Я проиграл в твоей игре, Притворяясь, что я в порядке. Но я теперь я умираю — Один в своей постели Я вижу, как ты двигаешься на моих простынях, И это кажется таким реальным для меня. Вольный перевод Giolì & Assia — I Missed You Too
Бегущий силуэт, зелёная вспышка, крик, «а-а-а», переходящее в: — …а-а-арри! — Глупо было приходить сюда сегодня, Том, — эхом раздался голос Дамблдора. — Сейчас подоспеют мракоборцы… — К этому времени меня здесь не будет, а ты будешь мёртв! — рявкнул Волдеморт. Очередная зелёная вспышка полетела в сторону Альбуса; очередная зелёная вспышка начала меняться — превратилась в гладкую зеркальную поверхность, проглатывающую Сириуса. А затем… — Г-а-арри, — завибрировал крик настолько громко, что он едва удержался от того, чтобы не зажать уши. Сам Гарри едва успел увернуться: он застрял между Волдемортом и Дамблдором. Первый отразил чары; щит загудел, и у Гарри поползли мурашки по коже. — Ты не собираешься убивать меня? — спросил Риддл, и его алые глаза насмешливо сузились. — Считаешь себя выше такой жестокости? — Мы оба знаем, что есть другие способы погубить человека, Том, — тихо ответил Дамблдор, делая шаг вперёд. — Готов сознаться, что я не получил бы удовлетворения, попросту отняв у тебя жизнь… — Нет ничего хуже смерти, Дамблдор! — прорычал Волдеморт. Гарри отшатнулся, словно от пощёчины. Риддл должен смотреть на Альбуса — Гарри помнил, — но тот смотрел на него. — Нет ничего хуже смерти… хуже смерти, — будто эхом раздавался его голос. Бездна — черная, туманная, прозрачная, — которую он видел множество раз, разворачивалась за спиной Тома, и он… — Нет! — не узнавая собственный голос, закричал Гарри. — Хуже смерти… — продолжали двигаться чужие губы, — только жизнь, Гарри, — и Том отступил. Гарри резко вскочил. Сердце загнанно билось; за его стуком он больше ничего не слышал. Не было ни криков, ни вспышек, ни гула. Тишина. Вокруг всё ещё было темно. Коснувшись шрама, Гарри сглотнул, чувствуя, как к горлу подступила тошнота, и взгляд его упал на место подле себя. Том лежал на боку с открытыми глазами, белки которых хорошо различались в полумраке. Это заставило его вздрогнуть. Столько времени прошло, а ничего не изменилось. Боль до сих пор удел человеческий. Упав на пропитанные потом подушки, Гарри повернул голову, встретившись с бессмысленным взглядом Тома. — Как ты думаешь, это пройдёт? — едва слышно спросил он. Сон и сцена из Отдела тайн напомнили ему о том, что было после. — Дамблдор был прав тогда, — продолжил шептать Гарри. — Но сколько ещё времени должно пройти? Сколько это будет длиться на этот раз? Ответа не было. Портрет остался за пределами спальни, иначе бы тот точно ответил ему. Наверное, ответил: Том снова затеял игру в молчанку. — Мне кажется, — одними губами протянул Гарри и потерял взгляд где-то в темноте, где должен был быть потолок, — это замкнутый круг. Я не уверен, что смогу… Что сможет идти дальше по тому пути, что он выбрал. Или… что сможет пережить это, как пережил потерю Сириуса. Или что вообще сможет подняться завтра с постели. Хроническая скорбь — есть ли такое определение? Иногда бывали дни, когда время продолжало течь, а каждый вздох не отдавал горечью во рту. И можно было подумать, что адаптация к новой реальности прошла успешно. А затем Гарри снова заставлял себя насильно слезть с постели. Он скатывался и падал на пол. Боль вынуждала очнуться — собраться. — Если я не смогу, будет ли это моей виной? — перевёл Гарри взгляд на Риддла, за всё это время даже не шелохнувшегося. Если бы не размеренное движение грудной клетки и едва слышный звук дыхания, можно бы подумать, что Гарри лежит рядом с мертвецом. Из гостиной послышался звон часов. Надо было перевернуть Тома на спину. Надо было. — Ты оставил совсем не те подсказки, что мне сейчас нужны, — глухо прошептал Гарри. Перед глазами застыла прямая спина, обтянутая белой тканью. Гарри поморщился, потёршись носом о подушку, а затем подвинулся к Тому, пока не ткнулся лицом в его грудь. — Почему не оставил мне подробную инструкцию, что мне со всем этим дерьмом делать? — прошелестел Гарри, сглотнув. — Ведь я… такой глупый. Такой глупый… Казалось, что Риддл переоценил его; верил, что он способен на слишком многое, а Гарри просто… А Гарри просто Гарри — были мгновения, когда ноша казалась ему непосильной, а вера Тома в него, имей она место, — смехотворной. Слишком они с Риддлом были разными. А потом всё менялось, и он снова чувствовал себя искажённым отражением себя самого. Как в доме Пруста. Гарри будто вечность проглатывал все свои чувства, давил их, прессовал внутри