***
— Число жертв? — сухо спросил он. — Девять маглов, сэр. Рабочие. Брешь, скорее всего, обнаружили утром… О массовом исчезновении заявил прораб. Видимо, они начали укладывать плитку, двигаясь к парку, и наткнулись на арку. Один исчез, другой пошёл проверить. Исчезновение по цепочке. — Уровень? — «F». Дементоры не были замечены. Именно поэтому мы предположили, что брешь совсем маленькая… — Дальше я сам, — перебил его Гарри и направился к недостроенной бетонной коробке. — Буду караулить, сэр, — крикнул мракоборец ему в спину. Что ж, по крайней мере, не посреди многолюдной улицы. Скорее бы покончить со всем этим и отправиться в паб. Настроение было поганое. Никакое-поганое. Или просто никакое. С утра, конечно, было хуже. Могильный холод. Сначала он ощутил её покалывающим ознобом — волоски на руках поднялись, — и потом только увидел. Около парка действительно колыхалась завеса размером с небольшие ворота. Она оказалась плотнее обычного. Как раз из-за небольшого диаметра — он полагал. Чуть поодаль стоял ещё один мракоборец — совсем мальчишка — и с явным усердием, отобразившимся на лице, записывал всё. Видимо, чтобы не упустить ни одной упавшей пылинки. А на скамье отдыхали — иначе это не назовёшь — ещё два члена отряда. И тоже совсем юные. Совсем юные… Гарри проглотил смешок. Сколько им? Двадцать? Девятнадцать? А ему самому сколько? Всего-то двадцать один. Казалось, этот год проглотил десять лет его жизни. Казалось, он найдёт седину в волосах, если хорошенько присмотрится. Определённо, Малфой был прав: Сэвидж ссылает к нему всех новичков. Из «неуправляемого Поттера» Гарри превратился в «Поттера, которым невозможно управлять». Разница заключалась лишь в том, что раньше им было сложно, но возможно управлять, а сейчас несложно, но невозможно: он не подчинялся Сэвиджу, и его статус двадцатиоднолетнего сосунка, почти такого же, как тот, что хлопает серыми глазищами, взирая на него как на восьмое чудо света, равен статусу главы Отдела магического правопорядка. Сэвидж бесился, что сосунок вмешался в его расследование в деле Перси, что сосунок мог оспаривать его решения, а ещё с сосунком нужно было делиться подчинёнными — всё это Сэвиджа бесило. Очень бесило. Но он делился. Сначала отдал самых зубастых — и хорошо, — самых запальчивых, таких же неуправляемых, каким и сам Гарри был в его представлении, а ещё самых юных. Однако было ещё кое-что. Он был уверен, что дело не только в его назначении: это была личная месть за фингал под глазом, пару сломанных рёбер, выбитые передние зубы и ранние залысины. Залысины так и не исчезли. Да. И Гарри не чувствовал себя виноватым: Сэвидж нарвался своей дотошностью, несообразительностью, отсутствием такта. Он своим длинным языком напросился на проклятие. Извергаемыми оскорблениями нашёл себе драку. И Гарри припечатал его — кто же знал, что он сможет застать его врасплох? — заклинанием, а потом вмазал кулаком. Совершенно по-магловски. По большому счёту, Гарри было наплевать, что с ним будет после: запрут ли его в Тайной комнате до конца жизни, добавят ещё один проступок в список обвинений, отправят ли прямиком в Азкабан… В тот момент Гарри было абсолютно всё р а в н о. Однако — сюрприз! — ему ничего не предъявили. — Гарри Поттер, сэр! — спохватились портальщики, вскочив со скамьи и выпрямившись по струнке. — Брешь там, — дружно указали они пальцем много левее того, где та на самом деле находилась. А тот сероглазый мальчишка — хронист — указал пером правее. Причина, по которой его лишь по носу щёлкнули за драку с Сэвиджем и попросили «так больше не делать», оказалась в этом. Он посмотрел