Новая партия

      Декабрь-Январь 2003       — Здесь мы и встретились. Официально, то есть.       — Помню… Я всё же доложил вышестоящим инстанциям, можно сказать, в ту же секунду.       — И что они сказали — эти инстанции?       — Сказали не вмешиваться. Меньше всего он любил вмешательства в свои дела.       Намёк?        Гарри обернулся.        — Что вы здесь делаете, сэр? — спросил он глухо.        — А вы?        — Меня пустил Буджардини.        — Как и меня, — кивнул Кунц. — Отговорка у нас одинаковая.        — Со мной всё ясно, — хмыкнул Гарри, вновь отворачиваясь к окну — через него был вид на колесо обозрения, врезавшийся в память, — но зачем сюда вернулись вы?       Отражение Кунца показало, как он неопределённо пожал плечами.       А Гарри не собирался разделять с ним этот вечер; вспоминать тоже не собирался и говорить что-то вроде: «А он родился в этот день».       — Вы уже пробовали?       — Что? — покосился Гарри.       — Пробраться в тайную комнату, — повёл в её сторону подбородком Кунц.       — А смысл проворачивать подобное, если тебя некому ловить, — это было скорее утверждение, чем вопрос.       Гарри и сам не знал, зачем вернулся в номер Тома. Возможно, хотел спрятаться.       Новый год. Праздник, и всё, что это означало. Настырное внимание со стороны и нежелание Гарри забываться, плескаясь в привычном уюте Норы…       Привычном уюте.       Кого он обманывал?       Не было уже его — этого привычного уюта.       Гарри изменился; всё изменилось. Возможно, жизнь такова, что ничего не стоит на месте. Обстоятельства заставляют эту реку течь, как бы ты ни желал, чтобы она замедлилась, а может, и вовсе сменила русло. Сила природы — неподвластная сила. Ему, по крайней мере.       А появление здесь — просто проверка: смелая такая. Даже жестокая. То ли попытка похлопать себя по плечу, то ли ударить по спине хлыстом. Ведь в номере было… пусто. И одновременно нет. Словно прошёл всего лишь день с момента, как он побывал здесь, а не целая вечность.       Первым делом он прошёл к ванной и стоял там некоторое время.       «Признайся, что назло мне стал мракоборцем…»       Иногда вспоминать не так страшно, как слышать эхо воспоминаний, что хранят в себе стены. А Гарри временами слышал.       Невольно слышал, и это было ему неподконтрольно.       Возможно, просто казалось. Если так, то первый шаг к безумию определённо был сделан.       «Ты ведёшь себя странно», — послышалось будто наяву, и он повернулся.       «Мне нужно было бросить тебя здесь и отправиться спать?» — подкрался шёпот.       Гарри коснулся висков.       «Какое внезапное рвение и желание сотрудничать…»       — Может, вы пришли проведать меня? — спросил он, возвращаясь мыслями к настоящему.       — Что вы имеете в виду?       — Что рыбак рыбака, как говорится. Но я завязал, сэр. Больше не пью.       И это была правда.       Кунц промолчал.       Им особо не о чем было поговорить — такое впечатление создавалось, — но и молчание было преисполнено некого смысла. Молчание делало их попутчиками, застрявшими в лифте.       — Сегодня…       — Не заканчивайте эту фразу, сэр, — предвосхитил Гарри продолжение.       Сегодня его день рождения.       Гарри и так это знал. Без лишних напоминаний.       — …я узнал, что повторное слушание Анджелины Уизли назначено на десятое января, — продолжил Кунц.       — А, — лишь протянул Гарри.       Это.       — Всё верно, — подтвердил он.       — Полагаю, вы будете присутствовать.       Гарри в ответ лишь кивнул.       Дело Анджелины собирались пересматривать. Была подана апелляция, и Гарри понимал, что надежда заключалась в сокращении срока или же изменении мер наказания. Но всё это…       Что она собиралась говорить на суде?       