настолько сильно, чтобы те занимали как можно меньше места. Эмоции являлись на выбранном им пути помехой, и он не мог отдать им власть над собой, иначе не смог бы сделать и шагу вперёд, навечно оставаясь там: в луже грязи посреди переулка в обнимку с бутылкой и собственными сожалениями. Но ничего не проходит бесследно. Гарри зажмурил глаза, делая короткие вздохи. Они должны были быть именно такими, чтобы ноздри щекотал аромат, слишком слабый, чтобы прочувствовать его полной грудью. — Это отнимет столько времени, — глухо усмехнулся Гарри, потираясь лбом о его кожу. — Я потихоньку начинаю понимать. Если я поставлю всё на то, что Пруст в какой-то момент пойдёт мне навстречу, то, возможно, проиграю. Ты бы сказал, что мне нужно увидеть другие лазейки. И ради них Гарри готов был весь мир облазить вдоль и поперёк, ступать по его шагам, искать, искать каждый отголосок, каждую песчинку, унесённую временем… — Думаю, Лестрейндж не оценит моих начинаний, — со смешком протянул Гарри. Но без гида ему было не обойтись. — К сожалению или к счастью, — вздохнул он, — его сыновья до сих пор палец сосут — вряд ли они помнят что-либо. Думаешь, я совершаю очередную глупость? Кто мог знать тебя лучше Буджардини? Гарри поднял взгляд, ведя глазами вдоль линии челюсти, и сделал то, о чём спустя секунду пожалел: дотронулся до подбородка губами. Привкус кожи был разбавлен привкусом сожалений. — Ты для этого оставил меня подле себя? — раздался скрипучий голос. Дрожь распространилась от кончиков пальцев до самой макушки, поднимая волоски на затылке, и Гарри отпрянул, поймав внимательный взгляд пылающих алым маревом во тьме глаз. — Опять любовь? — буквально выплюнул Том. — Любовь — вечная отговорка Дамблдора. Любовь побеждает смерть — твердил он. Гарри сглотнул, чувствуя липкий страх, пропитавший ткань пижамы. — Собираешься воскресить меня силой любви, Поттер? — продолжал звучать Том, будто скрип несмазанных петель. И он внезапно зашевелился. Выдохнул и потянулся вперёд, являя в просвете бледный змееподобный лик. — Я опоздал, — тихо заговорил он. — Упустил свой шанс — ты меня опередил, мальчик. Глаза полыхнули, рука взметнулась, и Гарри зажмурился от эха: — Авада Кедавра! — Экспеллиармус! Во второй раз Гарри вскочил, уставившись невидящим взглядом перед собой; взглядом, что тут же метнулся к месту, где Том спал. Глаза того были закрыты, грудь всё также мерно вздымалась, а губы оказались слегка приоткрыты. Кошмары… снова вернулись. Гарри смахнул с себя влажное одеяло, поспешно поднялся, чувствуя, как бьётся сердце где-то в горле, и вышел из спальни. — Димбл, — позвал он тихо. Эльф тут же материализовался. — Гарри Поттеру что-то нужно от Димбла? Гарри Поттер не может уснуть? — Переверни Тома, пожалуйста, — сипло попросил Гарри и прочистил горло. Домовик кивнул, тут же исчезнув, а Гарри прошёл в гостиную, попутно ероша влажные волосы. — Первая ночь, а уже бессоница, — раздался за спиной голос Тома. — Если собрался причитать, то лучше вовсе молчи, — отмахнулся Гарри. Он приманил чернильницу с пером и дневник, открывая его на шестой странице. — Если ты закончил показывать характер — продолжим? — Не понимаю, зачем тебе это, Гарри, — почему-то смягчился тон Риддла. — Хочу знать, где ты бывал и что видел, — отвлечённо заметил Гарри. — Сейчас ты лукавишь, — портрет перенёсся на стену напротив. Внимательный взгляд буквально приклеился к коже. — Напишу твою биографию. — Гарри… — Я не могу спать, и это отвлечёт меня, — хмуро заметил он. — Что тебе стоит рассказать мне о своих скитаниях по миру? Ты всё равно уже ничего не можешь изменить. — Не будь в твоей кровати моего бездушного тела, ты бы продолжал крепко спать… — Я уже давно перестал крепко спать, — перебил его Гарри. — Мы остановились на горном массиве. Оттуда ты отправился в Дуррес… зачем? — Амфитеатр, — задумчиво ответил портрет. — Под ним располагалась серия туннелей. — Что ты там искал? — Предположительно амфитеатр прекратил функционировать из-за землетрясений, — пояснил Том. — Те были не природного характера. — Волшебство? — Зрелищность в боях гладиаторов всегда ценилась превыше всего. Поэтому если существовало нечто, что могло повлиять на продолжительность представления, то есть все шансы на то, что к этому прибегли. — Ты помнишь, что ты там искал? — Следы одного эсседария. Гарри вопросительно приподнял брови. — Колесничего гладиатора, — тут же уточнил Том. — Я знаю, кто такие эсседарии, — раздражённо парировал Гарри. — Я спрашиваю, чем тебя он заинтересовал? — Тогда ты, должно быть, знаешь, что, вопреки обилию упоминаний о них, нет