на занавес. «Портас», — мановение палочки, и камни вырвались из земли, куски плит откололись со скрежетом и грохотом, формируя вокруг бреши каменную арку. Заключая завесу в арку. Он шагнул ближе, чувствуя, как кольцо сдавливает палец. «Велум». Клубящееся нутро потускнело, став почти прозрачным. Тёмная ткань повисла поверх арки, словно занавешивая окно. — Уносите, — обратился он к портальщикам. Те, разрумяненные — поняли, что тыкали каждый в разную сторону, — уже без опаски подошли. Один остановился с одной стороны врат, второй — с другой. Две ладони легли на каменную раму. В их руках мелькнули портальные ключи, и в следующее мгновение арка исчезла вместе с ними. Уровню «F» полагалась секция «4F» в Комнате смерти — очевидно. Если там, конечно, осталось место. А если нет, то откроют «5F»… «100F». Сколько ещё завес открыто по всему миру или откроется — Гарри понятия не имел. — Прибери здесь, — бросил он застывшему с приоткрытым ртом хронисту. Этот, по всей видимости, точно новобранец: лица портальщиков ему казались смутно знакомыми. Но группы росли, и он видел десятки мракоборцев — в каждой стране были несколько команд. Лишь он был один на целый мир. Том не стал мелочиться на этот раз, ограничившись родиной. — Позвольте представиться, сэр, — очнувшись, затарахтел хронист. — Дейви Уоррен, сэр. Я восхищаюсь вами, сэр! Я… был лучшим на курсе, сэр. Парень замешкался — парень лукавил. Лучших сюда не отправляют. Даже Сэвидж. — И, конечно же, я позабочусь о ландшафте. Я читал протокол, сэр! И, если позволите заметить, я решил, что писать доклад на месте более продуктивно, чем делать это из офиса. — Молодец, — машинально выдал Гарри. У него все были молодцами. Молодцами, если не провалились внутрь завесы, пока дожидались его. Или не стали жертвами Поцелуя. Или не провалились внутрь во время Поцелуя за компанию с каким-нибудь отчаянным дементором. — А вы могли бы в следующий раз делать это помедленнее? И прокомментировать каждое своё движение? Мне для доклада нужно указать время оформления, — глянул в его сторону Уоррен едва ли не щенячьими глазами. — Нет, — отрезал Гарри и аппарировал. Кажется, хронист сказал что-то ещё. Невежливо было вот так вот уходить, не дослушав, — верно. Гарри было наплевать — тоже верно. Ему могли простить многое. Даже избиение главы мракоборцев — считай, покушение. Даже явление на работу вусмерть пьяным. Даже… ложь о том, что он совсем не пьёт. Офелия знала. Том осуждал. Уходил, и его картины могли пустовать день. От силы, два. Гарри злился и набрасывал на каждую ткань. Когда снимал, Том уже был на месте. Это можно было счесть за новый вид ссоры между ними. И он не встречался с Джинни. Не намеренно, по крайней мере. Просто та находила его. Находила и тащила его вонючую, где-нибудь по дороге завалившуюся тушу домой. — Тебе совсем плевать на свою жизнь? — наутро врезался в его больную из-за похмелья голову раз за разом этот вопрос. Иногда Гарри благодарил её и кидался к камину. В особо тяжёлых случаях похмелья избежать подобных разговоров было сложнее. Как вот недавно. Гарри просто не успел сбежать вовремя. Он толкнул дверь плечом и вошёл. «Дырявый котёл» встретил привычной атмосферой: дыма, запашка хорошего и не очень алкоголя, звоном кружек, стуком вилок, хохотом — весёлым, дурным и пьяным, — шелестом бумаги Пророка, запахом воска, ароматом жареного бекона и картошки, потрескиванием огня в угловом камине, любопытными взглядами, мазнувшими по нему и тут же потерявшими интерес. Гарри отодвинул носком стул и плюхнулся на него, заняв привычное место. Самое крайнее. Слева. Бармен Том склонился над