда день мракоборца. Его ещё не учредили. Намекни как-нибудь Сэвиджу. Они замолчали, гипнотизируя друг друга взглядом, и Гарри как никогда глубоко ощутил иглу, что засела в сердце, заставляя его переживать это: и желание, и злость, и тоску, и радость. Все эти чувства смешивались в непонятный комок, вновь застревающий в горле. Он был рад, что Том последовал за ним; он был зол, что тот опять это сделал… А если бы не сделал? Разве Гарри не пошёл бы сам за ним, чтобы выяснить всё окончательно, как только вспышка злости и страха прошла бы? Чего тот ожидал, явившись сюда? Быть может, изменил решение? Хотел просто представить ему малыша? Или же это повод, чтобы поговорить? Вопросов было слишком много, но, вместо того чтобы продолжить разговор, они пытались поддержать эту с виду едва ли не светскую беседу… — Где я буду его держать? — спросил Гарри нарочито спокойным тоном. — Ведь он наверняка будет… огромным. Гарри на мгновение скосил взгляд на малютку, который сейчас мог бы с лёгкостью уместиться в обувной коробке. — Пятнадцать-двадцать фунтов в высоту, — подтвердил Том, проследив за его взглядом. — Окками обладают особенностью хоранаптиксиса: он может расти и уменьшаться, чтобы соответствовать тому пространству, что ты ему отведёшь. — Почему именно Окками? — Я бы мог подарить тебе Рунеспура, — с заминкой ответил Том, а затем поспешно пояснил: — Трёхголовая змея. Хоть на вид он несколько… — Риддл неопределённо махнул рукой, — устрашающий. Как Василиск, только с тремя головами. Гарри вздрогнул, представив это. — В действительности внешний вид обманчив, так как Рунеспур менее агрессивен, чем Окками, — заключил Том. Гарри вновь покосился на малыша. Тот с заинтересованностью разглядывал собственный хвост. — В чём же проявляется его агрессия? — уточнил он. Окками, словно поняв, что речь идёт о нём, вновь нахохлился и щёлкнул клювом. — Окками чрезвычайно агрессивны к любому, кто попытается приблизиться к ним. Они считывают намерения. Чаще это обусловлено защитой потомства… — пробормотал Том. — Их яйца сделаны из чистого серебра и пробуждают у некоторых нездоровый интерес. Но это умные, гордые и необычайно верные создания. Я уверен, ты найдёшь с ним общий язык… Риддл внезапно протянул ладонь, а Гарри застыл как вкопанный, не зная, то ли нырнуть в воду, то ли оттолкнуть Тома, и поэтому, когда пальцы коснулись его щеки, лишь прикрыл глаза, судорожно сглотнув. — Мне жаль, — еле слышный шёпот будто второй иглой вонзился в сердце. Гарри хотел бы скинуть эту ладонь, хотел вновь крикнуть, что не нужны ему его сожаления… Но почему он не мог? Почему не мог так же отбросить от себя Риддла, как Экриздиса? — Я жалок, — спокойно сказал он, открывая глаза. Том стоял совсем близко и нечитаемым взглядом смотрел на него. — Я жалок, потому что даже сейчас, ненавидя тебя каждой частичкой своей души, я не способен… ненавидеть тебя, — Гарри усмехнулся, облизав губы. — Но я никогда не скажу тебе тех слов. В ответ губы Тома дёрнулись в странной полуулыбке, словно он что-то понял. — Альбус? Что «Альбус»? Паника на мгновение охватила Гарри, но он быстро унял её, встретив взгляд Тома с деланным хладнокровием. — Да, — невольно скривился Гарри и добавил: — В тот же самый вечер. — Видимо, следовало и с него взять клятву. После всего, что он годами скрывал, не думал, что он сейчас станет внезапно столь болтливым, — в голосе Риддла чувствовались досада и раздражение. — Это заставило тебя истязать себя? Почему ты не сказал мне? — Почему ТЫ не сказал мне? — осторожно начал Гарри, пытаясь понять, насколько осведомлён Альбус и сколько опять всего утаил от него, скрыв это завесой подозрений. — Потому что это не имеет значения: проклятие лишь повод. — Для чего? — уточнил Гарри, а затем ещё больше нахмурился. — Я недослушал Альбуса… С меня хватило и утренних откровений. Том криво усмехнулся. — Повод заставить меня прийти добровольно и раскаяться. Разве ты не усвоил урок, который преподала Смерть братьям? — Её неизбежность, — тихо заключил Гарри. — Да. — О проклятии