изображений этого типа гладиаторов. Как думаешь, почему? — Полагаю, — насмешливо протянул Гарри, — что раз ты спрашиваешь, то через секунду собираешься поразить меня своими познаниями в этой области, поэтому отвечать мне без надобности. В ответ на его колкость Том только пожал плечами: — Вооружение этих гладиаторов не совпадало ни с чем известным, поэтому осталось непонятно, как именно они вели бой и пользовались ли вообще колесницами. — Хочешь сказать, что они пользовались волшебством? — Безусловно. Я обнаружил парочку туманных упоминаний, что колесницы передвигались сами — будто по волшебству. — И изображения этого уничтожили, — заключил Гарри. — Скорее, изменили — эсседарии стали пешими, и их путали с иными типами бойцов. Гарри отклонился назад, задумчиво покрутив в руке перо. — И зачем тебе эта информация? — Искал те самые колесницы. — А колесницы зачем? — озадаченно спросил Гарри. На что ответа он не получил: Том нахмурился, дотронувшись до лба. Создалось ощущение, что он и сам не знал зачем. — Наверное, хотел понять, как они устроены, чтобы… — Что? — подался вперёд Гарри. Ответом стало молчание, и Гарри занёс «колесницы» в список тем, которые при разговоре у картины вызывали те самые пробелы. А значит, это было важно. — Ты их нашёл? — спросил он. — Не знаю… Не помню, — рассеянно будто бы вздохнул Риддл. — После я отправился в Ним. — Франция? — Да. Тоже Амфитеатр. Меня интересовал Маро — араб по прозвищу «Волшебник». — Очевидно, — прокомментировал Гарри, записывая. — Там сохранились на стенах надписи с именами и сведениями о боях, — продолжил Том. — Они бы уничтожили колесницы, будь те подобны мётлам — прокомментировал Гарри. — А смысл? Волшебная метла в руках магла бесполезна, как и колесница в руках магла — всего лишь колесница. След их мог затеряться… но я точно что-то нашёл, — с раздражением протянул Том, точно его злила невозможность вспомнить. — Какая разница, если ты не помнишь зачем. Разве что тот собрался воевать, рассекая небеса именно так. Гарри на секунду представил Волдеморта на колеснице, преследующего его во время операции «Семь Поттеров». У него вырвался нервный смешок. — Возможно, тебе нужно было что-то перевозить? — Возможно, — согласился он и притих, опустив взгляд куда-то к раме. Стоило тянуть за эту ниточку, пока та не оборвётся. — Какой в этом смысл? — мягко уточнил Гарри. — Зачем бегать за какими-то древними колесницами, когда есть карета Шармбатона или Хогвартса… — Определённо, что разница есть: в них запряжены фестралы или абраксанские кони. — И в чём проблема? — Это живые существа, — произнёс Риддл и вновь замолчал. — Хм, — почему-то Гарри показалось это важным. — Нужна была полная… автономность? — Да. — Для чего? — Прекрати задавать вопросы, Поттер, — выделил его фамилию Том, а это означало, что он злился, насколько вообще портрет мог испытывать это чувство. — Закончим на сегодня. — Мы даже не начинали! А ковёр-самолёт тебе не мог сойти? Том не ответил — картина уже пустовала. Тот просто взял и свалил, когда вопросы стали слишком неудобными. А раз они были такими, выходит, в них крылась некая истина. У Гарри буквально был нюх на это. К сожалению, Риддл тщательно отмерил все знания своего нарисованного аналога. Что-то тот знал, безусловно, но большая часть вызывала такое же непонимание, как и у самого Гарри. Он подчеркнул слово «колесницы» и подчеркнул «неживое», а затем оставил дневник на столе, откинувшись на спинку. Хоть что-то. Колесницы... Колесницы? Гарри глянул в сторону пустующей рамы. И вернулся мыслями к разговору с Прустом. Их беседа оказалось пустой тратой времени. — Окно в большой мир? — уточнил Гарри, разрезая дичь. Чёртов гусь был подан ко столу. — Разве ты не согласен, что мир огромен, Гарри? — Несомненно. Иначе бы ему не приходилось мотаться из страны в страну; с одного континента на другой. — Было бы удобнее, поместись он на одной ладони, — заметил Гарри не без раздражения. Этот разговор ни о чём его злил. Стоило подступить к интересующим его темам, как Георг уплывал в какие-то метафорические дали, в которых сам Гарри не желал плавать. — Занимательная мысль — пусть ею и остаётся. Гарри поднял брови и понял, что его слова Пруст трактовал по-своему. — Я имел в виду площадь, — пояснил он, не сдержав усмешку. — Пока ты — единственное лекарство от пронзившей этот мир хвори, твои слова могут быть, скажем, истолкованы превратно. — Сидеть на вершине мира довольно-таки скучно, ведь выше... ничего нет, — произнёс Гарри, невольно сделав заминку. Пруст смерил его долгим взглядом. На лице мелькнула улыбка, тут же