стойкой, приподняв брови. — Как обычно. Его наградили неодобрительным взглядом, но клиент есть клиент. Перед Гарри сверкнул чистыми стеклянными боками стакан, следом наполненный на четверть смородиновым ромом. Гарри поднял глаза и повторил с нажимом: — Как обычно, Том. — Я буду обслуживать вас, — упрямо заявил тот. — Не нужно меня обслуживать. Я сам себя обслужу. Бармен вздохнул и толкнул в его сторону бутылку. — Благодарю. Первый глоток привычно обжёг горло. — Вы ели, сэр? — Ел, Том. Гарри бесило, что старика звали так же. Том рассказывал, что и его это в своё время раздражало — сколько у них теперь общего. — Сегодня отменный пирог с говядиной и почками. — Не нужно. Я сыт, — зыркнул он, и Том вновь вздохнул, поднимая руки в сдающемся жесте. Второй глоток просто горчил. Третий — согрел желудок. Четвёртый — ударил в голову. Гарри наполнил стакан наполовину, со стуком поставив бутылку. Пробка выскользнула из руки и покатилась по столу. Он успел поймать её и покрутил меж пальцев. — На десерт у нас черничный пирог, сэр, — будничным тоном сообщил Том. — В меню одни лишь пироги, что ли? — поднял он взгляд. — Есть гороховый суп. Гарри вздохнул. — Пирог навынос, — сдался он. Том просиял. Кто-то прошёл мимо, пыхнув на него вонючей сигарой. Взрыв хохота за спиной заставил поморщиться. — Так и знал, что найду вас здесь. И очень не вовремя. — Господин секретарь, — даже не оглянувшись, поднял Гарри стакан. — У меня сегодня выходной. — Ваш выходной завтра, — устроился тот на соседнем стуле. — Я перенёс его на сегодня, — буднично пояснил Гарри. — И забыли меня оповестить? — Разве вы не видели записку? Я её ещё вечером на вашем столе оставил, если память мне не изменяет. А может и изменять — вы знаете. — Вы пьяны. — Ещё нет. Но можете остаться и понаблюдать. Процесс, правда, скучный, но последствия могут быть весьма занимательными. Лестрейндж забарабанил пальцами по поверхности барной стойки. — Знаю-знаю: знали бы вы, на что соглашаетесь, — опередил его Гарри, криво улыбнувшись, — продолжали бы счастливо жить во Франции и нянчиться со своими идиотами-сыновьями. Увольняйтесь, господин секретарь: я ведь не держу, — и он опустошил залпом стакан. А затем был удостоен красноречивого взгляда. За эти семь месяцев Гарри научился интерпретировать каждый из них. Резкие или выдержанные, как односолодовый виски, иногда терпеливые, иногда — не очень. — Простите, с десятилетками — или сколько им там? — в телах сорокалетних, — поправил он себя. В последнее время Гарри казалось, что от Тома он унаследовал куда больше, чем сейф в Гринготтсе. Жало, к примеру. Гарри разучился говорить — он мог только жалить. Корвусу Лестрейнджу надо отдать должное. Как знать, в силу возраста, профессионализма или же нескончаемого природного терпения, но он реагировал спокойно. Сдержанно. Гарри тоже спокойно относился к тому факту, что тот был главой семейства Лестрейндж и некогда сам был Пожирателем, «вовремя уволившимся». Точнее, Гарри никак на него не реагировал. — Ну так, — обратил он взор на Лестрейнджа, — что за срочное дело вас привело? Тот достал из-под мантии конверт и передал его Гарри. — Это приглашение. Гарри увидел печать Конфедерации на конверте. Аурелио… — Мне неинтересно, — отмахнулся он и плеснул очередную порцию в стакан. — Вам должно быть интересно. Конверт лёг поверх стола, и Лестрейндж поднялся. Гарри не мешкал — схватил его за руку и яростно зашептал: — Разве мы не договаривались? Вы заседаете, чешете языком среди всех этих важных-преважных шишек, а я ограждаю мир от грёбаной завесы? Разве не так всё было? — Так. Но послезавтра я занят, поэтому