тебе рассказал Экриздис? — аккуратно спросил он. — Да, — снова согласился Том. — Однако он вряд ли понимает, что ей нужно от меня, — глаза недобро сверкнули. — Он считает, что проклятие исполнится по щелчку пальцев. — Разве не поэтому ты отдалился от меня? — Будь всё так, стоял бы я сейчас перед тобой? Проклятие — болезнь: слова бы её запустили, ты бы стал медленно чахнуть, а я бы в конце концов пришёл на покаяние. Экриздис лишь ускорил события, сам того не осознавая. Гарри смахнул лезущие в глаза волосы, не сводя с него взгляда. Верить в это или нет? Сложно было определиться. — Что такое? — Я стал твоим Даром Смерти, — прошептал Гарри. Риддл лишь повёл плечом, будто его насмешило подобное сравнение. — И что ты собираешься делать? — Попрошу тебя поступить так, как мы все договорились в Министерстве… — Нет! — качнул головой Гарри. — Именно этого я боялся. Хочешь всё мне усложнить? — Ты даже не говоришь, что собираешься сделать, а усложняю всё я? — Будешь угрожать признанием? Гарри сощурил глаза. — Почему мы не можем решить эту проблему вместе? — Потому что это не твоя проблема. Твоя проблема, дорогой мой Повелитель, это Дары, которые я и прошу тебя сохранить. Разве этой задачи для тебя мало? — отчеканил Том. — Ты не говоришь мне, какой у тебя план, сооружаешь крепость и оставляешь прощальный подарок... Что мне обо всём этом думать? — спросил Гарри, пытаясь совладать со злостью. — Что я всегда рисковал, — устало отозвался Том, — каждый раз создавая новый крестраж, каждый раз поворачиваясь спиной к Пожирателям, каждый раз выступая против Дамблдора. Я рисковал, применяя едва ли не экспериментальные чары, проворачивая сделки со Смертью, и сейчас я тоже рискую. Разве не очевидно, что это ещё один достойный повод? — Ты пришёл сюда, чтобы продолжать убеждать меня в том, что наши отношения невозможны? — усмехнулся Гарри. В горле начало саднить. — Нет, не для этого. — А для чего? Том ничего не ответил. Его брови сошлись на переносице, а взгляд стал испытующим и одновременно настороженным, словно он ожидал, что его оттолкнут. — В таком случае я спрошу лишь об одном: скажи мне в процентах, какова вероятность успеха того, что ты задумал? — Пятьдесят на пятьдесят, — ответил тот незамедлительно. — Чёрт бы тебя побрал, Том, — тихо выдохнул Гарри, вновь закусив губу. Он ожидал услышать хотя бы шестьдесят… А надеялся на цельную девятку с нулём. На лице Риддла дрогнула улыбка, будто он понял причину его растерянности. Жжение усилилось, а потом исчезло вместе с шёпотом Тома, и он назло впился зубами в зажившую за секунду губу, вновь ощутив привкус крови. Место, где всё это время был Окками, пустовало. Теперь уже сытый малыш, видимо почуяв приближение ссоры, решил переждать бурю в более спокойном месте. Гарри мог его понять, пусть ссориться сейчас не собирался: у них не было на это времени. По-видимому тоже это понимая, Риддл молчал, большим пальцем поглаживая раз за разом кожу чуть ниже его скулы. — Жаль, что одновременно с твоим исцелением магия не прожгла дыру в моей ауре, уничтожив все эти эмоции, — хрипло сказал Гарри и почувствовал, как Риддл вздрогнул, как от удара. — Жаль, что во мне не может остаться одна сплошная ненависть и разочарование, и грусть, и ярость… — шептал он. — Определённо, так тебе было бы проще. Да и мне тоже. — Мне жаль, — повторил Том в которых раз, — что всё так получилось. Как же Гарри раздражали эти слова. — Тебе жаль? — злобно хмыкнул он и поймал его руку, отводя её от своего лица. В ту же секунду Гарри шагнул вперёд, прижавшись вплотную и впившись в напряжённые, будто сделанные из мрамора, губы, которые тут же открылись навстречу с каким-то отчаянным стоном, вырвавшимся из груди Тома. Гарри запустил ладонь в его волосы, скользнув пальцами за ворот, и сжал затылок. Он желал, чтобы этот поцелуй был яростным, подобным фитилю неугасающего пламени, но вместо этого тот получился отчаянным, чувственным и неспешным. Они словно изучали друг друга заново, сплетаясь языками и неторопливо разделяя один вкус на двоих. И