исчезнувшая. А Гарри опустил взгляд на тканевую салфетку, сжатую в руке. — Каждый второй ныне корчит из себя философа, — внезапно заметил Пруст. — Каждый третий — вольнодумца. Спрашивать, кого он имеет в виду, было без надобности. — Для этого многого и не нужно, — ответил Гарри. — Ах да, и остроумца — тоже. Возможно, каждый первый. Гарри беззлобно усмехнулся. Он отпил воды, отказавшись чуть раньше от вина. — Я приверженец тех времён, Гарри, — поднял на него взгляд Пруст, — когда правила поведения были просты. Два волшебника обменивались парой крепких словечек, сходились в дуэли, один убивал другого, — сверкнул Георг улыбкой, — а затем писал историю, предавая забвению всё то, что не вписывалось в его картину мира. Это был намёк? Гарри медленно вернул салфетку на место и расправил складки. — Безусловно. Я и не думал, что фиглярство у вас в крови, Георг. Он ожидал как минимум колкости в ответ, но Пруст лишь повёл уголком рта и заметил: — История, которая осталась бы после меня, до ужаса банальна: нет добродетели важнее, чем честность. Гарри ничего не ответил. Этой добродетелью не мог похвастаться ни он, ни сам Пруст, потому что... потому что при первой же возможности они избавятся друг от друга. — Гарри Поттер, сэр, — окликнул его эльф, вырывая из состояния задумчивости. — Димбл исполнил ваши пожелания. Димбл что-нибудь ещё может сделать для Гарри Поттера? — вопросительно раскрыл и без того огромные глаза тот. — Разве что усыпить меня, — прошелестел Гарри. Послышался стук и громкий вой: — Как Гарри Поттер может говорить подобное Димблу? Димбл что-то сделал не так? — упал на колени эльф, комкая свою сорочку в руках. — Это шутка, Димбл. Я просто пошутил, — вздохнул Гарри. Или нет. — Будь добр, — добавил он просьбу, — принеси мне стакан тёплого молока. И, когда всё ещё всхлипывающий эльф исчез, Гарри приманил чистый лист бумаги. Стоило написать Эдмунду — извиниться… за своё поведение, наверное? Гарри признавал, что был резковат. А что хуже — он понимал: ему было совершенно всё равно, обидится Эдмунд или нет. Это безразличие волновало. Впервые он его ощутил после утраты Тома. Индифферентность к тому, что его состояние может огорчить друзей. Теперь же это было некой константой — словно он зачерствел. Или находится в процессе. «Ещё бы», — подсказало нутро. Гарри тряхнул головой и уставился на пустой лист. Он промокнул перо, занёс его и замер. Пара капель чернил кляксой растеклись в левом нижнем краю. Гарри отсёк половину. Не письмо же, а записка. «Прости». Одно слово. Его хватило лишь на это. — Димбл принёс Гарри Поттеру стакан молока, как Гарри Поттер и просил Димбла, — поставил эльф поднос на столик и печально опустил всё ещё влажные глаза. — Спасибо. — Гарри Поттер больше не хочет, чтобы Димбл его усыплял? — дрогнули уши домовика. — Гарри Поттер не прочь бы просто поспать, — отвлечённо заметил Гарри, сделал глоток молока и свернул записку трубочкой, перетянув тут же притянутой бечевкой. Утром пошлёт. Когда он вернулся в спальню, Том лежал на другом боку. Спиной к нему. Спиной, к которой он прижался, стоило забраться в постель. Это было странно — Гарри снова возвращался в то время, где он стоял одной ногой в своём детстве, если его можно было так назвать, а другой — в новой реальности, в которой его влекло к Риддлу. Где он ощущал себя одновременно слишком юным и чересчур взрослым для своего возраста; где он метался и где уже определился. Гарри заставил себя отодвинуться и отвернуться, ложась на другой бок. Стоило как можно скорее расширить квартиру, выделить Тому спальню и эльфа. «И забыть о его существовании?» — уточнил язвительно внутренний голосок. Иногда Гарри казалось, что это тот самый; что никуда он не ушёл — навсегда вплёлся в его мысли. Может, стал безобиднее — да, — но не исчез окончательно.***
— Это невозможно, — покачал головой Лестрейндж. — Невозможно или нежелательно? — парировал Гарри, сложив руки в замок на столе. — Не на постоянной основе, разумеется. Лишь, скажем, выгуливать. По нужде. — Нет. — Корвус… — Понимаю, как на тебя повлияло то событие, — нахмурил тот брови, — но это предприятие обречено на провал. Если Долохов сбежит… — Я его поймаю, — сухо перебил его Гарри. — От него будет больше проку так, чем сидя в твоей личной темнице. Когда должен был отбывать срок в Азкабане. Но кому-то безумно хотелось засадить Яксли — у верховного чародея будто бы были собственные счёты с ним, а у Яксли были «друзья» в коллегии. У Лестрейнджа друзей было больше. Что там говорила Хартия о правах? Объективность и беспристрастность судей являются обязательными