вы должны явиться, — вкрадчиво сказал Лестрейндж, сузив на секунду глаза, — и вы явитесь. — К чёрту, — рыкнул Гарри и оттолкнул его руку, отворачиваясь. Язык уже заплетался. Мысли слегка путались. У них с Лестрейнджем были странные отношения. На то были причины. Столь же противоречивые причины, как всё в его жизни. Ещё и эти промежуточные собрания. Он и так был вынужден подпирать потолок подле Аурелио на заседаниях при полном созыве Совета. Вначале Гарри посещал также и собрания, делая вид, что крайне заинтересован во всех этих политических тонкостях; улыбался насквозь фальшивой улыбкой и заставлял себя поддерживать разговор, извергать тонны какой-то чуши, которую в него лопатой вталкивал Аурелио. Пока не появился Корвус Лестрейндж. Его доверенное лицо, которое выбрал не он. Гарри вообще ничего из этого не выбирал. Его поставили перед фактом. Разве не это является синонимом слова «использовать»? — Вы к этому не стремились, Гарри, но были вовлечены. Жалеть вас я не буду: пустая трата времени, которого у нас и так нет. Вас не готовили к этой роли и от вас ничего особого не ждут: вы так называемый проходной кандидат, — с лёгким акцентом вещал тот. — У вас будут обязательства, но они ничтожно малы по сравнению с моими, когда меня изберут. Тем не менее обучения вам не избежать. Клятвы — тоже. И отказ не в ваших интересах, если, разумеется, вы не хотите оставить всё это в прошлом. Если не хотите забыть всё, включая Тома Риддла, и помнить только Волдеморта. — Хочу, — ответил Гарри. Аурелио закинул ногу на ногу, подперев подбородок рукой. — Вы уверены в своём выборе? — Уверен. Он кивнул. На его лице не было ни разочарования, ни радости. Словно он это ожидал. — Я назначу дату. Ваша память будет стёрта. — Это не сработает… Я легилимент. — Так как теперь вы посвящены, могу вам сообщить, что у нас особая процедура для таких случаев — вам не о чем беспокоиться. Ни вы, ни ваши друзья, ни остальные участники операции не будут помнить о случившемся: воспоминания будут стёрты, местами — исправлены, местами — заменены. — А завесы? Что с ними? — Это я и имел в виду. У нас работают лучшие вязальщики воспоминаний. Вязальщики воспоминаний? — То есть я буду помнить какую-нибудь левую историю, почему я должен закрывать завесы? — Почему же левую? Вы тот, кто собрал все Дары. Гарри усмехнулся в ответ. А затем не явился на эту особую процедуру. Вскоре он понял, что Аурелио знал исход и блефовал. Не потому, что у них не было возможности вырвать целый кусок из жизни Гарри, Драко, Гермионы, Дамблдора, Сэвиджа, Рона и его отца и прочих, кто помнил, видел, знал, а потому, что Аурелио прекрасно понимал, что Гарри не решится сделать этот шаг; шаг, что вновь порвёт его жизнь надвое: до и после. Загвоздка заключалась в том, что Аурелио был ему никем, чтобы знать — знал сам Том. Он и сообщил Буджардини, каково будет решение Гарри заранее. Вместе с просьбой ввести в курс дела... Обучить проходного кандидата. Проблемного мальчишку, которого он бросил одного. Гарри каждый раз восхищался предприимчивостью Риддла и каждый раз столь же сильно злился на него. Своеобразный человек. Две недели спустя он дал клятву, официально став кандидатом в преемники Тома. Кулуарно тем самым «бесполезным» кандидатом, которого обошёл хитрый итальяшка и от которого никто ничего не ждёт. И у него был ряд обязанностей, большую часть из которых взял на себя Корвус. Секретаря ему тоже прислали оттуда — Кингсли Лестрейндж не нравился. Особенно после того, как тот выторговал свободу двух сыновей, внезапно ментально ставших детьми, в обмен на якобы пойманного Корвусом