Считывания воспоминаний оказалось достаточно — она сама даже не отпиралась. Словно устала бегать от содеянного.       Что же тогда стоило чувствовать ему: тому, кто вмешался в это дело и навёл органы правопорядка на её след?       Не было однозначного ответа.       Просто нужно взять ответственность и явиться. Пусть даже рекомендации Лестрейнджа были полностью противоположными — не стоило ему светиться там. Вмешиваться тоже. Гарри, впрочем, и не собирался.       Для него это было своего рода наказание: видеть её и Джорджа. Видеть Молли и Артура, которые тоже наверняка будут. И сидеть на противоположной стороне трибун. Словно черта, что пролегла между ними, стала чересчур глубокой — превратилась в яму. Или он сам её такой сделал, отвергая помощь раз за разом до того момента, как её перестали предлагать.       — Ведь постановили, что это был несчастный случай, — будто понял, о чём он думает, Кунц.       И Гарри снова кивнул, ощутив внимательный взгляд. Он встретился глазами с Кунцом и отвернулся к окну.       — Вам нравится вид?       Вопрос ни о чём. Разговор ни о чём.       — Нет.       — Тогда зачем смотрите?       — Я не понимаю вас, — Гарри развернулся, усмехнувшись. — Зачем вы пожаловали? Что-то взять отсюда? Берите. Проверить, всё ли на месте? Проверяйте. Я просто хочу постоять здесь, у окна. Мне нельзя?       Кунц вздохнул. И ничего не ответил.       Гарри снова отвернулся: ему нечего было добавить — лишь снова прислушаться.       Здесь эхо отличалось.       Ладонь сжала плотную ткань.       Важной стала не сама ночь, а пробуждение.       «Нам не стоит разговаривать, пока ты под эффектом зелья», — будто бы дребезжал голос Тома.       «Тогда нам больше никогда не стоит видеться и разговаривать», — он мог и сам повторить эту фразу, сказанную тогда без задней мысли.       Хотелось отдёрнуть руку, но пальцы сжались крепче.       «А глупый мальчик Гарри любит меня всем сердцем?»       «А глупый мальчик Гарри любит меня…»       «А глупый мальчик…»       Глупый мальчик.       Ладонь Гарри упала вдоль тела.       — Что вы делаете? — тихо спросил Кунц.       — Прощаюсь.       Гарри вновь обернулся и увидел на лице застывшую маску понимания. По-видимому, не только он один рискнул это сделать. Только почему это место важно для Кунца? Гарри толком ничего и не знал.       — Он уединялся здесь, — прозвучал ответ на так и не озвученный вопрос. — Не столь много людей было в курсе: я один из них, так как отвечал за его безопасность — вы и сами знаете.       Отвечать за безопасность Волдеморта — смешная шутка.       Но вместо того, чтобы посмеяться, Гарри хотелось съязвить в ответ: «Что ж, вы облажались».       Только Отто Кунц и так это знал. Что облажался по полной, раз его подопечный провернул за его спиной такое и… погиб. Почему именно Том?       Гарри пытался не думать, но мысль, такая предательская и некогда недостойная его, скользила по лабиринтам разума: мысль, что это Кунц должен был забрать Экриздиса в арку — не Том.       Стоило отмахнуться от этого. Что Гарри и сделал — попытался, по крайней мере.        — Знаете, — начал было он и коротко рассмеялся. — Я распаковывал книги недавно — до конца не решался это делать — и был удивлён тому, что обнаружил внутри. Думал я тогда, зачем он читает это? «1000 магических растений и грибов»? «Энциклопедия поганок»? «Тысяча магических трав и грибов»? «Домашний справочник целителя»? «Великолепные водные растения Виногранда»?