условиями осуществления правосудия? Казалось, что те только в отношении Волдеморта были единогласны. Виновен! Гарри не оспаривал это решение — разумеется, виновен, — но не понимал их поведения в отношении прочих. Пусть он и не показывал, Лестрейнджа это будто бы забавляло: то, что он ещё мыслил рамками справедливости, и в тоже самое время некогда выступал в суде в пользу Малфоев. А Гарри просто понимал, что Корвус обвёл Визенгамот вокруг пальца. После дела Анджелины многие решили, что смогут облегчить себе приговор. В том числе и Корбан Яксли, который рассчитывал, что за него похлопочут. Видимо, кто-то его в этом заверил. Как и заверил верховного чародея, что во время голосования произойдут некоторые накладки. Первое заседание показало общее настроение — рисковать не хотелось. Сделка есть сделка. Против Яксли появлялись новые улики, Антонин садился в карету МВП, чтобы быть переправленным в русскую тюрьму, и исчезал по пути. Чтобы вновь оказаться в поместье Лестрейнджей. — Он не в темнице, — едва заметно повёл плечом Лестрейндж. Гарри буквально ощутил это — странность. Образ, эхо. От прикосновения — оно становилось иногда чувством дежавю. Будто его на мгновение бросало куда-то в прошлое. Всего лишь секунда, в течение которой он понимал что-то, чего не знал до этого. Иногда он это видел. Иногда — просто слышал. — Надо же, — хмыкнул Гарри, поднимая взгляд. Стоило поднять эту тему с Офелией, но он что-то совсем закрутился. «Ты просто никого не хочешь видеть…» — подсказало нутро каркающим смехом. — Что «надо же»? — напрягся Лестрейндж. — Ты волнуешься об этической стороне вопроса и возможных последствиях побега преступника, — подался Гарри вперёд, сузив глаза, — или любовника не хочешь из кровати выпускать — боишься, что он сам сбежит? Лестрейндж остался бесстрастным. Бывало, это раздражало, а бывало — он учился у него постному лицу в любой непонятной ситуации. — Это ничего не меняет. — Все меняет оборотное зелье и обет, к примеру, — склонил голову Гарри. — Я свяжу его по рукам и ногам и в целости и сохранности буду тебе возвращать, — понизил он голос и вздохнул: — Он путешествовал с ним… Он знает. Что-нибудь да знает. С чего-то надо было начинать. — Это погоня за призраками, — сдержанно ответил Корвус. — Ступать по его следам — это не вернёт его, лишь приблизит тебя самого к его образу. «Ты сам себя потеряешь в этой гонке», — вот что хотел сказать ему Лестрейндж. — Не надо делать вид, что тебе есть до этого дело, — оборвал его Гарри и сцепил зубы, понимая, что тот имеет в виду не только попытки набросать маршрут Риддла в те самые годы его странствий, но и отношения с Прустом. — Я уже не прошу — я требую. Мне нужен Долохов, — покосился он на календарь. — Через две недели. — Иначе что? Гарри промолчал. Ему это показалось самым здравым из всех решений. Невыраженная угроза повисла в воздухе. Корвус церемонно склонил голову, в свойственной ему нейтральной манере сообщая: — Я понял тебя. И тут же удалился, оставляя Гарри среди стопок отчётов, за которыми его было даже не видно. После отсутствия можно было предугадать лёгкое скопление дел… Взгляд снова упал на ближайшую стопку, и Гарри потянулся к первой папке с протоколами. Время тянулось как жвачка, пока он разгребал дело за делом. Что-то исправлял, что-то зачёркивал, что-то уничтожал. Часть — переносил к себе в качестве заметок. Именно так он приходил к каким-то умозаключениям насчёт Арок, и в этом смысле отчёты о каждой завесе были весьма кстати. Как и наблюдения о поведении уже после — после переноса в Отдел тайн. Некоторые завесы исчезали сами после, оставляя после себя лишь горстку пыли. Гарри их оформлял, закрывал, но уничтожить не мог: они поглощали любое заклинание. Будь то Бомбарда или даже Авада Кедавра. Однако некоторые почему-то после растворялись без следа, другие же продолжали существовать в том виде, в котором их перенесли. И на этот счёт у него была весьма неутешительная теория. Завесы не исчезали окончательно. Они растворялись, скидывая оковы, и открывались где-то в другом месте. А это означало, что исправить ситуацию невозможно или что он что-то не так понял из инструкций, оставленных Риддлом. Гарри перечитывал их множество раз и пересматривал — тоже. Всё было предельно ясно. — Сэр? Гарри малость сонно моргнул и поднял взгляд на Джона — Корвус перешёл в статус помощника, а его место занял Джон Бут. Он был хорош в избавлении от всех тех, кто хотел пробраться к нему в кабинет по любому поводу. Например, Сэвиджа. — Да? — К вам пожаловал Драко Малфой, — сообщил он. Видимо, не в первый раз. — Пропустить? Гарри