преступника: Антонина Долохова. Само собой, верить на слово ему никто не собирался. Было проведено медицинское обследование и последующее расследование: на заседании Рабастан и Родольфус трясли деревянными самолётиками и заливались слезами, зовя отца и прося его купить им сладкой ваты, — кто-то буквально стёр их жизни, сделав вновь детьми. Умственно, но не телесно. Странно было наблюдать за этим — Гарри присутствовал в зале суда, как присутствовал на всех заседаниях, где судили Пожирателей. Разумеется, ни о каких зверствах в Азкабане, в которых их обвиняли на листовках, речи идти не могло. Слушание завершилось. Вердикт был вынесен. Долохова вновь заточили — якобы, — братьев поставили на учёт. Корвус заработал очки кармы. Да. Пусть Кингсли Лестрейндж не нравился, а вот Гарри было абсолютно всё равно: он знал, кто в действительности приставил Корвуса к нему. И это был не Аурелио. Если бы у Тома когда-нибудь появились дети, он был бы тем самым отцом, что планирует их жизнь на десятилетия вперёд: кто куда поступит, с кем будет дружить, с кем встречаться, кем работать, на ком женится… «Хах». За спиной вновь раздался взрыв хохота, и Гарри раздражённо повёл плечом. Взгляд невольно упал на конверт. Очередное собрание, где он будет делать вид, что ему есть до всего этого дело. Он не хотел об этом думать, не хотел размышлять — особо навязчивые мысли имели свойство застревать подолгу в голове, — но со смертью Тома интерес к его делам пропал. Нет, не так. Гарри боялся вникать в его дела; боялся распутывать дальше этот клубок… У него и без этого дел было выше крыши. Возможно, он просто избегал всего того, что больно било чередой воспоминаний. Каждый раз его терзал рассказ о чёртовых кроликах, эхо его смеха и вопрос: «Видимо, ты не задумывался, что будет после совершеннолетия, пока был просто сиротой без средств?» Том задумался за него, чем ему заниматься дальше по жизни. В этом была некая ирония. — Эй, Поттер! — задиристо окликнули его со спины. Кто бы то ни был, но у него тоже заплетался язык. Гарри лениво обернулся. — Присоединяйся к нам! — Не заинтересован. — Ишь ты, какой высок… — волшебник икнул, — высок-комерный! Думаешь, что, раз победил Сам-Знаешь-Кого, можешь смотреть на всех с высок-к… — и тот снова икнул. Гарри опустошил стакан. Тепло осело в желудке, и тот заурчал. В голове был приятный туман. Напряжение ушло. На его место пришла расслабленность. И ощущение вседозволенности. — Смотрите-ка на него, — хрюкнул незнакомец, — считает себя знаменитостью, раз победил как… какого-то лысого старпёра, — и он заржал, будто ожидая оваций публики. — Заткнись, Фредди! — Не шикай на меня! Слушай сюда, Поттер! Гарри покрутил стакан в руке. — Сэр, — обратился к нему Том обеспокоенно, — прошу вас обойтись без применения силы… Не хотелось бы вносить вас тоже в чёрный список. Гарри кивнул, убрал конверт во внутренний карман и подхватил бутылку. Разносить бар он не планировал, как и подвешивать его клиентов под балкой. Снова. Бармен Том предупредил ещё в прошлый раз. По столу покатились четыре галлеона, и он слез со стула, направляясь к выходу. — Сэр, а как же пирог? — Эй, Избранный! — окликнули его. — Нос от нас, простых волшебников, воротишь… Он не дослушал ни того, ни другого. Толкнул дверь и вылетел на улицу, едва не врезавшись в проходящую мимо волшебницу. — Прошу прощения, — фыркнул он, театрально поклонившись. Та окинула его цепким, каплю возмущённым взором, который тут же потеплел, стоило ей заострить внимание на шраме. — Гарри… И её он тоже не дослушал: развернулся и побрёл по улице. «Теперь ты такой…» — казалось, что он всё ещё слышит этот шёпот. Прямиком из тех времён. Далёкий, приглушённый и такой же звериный. Напоминающий ему моменты, когда казалось, что он сходит с ума. Теперь же зверь был раненным, а плотоядное шипение превратилось в вой. «Теперь ты такой: свободный от оков». Гарри было что возразить.***