«Азиатские противоядия»? Я могу перечислять и дальше… Потому что просмотрел их все, — повёл Гарри плечом. — Полагал я, что ему совсем скучно. А ещё, что он планирует отравить меня каким-то неизвестным доселе способом, но всё оказалось куда проще: документы — он читал их, пряча внутри книг.       Было странно — коснувшись страниц, ощутить это.       Как тогда в камере для свиданий, когда он открыл книгу. Только то было предчувствие, а здесь что-то более явное — словно отзвук прошлого. Эхо события. Важного события или же часто повторяющегося.       — Что в школе, что на Гриммо. И мне стало интересно, кто же снабжал его всей этой номенклатурой, — Гарри обернулся на Кунца.       Тот смотрел прямо перед собой.       Лицо ничего не выражало — лишь глаза будто бы смеялись.       — Думал я, что это был эльф. С эльфов спроса меньше — подозрений тоже. Однако Димбл клянётся, что ничего такого не делал — верить ли ему? Да и какая уже разница, — хмыкнул Гарри. — В любом случае школа иногда, что проходной двор. Поэтому я всегда недоумевал, зачем было выпускать его из комнаты и позволять свободно бродить по территории? Не знал, зачем это Дамблдору, — теперь понимаю; знал, зачем это ему. Думал, что знал. А теперь скажу, что… удобно забирать посылки из тайников, где их бы оставляли. Кто-то. Всё время, что я пытался понять, что же он задумал… что планирует, какое коварство замышляет, Том Риддл разбирал отчёты, — заключил Гарри со смешком. — Время меняет многое, сэр, и перспективу смотрящего.       Повисла пауза.       Гарри же её и нарушил почти сразу же.       — Когда нашёл книгу с углублениями для зелий, понял, каким же я был дураком: это было естественным — видеть его с книгами. Углубления нашлись во многих из них. Куча испорченных книг досталась мне от него. Вальбурга Блэк пришла бы в ужас, покажи я ей, что он сделал с наследием, пусть и отчасти бесполезных томов: вряд ли кому-то понадобятся эти учебники. Но я даже мысли не допускал тогда, а всё оказалось так… банально?       — Всё гениальное просто, и всё простое гениально, — внезапно протянул Кунц. — Маленькому человечку нравится скрывать свою ничтожность за сложными вещами.       Гарри обернулся, подняв бровь.       — Йозеф Геббельс, — пояснил Кунц, поморщившись, словно от зубной боли, и добавил: — «А я просто ничтожный маленький человечек, который временами любит всё усложнять», — так говорил Том.        — Вряд ли он назвал бы себя ничтожным маленьким человечком, — заметил он.       Пусть самоуничижение — их национальный спорт. Но к нему это не относилось.       Волдеморт слагал речи о своей гениальности и величии; Том Риддл нёс оба качества, словно мантию — на плечах. Уверенно и тихо.       — Вам ли не знать, что после подобных фраз полагается разубеждать: ну что же вы, всё сложное — гениально, сделайте выводы и так далее, — ответил Кунц.       — И вы следовали игре? — хмыкнув, Гарри шагнул в сторону кресла и опустился в него.       — Нет.       — И вас не уволили.       Теперь хмыкнул Кунц.       — Существует ложная скромность, которая не нуждается в опровержении. Чтобы эго было под контролем.       Гарри хотел сделать замечание — классическое «а вы много о нём знаете», — но передумал. Сказал иное:       — Он повторял, что я ошибочно полагаю, что он не совершает ошибок. Я тоже думал, что это лишь очередная форма преуменьшения, пока… — Гарри оборвал себя на полуслове, улыбнулся, по ощущениям, пластиково и посмотрел на Кунца. — Вы и сами знаете что.       Тот кивнул и теперь сам подошёл к окну — туда, где секундами ранее стоял сам Гарри.       — Вы хотите спросить, почему меня не было там, подле него, — произнёс Кунц.       — Я и так знаю ответ.       Если отрешиться, то присутствие Кунца ничего бы не изменило. Он не мог отдать долг за Риддла.       — А я вот не уверен, что знаю.       — Что вы имеете в виду?       Кунц передёрнул плечами, но ничего более не добавил. Гарри сузил глаза, наблюдая за ним.       Стоило привыкать, что игра начинается с фразы — это дверь в лабиринт, а далее дело за ним. Пройти до конца, чтобы найти ответ. Это множество раз повторял Буджардини. Единственным, кто для него разжёвывал всё, был Риддл. Что тогда, что теперь — картине нравилось объяснять.       Гарри понимал, что, возможно, это была черта характера, отпечатавшаяся в портрете. Черта, безусловно, несколько преподавательская.       — Полагаю, время тайн не закончилось, — флегматично произнёс он и откинулся на спинку кресла.       — Безусловно, так, Поттер, ведь вы ступили на сложную тропу, приняв… титул кандидата.       Слова были сказаны нейтральным тоном, но Гарри почему-то показалось, что Кунц не одобряет его вмешательства. Вопрос «Думаете, мне стоило обо всём забыть?» так и не слетел с языка.       — Не лучшая тема для беседы, — только и заметил он.       — О чём бы вам хотелось поговорить?       — Теперь я бы с удовольствием помолчал.       — Это намёк?       — Что вы — оставайтесь, — развёл руками Гарри. — Вы мне ничуть не мешаете — можем обсудить погоду.       Кунц усмехнулся.       Остаток времени пребывания в номере они действительно провели в тишине.              

***

                    — …Вы осознавали, что Перси Игнатиусу Уизли могла быть оказана помощь, доставь вы его в больницу Святого Мунго? — послышался очередной вопрос.       — Нет, — покачала головой Анджелина.       — Следовательно, вы сбегали не с места несчастного случая, а с места преступления?       — Нет! Перси нельзя было помочь — это я имею в виду.       Верховный чародей глянул на неё поверх очков. Лицо ничего не выражало. Члены Визенгамота зашептались.       — Вы абсолютно уверены в этом?       — Да.       На этот раз голос звучал твёрдо.       — Однако ваши воспоминания доказывают обратное: когда вы сбегали по лестнице, мистер Уизли ещё был жив.       — Я ясно слышала, как… — она замялась, посмотрев в сторону, — хрустнули… позвонки.       Слова были выдавлены.       — Тем не менее, подсудимая, вы сбежали, и дело приняло другой оборот.       — Я растерялась, сэр. Да, я сбежала, а потом осознала, как это выглядит со стороны. Но было уже поздно: Перси нашли.       Гарри поднял взгляд, встретившись глазами с Роном.       Тот смотрел прямо на него. Щёки пылали — он был в ярости. Джинни и вовсе на Гарри не смотрела: её взгляд был устремлён в сторону. Что до мистера и миссис Уизли, то они сидели на ряд ниже — подле Джорджа. Выражение лица того было отсутствующим. В отличие от Одри: взгляд той был хмурым. Но Гарри почему-то казалось, что это лишь напускное. Соскоблить, и там будет облегчение.       Гарри коснулся лица, смахнув пряди, что лезли в глаза.       Они знали. Теперь они знали: Гарри больше не скрывал своего вмешательства. Точнее, Сэвидж решил, что самое время поблагодарить его.       — Безусловно, вы были правы, Поттер. Всё благодаря вам, наводчику, — довольно обронил он перед четой Уизли.       Наводчик — неприятное обозначение его роли в этой драме, у которой, он надеялся, будет более-менее сносный финал.       Временами Гарри жалел, что обратился к Сэвиджу. Тогда всё было иначе. Может, его не принимали всерьёз, может, даже отчитывали, но когда всё изменилось? Когда Сэвиджа окончательно утвердили в качестве главы департаменты? Или же когда Гарри набил ему лицо? А может, когда получил сам должность, едва ли не равную его?       — ...Что это значит? — спросил в тот же момент Рон.       И, видимо, не в первый раз.       