кивнул. Бут исчез, а вместо него на пороге возник Малфой собственной персоной. Холёный и вроде бы довольный. Лишь тени под глазами выглядели напоминанием выцветшего горя. — В последнее время встретиться с тобой сложнее, чем с самим министром, Поттер, — улыбнулся он сдержанно. Когда-то ему эту фразу сказала Гермиона. — И что тебя привело ко мне на работу? Это было, разумеется, преувеличением: что его можно застать только здесь. Просто Гарри избегали. Даже Драко. И сложно было винить их в этом: проводить время в его квартире за чашкой чая под пристальным вниманием дотошной картины было тем ещё удовольствием. Поэтому он сам наведывался к Малфою, когда считал нужным: раньше чаще, чем сейчас. Драко, казалось, действительно налаживал свою жизнь. — Вот для этого. Знаю, что дома ты почту разгребаешь раз в год, — пояснил он, протянув ему простой белый конверт, и уселся в кресло напротив. Гарри приподнял брови, отложил один из отчётов обратно в стопку и распечатал что бы то ни было. Внутри оказалась карточка из плотной бумаги. Тисненые буквы с кучей завитушек блеснули на свету. Подняв взгляд, Гарри увидел на лице Драко ожидание. — Свадьба, — выдохнул он и улыбнулся. — Приглашаем тебя… Да, — кивнул Малфой и кашлянул, будто смутившись. — Я подумал, что лучше отдать тебе лично в руки. Драко женится. Чудилось, будто бы вчера тот и вовсе не знал, что сказать Астории. Через полгода… — Прости, — внезапно извинился Малфой. — За что? — Возможно, это слишком неожиданно… — Это радостная весть, — натянул Гарри на лицо улыбку, и та даже легко удержалась. Он действительно был рад. — Сказал он кисло, — заметил Драко. — Тогда это ты меня прости, — беззлобно ответил Гарри. Драко качнул головой. Во взгляде будто погас энтузиазм. — Не стоит обращать на это внимания, — пожал Гарри плечами. — Пройдёт. Когда-нибудь. Так говорят о всякой ерунде, о несущественных порезах, о слезящихся глазах… Да, так говорят о самых настоящих пустяках. — Возможно… — раздался отвлекающий от мысли голос Драко, — мне тоже стоило повременить с торжеством, но я просто устал, Гарри, — поднял он взгляд и тут же опустил. — Переживать и думать, что бы он сказал, одобрил бы, может — нет; устал переживать и сожалеть обо всём на свете, — заключил он тихо. — Замкнутый круг. На что Гарри смог лишь кивнуть. Ещё бы он не знал. Его круг приобрёл физическое воплощение, и теперь Гарри на нём замыкался: постоянно. Хотелось рассказать о произошедшем; хотелось поведать Драко обо всём. Но Гарри смолчал: это не проблемы Малфоя, не его дело… И быть эгоистом в этом, впутывать его в то, что его не касалось — уже нет, — стало бы очередным проступком с его стороны. Возможно, таким же, как настоять на сохранности памяти Рона, Джинни и Гермионы. — Свадьба состоится через полгода, — заметил Гарри краем глаза дату. — Ты получил самое первое приглашение, — потёр подлокотники Малфой. — Интересно почему. Думаешь, мне стоит заранее подготовиться, чтобы я не портил всем настроение своей кислой миной? — Нет, конечно, — покачал он головой, за чем последовал внезапный вопрос: — Я поступаю правильно? — А мне-то откуда знать? Гарри откинулся на спинку кресла, приподняв брови. — Может, думаешь, что мы чересчур спешим. Или ещё что, — развёл он руками. — Ты сам сказал, что устал хранить траур. Ты не вдовец, чтобы сомневаться. Не думаю, что твой отец осудил бы… Гринграссы вроде поддерживают философию превосходства чистокровных. Или поддерживали. Хорошая партия для тебя, — заметил он с усмешкой. На что Драко закатил глаза. — Или дело в другом? — Гарри сам не заметил, что продолжает поглаживать ребристые золотые буквы. — Я не уверен… Зато Гарри был уверен в том, что скрывается под этими словами. — Хочешь сходить куда-нибудь, выпить… — на секунду Малфой замялся, — чаю? — Ты оттягиваешь? — Пойдём в столовую, — проигнорировав вопрос, предложил Малфой. Гарри не стал отказываться от предложения. Завал на столе и правда мешал концентрации и разговору по душам, в котором, видимо, кое-кто нуждался. Шли они в полном молчании: Драко явно собирался с мыслями, а Гарри позволял ему это сделать. До тех самых пор, пока на столе не оказался их заказ. Зал полупустовал: время обеда уже прошло. — Ты не уверен в своих чувствах к Астории? — загнал его в угол Гарри. Драко вздрогнул, словно не ожидая этих слов. Но это лишь подтвердило, что он оказался прав. И эту правоту Малфой подтвердил во второй раз, подняв на Гарри неуверенный взгляд. Он хотел спросить что-то, но не решался. Гарри отпил из чашки, отщипнув кусочек скона, который остался на блюдце. В рот он его так