— Почему… — Я праздную, — отмахнулся Гарри и упал на диван. — Очередная брешь закрыта. Разве ты не гордишься мной, любимый? Том оскалился. Столь привычно. И столь же плоско. — Выброси бутылку! Сейчас же! Вместо этого Гарри открыл коробку волшебных пирожных, купленных по дороге, и почти полностью заглотил одно. Щёки едва не лопнули. Сам он с трудом проглотил, смакуя приторный до тошноты вкус глазури. — Ты игнорируешь меня, — прошипел Том, переместившись на картину, что висела прямо напротив дивана. У него в каждой комнате — почти — были пустые волшебные картины, куда Том мог перемещаться по собственному желанию. Одна напротив входной двери — картина приветствия. Три в гостиной: напротив дивана, кресла и около окна — картины времяпрепровождения. Одна в его кабинете — картина-советник. Две в спальне — интимный дуэт. Одна на кухне, рядом с часами. Гарри иногда готовил и диктовал Тому рецепты, а тот запоминал и потом говорил во время готовки, что он и с чем должен смешать. Гарри убирал, а Том ему что-нибудь рассказывал. Гарри многое делал вручную — только так он чувствовал, что они проводят время вместе. Он стряхивал пыль, пока мерный голос звучал, а Гарри представлял, что Том стоит около окна или сидит на диване. Иллюзия. Новая реальность. Подманив стакан, Гарри плеснул остатки рома и протолкнул сухой ком дальше. Почти ромовая баба получилась. — Ты всё равно уйдёшь, — поднял он взгляд и сипло рассмеялся. — Не желаю видеть, как ты мучишься от похмелья. — О… А хочешь посмотреть на кое-что другое? — Гарри откинулся назад, на спинку дивана, и провёл кончиками пальцев по пыльной мантии, раскрывая её полы. — Мы можем расслабиться вместе. Хочешь посмотреть, как я приласкаю себя? Гарри потянул за пряжку ремня. Губы Тома искривились. Отнюдь не от желания. — Ты меня разочаровываешь, — отчеканил он. Медовая патока, в которой он плескался, превратилась в ледяную воду. Настроение поменялось как по щелчку. Стакан полетел в стену и разбился около картины. Гарри резко подался вперёд, рявкнув: — Не смей даже заикаться о разочаровании! Это всё твоя вина! Твоя, и только твоя! Чёртов ублюдок, если бы ты не вернулся тогда… Он вскочил столь стремительно, что всё перед глазами завертелось. Гарри закусил губу до привкуса крови, чтобы не наговорить лишнего… Ещё больше, чем было сказано уже. Всё это он хотел сказать там. Хотел сказать тому булыжнику, а не его Тому. Тому, что от него осталось. — Не следуй за мной, — попросил он еле слышно. — Гарри… — Уходи, как делаешь это всегда. Я сегодня не в настроении. — Я знаю, какой сегодня день. — Ты не должен знать, — пьяно усмехнулся он. — Потому что ты не мёртв. До завтра… или послезавтра. Гарри махнул рукой, не оборачиваясь. Том ничего не ответил. Возможно, ушёл. Может, просто не знал, как отреагировать. Гарри направился в спальню, по дороге стаскивая с себя грязную мантию, в которой он чуть не запутался. Его шатало. Дверь за спиной с глухим щелчком закрылась. Ами спал в своём кресле — большом кресле. В его кольцах, свернувшись, дремала Нагини. Идиллия. Гарри усмехнулся, мазнув взглядом по своему размазанному отражению в зеркале, и стянул свитер. До штанов он не добрался — упал на постель лицом вниз и втянул несвежий запах постельного белья. Стоило бы поменять его… Стоило бы. Мысль, с которой он провалился в сон.