каждый раз, меж поцелуями, шепча слово «ненавижу», Гарри вновь прижимался своими губами к его, ловя сбивчивое дыхание и медленно сходя с ума от ненависти, что трепетала внутри, от любви, что оглушала его, — от обоих этих чувств, столь сильных, что, казалось, они поспособствуют мгновенному выбросу магии. Гарри желал кричать, но вместо этого лишь шептал. Шептал с удивлением и шептал с испепеляющей душу злостью; шептал поспешно и шептал, растягивая слово на долгие секунды... Шептал на обоих языках, которыми владел. И он понимал, что слово «ненавижу» медленно трансформируется в другое, которое он отказывался произносить, потому что оно горчило во рту, отравляло мысли, болело на сердце... Запретное слово превращалось в нечленораздельное мычание, крутящееся на кончике языка, когда Гарри проник в чужой рот, лаская его, осушая его, забирая всё, что Том мог ему предложить, словно в первый и последний раз; слово «люблю», которое ему было нельзя произносить. Он забрался ладонями под ткань мантии и торопливо скинул её на пол, уже свободно касаясь напряжённого под тонкой материей рубашки тела. Том шагнул вперёд, обхватывая его за талию, и Гарри показалось, что кости хрустнут от силы объятий, когда тот буквально стиснул его, приподнимая. — Раз тебе жаль, то возмести мне это хотя бы частично, — прошептал Гарри ему в губы, захватывая нижнюю и посасывая, но не позволяя ласке перерасти в полноценный поцелуй. В следующее мгновение он высвободился, отступая. — Ты принимал своё зелье? — Оно перестало действовать несколько часов тому назад, — ответил Том. — И ты не стал пить очередную дозу? — с наигранным удивлением спросил Гарри. — Как смело: войти в мои владения, — он театрально обвёл руками свою башню, — и не обезопасить себя. Следовательно, склянка могла быть при нём. Один шанс на миллион? — Решил снова рискнуть, — склонил голову Риддл, глянув на него исподлобья. — Что ж, напомни мне, Том, — облизал Гарри влажные губы, не отрывая взгляда от напряжённой линии плеч Риддла, когда тот позволил утянуть себя за руку, — что ты говорил мне здесь в прошлый раз. Том ступил на первую ступень, потянувшись к его губам, а второй рукой сжал затылок, но Гарри ушёл от прикосновения, с усмешкой потребовав: — Давай же! — Я хочу наблюдать, как ты будешь корчиться и выть, — повторил тот вполголоса. Гарри поднялся на следующую ступень, вслушиваясь в каждое слово, и Том последовал за ним, словно загипнотизированный. — Хочу видеть, — выдохнул он, склонившись над его шеей и коснувшись её губами так мягко, что у Гарри в груди заныло, — как ты будешь извиваться подо мной и рыдать… — шёпот стал еле различимым, когда тот повёл носом к уху. — Как ты начнёшь задыхаться и умолять не о смерти, а о секундном забытье… забытье. И я проявлю милосердие, — процедил Риддл, обдавая кожу горячим дыханием, а ладонью скользя вдоль одежды Гарри. Легко отклонившись назад, Гарри наконец-то ступил на траву и притянул к себе Тома, оказавшись нос к носу. Тот буквально в самые губы прошептал: — Позволю тебе выкрикивать моё имя, когда ты будешь содрогаться, доподлинно зная, кто этому поспособствовал… — Теперь я доподлинно знаю, чему именно ты поспособствовал, — процедил Гарри и снова впился в его губы, яростно и жёстко — почти вгрызаясь. Это было не поцелуем, а наказанием. Он сминал губы Тома, бесцеремонно утягивая того за собой, пока не наткнулся на край стола. Риддл едва слышно выдохнул ему в рот, упираясь руками по обе стороны от бёдер. Гарри пробежался пальцами вдоль пуговиц, но ни одной не успел расстегнуть, как те просто отвалились, и он смог распахнуть рубашку. — Ты потерял из-за меня дар речи? — полувопросительно шепнул Гарри. Он склонился над плечом и укусил Тома, чем вызвал у того болезненный хриплый стон, краем глаза замечая, как ладони на столе сжались в кулаки. — Гарри… — просипел Том. Гарри не обратил на это внимания. Он покрыл его шею грубыми почти животными поцелуями, резко оттолкнулся от стола и толкнул Риддла в сторону кровати со словами: — Раздевайся и ложись.