и не отправил, вместо этого предложив: — Спрашивай. — Чувства, — тут же произнёс на выдохе Драко, — как ты их осознал? — Странный вопрос. — Как ты понял, что это именно оно? — перефразировали ему. Вот только ответа у Гарри не было. — Ты думаешь, что сможешь положиться на мой опыт? — уточнил он. — Я осознаю, что до неё ни к кому толком не испытывал подобного… влечения, — спокойно признался Малфой. — Но… — он поднял многозначительный взгляд. — Не знаешь, достаточно ли этого, чтобы связать с ней свою жизнь, — кивнул Гарри. — Не понимаю, что я испытываю: любовь это или чувство благодарности за то, что она была рядом. После смерти отца, — будто бы отвлечённо заметил Малфой. — Ты спрашиваешь о моём опыте с Джинни? — склонил Гарри голову. Драко сначала кивнул; затем покачал головой. Это могло означать «да, то есть нет», но означало лишь то, что он спрашивал об обоих. — Чувства переменчивы, — отщипнул Гарри ещё кусочек, чтобы тот закончил рядом с первым. — И, боюсь, то, что ты сейчас сомневаешься — и есть доказательство этой переменчивости. Я… — он прочистил горло, — больше двух лет считал, что люблю Джиневру. Так оно и было для меня в то время. Я был влюблён, затем мы расстались, потом война закончилась, мы снова сошлись, и я действительно думал, что люблю её. И любил. Тот я, что просуществовал в том отрезке времени, — пожал Гарри плечами. Голос звучал монотонно. — И это всегда кажется так, пока в твоей жизни не появляется то, с чем можно сравнивать, — эхом произнёс он, ощутив, как улыбка натянулась на лицо. — Когда это случилось, я понял, что между нами с Джинни была и есть привязанность. Она… моё теплое воспоминание. Цепляясь за неё, я цеплялся за это воспоминание, за чувства уверенности, спокойствия, уюта — за опору в её лице. Потому что мне было до ужаса страшно остаться один на один с тем, что меня медленно и бесповоротно поглощало, — поднял Гарри глаза. Драко молчал с пару секунд. — Ты можешь с уверенностью сказать, что… любил? Вопрос этот был уже не о Джинни. Гарри хмыкнул не без горечи. — Мой пример, наш пример — он не самый лучший, Малфой, — покрутил он чашку между ладоней. — Это не ориентир, на который ты можешь положиться, чтобы что-то решить в отношении Астории. — И всё же… — как-то ломко вздохнул Драко. — Я не могу этого сказать. — Не можешь сказать, что любишь её? Малфой кивнул и потёр веки. — Ей говорю, но когда остаюсь наедине с собой, то думаю об этом и понимаю, что это ничего не меняет внутри. Эта фраза — простая вежливость. Она ничем не отличается от: «Ты мне дорога» или «Ты мне нравишься». Но ведь должна? Это ведь такие громкие слова. — Я никогда их не говорил, — опустил Гарри взгляд к чашке. Пар прекратил подниматься над ней. — Но думал ведь? Гарри повёл плечом и повторил: — Это не очень удачный пример. Ненависть навсегда останется вплетённой в чувства, что он испытывал к Риддлу… Испытывает. Она словно их движитель, который со временем изменился и стал чем-то другим. И тем не менее она нескончаема, и, наверное, поэтому это никогда не будет удачным примером для остальных. — Может, я просто напуган, — вздохнул Драко, нервно дотронувшись до волос. — Что ж, у тебя целых полгода, чтобы определиться, — улыбнулся Гарри, внутри ощущая дотлевающую пустоту. Иногда, когда он сталкивался с дилеммой чувств, он ощущал себя выжженным полем. Драко посмотрел на него и опустил взгляд. Чай они допивали в тишине. — Я не только поэтому пришёл, — внезапно сообщил он и извлёк из кармана мантии пачку бумаг, туго перетянутых бечёвкой, положив ту на стол. — Разбирал вещи отца… его кабинет. Решился наконец. Пусть мама всё уже сделала сама, но к его бумагам она не притрагивалась, — будто оправдывался он. — И нашёл вот это: список артефактов, что он просил отца отыскать. Кто «он» — Гарри уточнять было без надобности. И почему это поручали Люциусу Малфою — тоже. — Я как-то заметил ящики с артефактами, спросил у отца, он сказал, естественно, что это не моего ума дело, а затем пояснил, что, гм, повелителю некогда самому рыскать в поисках, если это могут сделать другие, — дёрнул уголком рта Малфой. Потому что Риддл рыскал в поисках других волшебных предметов — колесниц, к примеру. И на кой чёрт они ему сдались? — Лишних вопросов отец тоже не задавал — сам понимаешь. Вот только мне показались странными некоторые артефакты из списка, — нахмурился Драко. — Чем? — рефлекторно спросил Гарри, гипнотизируя взглядом бумагу. Ему уже не терпелось просмотреть всю пачку. Но не здесь. — Я приложил краткое описание каждого артефакта, — поведал Малфой. — Но, к примеру, слеза Портеи — знаешь