Гарри мог сделать вид, что не понимает, что Сэвидж имеет в виду, но…       — Из-за меня они вышли на Анджелину, — признался он, глядя Рону в глаза.       Рон хмыкнул. Улыбка стала шире. И шире.       — И ты молчал?.. Молчал, когда я сообщил, что её арестовали; молчал во время первого заседания; молчал во время вынесения приговора… — голос Рона сорвался. — Зачем?       — Зачем молчал?       — Зачем ты это сделал? — процедил друг.       Казалось бы, он должен был гневаться на неё, на Анджелину, но гнев его был направлен на Гарри. И причина оказалась простой. Гарри просто должен был смотреть в другую сторону, чтобы злодеем так и остался официально неизвестный — Экриздис, — пусть и не было прямых доказательств его участия. Но, оставь Гарри всё как есть, то дело Перси зашло бы в тупик.       Так было бы легче.       «Что, если Перси убил я, Гарри?»       Тот вопрос, заданный некогда Томом, — сейчас Гарри понимал, что он спрашивал у него: как он поступит, оказавшись лицом к лицу с преступлением, совершённым не врагом, а кем-то близким?       И Гарри сделал выбор.       Пусть смотреть на сидящую прикованную цепями к креслу Анджелину было некомфортно.       А вопрос Рона имел ещё и другую подоплёку: зачем Гарри лишил их семью ещё одного члена — вот что он спрашивал.       Потому после всего произошедшего, даже если случай пересмотрят и пометят, как причинение смерти по неосторожности, для Уизли ничего не изменится.       Гарри это понимал. Они все это понимали. И, разумеется, Рита Скитер, сидящая на своём привычном месте.       Чего он не позволит, так это чтобы чьё-то горе превратилось в очередную сенсацию из-под её пера.       — Тем вечером вы отправили ему письмо — это верно?       — Да, — кивнула Анджелина. — Я хотела обсудить… хотела попросить его больше не просить у нас денег. Джордж не мог ему отказать, а дела в лавке шли не лучшим образом в тот момент. К тому же у нас только родился ребёнок, и нам самим нужны были эти деньги, — добавила она скомканно.       Снова послышались шепотки.       Гарри перевёл взгляд на Одри, замечая на её щеках румянец.       — Мистер Уизли согласился встретиться с вами, — продолжил верховный чародей. — Можете пояснить суду, почему вы попросили его ничего не сообщать супруге?       — Я не просила. Это было его решение, — тут же мотнула головой Анджелина.       — Хотелось бы уточнить, к чему такая срочность, подсудимая? Неужели разговор не мог подождать до утра?       — Со всем уважением, сэр, но оплата счетов не ждёт до утра. После первого января наступило бы второе — с нас бы спросили.       — Поэтому в письме вы припугнули мистера Уизли.       Анджелина замялась.       — Я лишь упомянула, что расскажу всё его матери… если он не явится.       — Следовательно, вы ему угрожали.       Гарри бы не назвал это угрозой — скорее предупреждением.       — Я просто не могла ждать, сэр.       Верховный чародей кивнул, будто принял это к сведению.       — Тон вашей беседы — каким он был? — был задан очередной вопрос.       — Перси не хотел меня слушать, — сухо ответила Анджелина.       — Вы кричали на него?       — Нет… не совсем.       — Ваши воспоминания говорят об обратном.       — Я повысила тон — верно. Он говорил, что не со мной имеет дело, а с Джорджем — будто мы с ним посторонние друг другу люди, — она вздохнула.       — Вас это разозлило, — очередное утверждение.       Гарри не понимал, к чему все эти уточняющие вопросы, если у них уже были её воспоминания. Разговор был изучен досконально.       — А кого бы не разозлило? — подалась Анджелина вперёд, обращаясь будто ко всем присутствующим.       Верховный чародей сделал паузу. Отложил один пергамент и взял другой.       — Во время первого слушания вы утверждали, что сбежали в состоянии аффекта. Ваши показания остаются неизменными?       — Да.       — Чуть ранее вы сказали, что, когда вы поняли, как это выглядит со стороны, мистер Перси Игнатиус Уизли уже был обнаружен органами правопорядка.       — Да…       В её голосе прозвучала неуверенность.       — Следовательно, в состоянии аффекта вы находились до раннего утра?       Анджелина кивнула.       Гарри прикрыл глаза.       — Тогда позвольте уточнить, в каком состоянии вы вернулись в дом и убрали с пола марблы?       — Я…       — Все, кроме одного.       Веки приоткрылись. Гарри увидел в руке верховного чародея снова ту самую сферу, которой некогда играл Том.       Не первый раз, впрочем.       — Я была не в себе, господин судья, — ответила тут же Анджелина.       Будто кто-то ей указал, что нужно говорить.       — Позвольте уточнить, вы утверждаете, что всё ещё находились в состоянии аффекта или же что вы были под чьим-то влиянием?       — Я попала под чьё-то влияние! — едва ли не скороговоркой выпалила она.       В зале зароптали.       — И вы можете указать на этого человека?       — Нет, сэр. Когда я выбежала из дома… то слышала только его голос. Это был мужчина. У него был низкий тембр. Чуть охрипший.       — Вы утверждаете, что в тот вечер в доме четы Уизли находился некто третий?       — Нет, я утверждаю, что некто был снаружи.       Занятная история.       Гарри почему-то вспомнилось то самое «увы, я вынужден прервать этот, без сомнения, хорошо отрепетированный рассказ» от Фаджа. Тогда подле министра сидел Перси, Перси же привёл миссис Фигг в зал…       Коснувшись лба, Гарри потёр шрам.       — Вы заявляете, что кто-то воспользовался «Империусом», чтобы заставить вас вернуться в дом и подчистить улики? — со скепсисом уточнил один из членов-старейшин.       На верхних рядах зашептались — гул усилился.       — Призываю зал к тишине, — тут же раздался голос верховного чародея. — Подсудимая, отвечайте.       — Я… Да, нет — не знаю… Всё будто в тумане, — выдавила Анджелина.       — Анализ ваших воспоминаний, — вмешался тот же судья из коллегии, — не выявил ничего странного, кроме разве что нескольких пробелов.       — Об этом я и твержу! Мою память могли стереть или… Или подменить!       — Пробелы – обычное дело в подобных случаях — мы не видим того, что не видели вы, подсудимая. Но вы утверждаете, что слышали голос. Вы и только вы. Поэтому спрошу, раз вы утверждаете, что воспоминания не могут быть достоверным доказательством произошедшего: вы запомнили исключительно голос? Может, видели, во что был одет неизвестный? Какие-нибудь отличительные черты?       Череда бесполезных вопросов.       Анджелина молчала. Затем подняла голову и обвела трибуны взглядом. Взглядом, остановившимся на Гарри. На долю секунды, что они смотрели друг другу глаза в глаза, ему показалось, что обвинение сейчас слетит с её языка, а руки, будь они свободны, махнут в его направлении. Но она отвела взгляд, посмотрев в другую сторону.       — Я знаю преступника… но господа судьи мне не поверят, — наконец сообщила она тихо.       — Не томите, — это был приказ.       Анджелина покусала губу, нервно дёргая руками, стянутыми золотистыми оковами.       — Это был дух Того-кого-нельзя-называть, — едва ли не шёпотом произнесла она.       Гул снова накрыл зал волной. На лицах судей появились и раздражение, и страх, и даже неодобрение.       — Я видела его мантию. Чёрную мантию! — воскликнула Анджелина.       — Вздор! — послышалось за спиной у Гарри.       Он мгновенно обернулся. На секунду показалось, что это Грюм. Но незнакомый ему тучный волшебник в серой мантии смотрел вниз. На лице застыло выражение недоумения.       