что это? Гарри покачал головой. Это была не его, скажем, сфера интересов. — Буквально — это слеза. Крохотная брошь, — указал он пальцами размер с ноготь. — С её помощью можно забыть то, что знаешь. Теперь Гарри нахмурился. — Память стереть, ты имеешь в виду? — Не совсем. Отец ей пользовался, чтобы скрывать, что посеял дневник и как именно это сделал, от «Сам-Знаешь-Кого», — заметив его выражение лица, Драко извинился взглядом. — Ты как бы знаешь, но не знаешь. И ведёшь себя в соответствии. — Я всё ещё не понимаю. Малфой вздохнул. — Чем-то похоже на извлечение воспоминаний для просмотра в Омуте. Только ты помещаешь нужные воспоминания в слезу. Они с тобой есть, как своеобразный якорь, но ты действуешь и думаешь так, будто их нет. Воспоминания словно заблокированы. — Понял, — коротко ответил Гарри. — Слёз не так много: около десяти. И то, что меня удивило, — я заметил её на нём в тот раз. — В какой «тот»? — Когда приходил из-за тебя. В отель, то есть. Слеза была инкрустирована в другую брошь, но я уверен, что не ошибся. Вспомнил о ней, когда просматривал список, — покосился на тот Малфой. — Получается, что он скрывал что-то… от самого себя? — В каком-то смысле это так, — кивнул Драко. — Дело не в легилименции, — заметил Гарри, потерев переносицу. Том точно не боялся, что его мысли и воспоминания могут прочесть. — Может, в реакции на что-то? Эта тема вела их к тому, о чём Гарри не хотел думать, но у него никак не получалось отогнать настойчивые мысли. — Обмануть самого себя, чтобы обмануть остальных, — будто эхом подытожил он. — Ты знаешь, что бы это могло быть? — Много чего, — передёрнул Гарри плечами не без раздражения. Драко затих и спустя минуту вязкой тишины заговорил: — И я пометил ещё кучу странных вещей там. Яблоко Эдема, к примеру, — проклятая вещичка. Хотя само проклятие не такое уж и страшное, если ты, конечно, понимаешь, что у тебя в руках, и ты не магл: если дать яблоку упасть на землю, на месте сразу вырастет яблоня. За пару минут оно способно создать целый сад. Вот только если поднять яблоко руками, чтобы деревья перестали расти, — сам превратишься в яблоню. Если поднять магией, то артефакт становится безобидным. Но зачем ему это? — Открыть свою сидрерию, — хмыкнул Гарри, прикрыв на мгновение глаза. — В общем, — подтолкнул Драко к нему пачку, — подумал, что тебя это может заинтересовать. Гарри дотронулся до них, задев почерневший от чернил край, и тут же убрал. — Спасибо. — Не хочется лезть и спрашивать, но… — Тогда не спрашивай, Малфой, — опередил его Гарри. Ему хватало вопросов Гермионы. Для всех всё с ним было просто отлично: делал карьеру, теперь трахал старого ублюдка, которого некогда трахал его бывший мертвый душой любовник, собирался одолжить Долохова, чтобы таскать его в виде собаки-поводыря за собой; собирался бродить по миру в поисках подсказок, которые непонятно куда должны его завести. Конечно, ничего из этого он не ответил на вопрос Гермионы: «Как ты, Гарри?» Гарри никак. Но им не обязательно об этом знать, поэтому с Гарри всё просто отлично. — Вот, — вмешался в мысли голос Малфоя. Гарри и не заметил, что тот вновь положил что-то на стол. Колдофото. На нём были Астория и Драко. Последний держал одну ногу Тедди, который тянулся в сторону Гарри — он едва успел поймать малыша. Картину довершали взволнованная Джиневра и спешащая им на помощь Андромеда. Этому фото была пара месяцев. Гарри и забыл, что Лайелл захотел запечатлеть их. Как будто семейный портрет — и не скажешь, что атмосфера в тот день оставляла желать лучшего. Джинни пыталась вести себя так, будто ничего не произошло, но у неё не получалось; Гарри улыбался, делая вид, что у него всё отлично. Драко чувствовал себя неловко перед Андромедой и не понимал, как себя вести с Тедди, зато понимала Астория — чем напугала его. — Она хочет детей! — переполошился Малфой, когда они оказались вдвоём. — То, что она ладит с Тедди, ничего не значит, — удержался Гарри от саркастического комментария. Уже тогда он понимал, что Драко что-то пугает в их с Гринграсс отношениях. Может быть, сама их серьёзность? Но вмешиваться он не стал. Ничего из этого на фотографии не отпечаталось. — Мистер Люпин сказал, что всем послал фото совой, — заметил Драко. — Ты ведь не получил? — Нет, — отвлечённо сказал Гарри. — Наверное, он послал его на Гриммо, — и подтянул фотографию к себе, разглядывая момент грандиозного рывка Тедди и всех их — ловящих ребёнка. Жизнь продолжалась, а он никак не мог поймать ритм её течения… Словно песок сквозь пальцы. — Спасибо, — поднял он взгляд на Драко. Тот просто кивнул.