Действительно вздор. Тем не менее вздор, не лишённый смысла.       — Вы утверждаете, — осторожно начал верховный чародей, — что почивший Тёмный Лорд наложил на вас «Империус»? А узнали вы его по тёмной мантии?       Послышались шепотки и смешки.       Анджелина кивнула. А затем сделала это снова — более уверенно.       Гарри вновь прикрыл глаза.       Мёртвых судить не могут — на Волдеморта можно было свалить любую напасть, совершенную в порыве низменных желаний, в порыве злости или отчаяния. Он уже не сможет возразить. Да и не стал бы этого делать.       Гарри посмотрел в сторону Рона. Тот даже не скрывал одобрения на своём лице.       Временами Гарри жалел, что поручился за них и выбил для друзей контракт; что защитил их воспоминания. Ему самому было так легче. Если бы они всё забыли, ему бы пришлось играть: играть в жизнь, которую они помнили. А в той жизни не осталось бы места для эмоций, что он переживал с того дня. Если они не понимали его, всё помня, то, лишившись воспоминаний, и вовсе бы перестали это делать.       «Что с тобой происходит, Гарри? Это всё последствия войны? Возможно, тебе нужна помощь?» — сколько подобных вопросов стало бы в его жизни?       А теперь они используют память, что он сохранил им, в качестве орудия.       Дух Волдеморта, «Империус»… И гениально, и глупо одновременно.       Гарри остановился взглядом на Кингсли. На его лице было сложное выражение, но, похоже, он тоже не одобрял происходящего.       — Ведь были прецеденты, — заявила Анджелина.       — Безусловно. Но ваше утверждение носит фантастический характер: мёртвые не умеют колдовать, а то, что Тёмный Лорд мёртв, было засвидетельствовано.       — Но я говорю правду… Кто же убил тогда тех мракоборцев, если не дух Того-кого-нельзя-называть?       — Подсудимая, здесь и сейчас повторно рассматривается ваше дело, а не дело гибели отряда мракоборцев…       — Я ведь и пытаюсь вам сказать, что эти дела связаны!       — Не повышайте голоса, подсудимая, — одёрнули её. — Ответственный за смерть отряда уже понёс наказание.       На этих словах Гарри не сдержал усмешки.       Ответственный за их смерть — мёртв.       Как и Волдеморт.       — У вас есть иные аргументы, доказывающие вашу версию событий? Какие-нибудь доказательства ваших слов? Ведь среди наблюдающих присутствует тот, кто победил Тёмного Лорда. Мистер Поттер, — внезапно обратился к нему верховный чародей, — вы можете подтвердить факт смерти того, кто называл себя Лордом Волдемортом?       Гарри задержал дыхание. Затем выдохнул и поднялся, чувствуя, как в ногах наливается свинец.       — Могу, — только и сказал он.       И это не было ложью.       Не было — чёрт бы побрал ту секунду, когда он решил явиться сюда.       — Вам есть что возразить, подсудимая?       — Это был дух…Я ведь говорю вам! Дух!       Таков их план — выставить Анджелину недееспособной? Помешанной?       Гарри вновь усмехнулся. Так и не сев обратно, он одёрнул мантию и направился к лестнице между трибунами; поднялся по ступенькам, чувствуя затылком пристальное внимание, и вышел из зала номер 10. Последнее, что он слышал, это вопрос верховного чародея:       — Вы готовы принять Веритасерум и повторить свои слова?       Ответ Анджелины утонул в гуле возмущённых голосов. Двери закрылись.       Чего бы они ни добивались, надоумив её прибегнуть к классическим аргументам Пожирателей, сейчас это было рискованно. Если она не убедит судейский состав, то, возможно, срок возрастёт — за попытку обмануть коллегию. А ещё возрастёт неприятие по отношению к Гарри.       Всегда нужно было винить кого-то.       Стоило ли надеяться, что через пару месяцев Рон остынет, а Джинни вновь посмотрит ему в глаза?       — Поттер, — прозвучало как гром среди ясного неба.       — Сэр, — медово улыбнулся Гарри Сэвиджу.       Тот теперь носил шляпу котелок. Смотрелась она нелепо.       — Вы подали запрос о пополнении штата. Снова.       — Подал.       Его взгляд метнулся Гарри за спину, к дверям.       — И сколько же людей ещё мне отпустить на должность нахлебников?       Начинается.       С того инцидента не было ни дня, чтобы Сэвидж его не провоцировал. Гарри понимал, чего тот добивался: новой драки. Гордость не позволяла ему налететь на Гарри без повода, но и отпустить случившееся он не мог. Поэтому раз за разом затевал этот словесный поединок, а Гарри делал вид, что ему всё равно.       — Двух-трёх хватит, — спокойно ответил он.       — Может, сразу тридцать? Чего мелочиться, Поттер.       — Боюсь, в моём департаменте, — сделал он ударение на предпоследнем слове, — не поместится столько людей, сэр. Трёх вполне достаточно. Можно из патруля (имеется в виду патруль органов магического правопорядка).       — А сами выбрать не хотите? — развёл Сэвидж руками.       Казалось, ещё секунда — и у того задёргается глаз.       — Позвольте положиться на ваш опыт, сэр.       — Гм, — удостоили его долгим взглядом, в котором бушевала так и не выплеснутая ярость, а затем Сэвидж крутанулся на каблуках ботинок и марширующим шагом направился прочь.       — И вам всего доброго, сэр, — бросил ему в спину Гарри.       Похоже, ему стоило ожидать кучу проблем от новобранцев — уж Сэвидж постарается.       Гарри коснулся век, потерев их.       За спиной хлопнула дверь. Послышался шелест голосов.       — И снова Тот-кого-нельзя-называть — это уже смешно, — хмыкнул один. — Одни преступники скидывают вину на других. И так постоянно.       — А мне вот любопытно, каким бы был его приговор, случись суд, — протянул второй.       — Разумеется, его бы приговорили к Поцелую дементора, — фыркнули в ответ. — Тут и размышлять не о чем.       — Лучше пусть бы гнил в тюрьме. Быстрая смерть — слишком просто.       — Зато без риска. Уж кто-кто, а он нашёл бы способ сбежать из Азкабана, — раздался шёпот. — И что тогда?       В ответ послышался смешок.       — Сбежать? Тот, кто сдох от отражения собственного проклятия? Некоторых личностей просто переоценивают.       — Тихо ты! — и на него шикнули.       — Что, боишься, дух Тёмного Лорда придёт и по твою душу? У-у-у-у… — послышалось театральное завывание.       — А что, если он действительно стал привидением?       — Бред.       Они прошли мимо Гарри, и он узнал того самого волшебника, что сидел на ряд выше него.       — А Гриндевальд?       — А с ним-то что?       — Не казнили и не сбежал.       — И ничего это не доказывает.       — Ситуации разные бывают…       — Ты что, поссориться хочешь?       Гарри оглянулся на них.       От этого не сбежать. Часть истории. Часть прошлого — их прошлого, в котором он останется тем, кто он есть. Как и Риддл. Временами казалось, что всё что было — было во сне: встреча в школе, год заточения, переезд на Гриммо… Он засыпал, и он просыпался. Реальность не менялась, словно сама была довольно субъективной штукой. А субъективным было лишь её восприятие.       Гарри вызвал лифт.       В горле немного першило, в груди — давило. Но он почти свыкся с этими ощущениями. Они были похожи на мозоль. Больно наступать при первом шаге, но в процессе ходьбы потихоньку привыкаешь. Пока снова не остываешь и снова не делаешь первый шаг.       Это было почти сносно. Ключевое слово — почти.       Лифтер открыл дверь, и он ступил внутрь.